Дас ист фантастиш! «Сын», режиссеры братья Дарденн

«Сын», режиссеры братья Дарденн

Братья Дарденн, прославившиеся три года назад в Канне своей странной картиной «Розетта», «отчудили» новое маргинальное кино под названием «Сын». И тут же сами признались, что фильм можно было назвать «Отец», «Брат», «Жена», то есть как угодно. В нем нет привычного сюжета, нет особого смысла (если вообще какой-то есть?). Таковы уж эти бельгийские братья. И такое уж у них кино.

Главное для Дарденнов не сюжет, не красота «картинки», а архитектура тела, архитектура движения. Им совершенно не важно с точки зрения морали и этики, что происходит с одутловатым человеком по имени Оливье (кстати, он плотник или столяр, одним словом, мастерит что-то из дерева, в его праотцах новые арт-маргиналы усмотрят папу Карло). А с Оливье происходят престранные (просто-таки сказочные) вещи. К нему в подмастерья попадает несовершеннолетний уголовник, убивший его собственного сына. Но Оливье старается сделать из дурного курносого мальчика (ну как бы из Пиноккио) настоящего человека и хорошего профессионала. При этом режиссеры абсолютно не вникают в мотивы происходящего, если они их вообще замечают. Единственный вопрос, который Оливье задает парню-подмастерью, за что тот убил его сына. Мальчик пугается — а чего пугаться? Ведь наставник спрашивает об убийстве так тихо и вяло… будто привычным жестом извлекает гвоздь из табурета. Какое событие? Просто спросил, и всё. Ну надо же знать — интересно. Весь фильм выстроен таким образом, будто в нем ничего не происходит, кроме этого спокойного «квелого» вопроса. Почти два часа Оливье ходит, мастерит, что-то измеряет, то с маленьким напарником доски носит, то столы делает, то в машине ездит. Один раз (или два?) даже съел булочку.

Лицо Оливье (его играет любимец Дарденнов и каннский призер Оливье Гурме) разглядеть не удается. Но затылок «вылеплен» камерой идеально: большая шея, крупная лысоватая голова. Глаза — а зачем они? Для Дарденнов «смотреть в зеркало души» неинтересно. Поэтому режиссеры «облачают» тучноватого «папу Карло» в очки. И пристально, точно в микроскоп, рассматривают, как архитектоника этого очкастого тела с центром на затылке движется взад, вперед, вокруг дома, вниз по лестнице. И как движется рядом с ним пиноккиообразное тело белобрысого курносого мальчика. Но гораздо больше, чем изменения тела и его движения, Дарденнов интересует, как движется камера. Как она может прыгать, изменяя пластику человека, пространство улиц, стиль разговора… Кажется, что нет в мире ничего, кроме движения камеры — резкой, прыгающей и наглой. В итоге архитектура мира в «Сыне» выглядит почти так же, как архитектура в «Матрице» или в «Особом мнении»… Там мы привыкли смотреть на виртуальный мир, где по хайтековским коридорам движутся (вне нашей логики) шары, чипы, компьютерные тела. Именно благодаря отсутствию логики в их жизни и в их движении нам интересна «лихорадка» камеры, которая обслуживает весь искусственный мир. И которая именно вопреки логике создает ирреальность. В «Сыне» Дарденны устроили из самого заурядного быта такой же искусственный, «матричный» мир, который «лихорадит» и трясет камера. Камера «вытрясает» из быта, из человека весь смысл. Всю всамделишность. И остается некий Оливье — не человек, а затылок, шея и очки. Его физиономия и повадки имеют дружелюбный прозрачный интерфейс. Столько же дружелюбия и прозрачности в дереве, из которого сооружают мебель, столько же — в лице непутевого юного убийцы, из которого Дарденны с удовольствием «вылепили» полное отсутствие лица. Только «enter», «hеlp», две кнопки «left» и «right», и классический «exit». Гениальный ход. Но обывателю будет скучно. Обыватель понимает одно. «Папа, а разве у человека не бывает лица?» — «Нет, сынок, это фантастика». Так успокоимся же и мы на этом. Если у мастера Оливье в картине братьев Дарденн нет лица — это фантастика. И если в фильме под названием «Сын» никакого сына нет — это тоже фантастика. Мне так и вовсе кажется, что нет фильма «Сын», это всего лишь сон. Или фантастика. И нет братьев Дарденн — они тоже сон, иллюзия кинопроизводства. А если бы все это было — ну… дас ист фантастиш, ей-богу.