Похищение Европы: дубль второй. Очерки датского кино

Очерки нового датского кино

"Все о любви" режиссер Томас Винтерберг

Явление датчан в последнее десятилетие стало определяющим событием в европейском кинематографе. Уставший сам от себя Старый Свет давно подпитывался «независимыми» американцами и альтернативными азиатами, когда на севере внезапно был открыт новый кинематографический континент: это произошло в 1998-м, с пришествием «Догмы». Впрочем, не все здесь правда. Фестивальный мир давно знал о Дании, которая выстреливала редко, но метко — будь то не понятые современниками, но превознесенные потомками шедевры Карла Теодора Дрейера или уютные фантазии Билле Аугуста, дважды награжденного высшим трофеем — «Золотой пальмовой ветвью» — в Канне. Однако датчане как кинематографическая общность впервые показали себя именно пять лет назад. Оставив в стороне очевидных фаворитов — фильмы Ларса фон Триера, «Торжество» Томаса Винтерберга, «Последнюю песнь Мифунэ» Сёрена Краг-Якобсена и «Итальянский для начинающих» Лоне Шерфиг, обратимся к работам других, менее заметных, но не менее интересных их соотечественников.

1. Большой брат и вся его семья

Датское кино очень удобно раскладывать по полочкам, поскольку всем известна точка отсчета: Ларс фон Триер. В отличие от тех же Дрейера и Аугуста, он не удовольствовался собственным триумфом — после множества наград, полученных за «Элемент преступления», «Европу» и «Рассекая волны», неожиданно решил стать продюсером, основал студию Zentropa, начал покровительствовать молодым коллегам, а одному из них — Томасу Винтербергу — даже обеспечил каннский приз жюри за «Торжество». Когда фон Триер и Винтерберг привезли в Канн манифест «Догмы», провокационные «Идиоты» сыграли роль громоотвода, расположив фестивальное жюри к менее радикальному опыту «младшего современника» (этим подарки не исчерпались — сейчас Винтерберг ставит фильм под названием «Дорогая Венди» по сценарию фон Триера). Как так вышло, что режиссер, очевидно ориентированный на классиче- скую модель поведения «гения-затворника», оказался вдруг лидером целого движения? При внимательном рассмотрении становится ясно, что здесь больше закономерности, чем парадокса. Да, фон Триер не общается с журналистами, боится путешествий, живет отшельником, позволяет себе политнекорректные высказывания. Тем не менее, собрав все сведения о нем, понимаешь, что он типичный представитель своего народа, который придает огромное значение мнению окружающих и включенности каждого в ту или иную общность. Желание быть «одним из» проходит красной нитью через всю биографию фон Триера, включая анекдоты, вроде его одержимости еврейской идеей, частых посещений синагоги и соблюдения кошрута в ранней юности. Позже режиссер узнал, что его отец, по которому Ларс считал себя иудеем, не был его биологическим родителем: тогда фон Триер решил сделаться коммунистом, как мать. Достигнув максимальной отгороженности от внешнего мира, не приехав даже в Канн за «Пальмой», присужденной фильму «Рассекая волны», два года спустя фон Триер явился на каннской лестнице с манифестом «Догмы». Представить себе любого из духовных учителей фон Триера с радикальным манифестом собственного сочинения невозможно: ни Дрейер, ни Тарковский, ни Бергман никогда не согласились бы будоражить общественность подобным образом. При всех фобиях и широко рекламируемой паранойе фон Триер умело и стопроцентно сознательно выстраивает линию поведения. Он знает, что быть Тарковским в век поп-культуры нереально, и предпочитает стать Троцким от кинематографа. Ироническая дистанция между фон Триером и его предшественниками огромна: недаром текст «Обета целомудрия» был направлен в первую очередь Ингмару Бергману, а тот даже не удостоил предполагаемых собратьев ответом (хотя и признал огромный талант своего датского последователя).

"Итальянский для начинающих", режиссер Лоне Шерфиг

Ларс фон Триер никогда не выходит на люди (даже в родном Копенгагене), но это не мешает ему оставаться настоящей звездой. Любая продавщица в магазине знает его имя. Победу «Танцующей во тьме» в Канне газетчики сравнивали с победой датской футбольной сборной. Дошло до того, что в прокате с огромным успехом прошли документальные фильмы известного режиссера Йеспера Яргиля о фон Триере и методах его работы (особенно дневник съемок «Идиотов»). И все это не случайность, а достижение самого фон Триера. На пике известности в интеллектуальных кругах и на фестивалях, после «Европы», он сначала покорил простых зрителей «Королевством» — в дни первой трансляции сериала улицы всех датских городов и селений буквально пустели, — а потом завоевал сердца коллег по цеху, изобретя «Догму» и превратив датский кинематограф в хэдлайнера европейского кино. Может быть, поэтому в фон Триера в Дании никто не бросит камень. При упоминании имени национального гения номер один Дрейера почти каждый устало закатит глаза к потолку, при упоминании имени Билле Аугуста презрительно сощурится — променял своих на «Оскар», а назовешь фон Триера, и глаза загорятся. «Ларс, он такой скромный!» — говорят с умиленной улыбкой датчане. Фон Триер превратился для датских кинематографистов во всенародно избранного демократическим путем Большого брата. Его рука видна на всем, ее отпечаток — знак почета. Брат — не случайное определение. Первое свойство датского кино, бросающееся в глаза, — его семейственность. Даже в титрах нескольких датских фильмов можно увидеть постоянно повторяющиеся фамилии: речь идет вовсе не об однофамильцах, а о родственниках, мужьях и женах, братьях и сестрах. Разве что не отцах, поскольку современное датское кино — явление молодое, а все основные его представители — люди одного поколения. Кстати, бывшая жена фон Триера, популярный режиссер детских фильмов Сесилия Холбек-Триер, носит фамилию экс-мужа с гордостью. Это свидетельствует и об общей ориентации на семейные ценности. Ректор знаменитой Копенгагенской киношколы, из стен которой вышли буквально все теперешние датские кинодеятели (кроме актеров, которые обучаются исключительно в театральном институте, а в киношколе проходят стажировку), Пол Несгор уверяет, что объяснение феномена «датская волна» — в методах обучения и воспитания молодежи. Преподаватели предоставляют ученикам абсолютную творческую свободу, для дипломной работы могут быть выбраны любые тема и форма, зато обязательно воспитываются чувство товарищества, корпоративная этика. Может показаться, что это установка то ли советская, то ли американская, но факт есть факт: в современном кино, зацикленном на оригинальности и самобытности, цеховой принцип выделяет датчан. Они все — дети правительственной политики 70-х, когда было принято судьбоносное решение об открытии национальной киношколы. Они все — равные среди равных. Знаменитая Zentropa, расположившаяся на территории бывшего военного лагеря, выглядит сегодня как студенческий кампус. В скромной столовке последние осветители обедают за одним столом с тем же фон Триером и, кстати, членами его семьи. Недаром четыре режиссера, подписавшие манифест «Догмы», называли друг друга не иначе, как братьями.

«Я сначала не понимала, в чем смысл последнего пункта манифеста „Догма“, почему имя режиссера не должно быть упомянуто в титрах. Кажется, чистый выпендреж, — утверждает продюсер „Идиотов“ Винка Видеман, — но в Канне меня внезапно осенило: когда Томас Винтерберг вышел получать награду за „Торжество“, он поблагодарил со сцены жюри, он был горд и, только сойдя со сцены, вдруг понял, что забыл главное — сказать спасибо братьям по „Догме“. Думаю, смысл в этом — в усмирении личной гордыни». Полная свобода творчества, максимальная фантазия в самовыражении и специфический коллективизм — плоды «Обета целомудрия», который, похоже, мог родиться только на датской земле. О кризисе движения «Догмы» говорили много, но почти никогда не учитывали простой факт: «Догма» не органична для кинематографий других стран, она не приживается на чужой почве. В самой же Дании, где снято не так много догма-фильмов, ни один из режиссеров пока не изъявил желания повторить эксперимент, ничто тем не менее не указывает на угасание тенденции. Похоже, что «Догма» — нечто вроде посвящения, режиссерской инициации, и в этом случае как минимум в Дании она может просуществовать довольно долго. Это доказывают и две последние датские догма-картины, избежавшие крайнего радикализма «Идиотов» или «Торжества», а также окологолливудской благостности «Последней песни Мифунэ» и «Итальянского для начинающих». Одна из них — «Причина Киры» Оле Кристиана Мадсена, другая — «Открытые сердца» Сусанны Биер (участвовавшая в конкурсе фестиваля в Сан-Себастьяне, а после выдвинутая Данией на соискание «Оскара»). В «Причине Киры» видимая психопатия молодой женщины, только что забранной терпеливым мужем из больницы, долгое время кажется поведенческим этюдом, а в финале, когда оглашается причина, заставившая рассудок героини помутиться, сюжет, подобно остроумному паззлу, заставляет зрителя среагировать, испытать сходные чувства. Эффект приближения к реальности, квазидокументальность, с самого начала бывшая сильной стороной «Догмы», работает и пять лет спустя. В «Открытых сердцах» рассказана история четырех людей, которых случайно свела судьба, смешала и потом снова развела — разбираться во всем самостоятельно. Все четверо испытывают комплекс вины, а в результате каждый остается наедине с самим собой. Осторожное и деликатное использование — в соответствии с правилами «Догмы» — музыкального сопровождения в обеих картинах позволяет создать точный эмоциональный фон. Мадсен разрешает своим персонажам финальный танец в холле пустого отеля (немедленно возникает параллель с заключительным кадром «Последней песни Мифунэ», однако в «Кире» хэппи энд вовсе не подразумевается) под тихие звуки усталого оркестрика. В картине Биер, ставшей первым в истории догма-фильмом, к которому был выпущен саундтрек, пронзительные трип-хоповые мелодии звучат в наушниках плейера главной героини, одиноко шагающей по вечерним улицам неприветливого города. «Догма» и на кинематографистов, и на зрителей действует освежающе до сих пор — одним из доказательств может служить то, что едва ли не лучшие роли в «Открытых сердцах» сыграли три самые популярные звезды современного датского кино: Мадс Миккелсен, Паприка Стин и Николай Лие Каас.

По мнению продюсеров, в первую очередь участие национального секс-символа Миккелсена обеспечило «Открытым сердцам» хорошие кассовые сборы. Но невозможно объяснить этим феномен датского бокс-офиса, в первой десятке которого пять верхних мест стабильно занимают национальные фильмы. «Итальянский для начинающих», обгоняющий «Гарри Поттера», — вроде бы нонсенс, курьез. Возможно, дело в том, что корпоративность и семейственность датского кино передались от его производителей зрителям. Другое объяснение — полное отсутствие в Дании формального разделения на популярное кино и кино «не для всех». Недаром признанный во всем мире авангардным открытием сериал «Королевство» на родине горячо любим народом. Не случайно и то, что интеллектуалы не гнушаются работать на благо потребителей. Черные комедии бывшего каскадера Лассе Спанг Олсена «В Китае едят собак» и «Дави на газ» (явно обреченные в других странах на ярлык «артхаус») стали один за другим самыми кассовыми фильмами в Дании. Актер этих фильмов Томас Виллум Йенсен снял подряд незамысловатые семейные комедии «Дети моей сестры» и «Дети моей сестры-2», немедленно завоевавшие популярность. Удивительнее же всех выглядит карьера Пера Флю, талантливого режиссера, дебютировавшего мрачной социальной трагикомедией «Скамейка», а после нее поставившего полнометражный кукольный мультфильм «Проп и Берта» — о приключениях симпатичного человечка и его подруги коровы, которые сражаются со злой ведьмой (кстати, корову озвучивала та самая актриса фон Триера, Винтерберга и Биер — Паприка Стин).

2. Счастье подается через катетер

Даже при поверхностном взгляде на датское кино становится очевидным, что в нем превалируют две темы, две среды обитания: семья и больница. Если вновь ритуально обратиться к фон Триеру, то можно вспомнить о больничной койке Яна и семейном клане, отвергающем Бесс в «Рассекая волны», об условном госпитале для умственно отсталых в «Идиотах», а также о главной сюжетообразующей коллизии «Танцующей во тьме» — слепоте героини. Апогеем же больничной темы, вне всякого сомнения, следует признать «Королевство». Но и без фон Триера больнично-семейных конфликтов в датском кино хватает. В той же «Причине Киры» героиню сначала забирают из госпиталя в семью, чтобы в финале поставить ее перед выбором — больничная палата или родной очаг. В «Открытых сердцах» девушка теряет жениха в автокатастрофе — он попадает в больницу, будучи обреченным на растительное существование, а она сходится с доктором из этой больницы — мужем женщины, сбившей ее бойфренда. Взаимосвязь «семья — больница» кажется обязательной и нерушимой. Сценарий «Открытых сердец» написан ведущим кинодраматургом Дании, молодым лауреатом «Оскара» Андерсом Томасом Йенсеном (он же автор «Последней песни Мифунэ»). Более популярные проекты Йенсена — сценарии упомянутых криминальных комедий «В Китае едят собак» и «Дави на газ». В них зрителю предлагается крайне оригинальная концепция семьи: оказывается, семейные ценности могут служить оправданием любых грехов. В первом из двух фильмов из чувства братской любви двое героев убивают кучу народу, включая целую рок-группу, чтобы в финале отправиться по личному приглашению ангела-хранителя на небеса. Во втором та же бандитская компания обогащается маньяком-убийцей, сыном мафиозного босса, причем сыновние чувства момен-тально превращают отвратительного преступника в милого молодого человека с несколькими малозначительными комплексами. По идее, пропаганда семейных ценностей предполагает буржуазность и конформизм, но только не в датском кино. Здесь в руки берут оружие даже не для того, чтобы защитить семью, а просто чтобы ее создать. Без горы трупов и смерти престарелого отца, забранного из неизменной больницы, завершающее «Дави на газ» семейное счастье не было бы возможным. С определенных позиций концепцию Йенсена можно признать порочной и аморальной, если не учитывать безусловный факт - утверждение им столь странным образом идеалов любви и родственной близости. Особенно ясно это следует из собственного фильма Йенсена «Мерцающие огни» (еще один курьез, второе место в датском прокате вслед за «Шестым чувством»). Четверка героев-приятелей, очевидная банда, украв у более маститого гангстера чемодан с деньгами, решают открыть посреди леса ресторан. Друг для друга эти четверо — настоящая семья (вниманию наиболее недогадливых зрителей предлагаются флэшбэки, в которых их всех отвергают собственные родные), и отсутствие фактической кровной связи никак не препятствует патриархальной идее, ради воплощения которой герои картины готовы уничтожить всех противников, включая самых могущественных. Потому что для датского убийцы и злодея нет ничего утешительнее, чем, постреляв в лесу по невинным животным из двустволки, вернуться домой к горящему камину, где его ждут друзья и родные с бутербродами.

"Дети моейсестры -2", режиссер Томас Виллум Йенсен

Поскольку невозможно снимать фильмы об одном и том же, в датском кинематографе встречаются самые разные формы заменителей семьи. В упомянутом выше симпатичном мультфильме «Проп и Берта» подобие семьи образуют холостяк Проп и корова Берта, усыновляющие компанию озорных лесных троллей, а отношения любви-ненависти между Пропом и ведьмой вполне подходят под схему фрейдистского эдипова комплекса. В семейной комедии «Дети моей сестры» оставленный надзирать за племянниками чудаковатый профессор делает все, чтобы спасти от продажи и разрушения семейное гнездо — фамильный дом. В народной комедии «Все кувырком», больше напоминающей какую-нибудь «Сбежавшую невесту», чем классическое датское кино, рассматривается гомосексуальный союз. В трогательной первой сцене один мужчина просит другого жениться на нем, и тот соглашается под аплодисменты друзей и членов семьи. Но брак оказывается под угрозой из-за неожиданной влюбленности одного из женихов в девушку… Впрочем, в финале все налаживается, и влюбленные друг в друга мужчины, оставив одинокую невесту, скачут на лошади вдоль линии романтического прибоя, поворотной же точкой в отношениях становится увечье брошенного любовника, потерявшего глаз в автокатастрофе. Таким образом, путь к семейной идиллии вновь проходит через больничную палату. Забавный факт: главные роли в фильме не побоялись сыграть женский любимец Мадс Миккелсен и другой фаворит прекрасного пола артист Троелс Либи (известный российским зрителям по роли в «Идиотах»). Поставила «Все кувырком» Хелла Юф, чернокожая актриса, дебютировавшая в режиссуре. Это лишь одно из многочисленных доказательств мультикультурности датского общества. Другой темнокожий датчанин Сами Саиф создал вместе с коллегой Фие Амбо документальный фильм с говорящим названием «Семья», ставший безумно популярным в Дании. В режиме «реального времени» зрители наблюдают за поисками автором — Сами Саифом — пропавшего в его раннем детстве отца. Их встреча так и не показана на экране — само ее ожидание служит достаточно увлекательным сюжетом для семейст венных датчан. Отправной точкой для поисков Сами в «Семье» становятся смерть его матери и самоубийство старшего брата. Единство больницы и семейного очага, как единство смерти и рождения, нерасторжимо. Смерть обязательно присутствует как необходимый знак даже в самых светлых датских картинах. Получившие в 2002 году Специальный приз Берлинского фестиваля «Мелкие неприятности» Анетт К. Олсен рассказывают о том, как разрозненные, давно живущие сами по себе братья и сестры вновь встречаются, объединенные смертью матери и болезнью отца. Эта интрига почти полностью повторяется в более непосредственном и естественном фильме «О’кей» Йеспера Нилсена. Его героиня, самостоятельная эмансипированная глава семейства (все та же Паприка Стин сыграла тут едва ли не лучшую свою роль), узнает о смертельной болезни отца и приглашает вздорного старика пожить у него. Ее брат-гомосексуалист, согласившийся стать «отцом по контракту» для двух подружек-лесбиянок, вновь сближается с умирающим родителем: ведь он подарит старику внука, и за это будет прощен. Уход старшего поколения компенсируется увеличением семьи, возрождением порушенных и забытых связей. Самое цельное сюжетное решение заданной темы предлагает Пер Флю в «Скамейке». Бывший повар, а ныне честолюбивый безработный (заслуживший восторженные отзывы датской прессы Йеспер Кристенсен, сыгравший отца и в «Мелких неприятностях») внезапно встречается с давно брошенной дочерью и узнает, что у него есть внук. Спасая мальчика от его сумасшедшего папаши, по чьей вине мама ребенка попадает в больницу (sic!), бывший эгоист жертвует собой во имя внезапно обретенного права называться старшим членом семьи.

Смерть в датском кино — естественная часть универсума. В талантливой дипломной работе молодого режиссера Петера Шенау Фога «Маленький человек» рассказывается о парне, возвращающемся в родную деревню под Новый год. Несколькими месяцами раньше он случайно стал причиной смерти мальчика, за что невольного убийцу изгнали из родного дома. Но семья превыше всего, поэтому, рискуя головой, он едет домой и едва не отдает собственную жизнь за право встретить праздник в кругу близких. Смерть — еще не самое важное, в отличие от событий, которые могут стать причиной разрушения семьи. Ревность — самое страшное и болезненное чувство из возможных. Это, к примеру, блестяще показано в дипломном этюде Кристофера Бое «Тревога», где главную роль сыграл актер фон Триера, Спанг Олсена, Биер и других — Николай Лие Каас. Измены мужа в «О’кей» и «Открытых сердцах» (парадоксально, что оба раза роль брошенной жены сыграла Паприка Стин) придают повествованию трагическую тональность, преодолеть которую способно только счастливое восстановление семейства.

"Уилбур хочет умереть", режиссер Лоне Шерфиг

До наступления 90-х датское кино в основном состояло из редких шедевров, промежутки между которыми заполнял качественный и неброский потребительский продукт. Одним из таких шедевров в Дании считается фильм документалиста-авангардиста Йоргена Лета «Добро и зло» — неторопливый рассказ о различных составляющих человеческой жизни, который мог бы служить прекрасной инструкцией для не знакомых с особенностями хомо сапиенс инопланетян. В фильме, снятом в 1975 году, немало обнаженной натуры, при каждом взгляде на которую буквально поражаешься красоте датчанок и датчан. Сегодня, в дни своего расцвета, датское кино и его персонажи вызывают противоположную реакцию (может, именно поэтому Лет переехал жить и снимать на Гаити). Среди звезд обоих полов нет ни одного красавца, ни одной красавицы. Занявший экологическую нишу секс-символа Мадс Миккелсен напоминает молодого Кристофера Уокена (обычно играющего в американских фильмах злодеев и больных), у Николая Лие Кааса неправильная линия рта, Троелс Либи полноват и стремительно лысеет, популярнейший Ким Бодниа — бородатый толстяк. То же можно сказать и об актрисах: самых популярных из них — Паприку Стин, Ибен Йайле и Трин Дирхолм — не назовешь красивыми. Но фокус вовсе не в нехватке красивых людей в Дании, а в полном безразличии к охватившей весь мир мании перфекционизма — эпидемиям похудания, пересадке волос и прочей «алхимии». Странным образом, именно это несовершенство придает датчанам ту удивительную естественность, которой сегодня лишены актеры всех европейских стран, кроме, быть может, Великобритании. Датчане по-прежнему легко раздеваются в кадре, хотя гордиться им, строго говоря, нечем. Легенда о съемках «Идиотов», в начале которых фон Триер вышел к актерам голый и потребовал от них той же откровенности, оказалась чистой правдой: сцену с обнажением великого режиссера можно наблюдать в «Униженных» Йеспера Яргиля. Вот уж действительно: некрасивый человек, отважившийся снять штаны, производит большее впечатление, чем картинно скидывающий парчовый халат красавец. Особенно если это прозрачная метафора той обнаженности эмоций, которой так не хватает современному кинематографу.

Сегодня датское кино избегает красивостей, фильмы подчас лишены ярких цветов, смазанная «догматическая» видеокартинка не позволяет зрителю наслаждаться интерьерами или пейзажами. Только в семье у себя дома, где каждый волен ходить непричесанным и в затертом халате, или в больнице, где все люди равны, возможна степень натуральности и правдоподобия, которой ныне достигло датское кино.

3.Пришествие варягов

Первые три полнометражных фильма («Элемент преступления», «Эпидемия», «Европа») Ларс фон Триер назвал «Трилогией «Е» — по первой букве названий — и во всех трех по-разному развивал идею отчужденной Европы, на которую смотрел, как иностранец, подобно Кафке, написавшему роман «Америка», ни разу в Новом Свете не побывав. Датчане чувствуют себя на родном континенте немного чужаками, пришельцами с севера. Это и дает им, наверное, свежесть кинематографического восприятия, давно потерянную немцами, итальянцами или французами. Может, поэтому «датская волна» буквально захлестнула европейское кино, ввела новую моду — на живую камеру, простые житейские сюжеты, холодноватый скандинавский юмор. Новые викинги захватили континент и на этом не остановились. Именно они первыми начали снимать фильмы не на своем родном языке, а на «новом эсперанто» — английском. В роли пионера вновь выступил фон Триер — большая часть его картин снята по-английски. Теперь за ним последовали другие — бывший монтажер «Элемента преступления» и соавтор сценария «Европы» Томас Гисласон, братья и сестра по «Догме» Томас Винтерберг, Кристиан Левринг и Лоне Шерфиг.

Следующий за экстремально популярным на родине «Итальянским для начинающих» фильм Лоне Шерфиг называется «Уилбур хочет умереть», и в нем режиссер совершенно очевидно ориентируется на опыт фон Триера. Действие, как и в «Рассекая волны», происходит в Шотландии, одного из главных героев сыграл Эдриен Роулинс — доктор из того же фильма, музыку написал триеровский композитор Йоахим Холбек (наконец-то поработавший вволю и выдавший — по контрасту со скупыми темами «Европы» и «Королевства» — несколько великолепных сентиментально-мелодичных тем). Вроде бы на месте традиционные атрибуты датского кино. Непременное присутствие смерти и подтрунивание над ней — свежая могила называется «кротовьей норой», главный герой одержим манией суицида и постоянно безуспешно пытается покончить с собой. Семейственность — оставшиеся вдвоем после смерти обоих родителей братья поддерживают друг друга во всем, хотя и вынуждены делить одну женщину. Видимость «догматической» неряшливости «Итальянского для начинающих» сменилась в новом фильме Шерфиг подчеркнутой гладкостью обаятельной сказки для взрослых. Но недаром сценарий «Уилбур хочет умереть» написан Андерсом Томасом Йенсеном. Под ту же обманчиво сладкую музыку семья рассыпается, гибнет глава семейства, и последним кадром фильма становится еще одна могила. Единственный датчанин по сюжету — врач Хорст, сыгранный Мадсом Миккелсеном, не способен помочь ни одному из немощных или умирающих. В неуютном мире далекой Шотландии датчане — чужие, даже датские имена здесь не звучат («Хорст» — это по-немецки «сосиска»?«- спрашивает Уилбур у доктора, и тот устало отвечает: «Почти»).

Датский идеализм становится источником самых причудливых сюжетов. Не оцененный по достоинству фильм четвертого «подписанта» «Догмы-95» Кристиана Левринга «Король жив» по сценарию того же Йенсена — история американских туристов, застрявших в необитаемой пустыне без крова, пищи и воды: умирая от истощения, они разыгрывают между собой сцены из «Короля Лира». В притче Левринга важнее прочего глобальные, шекспировские вопросы жизни и смерти, верности и предательства, которые неизбежно встают перед человеком в критической ситуации. Датские режиссеры и драматурги загоняют своих персонажей в угол, чтобы вынудить их проявить себя на универсальном человеческом уровне, межнациональном и внесоциальном. Так происходит и в экспериментальной «Точке зрения», режиссерском дебюте Томаса Гисласона. Героиня фильма — молодая датчанка, приехавшая в США, чтобы выйти там замуж за своего соотечественника. Внезапно она бросает жениха у алтаря и с книгой Керуака под мышкой сбегает с заезжим байкером. В результате романтических приключений девица оказывается втравленной в заговор международных террористов, и именно ее романтизм неумолимо ведет фильм к апокалиптическому финалу. Если измена в любви в пределах Дании была просто аморальным актом, то на чужой территории она становится уже залогом катастрофы вселенского масштаба.

Вряд ли хотя бы один режиссер из Дании приживется в Америке или в какой-либо европейской стране (впрочем, кажется, Левринг переселился в Англию), но каждый фильм, снятый датчанином на английском языке, служит источником любопытных кинематографических мутаций. Последний по времени англоязычный эксперимент датчан — новый фильм Томаса Винтерберга «Все о любви», беспрецедентный по составу международных участников: композитор Кесьлёвского Збигнев Прейснер написал протяжные мелодии в стиле нью-эйдж, декоратор Гринуэя Бен ван Ос обеспечил эстетские интерьеры и ночное фигурное катание, оператор Энтони Дод Мэнтл, снимавший для Дэнни Бойла и Ларса фон Триера, сменил пристально-садистскую картинку «Торжества» на живописные и протяжные общие планы. Главные роли исполнили молодые голливудские звезды Хоакин Феникс и Клер Дэйнс. Сценарий вместе с Винтербергом писал единственный датский кинематографист поколения «отцов» — глава сценарного факультета Копенгагенской киношколы Могенс Руков. Критикам показалось, что Винтерберг, сделавший имя на рискованном фильме об инцесте и семейном кризисе, изменил себе в схематичной притче о неумирающей любви. Герои картины, супруги в процессе развода, неожиданно понимают, что мир вокруг них близок к финальной катастрофе. В Нью-Йорке и Венеции летом идет снег, на улицах больших городов лежат, не привлекая внимания, трупы хорошо одетых людей: они умирают повсюду, внезапно, просто так. Над этими городами летит один из последних самолетов, на борту — человек, наговаривающий на чей-то автоответчик последний репортаж о конце света (в его роли выступил Шон Пенн).

На самом деле Винтерберг рискнул еще раз, и риск был большим, чем в случае «Торжества» — ведь за спиной уже не стояла тень всемогущего фон Триера. Традиционный датский сюжет — о кризисе семьи — он перенес на уровень сказочно обобщенный, превратив гибель отношений в гибель всего мира, а искупающей жертвой для выживания (хотя бы недолгого) этой любви стал Апокалипсис. Все фильмы молодого улыбчивого вундеркинда Винтерберга — о смерти и о семье, как полагается в Дании. Его дипломная картина «Мальчик, ходивший задом наперед», заставившая когда-то всех кинокритиков страны говорить о рождении нового таланта, рассказывала несложную историю ребенка, потерявшего старшего брата и решившего с тех пор пятиться назад, чтобы вернуть упущенное. Того же смертельного, чисто датского прекраснодушия был полон второй фильм режиссера — «Последняя прогулка», история больного лейкемией человека, который летит умирать в другую страну (тема умирания, вечные самолеты — все это объявится в фильме «Все о любви») и решает провести напоследок одни сутки с друзьями в родном городе. Нарочито холодная, снежная, отрешенная, новая сказка Винтерберга наглядно демонстрирует крушение всех былых идеалов. Ни красота, которой в фильме в избытке, ни чудеса, которых тоже хватает, ни даже пресловутая любовь, о которой вспомнили слишком поздно, уже не спасут мир, перешагнувший край катастрофы и беззаботно летящий в бездну. Чтобы увидеть конец света таким — без 11 сентября и падающих на мегаполисы метеоритов, в мирных сугробах среди заснувших навеки обывателей, с поцелуем замерзающих в финальном кадре возлюбленных, — был нужен чистый взгляд датчанина, для которого расставание с собственной семьей куда травматичнее, чем исчезновение целой вселенной. Вот уж поистине и целого мира мало. «Все о любви» и «Уилбур хочет умереть» были показаны в Берлине-2003 в качестве специальных событий, вне конкурса. Из этого следует, что фестивальный истеблишмент сегодня не считает датчан хэдлайнерами современного кино — другими словами, от датского кино мир немного утомился. Но вывод этот, очевидно, преждевременный. Во-первых, нет сомнений в том, что в течение нескольких лет скромные достижения Шерфиг и Винтерберга будут взяты на вооружение и использованы по-своему европейскими и американскими собратьями. Во-вторых, близится Каннский фестиваль, на котором Ларс фон Триер представит «Догвиль» — фильм, лишенный каких бы то ни было «догматиче- ских» признаков, подчеркнуто и преувеличенно театральный, снятый с учетом брехтовских театральных теорий. В производстве новая картина Винтерберга по сценарию фон Триера. Есть основания предполагать, что после мая в мировом кинематографе установится новая мода.