Возраст, пол, национальность
- №1, январь
- Игорь Манцов
-
-
 |
| Свадебная поездка на озеро Самотлор |
Начало. Секретное оружие стариков — ахи, вздохи, хроника недомоганий и в целом бесполезный для новых поколений социальный опыт, который, однако, этим новым агрессивно навязывается. Посему не хочу ничего знать о том, что было до моего рождения.
А ничего и не было. Мир был сотворен 22 августа 1966 года. Мною. В городе Тула. Из пыли, из пепла, из ничего.
Мизантроп. Считаю, что молодые уже имеют право не вставать в общественном транспорте при появлении старших. Почему этим вопросом не занимается пресловутая Дума? Да потому что сама сидит намертво, дряхлеет. Вжавшись в престижные кресла и повышая пенсии.
Ничего, доберутся еще и до думцев. Настанут времена, когда дети, девушки, юноши будут в диковинку. Тогда их придется защищать юридически, жестко. Примут «Закон о прочих и молодых». «Прочим» будет предписано вставать в присутствии юных, уступать место в транспорте, жертвовать жизнью во имя цветущей молодости. Так будет! Только вот жить в эту пору прекрасную лично мне снова придется в качестве угнетенного класса, третируемого пенсионера, старичка. Предполагая такой недобрый финал, я превентивно недолюбливаю и старых, и молодых. Все они мешают мне жить. У всякого человека, кроме писателя, есть две возможности: молодость и старость. По правде говоря, у мироздания нет других загадок, а серьезным людям не о чем толковать, кроме как об этом, страшном, взрывоопасном. Все войны от этого, все зло.
«Уайнсбург, Огайо».
Новелла «Смерть» из невероятного сборника Шервуда Андерсона: «В тускло освещенной комнате возле покойницы сидел молодой человек, погруженный в свои мысли. Его ум играл образами жизни, подобно тому как ум его матери играл образами смерти. Он закрыл глаза и вообразил, что алые юные губы Элен прикасаются к его губам. Тело его задрожало, руки затряслись».
«Братья».
Господа, ежели желаете разобраться в подлинном содержании эпохи, прекратите читать газеты, подарите телевизор бомжу, следите за популярной массовой культурой! Там всё — подсознание толпы. А кто сегодня не «толпа», кто не охвачен системой коллективных представлений? Как говорил один знакомый канадец, «всемирная деревня» — вот она, за окном.
 |
| "Брат" режиссер А. Балабанов |
В «Братьях» Балабанов задел нервы нашего времени. Во-первых, социализация в нынешней России осуществляется исключительно через укоренившегося, прорвавшегося родственника, ибо всем прочим отношениям, основанным на слове, бумаге, государственной протекции и гербовой печати, никакого доверия нет. И справедливо. Значит, и сила, и правда сегодня только в отношениях крови. В первой картине старший брат, бандит (Сухоруков), социализирует младшего (Бодров). Во втором фильме, наоборот, младший социализирует опустившегося старшего. Замечателен сарказм, с которым Балабанов вбрасывает в наше речевое поле проблематику национального. Делает это грубо, используя набор масок. Словно бы вопрошает: вы, соотечественники, относитесь к идее крови настолько серьезно, что уже не можете вообразить общество, устроенное иначе, по законам, превосходящим клановые и родоплеменные? Тогда будьте последовательны и прожуйте весь тот стандартный набор, которым национальное описывается на вульгарно-обывательском уровне. Так появляется бесподобный «еврей обманщик», впаривающий Даниле неисправную машину. Конечно, это предельно значимый образ. Повторюсь, он с неизбежностью провоцируется той идеологемой, которая лежит в основании современной российской действительности.
То есть если кровь — это весомо, грубо, зримо, достаточно, для того чтобы строить на этом, родоплеменном, принципе общественные отношения, тогда отчего бы не доверять и архаическим обывательским анекдотам?! «Я евреев, того, не очень!» — «Почему, у тебя есть, что им предъявить?» Обычно предъявляют одно и то же, одно и то же. Так, болтливый попутчик-антисемит поинтересовался: «Неужели ты не встречал таких вот отвратительных жидов?!» При этом сморщился, но каких «таких» — не пояснил. И я честно ответил: «Пару-тройку откровенных подлянок кинули мне русские и хохлы. С ясными голубыми глазами». «Но ведь есть же разные страшные книги: все описано!» «Во-от, — завопил я, — во-от! Опять — грамотные, ублюдки, начитались!!» А я что говорю: книги — в огонь. Не надо тыкать пальчиком в книгу, сам «писатель», будет время — тако-ого понапридумаю. Отворите глаза, смотрите. Что касается гендера, пола. Во втором «Брате» персонаж Бодрова не заискивает перед женщинами, звездами или проститутками, как то принято сегодня в обществе и кино, а без разговоров заваливает их в постель. Здесь Балабанов воспроизвел очень значимый сегмент бессознательного: коллективное ожидание восстановления гендерного статус кво, как минимум равноправия женщины и мужчины. Вспомните, как поначалу «опекают» Данилу героиня Салтыковой и темнокожая телезвезда, как развязно, нагло разговаривает с бесстрашным русским юношей продавшая душу и тело проститутка Даша! Наконец, главная причина успеха: впервые со времен условных и в целом фальшивых картин о Великой Отечественной реальные поступки совершают молодые люди. Без указки Политбюро, отдела ЦК, родителей и многомудрых старших товарищей. Даже в «Окраине» процессом управляли персонажи эпопеи «Освобождение» (Николай Олялин и т.п.). А здесь собрались энергичные парни, честь по чести оформили документы в Чикаго, восстановили полную справедливость, вернулись на родину с трофеями (допустим, с Дашей). Всё. Именно за это мы и любим второго «Брата», а кое-кто даже первого.
Кровь-3.
Именно системный кризис социального приводит к тому, что начинают доминировать отношения крови. И нечего удивляться вспышкам национализма, плавно переходящего в экстремизм. Кровь ныне — гарант коммуникации. Кровь — уже не метафора, а материальный носитель общественного договора. Что-то вроде нотариальной печати. Отношений, не скрепленных отношениями крови, как бы и не существует. Не существует классификаций, в основу которых положены, скажем, социальные параметры.
 |
| Из серии "Последнее звено Бама" |
В случайной компании выясняется, что я не переношу Бродского и Жванецкого. «Так ты — антисемит?» — то ли с надеждой, то ли со скрытой угрозой интересуется человек неакцентированной национальности. «Не понял». — «Ну ведь эти двое — евреи!» Ах, вот что. Но мои претензии к ним лежат в иной плоскости. Упрощая, сказал бы, что не выношу в поименованных лицах — «высокомерных грамотных», которые по поводу и без оного шпыняют безмолвствующее большинство. Нахмурив брови, загадочно простонал: «Понятно, понятно». Да что тебе, уроду, понятно? Будь ты юдофил или юдофоб, все равно мыслишь общество исключительно в категориях «красных кровяных телец». Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Вот с таких вот моральных уродов и начинаются расовая ненависть и, простите за выражение, сегрегация. Тем же самым «грамотным» ревнителям политкорректности, как правило, не нравится мой безусловный кумир Вячеслав Добрынин, который, главным образом, композитор, этим и интересен. А про Нину Бродскую, лучшую, наряду с Ведищевой, советскую эстрадную диву, грамотные вовсе не слышали. Есть мнение, Добрынин и Бродская — евреи. Что это дразнящее кое-кого слово объясняет в их социопсихологической позиции? Во всяком случае, не объясняет, чем отличаются они от Бродского Иосифа и Жванецкого Михаила. Тридцать лет мои фавориты выдают на-гора честную, на грани экзальтации, эмоцию. Воодушевленно сотрудничают с народом, а значит, со мной, никогда не унижая, не отстраняя от себя молчаливую толпу. Цель Добрынина, Бродской — сплочение всех и каждого, совместный праздник, всеобщее ликование. Цель малоценимых мною мастеров слова — уединиться в самодостаточном мирке. На здоровье! Как же эдаких — любить?! Кстати, у нашего юмориста была миниатюра: проехаться бы в танке по городу, пугая обывателя, демонстрируя оголтелую силу. Это, простите, без меня! Местами, кусками мне нравится даже Шуфутинский. Оправдываться не намерен: в лучших своих проявлениях Шуфутинский и умен, и предельно профессионален. Пускай фыркает застрельщик элитарных погромов Артемий Троицкий, наивно полагающий, что аплодировать Шуфутинскому позорно, а сниматься в «Даун Хаусе» — почетно. Эта постсоветская элита сведет меня с ума.
Народ.
В меня уже бросали камни: слишком учитываю толпу, которой всегда на всё наплевать. Слишком симпатизирую циничному сброду. Ерунда, я люблю народ не потому, что он прав, а потому, что он молод. И когда интеллектуал-одиночка в очередной раз захлебнется в своем творческом кризисе, когда прейдут государства, расползутся границы, а кровь смешается с пеплом, двадцатилетние бабы все так же будут рожать. И это единственная идеология, которую вмещает моя голова. И это единственная земная правда, которой я готов подчиниться.
Утопия письма.
Я верю, что правильно написанный текст становится материальной силой, что три десятка целенаправленных статей меняют вектор развития кинопроцесса. Если вы ничего не заметили, значит, вы невнимательны. Как выражался нелюбимый мною Гребенщиков, небо становится ближе. Скоро оно упадет на землю. Не проспи.
Покаяние.
«БАМ — Брежнев Абманул Молодежь», — говорили в конце 70-х. И это верно: одутловатый колобок хотел одного — в постель, на покой, под капельницу. Распределили портфели, продлили функции организма с помощью продажных медиков. Тяжело дышали, пыхтели, жадно ловили киндерсюрприз — медали и ордена, назывались Политбюро. Поздний совок непереносим: трындели о великих задачах для юных — пластилиновыми губами, путая звуки, глаголы и мысли. Мы слушали, нас тошнило. Мы и вправду построили бы, смогли. Важно понимать: такого позорного беспредела в мировой истории не было. Понимаете, никогда! России нужно стыдиться Позднего Застоя больше, чем ГУЛАГа и гражданской войны. Стыдиться и каяться, разбивая на паперти лбы. Брежнев Абманул Молодежь. Подло, трусливо, не прощу.
Ни за что.
У ансамбля «Пламя» были такие слова: Жить и любить - это счастье нам досталось. Пусть навсегда от земли отступит старость… Не лучший ВИА, не лучшая песня, но слова правильные, золотые слова. Я учился в школе и, кажется, подпевал. А в это время в Кремлевском покое на мягких подушках возлежали старцы, члены Политбюро. Ложками ели черную икру, стаканами пили настойку женьшеня, смеялись над нашими песнями. Клянусь, слышу дьявольский хохот до сих пор. Недавно от него завалились две башни в Нью-Йорке. Смерть смеется над жизнью. Но ей не победить никогда.
Эти глаза напротив
.
Хочу заявить новую парадигму мышления. Для меня престарелые правозащитники, ровесники Политбюро, — никакие не противники режима, а его реальные союзники, апологеты совковости, почти легальная оппозиция, не лучше нынешнего Зюганова. Или поздний Ельцин: обозначает безусловную преемственность власти, но совсем не по идеологическому признаку, а по геронтологическому. Надоело слушать вздор про хороших демократов и плохих коммунистов — слишком грубая маскировка истинного положения дел. Моя уязвленная телесность знает другую правду: и те, правозащитники, и этот, будто бы демиург нового социального строя, вливаются в единый нерушимый блок коммунистов и беспартийных. Довольно верить пропаганде, беспардонному, обманному письму, верьте только зрению. Тяжело дышит? Они. Потухшие, но все еще агрессивные глаза? Они. Учит своей отболевшей жизни, читает на память Надсона и Асадова? Они. Точно, они. Арестовать, подготовить документы на выезд, обеспечить пожизненную пенсию на Гавайях. Только не здесь. Только не рядом. Нет.
Слепота.
Как зло пошутили Ортега и Гасет, «прежде чем рассуждать о причинах происходящего в Испании, желательно выяснить, что же, собственно, происходит». Прежде чем принимать решения и выпендриваться, российской элите и журналистам не мешало бы наконец заменить перечень фиктивных социальных оппозиций схемой конфликтов подлинных. Положим, где вы видели столкновение «бедных» и «богатых»? У них нет ни малейшего шанса встретиться.
16.
Ровно двадцать лет назад я проводил лето в пионерлагере «Орленок», где участвовал во Всероссийском литературном фестивале, не в первый раз оказавшись чемпионом республики по сочинениям в прозе и стихам. Помню, как нас вывозили на легендарную Малую землю, которую незадолго до этого воспел начинающий беллетрист Леонид Брежнев. Ровно двадцать лет назад, вот в такой же душный июльский денек, в автобусе Новороссийск — Туапсе я, без малого шестнадцатилетний, говорил своей ровеснице, архангельской девочке Маргарите: «Боюсь, Рита, скоро этой стране конец. Если за такие книжки таким дряхлым уродам дают столько наград, значит, страну разорвет. Самое обидное, первой же ударной волной накроет таких, как я, как ты, как наш 2-й отряд…» (Кстати, из моей «палаты № 6» все же прорвались несколько кандидатов филологических наук и даже главный редактор крупнейшего питерского издательства.) Можете не верить, плевать. Говорил и грубее, и проще, но по сути именно это. Не ошибся ни в чем. Кандидаты наук никогда не станут докторами: занято. Рита давно в Израиле, и я всякий раз замираю, когда журналисты смакуют очередной ближневосточный теракт. Моих социальных сил хватает только на легкомысленные кинообзоры (спасибо руководству «ИК»!). Родители полагают, что я сумасшедший и занимаюсь полной ерундой (есть и другое слово!). А в телевизоре с некоторых пор стал появляться внук приснопамятного писателя Брежнева, изъясняющий себя лишь немногим грамотнее деда, но столь же уверенный в своей гражданской миссии. А в Политехническом опять заливается соловьем непотопляемый Евтушенко. (Интересно, кто выписал его из Штатов? И кто будет за эту диверсию отвечать?) В последние два дня, когда «Орленок» разъезжался, Манцов неподвижно лежал на скамейке и, судорожно сглатывая слезы, рыдал. Самое страшное уже случилось: старичок волшебник написал свои нелепые сказки, заколдовал Россию на столетия, приготовился к спуску в подземное царство Аид. Наверху, на родной неласковой земле, дурачками оставались шестнадцатилетние: русские, евреи, абхазы и девочка-чеченка. Хорошо, что я вспомнил эту историю сегодня ночью. С тех самых пор я не плакал ни разу. Рита, если жива, напиши в редакцию, отзовись.
Муратова.
Я и на том свете буду орать, что проницательнее и точнее Киры Георгиевны у нас никого нет.
 |
| "Три истории", режисcер К. Муратова |
125. Сегодня от лица молодых представительствует феерический Басков. Недавно он выступил с концертной программой «Мне 25». На сцену слетелись многочисленные ветераны эстрады, подтанцовывали, подпевали. Раньше голосистый юноша вызывал у меня тошноту, однако теперь я распознал в нем беззащитную жертву. На живца Баскова ветераны ловят свою последнюю, свою уходящую публику и сладострастный кайф. Басков, Коля, Николай, жертва вампиров, немедленно в скит, в монастырь, вымаливать нищую свободу! История юного тенора, ставшего жертвой вампиров, — одна из моих заветных драматургических идей. В финале «эти», радикально омолодившись, оживают, а пресловутый юноша в минуту стареет, дряхлеет, принимая на себя их годы и грехи. На прощальном концерте «Мне 125», страшный и безобразный, умирает в корчах и судорогах. Зато народные артисты прошлого века лихо отплясывают на его костях краковяк и брейк-данс. Прямо какой-то Дориан Грей, но пострашнее, конечно, позабористее.
Жалобы.
Простонал Евтушенко: «…да и вообще к старым людям у нас в стране относятся плохо!»1 Восклицательный поставил, не постеснялся. Себя пожалел, сердешный, себя! А к молодым у нас относятся — как? Евгений Александрович? Права не надоело качать? Чего еще не хватает, нобеля-шнобеля? Так я бы дал: чем бы дитя ни тешилось.
Только дела, сдайте ради бога дела, в стране непорядок: плохо и с футболом, и с поэзией, и с кино.
Черная дыра.
5 августа была опубликована дацзыбао Великого кормчего «Огонь по штабам!». И вот уже «профессоров, школьных учителей, деятелей литературы и искусства, а затем и видных партийных и государственных работников выводили на „суд масс“ в шутовских колпаках»2. Честно говоря, не знаю, как к этому относиться. В груди противоречивые чувства. Конечно, произвол, но все же я хотел бы увидеть, как смотрятся в колпаках старые орденоносные лидеры. Признаюсь, в чем-то идеология хунвэйбинов мне близка и понятна. Если бы родился китайцем, успел бы потаскать зажидкую бороду какого-нибудь партийного бонзу: «Дядя, дядя, почему уже такой старый, но все еще такой важный?!»
«Самоцветы».
По-настоящему оценил только теперь. ВИА для хунвэйбинов. Спрятавшись за комсомольской риторикой, пытались отвоевать у трупов территорию для молодых и живых. Они, «Самоцветы», — подлинные диссиденты, борцы.
 |
| Великий кормчий |
Потому что не идеология, а геронтология — оружие позднесоветского режима. Еще был упоительный ранний Градский: Радостный строй гитар, Яростный стройотряд! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И одержимость всегда права, Когда находит свои слова! Жаль, и слова-то нашли, да что-то не сложилось. Но навсегда в наших сердцах Ободзинский, Градский и «Самоцветы», цвет послевоенной культуры. Эти, а не Макаревич с Гребенщиковым, символы сопротивления. Беспомощные фальцеты лидеров советского рока, хитроумно инспирированного режимом, удручают. Господи, ни у кого не было своего голоса — все заемное.
Мангейм. «Как в количественном, так и в качественном отношениях данные, сообщенные путем сознательного обучения, не столь уж важны. Все те установки и идеи, что продолжают удовлетворительно действовать в новой ситуации и служат основным инвентарем коллективной жизни, передаются и транслируются неосознанно и неумышленно: они как бы просачиваются от учителя к ученику, а те об этом не подозревают. То же, что сознательно изучается или внедряется, — это вещи, которые в ходе времени каким-то образом, в какой-то момент становятся проблематичными и поэтому располагают к рефлексии. Так происходит потому, что инвентарь опыта, усвоенного в ранней молодости, часто выступает как исторически самый старый слой сознания, вследствие чего имеет тенденцию к установлению в качестве характерного мировосприятия»3.
Хаос.
Некритичность и непластичность интеллигентского сознания блестяще спародированы в конце 80-х умной группой «Любэ»: На зарядку — рано — я — встаю, За разрядку — голову — сниму! Представляете, от лица шестнадцатилетнего люберецкого пацана, качка! Что, у него нет других жизненных задач? Есть: жениться, работать, рожать. Между тем вся мощная пропагандистская машина рассуждала о перестроечных химерах от его обывательского лица! Чужой голос, чужой хаос: поколение before.
Мангейм-2.
«Старшее поколение… остается верным той переориентации взглядов, которая составляла драму его юности»4. Пластилин. Конечно, идея оперативной социальной перестройки, идея социального ускорения — пропаганда и блеф. Именно потому, что в обществе одновременно сосуществуют, обучают друг друга и борются не на жизнь, а на смерть несколько поколений. Смотрите: старшие, включая партийную элиту, затеявшую аппаратные игры 80-х, родились еще в 20-30-е. Как положено, их основные социальные привычки сформировались в первые пятнадцать лет жизни, то есть в эпоху позднего сталинизма. Иначе говоря, психологический багаж аппаратчиков 80-х, их мировосприятие — из эпохи «до 53-го». Ничего себе, реформаторы либерального толка! Уровень нашей гуманитарной науки, уровень кабинетных академиков-дыроколов смехотворен. Человек понимается как пластилин, бесконечно сознательный и неограниченно обучаемый. На самом же деле все базовые социальные представления формируются в ранней юности, а потом слегка корректируются примерно до двадцати пяти, когда процесс социального обучения завершается окончательно, и об этом легко догадаться, не прибегая к строгому и доказательному Мангейму.
То есть сознание перестройщиков — это дремучая архаика, где причудливо синтезированы поздний сталинизм и достаточно лицемерная оттепель (откуда, кстати, Горбачев и почерпнул свою риторику). Даже за 1961-й - в эпоху «после Гагарина» — никто из них не выпрыгивает! Даже если их биологиче- ские тела продолжают функционировать в двадцать первом столетии, сознание по-прежнему питается образами сталинской эпохи, идеологией «холодной войны», риторикой классовой борьбы, стратегией двойных стандартов, тактикой лицемерия и подозрительности! 70-е, самое счастливое и удачное время страны в двадцатом столетии, время мира, дружбы, танцплощадок, ВИА, Гайдая, Коренева и «Кабачка «13 стульев», время первого здорового национального масскульта, не спущенного сверху, но спровоцированного западной либеральной идеологией, никак не вмещается в сознание людей старшего поколения, никак! Сколь бы ловко эти люди ни притворялись. Между тем именно в этом времени — обещание нового, здорового социального уклада. Однако, чтобы воспроизвести в реальности подлинно либеральную модель, порожденную коллективным разумом и коллективным бессознательным 70-х, необходимы реформаторы, которых это время сформировало, у которых оно навсегда отпечаталось в подкорке.
Кстати же, застрельщиками подлинной либеральной перестройки, которая так и не состоялась, являются именно гении нашего масскульта Тухманов, Зацепин или Добрынин, отчего, кроме прочего, я до бесконечности склоняю их имена. Разные поколения живут в одно и то же время. Но так как реальное время — лишь то, которое человеком переживается, то в субъективном плане все они существуют в качественно совершенно разные эпохи! То есть прорабы перестройки как сформировались, так и доживают в своих 30-50-х! Влюбленно и, если угодно, сердечно к здоровым либеральным идеям относятся лишь те, кто знает их на ощупь, кто впитывал их опосредованно, ненавязчиво, прямо из повседневного воздуха, — поколение, воспитанное 70-ми. Между прочим, поколение, наиболее пострадавшее от неподготовленных социальных экспериментов ставропольского варяга. У поколений, следующих за нами, в голове и вовсе винегрет из адаптированных к 90-м партийных лозунгов Хрущева пополам с неадаптированными к российской специфике пропагандистскими западными слоганами. Иногда мне приходится общаться с очень молодыми девицами. Поскольку трогать их все равно нельзя, приходится внимательно слушать. В этом возрасте девушки особенно ценят бескорыстную заинтересованность взрослого мужчины, рассказывают то, в чем никогда не признаются ни подруге, ни тем более родителям. Думаю, дело в том, что они идентифицируют собеседника как Другого в квадрате: разница пола, разница возраста (для них я, безусловно, — глубокий старик). Ситуация тяжелая: конец 80-х и 90-е не предложили этому поколению никаких позитивных ценностей. Мутное, тревожное сознание. К тому времени, когда травмоопасные мальчики и девочки подрастут и станут определять идеологические параметры страны, эту страну хорошо бы реально реформировать и структурно защитить. Иначе России грозит разрушительная мазохистская реформа: мало никому не покажется. Я настаиваю на том, что обозначенные выше идеи полусознательно блокируются старшими, которые якобы блюдут чистоту либеральной идеологии, а на деле препятствуют движению единственной в стране силы, способной обеспечить социальную базу трезвого и в меру консервативного российского либерализма.
Мангейм-3.
«Ребенок или подросток всегда открыт для новых влияний, когда попадает в новую среду; он с легкостью, например, усваивает новые подсознательные ментальные установки и привычки, перенимает язык или диалект. Взрослые, когда меняется их окружение, сознательно трансформируют некоторые аспекты своего образа мысли и поведения, однако они никогда не бывают в состоянии „акклиматизироваться“ столь же бесповоротно и радикально, как и дети. Принципиальные установки взрослого человека, его жизненный инвентарь и, во внешних проявлениях, его язык и диалект по большей части остаются на уровне, более близком к исходному»5.
Ровесники.
Поразительный факт: вот уже несколько этнических русских из числа близких друзей высказали мне одно и то же. Независимо друг от друга! «Знаешь, — уточнял каждый, — с голоду не умираю, но ощущение такое, что живу за чертой оседлости, как те еврейские юноши начала ХХ века, у которых сил и талантов было куда больше, нежели социальных возможностей».
Не следует задевать самолюбие русских, евреев, чеченцев, даже интеллигентных прибалтов. Еще опаснее намертво блокировать многонациональное поколение. Людям одного поколения по определению не надо ни о чем договариваться: общий социальный опыт и менталитет. Как говорится, вошли без стука, почти без звука, пустили в действие дубинку из бамбука, тюк — прямо в темя, и нету Кука. Кто у нас сегодня за Кука? А завтра? Не завидую.
Кровь-4.
Образцово-показательный сюжет крови, вот он. Успешный, сильный мужчина тридцати пяти лет. Бизнес, деньги, жена, любовница, и при всем том не подлец. Любит дочь, обеих женщин, заботится о маме, попутный ветер, широко распахнутые паруса. Все рухнуло в несколько дней. У дочки случились первые месячные. После этого благополучная жизнь несгибаемого мужчины пошла под откос. Вот это по-настоящему мистическая история. И по-настоящему реалистичная, социально точная. Этот предельный сюжет крови вмещает в себя грандиозное мифопоэтическое содержание. Сладкая парочка «мать — дочь» — это Элевсинские мистерии, борьба с богом, отцом за первенство и власть. Метафизическое противостояние «мужчина — женщина» реализуется сразу на нескольких уровнях, в том числе на грубо социальном: поди теперь эту взрослую дочку одень, обуй, упакуй, выдай замуж!
Беда в том, что нашим организаторам производства такие, предельно насыщенные, сюжеты представляются недостаточными. Нашим понятны лишь те сюжеты, где движителем выступают деньги. Но деньги, простите, мусор. Конечно, в смысле драматургии. А так, предлагайте.
Лунгин.
Все же русские крестьяне громили дворянские усадьбы и вешали попов не как именно русские, но как деклассированный сброд, «недокрестьяне». Социальное — сфера свободы, можно выбрать: громить или не громить. Этническое — черная дыра. Подлинные, неспекулятивные тайны крови — сфера предельной несвободы, которая поэтому должна быть религиозным образом регламентирована. Чтобы пресловутую несвободу — узаконить. Например, «ни эллина, ни иудея». На поверку спекуляции на крови — всегда социальная борьба. За рынки сбыта и символическую власть: «Ты русский, чеченец, еврей или негроид, но я прощаю тебя, прощаю!»
В любопытной, но неточной картине Павла Лунгина «Луна-парк» сделана попытка разобраться в национальной проблеме и дать ей моральную оценку. Но на деле кровь не провоцирует никакого реального сюжета, конфликт «евреи — антисемиты» совершенно бесплоден. За этой обманкой скрывается подлинная социальная драма 90-х, которую автор наивно замалчивает (или не замечает?). Драма, соотносящая отца и сына, старшее поколение — с младшим.
Не то важно, что герой Олега Борисова Наум Борисович Хейфиц — еврей, а то, что он — «народный артист» на все времена, и, значит, его сынок обречен влачить жалкое существование зависимого приживалы. Беда позднего совка — это беда всякого плебейского общества в стадии вырождения. Такое общество не имеет механизма безболезненной социальной ротации. И русский Брежнев, и непонятный Черненко, и еврейский Наум Борисович не уступят Олимпа, дела и социальной власти, пока не выйдут из строя их биологические тела.
Заклинание.
Запомнил дату: 25 мая 2002 года. Наигравшись в футбол, возвращаюсь мимо пляжа, где догуливают «последний звонок» возбужденные выпускники. В лучах уходящего солнца, на холодном майском ветру они по-детски прижимались друг к другу, горланя прощальные тосты, гогоча, не закусывая. Раздевшись до белья, полезли в ледяную воду какой-то мальчик и девочка Леночка. На спор, чтобы принудить расслабленных одноклассников слетать за очередной порцией спиртного. «Да здравствует 11 „Б“ 3-го тульского лицея, самый лучший класс на свете!» Их трогательная преданность друг другу рождала во мне грустную тревогу. Впрочем, они, похоже, и сами догадывались, что за стенами школы, в большой жизни, в XXI веке им никто особенно не рад. Их ожидают со свинчаткой и обрезом, как врагов, преступников, конкурентов.
Кто-то (Леночка?) готовился через месяц штурмовать «Щуку», кто-то физтех. Пили, хохотали и расставались. Дети, обреченные на заклание. Возвращался домой, бормотал: «11 „Б“ 3-го тульского лицея, сделай всех, кто старше тебя!»
Плохо.
В тот же самый день другой тульский класс распивал вино в уютном березняке. За версту было слышно выразительное пение девочек, перемешанное с отвратительным блеянием отнюдь не пьяных парней. Давно замечено, едва расслабившись, русские мальчики вызывающе плохо поют. Намеренно ломают голос, сворачивая мелодию, обезображивая интонацию. Переходят на стон, хрип, завывание, профанацию. Даже те, кто не обижен голосом и слухом. Пускай ни у кого не остается сомнений: русским мальчикам плохо. Девочки, даже пьяные, никакие, даже самые разбитные, в песне собираются, дисциплинируя и голос, и нутро. Какие-нибудь иностранные, какие-нибудь грузинские юноши даже и теперь, в эпоху сомнительного Шеварднадзе, никогда не позволят себе вокального беспредела. Уверены, что их защитят: горы, родственники, кунаки. Наши не уверены ни в чем. На поле танки грохотали, Солдаты шли в последний бой. Когда талантливые русские парни воют в тульском березняке, сердце мое не на месте.
Дуры.
Первый конфликт поколений, вот он. Мне было пять, в гости к родителям приходили тридцатилетние тетки, приставали к ребенку. Остро заточенным маникюром щекотали макушку, точнее, две. Радостно декламировали одно и то же, всегда одно и то же: «Две макушки — две жены!» Снаружи я политкорректно улыбался, а в глубине ненавидел. Тетки пробалтывали заветное свое, это им хотелось второго брака: первый муж давно убежал или недавно опостылел. Беззащитного ребенка нагло употребляли. Клянусь, я понимал подлость ситуации! Тетки — ведьмы — безответственно программировали мой неудачный брак. Интуитивная обида за «первую жену», которая, как я справедливо чувствовал, тогда еще не родилась, но которой старые тетки с маникюром уже обещали полный провал со мною, иногда провоцировала меня на хамство. Они оскорбляли чувство собственника, заранее отчуждая мое. Взрослые, старые, обрекали нас на неудачу. Им было можно все: противно сюсюкать с мальчиком, который уже видел их всех в гробу, ковырять его живую голову агрессивным маникюром, пророчить драматизм в судьбе. С пяти лет я подозреваю во взрослых глупость и эгоизм, которые с годами лишь прибавляются. Факт, медицина. Сегодня я старше тех приснопамятных теток. Дуры — резюмирую спустя тридцать лет. Безнадежные дуры. Каждую хочу назидательно постучать по ее поседевшей бестолковке. Берегите детей.
Кровь-5.
«Тогда я еще не знал, что все происходит в крови человека, а уж потом просачивается наружу и свертывается в действительность» (Г.Майринк). Майринк не прав. На самом деле действительность, социальное, встречные люди и повседневные сюжты, просачиваясь вовнутрь, становятся нашей кровью.
Окончание. Начало см.: 2002, № 12. 1 «НГ «Ex Libris», 23 мая 2002 года, с. 7 2 «Китай: история в лицах и событиях». М., 1991, с. 159. 3 М а н г е й м К. Очерки социологии знания: проблема поколений — состязательность — экономические амбиции. М., 2000, с. 33-34. 4 Там же, с. 34. 5 Там же, с. 59.