Александр Велединский: «Мы были настоящими киноманами»
- №3, март
- Наталья Сиривля
-
-
 |
| "Закон" |
Наталья Сиривля. Когда мы планировали эту подборку, нам хотелось обсудить сериалы, чем-то примечательные с точки зрения искусства. Знаете, щелкаешь так кнопкой с канала на канал, везде одно и то же — одни и те же актеры разговаривают на фоне «офисной стены». Если вдруг наткнешься на нестандарную картинку, думаешь: «Вот, уже повод для разговора!» Однако, посмотрев «Закон», причем не по телевизору, а подряд, на кассетах, я была поражена не столько качеством картинки, уровнем режиссуры и актерских работ — хотя все эти параметры в сериале отменные, — сколько грандиозностью поставленной задачи. Обычного, заурядного зрителя, смотрящего из вечера в вечер двадцатитрехсерийную криминально-судебно-бытовую историю, вы ненавязчиво так усаживаете в кресло и заставляете размышлять о философских вопросах, над которыми лучшие умы России бьются уже столетия.
В отличие от обществ с развитым юридическим сознанием, закон в России — не священная скрижаль, а нечто весьма расплывчатое и необязательное: «куда повернешь, туда и вышло». У нас всегда находятся вещи, которые главнее закона: справедливость, классовое или клановое сознание, мнение коллектива, религиозная мораль… И все разговоры о создании правового общества упираются в повальный правовой нигилизм. Это серьезнейшая проблема. Попытка если не решить, то хотя бы поставить ее на уровне сериала — зрелища массового, — кажется мне достойной восхищения. Как вам это удалось?
Александр Велединский. Я пришел на канал РТР, и В. Тодоровский дал мне восьмидесятистраничный синопсис сериала. Я прочитал и сказал, что буду это снимать при одном условии: если мне разрешат говорить о вещах, действительно важных, о законе Божеском и человеческом. Потому что коли уж это делать, то делать «зачем-то». Тодоровский согласился, и мы — И. Порублев, А. Горлов и я — сели писать сценарий.
Н. Сиривля. «Закон» — судебная драма. В отличие от Голливуда, где этот жанр разработан досконально, у нас по пальцам можно пересчитать ленты, действие которых происходит в суде. А удачных среди них — вообще единицы. На что вы ориентировались при написании сценария?
А. Велединский. Ну, что касается содержания, мы, естественно, консультировались с юристами. А что касается жанра… Понятно, что американские его аналоги трудно перенести на нашу почву. Мы опирались, скорее, на отечественные источники, на Ф.М.Достоевского, например.
Н. Сиривля. Это чувствуется. У вас на протяжении двадцати трех серий расследуется, слушается в суде, раскручивается одно дело с множеством эпизодов, пострадавших, присяжных, свидетелей… Такую конструкцию зрителю довольно сложно удержать в голове, и сложно на уровне сценария добиться того, чтобы человек, сидящий у телевизора, не запутался. Может, проще было бы показать несколько разных дел…
А. Велединский. Структура была предложена в синопсисе. Мы не стали ее менять. Двадцать три серии — формат, действительно, сложный, тем более что на момент запуска сценарий еще не был дописан (кстати, изначально планировалось двадцать четыре серии, одну мы отбили). Снимался «Закон» блоками, по несколько серий. Писался, соответственно, тоже частями. Мы садились вместе, обсуждали в общих чертах сюжет. Потом разбирали, кому что ближе: кому-то лучше удается экшн, кому-то психология, кому-то религиозно-философские рассуждения… Смотрели: здесь больше действия — эту серию тебе; здесь философия — эту тебе. Каждый писал по серии. Потом я, поскольку я был главным, просматривал, редактировал, переписывал. Иногда серии переделывались целиком. Мы ругались, спорили. Иной раз диалоги корректировались прямо на съемочной площадке.
Н. Сиривля. Но вы представляли себе, каким будет финал истории?
А. Велединский. Я знал, что в финале будет «главный эпизод» — решающий поединок героев. Однако эпизод в поезде дописывался и переделывался буквально на ходу. Поезд шел, в одном из купе сидел А. Горлов — сценарист на площадке — и писал диалоги. Кстати, вам понравилась эта серия? Она кажется убедительной?
Н. Сиривля. Да, мне понравилось, как ловко вы переводите экшн — беготню по вагонам — в развернутый философский диспут. Но после этого идет еще одна серия, где следует череда развязок и довольно неожиданный открытый финал.
А. Велединский. Почему открытый?
Н. Сиривля. В финале мы видим суд над судьей Скляром (Д.Назаров), и неясно, лишат его мантии или нет.
А. Велединский. Понятно, что лишат. Ведь он нарушил закон, проявил предвзятость, в чем-то воспринял методы своего антагониста. Но главное не это. Главное, что герой проходит определенный путь. В начале он почитает за Библию Уголовный кодекс, он просто юридическая машина, орудие для вынесения приговоров. А в конце понимает, что закон сам по себе несовершенен, что принцип справедливости — «око за око» — бесчеловечно жесток и что главное — милосердие, умение прощать. Судья в финале прощает своего противника, и это его огромная духовная победа над собой.
Н. Сиривля. Мне все-таки показалось, что финал открытый. И хорошо, что вы не ставите точку. Проведя зрителя через целый ряд вполне стандартных сериальных коллизий — обманув его мнимой смертью судьи, заставив умилиться в сцене, где Скляр запрещает дочке делать аборт, развязав линию мести и отправив Крохмаля (В.Раков) на тот свет, — вы все-таки под конец оставляете его, зрителя, перед очередной развилкой, очередным выбором. Осознание необходимости выбирать и понимание, что нет готовых решений на все случаи жизни, — главный психологический опыт, который человек выносит из этого сериала.
А. Велединский. Мы сознательно использовали огромное количество драматургических клише, характерных для сериальной продукции. Нам важно было удержать внимание зрителя, облегчить ему контакт с действием, эмоционально увлечь, чтобы в конце концов заставить думать.
Н. Сиривля. Да уж, мыслительных усилий зрителю тут никак не избежать. Чего стоит хотя бы повторяющйся дважды, причем в кульминационные моменты действия, эпизод суда присяжных, когда простые люди с улицы, совершенно такие же, как и те, кто сидит перед телевизором, должны выбрать, что для них лучше — соблюдение закона, пусть и несовершенного, или бессудные расправы под знаменем «справедливости». И выбор этот, ох, как не прост!
А. Велединский. Я сам себя ставлю на место этих людей. Мне тоже непросто выбрать. Мои симпатии колеблются. В начале они в большей степени принадлежали Крохмалю, а к финалу — судье. Хотя Крохмаля тоже жалко.
Н. Сиривля. Жалко, конечно. Но к концу сериала становится ясно, что он обречен. В нем появляется какая-то одержимость.
А. Велединский. Да, после суда Крохмаль выходит на новый виток преступлений. Для утверждения и отстаивания своих идей, своей программы перевоспитания человечества он рвется во власть, и его методы становятся еще более изощренными и жестокими.
Н. Сиривля. Он одержим идеей разрушения. Он жаждет самооправдания ценой того, чтобы всех вокруг «опустить», заставить преступить заповеди. Он не в состоянии покаяться, примириться с судьбой, с Богом, с окружающими, с реальным ходом жизни. Это отчаянное богоборчество — один полюс. На другом полюсе — заповеди любви и милосердия, которым пытается следовать священник отец Дмитрий (С.Юшкевич). Для него мирской закон — тоже не абсолют. Он дает совет Любе (А.Уколова) отказаться от показаний, изобличающих преступника, потому что боится за ее жизнь. А между ними, между этими полюсами, судья — человек, призванный принимать решения по закону. И обе позиции сталкиваются в его душе. Как писал Достоевский: «Дьявол с Богом борются, а поле битвы — сердце человека». Судья Скляр и воплощает собой человеческое начало.
А. Велединский. Замечательная формулировка! Я рад, если это так прочитывается.
Н. Сиривля. И в результате, на мой взгляд, вам удается нащупать некую почву для примирения традиционно разведенных в России понятий. У нас вопрос всегда ставился или — или: или закон юридический, или закон Божий. И поскольку первый был заведомо несовершенен, а второй совершенен настолько, что люди в массе своей не могли ему следовать, русская жизнь постоянно становилась ареной насилия и беззакония, с которыми все привычно мирились.У вас же как-то так получается, что гарантией юридического порядка и соблюдения установленных в обществе норм является некая человеческая порядочность и доброкачественность. То есть врожденное нравственное начало, отсутствие эгоизма и всевозможных комплексов заставляет человека стремиться к тому, чтобы жить по закону. Очень важный момент! Вы, таким образом, не разрываете «абстрактно юридическое» и «человеческое», а цепляете их одно за другое — нравственное начало влечет за собой уважение к праву. И это очень верно. Так уж сложилась наша история, что правовое государство в России невозможно начертить по линейке. Для его создания нужна некая психологическая, житейская почва, и вы эту почву нащупали, определили. И больше всего мне нравится, что сделано это не на уровне фабулы, не на уровне каких-то абстрактных рассуждений, а, главным образом, за счет кастинга.Актер Назаров, замечательно играющий судью, — этакий «большой ребенок» в лучшем смысле этого слова. Он, точнее, его герой может ошибаться, может нарушить закон, может увлечься, он даже идет на обман, чтобы засадить злодея в тюрьму, но в его нравственной цельности и доброкачественности зритель не сомневается ни минуты. И когда Крохмаль говорит судье: «Я рад, ты уподобился мне», — мы понимаем, что нет, не уподобился и не уподобится никогда. В нем нет ненависти и изуверской жажды власти. И как бы ни сложилась его дальнейшая жизнь — останется он судьей или нет, — из его рук люди готовы принять закон, потому что он нормальный, хороший, многое переживший человек, а не юридическая машина для вынесения приговоров.
Расскажите, как вы нашли актера на эту роль?
А. Велединский. Дима Назаров — актер МХАТа. Он пришел пробоваться на одну из второстепенных ролей, и я, когда посмотрел его, сразу сказал продюсеру: «Все, мы нашли судью Скляра». Сомнений не было. Дима действительно уникальный актер, равно органичный и в роли судьи, и в роли всероссийского Деда Мороза, и в роли ведущего программы о том, как готовить еду. В нем нет ни грана пошлости, попсовости, а есть вот эта, как вы говорите, доброкачественность. И при этом — масштаб, внутренняя сила и невероятный темперамент. Вы знаете, он у нас руку сломал на съемках. Ударил в кадре кулаком по столу, и три пальца треснули. Мы из-за этого полтора месяца стояли. Диму я нежно люблю.
Н. Сиривля. А как вообще вы работали с актерами? Они все у вас играют на порядок лучше, чем в других сериалах.
А. Велединский. Мы много репетировали. Но дело даже не в этом. Я очень люблю актеров и люблю с ними работать. Я, наверное, такой актерский режиссер. Предыдущая моя картина «Ты да я, да мы с тобой» тоже вся целиком построена на актерах. Я к ним как-то очень нежно отношусь, и они платят мне тем же. В «Законе» все замечательно сыграли: и В.Раков — это новая и неожиданная для него роль, очень глубокая, и В.Стеклов, и С.Юшкевич, и Р.Янковский, и все остальные. Я их правда очень люблю.
Н. Сиривля. Снимая сериал, режиссер неизбежно идет на компромиссы, связанные с упрощением визуального языка. Но вам, видимо, не хотелось этого делать — в «Законе» достаточно острый монтаж, прихотливое движение камеры…
А. Велединский. Ну да, у нас на площадке был кран, рельсы, тележка — камера двигалась. Но для меня это было не принципиально. Поначалу даже как-то тормозило работу. Потом я, правда, вошел во вкус. У меня был замечательный оператор С. Михальчук (он снял с В.Тодоровским «Любовника»), который всеми изобразительными приемами владеет виртуозно. Я, естественно, этим воспользовался.Вообще же, в смысле киноязыка у нас были великие учителя: Бергман, Бунюэль… На курсах ведь как учишься: с утра до вечера тебе читают лекции и показывают кино. Есть скучные лекции, есть полезные. Мы втроем — Игорь Порублев, Леша Сидоров и я (мы были неразлучны и даже в общежитии жили в одной комнате) — после четырех картин на курсах обязательно бежали к Н.Клейману в Музей кино и смотрели еще какой-нибудь фильм кого-то из великих. И так на протяжении двух лет. Мы были настоящими киноманами. Потому оценки и требования и к чужим картинам, и к своим очень высокие. Конечно, когда сам начинаешь снимать, понимаешь, как все непросто. Но планку тем не менее снижать нельзя ни в коем случае.
Н. Сиривля. Каков был бюджет «Закона»?
А. Велединский. Небольшой. В расчете на одну серию раза в три-четыре меньше, чем у «Бригады».
Н. Сиривля. А рейтинг?
А. Велединский. Не скажу точно. Но, конечно же, тоже несопоставимый с «Бригадой». Хотя Тодоровский был доволен. Он сказал: «Если столько людей смотрят „Закон“, страна у нас не пропащая».
Н. Сиривля. Вы были одним из сценаристов «Бригады» и сразу после этого сняли «Закон». Многие воспринимают «Бригаду» и «Закон» как сериалы-антиподы.
А. Велединский. Почему?
Н. Сиривля. Ну, в одном случае вы пытаетесь внушить людям представление о ценности закона, а в другом — романтизируете бандитов, для которых понятие «закон» вообще не существует. В одном случае вы стараетесь заставить людей задуматься о довольно-таки сложных вещах, в другом — эксплуатируете инфантильные, подростковые комплексы и представления о мире.
А. Велединский. Я не чувствовал этого противоречия. Просто в нашей жизни есть и то, и другое. И судья Скляр может нарушить закон, и Саша Белый стремится «выйти из тени», стать законопослушным гражданином, более того — законодателем, депутатом.
Н. Сиривля. Это-то и пугает.
А. Велединский. В нашей жизни все перемешано. Мы пережили страшное десятилетие, очень кровавое. Были упреки к «Бригаде»: ну, опять про бандитов! Да, про бандитов. Но мы писали квазиэпос, историю десятилетия. Может, я слишком замахиваюсь, но основные вехи новейшей истории в сериале отмечены. И, на мой взгляд, лучшие серии те, что непосредственно привязаны к реальным событиям: Белый дом, Чечня и т.д. В них создается мощнейший эффект узнавания, словно заново все это переживаешь.
 |
| "Закон" |
Н. Сиривля. В демократических государствах этот баланс хотя бы для видимости соблюдается. Граждане убеждены, что в основе, например, американской конституции лежит священное право человека на жизнь, собственность и свободу. У нас разговоры о такого рода правах могут вызвать лишь ироническую усмешку.
А. Велединский. Тут извечный вопрос. Как ни банально, но Тютчев прав: «Умом Россию не понять». Мы все равно существуем на границе Европы и Азии, Запада и Востока. Я очень точно в себе ощущаю: мы не то и не другое, и нас тянет и к тому и к другому. Тут возникает неразрешимый конфликт: ни туда ни сюда. Хочется жить по закону, но…
Н. Сиривля. Вы считаете, что этот конфликт неразрешим?
А. Велединский. Не знаю. Вот снял картину и сам до сих пор не разобрался. Иногда думаю, может, надо было сказать обо всем этом проще: «закон есть закон», нарушаешь его — ты гад и преступник, соблюдаешь — хороший человек. Зачем людям мозги пудрить?
Н. Сиривля. Мне кажется, просто говорить об этом у нас не получится. Вы посмотрите на наше законодательство. Дума принимает очередной закон, и все средства массовой информации начинают обсуждать его «взяткоемкость» — такой вот почти официально существующий термин. То есть закон для того принимается, чтобы чиновники сумели на нем нажиться, — таково правовое сознание социума. Его в один миг не изменишь. А. Велединский. Конечно. Но хочется, хочется…
Н. Сиривля. Сейчас много пишут о засилии криминала в сериальной продукции. Говорят, что это какой-то недоброкачественная опухоль и свидетельство нелюбопытства к другим сторонам жизни.
А. Велединский. Но ведь через явное зло, через показ преступления как раз и можно выйти на обсуждение каких-то экзистенциальных проблем. Тот же Федор Михайлович нас этому учит. И опять-таки зрителя надо увлечь. В чем сейчас можно найти увлекательность? Когда мы писали «Бригаду», мы вспоминали, как сами были молодыми и что нас тогда интересовало. Увлекательность — это важно. Очень важно. Мне нравится «Молох» А. Сокурова, я очень люблю Тарковского, «Зеркало» — один из моих любимых фильмов, а «Мой друг Иван Лапшин» А. Германа — просто самый любимый. Но при этом я понимаю, что его все равно смотрят единицы. А фильм «Крестный отец» смотрят все. И это тоже большое произведение искусства. Сегодняшнее время требует, мне кажется, совмещения сугубо жанрового кино и задач более высокого свойства, чтобы было «то, ради чего».
Н. Сиривля. Вы собираетесь и дальше снимать сериалы?
А. Велединский. Нет, я сейчас снимаю кино… Не знаю, понравится вам это или нет — люди по-разному реагируют, — я снимаю фильм по «Подростку Савенко» Э. Лимонова. Действие происходит в 1959 году. Там нет никакой политики. Мне роман очень нравится. Я написал сценарий в 1998 году. И когда меня спросили, что я хочу снимать, я ответил, что вот это. Мне сказали, ну, давай! Сейчас мы в процессе. В Харькове снимаем, на родине Лимонова.
Н. Сиривля. Лимонов, у которого «поэтические» игры давно переросли в «политические», — такая же двойственная, опасная, вызывающая одновременно и сочувствие, и отторжение фигура, что и персонаж Ракова в вашем фильме.
А. Велединский. Совершенно верно. Потому мне он так интересен. Лимонов сам герой своих книг, и в какой-то момент он почувствовал, что ему скучно быть просто писателем. Он отправился на войну, у него там сразу прошла астма, и он понял, что ему надо в жизни. С другой стороны, каждое событие в его жизни — война, тюрьма, суд — кончается книгой.
Н. Сиривля. Что, по-вашему, может дать кинематографу нынешний расцвет сериалов?
А. Велединский. Хороших режиссеров. Это востребованный жанр, который дает режиссерам возможность работать. У дебютантов есть шанс попробовать свои силы. «Бригада» А. Сидорова — это дебют. «Закон» для меня, в общем, тоже, если не считать короткометражку «Ты да я, да мы с тобой». Хотя я не делаю разницы между коротким метром и длинным. То есть она есть, но на уровне масштаба. А на уровне отношения ее нет. Когда мы начинали делать «Закон», мне многие говорили: «Что ты паришься? Ты же сериал снимаешь!» И объяснить невозможно…