Обрывки

Вино из одуванчиков

Мы ленивы и нелюбопытны…

А. С. Пушкин

1.

…Я знаете, как учил польский язык? По рецепту Чернышевского: его Рахметов, как помнится, прочел три раза Библию на немецком — «книга-то знакомая!» — вот он и язык уже знает! Лично я, правда, читал по-польски «Мастера и Маргариту» — Библия мне, в отличие от Рахметова, знакома тогда не была.Я и сейчас-то толком ее не знаю. Так, открываешь иногда где попало, если непонятно, листаешь дальше, если хватает за душу, вчитываешься… Слышал, правда, что именно так и рекомендуют знакомиться с Книгой отцы церкви… Каждый раз, когда нужно написать связный текст, я сталкиваюсь с одной проблемой: закончить его в том же направлении, в котором начал, добиться единства мысли, чувства, то есть в идеале — законченной картины вселенной. Однажды я понял, что эта проблема для человека неразрешима. И начал записывать обрывки…

2.

…Недавно коллега — известный, маститый, пожилой — поделился со мной радостью: он закончил фильм и, для того чтобы подвести черту под делами, попросил знакомого композитора записать нотами песню, которую он сделал лейтмотивом фильма. Песня из разряда так называемых блатных. Композитор ее не знал. Режиссеру пришлось напеть мелодию по телефону, композитор записал… Я посмотрел… Большего недоразумения я не видел давно: размер перепутан, тональность не обозначена, ноты не те, их длительности — неверны и т.д. Воспроизвести песню по той записи было невозможно. Никто, конечно, не обязан знать нотные подробности. Но человек, который называет себя композитором!.. Я, надеюсь, достаточно быстро записал с неверного голоса коллеги нехитрую мелодию, проверил запись на раздолбанном пианино домкиновского ресторана, был вознагражден рюмкой коньяку и — задумался. Сразу же всплыла в голове одна микропьеса Д. Хармса: выходит художник и говорит: «Здравствуйте, я художник!» А ему, соответственно, отвечают: «А по-моему, ты г…о!» «Художника» уносят… Нашего «композитора», конечно, никто никуда не унесет за это, больше того, подозреваю, что он сам «унесет» кого угодно. Хотя я не знаю, кто этот композитор, да это и не важно. Важно другое. «Ты гений!» — как бы в шутку похвалил меня маститый режиссер. Не знаю, услышал ли он мой ответ, что речь здесь идет даже не о таланте, а об элементарной грамотности?.. Но вопрос остался…

3.

…В рифму — или в диссонанс — вспомнилась и другая история. Моя знакомая актриса, которая как-то раз снималась у меня, решила изменить свою судьбу — поступила на Высшие режиссерские курсы, закончила их и сделала наконец свою первую картину. Какими только мытарствами не был усеян этот более чем двухлетний путь! Нелепые продюсеры, операторский брак, смена группы, поиски денег, ее собственные достаточно странные (наивные, детские?) заявления в прессе. Вначале ей хотя бы морально помогали друзья (или те, кто так себя называл). Затем все больше появлялось другого: шушуканий, насмешек за спиной, верчения пальцем у виска (к этому она и сама, конечно, приложила руку: наговорила много глупостей), менялись сотрудники, кончались деньги, продюсеры предавали (продюсеры, по-моему, были вообще идиотами)… Я даже не представляю, как она, бедная, все это вынесла. Однако вынесла — фильм был закончен! И что же? Такого количества уничижительных отзывов не получал, наверное, самый последний дилетант или халтурщик, каких мы много видели за последние двенадцать лет. Писать и говорить у нас за эти годы могли все что угодно (сам автор этих строк прочел однажды крупными буквами в центральной прессе, что он «…доказал, что не имеет никакого отношения к кинематографу»), но то, что я слышал об этом фильме!.. Причем от людей, которых я люблю и уважаю… Признаюсь, я шел на премьеру, думая, как потом прятаться и, встретив автора, что все же говорить, — шел с тяжелым сердцем и увидел… нормальный фильм. Будь он произведен в Европе и звучи его тексты не по-русски, — ей-Богу, прослыл бы заметным явлением! Вот вам другая крайность; кстати, продюсеры — идиоты именно поэтому…

4.

…Из всего, потерянного за жизнь, больше всего мне жалко ноты. Полифонические тетради, фортепьянный четырехтомник Прокофьева и клавир «Дон Жуана», оставленные у первой жены Лены. Два тома сонат Бетховена в прекрасном синем переплете и растрепанные книжки «Хорошо темперированного клавира», впопыхах брошенные на Беговой у Светланы Борисовны. Собственные черновики, сонаты Моцарта, фортепьянный Шуберт, Вольф, потерянные там же. Все это кажется мне утраченным безвозвратно. Странно! Эта музыка никуда ведь не делась, да и не могла. Однако, даже купив заново ноты, я никогда больше не смогу ощутить ее как свою — пропустить через собственные пальцы, глаза. Загнутый уголок страницы, испачканный многократным переворачиванием ее при игре с листа, привычный взгляд на именно этот такт при машинальном совершении нефиксируемого сознанием жеста, пятно от пролитого вина или запах духов — неотделимы от звука. Кажется даже, что те же вещи, исполняемые по другим изданиям, — это другая музыка. Прекрасная, но чужая…

5.

…Александр Королев исполнил и записал на CD «Хорошо темперированный клавир». Он сделал это так, как сделал бы сам автор, если бы наперед знал, что затем случится в европейской музыке на протяжении трехсот с лишним лет после сочинения этого произведения. А случилось много чего. Сам Бах, например, был надолго забыт. Некоторые из его многочисленных сыновей стали тогда много более знаменитыми музыкантами, чем их богоподобный отец. Что ж, они были хорошими сыновьями, их отец был хорошим учителем…

6.

…Известен мне, правда, один случай, который вполне может оказаться апокрифом, пусть товарищи меня поправят. Однажды молодой еще Иоганн Себастьян был вынужден, оставив семью, уехать из родного Лейпцига. «Командировка» его затянулась на два года. Почта в те времена работала плохо, и о том, что происходит дома, Бах не имел известий. Вернувшись, музыкант узнал, что за время его отсутствия умерли от холеры его жена и двое детей. В день возвращения он сделал запись в своем дневнике. И вот что он там написал: «Господи! Прошу Тебя об одном! Не дай мне утратить радость!» Что же называл радостью этот человек?!.

7.

…Сыновья Бaxa, особенно Вильгельм Фридеман (пусть товарищи меня поправят), внесли в музыку много чего нового. Появилась личная интонация: мелодические линии уже не следовали путями, предначертанными законами контрапункта, а нарушали эти законы и, как бы противореча им, вели свою мелодию. Рождалось нечто другое: экспрессия. (Бах сам, правда, немало тому способствовал — о прихотливости и своеволии, а также непонятности его письма было в свое время много толков.)

8.

…Творили тогда и другие — великие — авторы. Эпоху полифонии сменяла новая — гомофонная. Мелодия, пусть даже передаваемая от инструмента к инструменту, но воспринимающаяся как один голос и главенствующая над всеми остальными голосами, стала центром музыкальной выразительности. Пришли новые гении. Школьная история закрепляет лишь считанные имена. Все знают так называемых венских классиков. Моцарт, Гайдн, Бетховен… Были ведь рядом с ними Глюк, Шпрехгезанг, Люлли, Сальери — кумиры!.. Но я пишу не об истории музыки. Исполнения А. Королевым «Хорошо темперированного клавира» никто практически не слышал, и никто, возможно, не узнает, что существует этот воплощенный в звуки — я не побоюсь высоких слов — трактат истории европейского духа.

9.

…Постараюсь не говорить глупостей. Иногда, извини, это случается — потому что мой человеческий носитель часто не выдерживает нагрузки — начинает давать помехи, как сломанный репродуктор. Что поделать!.. У меня сейчас нет другого носителя; у тебя ведь тоже нет другого? Все бы ничего… Но, к сожалению, любые наши действия так или иначе привязаны к этому жалкому телу, к этому бедному миру. Меня сейчас интересует вот что: отдаешь ли ты себе отчет, кто я такой, откуда свалился всем на голову, что из этого следует? Знаешь ли ты, что ты такая же? Если нет — веди себя по-прежнему… Я знаю, родная, что любое по отношению к тебе мужское внимание ты подсознательно воспринимаешь, как агрессию, насилие. Мне неизвестно достоверно, отчего это так. Я не знаю также, почему я это знаю — просто сердце говорит; поправь меня, если это неправда! Со знанием, однако, ничего не поделать. И я думаю: вот почему ты предпочитаешь женское общество любому другому. Вот почему в мужьях у тебя добрый и мягкий, инфантильный, безопасный и уютный человек — сын! У него есть привилегия плакать, разговаривая с тобой. И вот почему я такого права не имею. И вот почему ушел из жизни наш друг! Я ничего не могу с этим поделать, родная! Это — так!

10.

…Как это связано с вышеизложенным — объяснить не в моих силах…