Тайны Делона. Фрагменты книги

Ален Делон

Глава I. Сын

«…Однажды подруга сказала мне: «Ты обречена была жить с ним одна, ибо другой такой любви не бывает, — вспоминает Эдит Булонь, мать Алена Делона, и с горечью продолжает: — И это так. Я была его вещью. Я готова была ради него на все. Одна женщина в его жизнь входила, другая выходила, а я всегда оставалась с ним. В конце концов, и впрямь, чтобы мы могли жить с ним вдвоем, понадобились его безотцовщина и то, что он был моим единственным сыном».

Этот сын, которого Мунетта, как ее называли близкие, любила больше всех на свете, появился на свет в четвертом часу утра 8 ноября 1935 года. В метрике значится, что Ален Фабьен Морис Марсель Делон родился в Со, депар-тамент Верхняя Сена, от отца по имени Фабьен, управляющего компании, и матери Эдит, урожденной Арнольд, 1911 года рождения, фармацевта по профессии.

Супруги поселились в небольшом городке Бур-ла-Рен, стоящем на автостраде в Орлеан, в восьмидесяти километрах от Собора Парижской Богоматери.

Эдит было двадцать лет, когда она увлеклась Фабьеном Делоном. «Фафа», как она его нежно называла, — корсиканец по происхождению. Будто бы он был из рода графов Рамолино де Колль’альто, по материнской линии связанных с Наполеоном, что, однако, так и не было доказано, но Эдит и Ален долго этому верили. В Бур-ла-Рен, где поселились супруги, Фабьен заправлял кинотеатром «Режина» в доме номер 3 по улице Амбаркадер, сегодня улице Рене-

Рекель. Кинотеатр был официально открыт 18 сентября 1931 года. Название придумала Эдит, которая бросила работу в аптеке и стала контролером. На всю жизнь Ален сохранил детские воспоминания о красных плюшевых креслах кинотеатра, в котором дневали и ночевали его родители. В начале 1960 года «Режина» была закрыта, в этом здании сначала открыли мясную лавку, а потом — магазин канцелярских принадлежностей. Тридцать лет спустя местный муниципалитет предложит актеру возглавить новый культурный центр. Он получит название «Режина — Ален Делон». «Круг замкнулся», — скажет Делон.

Мальчик не обладал спокойным нравом, он «вносил повсюду бедлам, — вспоминает Эдит, — и требовал к себе постоянного внимания. Когда я держала его на коленях, ни один ребенок не мог подойти ко мне. Он выхватывал у меня связку ключей и начинал отчаянно молотить ими подошедшего».

Алену не было трех лет, когда родители разошлись по взаимному согласию. Каждый хотел начать жизнь сызнова, не уезжая из Бур-ла-Рен. В 1939 году Эдит вышла замуж за Поля Булоня, унаследовавшего колбасную лавку на Гранд-Рю, главной улице города.

Заведение Поля Булоня весьма популярно в округе. В нем работали шестнадцать человек. Эдит сидела за кассой и, благодаря своему юмору, способствовала созданию дружеской атмосферы в торговом зале. «Мама вела себя в лавке, да и вообще в жизни, как артистка. Ее любили, даже боготворили, все покупатели звали ее по имени или «дорогуша», — объясняет Ален.

Когда Эдит поняла, что работа отнимает все ее время и не остается сил для воспитания сына, она решила поручить его заботам кормилицы госпожи Неро. Та прожила в небольшом домике в Френе, в двух шагах от тюрьмы, где ее муж, инвалид первой мировой войны, служил сторожем. Ален часто сопровождал его на работу. Тюремный двор превратился в место забав. И не для него одного: тогдашние приятели Делона — дети тюремных надзирателей.

Ален сохранил благодарные воспоминания о супругах Неро. Они всегда смотрели на него, как на одного из своих детей. «Эта приемная семья была и моей семьей, здесь ко мне относились с подлинной сердечностью, — рассказывает он. — Именно тут были пролиты первые детские слезы». Тем не менее мальчику казалось, что его бросили. Он страдал от своей неприкаянности, раздираемый между двумя домами. «До четырех-пяти лет ты радуешься, что у тебя две мамы и два отца. Но потом понимаешь, что лучше иметь одну семью», — скажет он позже.

Едва только супруги Булонь отпраздновали бракосочетание, как осенью того же 1939 года началась война. Франция оккупирована немцами, но жизнь продолжается. В 1943-м в семье родилась девочка, которую нарекли Поль-Эдит. В новой семье Фабьена Делона тоже родились два сына, сводные братья Алена.

О войне будущий исполнитель главной роли в знаменитой военной драме «Горит ли Париж?» сохранит два воспоминания. В августе 1944 года в город вступила дивизия генерала Леклерка, и от его танков дрожали стекла колбасной лавки Булоня на Гранд-Рю, которая потом будет переименована в улицу доблестного генерала. Второе воспоминание связано с казнью Пьера Лаваля 15 октября 1945 года. В какую-то минуту судьи даже думали, что казнь не состоится, ибо приговоренный проглотил сильную дозу цианистого калия, которым обзавелся неизвестно каким образом. Его быстро одели, и осужденный, пошатываясь, вышел из своей камеры смертников. Сначала его собирались казнить в форте Шатийон. Но генеральный прокурор Морно решил совершить казнь прямо во дворе тюрьмы Френ… «Я услышал залп, а потом комментарии: „Его отравили“, „Его тащили“, „Его привязали к стулу“… Это было ужасно, — рассказывает Ален Делон. — Воспоминания о тюремном дворе у меня не столько зрительные, сколько звуковые».

Пришло время идти в школу. По словам матери, Ален протирал свои короткие штанишки на скамьях трех школ в Бур-ла-Рен. «Он делал глупости, чудовищные вещи, — говорит она. — А так как он носил не мою фамилию, люди не связывали его со своей любимой колбасной лавкой. Им была знакома Эдит Булонь, а не мать малыша Делона, который сидел у всех в печенках». Каждому очередному исключению из школы предшествовали петиции родителей, которым тоже изрядно надоели проделки юного хулигана. «Например, он смастерил рогатку и стрелял в учителей и в товарищей, — рассказывала Эдит. — Единственное удовольствие ему доставляли занятия музыкой, он великолепно играл на рояле». Ален был несколько раз награжден за выступления в парижском зале «Плейель». Но это увлечение не было долгим. Поглощенные делами, супруги Булонь в конце концов решили поместить мальчика в какой-нибудь пансион. Восьмилетний Ален воспринял это, как издевательство. «Я не был из числа тех, кто беспокоит окружающих, взрослые просто не знали, что со мной делать. Мне часто казалось, что я лишний. Сознавать это было нелегко». В начале каждого учебного года у Мунетты были одни и те же заботы. «Ему не нравился ни один предмет школьной программы, кроме физкультуры. У меня до сих пор на чердаке стопки книг, перевязанных лентами, которые дарили ему мои клиенты. Он не прикоснулся ни к одной. По результатам учебного года он был сорок вторым из сорока трех или сорок третьим из сорока четырех учеников своего класса». Красивый подросток с ямочками на щеках, с капризными губами, открывавшими прекрасные белые зубы, пользовался своим шармом, чтобы обезоружить собеседников. Ален признает, что был трудным ребенком.

Ален Делон. Первая фотография

«Я чувствовал, что мне чего-то не хватает, но не понимал, чего именно». Во всех общих школах, коллежах и пансионах, которые он менял один за другим, мальчика постоянно наказывали. «Меня все время лишали увольнений, я имел их раз в три месяца». Не поэтому ли он так любит повторять фразу немецкого нейропсихиатра Курта Гольдштейна: «Ужасный ребенок — это очень несчастный ребенок»? Впервые Ален влюбился, когда его повели к первому причастию. Ее звали Рен. Первый поцелуй оставил у него странное воспоминание: «Мне показалось, что я совершил смертный грех. Потребовалось десять лет, чтобы прийти в себя».

Чтобы искупить совершенные на неделе глупости, Ален ходил к воскресной мессе. До того дня, когда раздраженный кюре попросил его мать не заставлять сына посещать церковь: «Однажды служка привел его ко мне, сказав, что он швырял на пол стулья и подбрасывал в воздух свой берет. Ничто не могло его остановить». С годами Ален заслужил репутацию совершенно невыносимого подростка. Перед ним были закрыты двери всех школ. Последним шансом получить образование была учеба в религиозном коллеже Святого Николая д’Иньи. Святые отцы без особых, правда, надежд рассчитывают, что он образумится. Но школьный год прошел без громких событий.

За несколько недель до каникул он пел в хоре, приветствовавшем монсиньора Ронкалли, будущего папу Иоанна ХХIII. В явно приукрашенных воспоминаниях его матери папский нунций якобы обратил внимание на ангельский голос ее сыночка и даже ущипнул его за щечку. В том же хоре пел Даниель Сальвано, ближайший товарищ Алена. Он вспоминает: «Мы с Аленом были изрядными бездельниками. Провинности приводили к отмене свиданий с родителями по воскресным дням. Наказанием могли служить и оплеуха, и пинок под зад, и маршировка по двору, и долгое стояние на коленях со скрещенными руками у своей койки в дортуаре».

Приближался конец учебного года. Пансионер Делон приехал на уик-энд в Бур-ла-Рен. Накануне Мунетта собрала для него продукты. Ален особо внимательно проверил, что собрала мать. Та, разумеется, не догадывалась, что сын решил не возвращаться в коллеж, а отправиться в Чикаго, где живет кузина Даниеля Сальвано, вышедшая замуж за американского солдата. В течение многих недель подростки выбирали по карте свой маршрут в США. «Название Чикаго звучало, как песня в наших ушах», — вспоминает актер. Наконец решающий день наступил. В понедельник утром отец Даниеля подвез его к коллежу. Попрощавшись с отцом и дождавшись, когда он уедет, Даниель направился к заранее оговоренному месту встречи с Аленом. План бегства начал осуществляться. Подростки рассчитывали автостопом добраться до Бордо, чтобы там погрузиться на какой-нибудь из кораблей, идущих в Новый Свет. Но уже в пути беглецы были схвачены полицейскими. Препровожденные в участок, они оказались в руках инспектора Коардье, который давно ждал их, получив информацию от одного из подвозивших их шоферов, бывшего полицейского чиновника. Тщательно порывшись в вещах искателей приключений, полицейские в конце концов установили их личности. Поль Булонь тотчас выехал за беглецами. Домой возвращались при гробовом молчании. Ален замкнулся. «Он не сказал ни слова, — вспоминает Эдит Булонь. — Молчал, как могила». Даже спустя какое-то время он отказывался ей что-то рассказать. С мрачным видом лишь бросил: «Ты хорошо сделала, что не тронула меня. Иначе я бы ушел насовсем».

Свою любовь к родителям Ален никогда не скрывал. Тем не менее он подчеркивает, что его ситуации нельзя было позавидовать. «Лучше вовсе не иметь семью, — говорит он, — чем иметь две, один день ты в одной, назавтра — в другой. Рождаются новые дети, появляются сводные братья и сестры. Всегда хочется, чтобы к тебе относились, как к ним. Но так не получается. Я очень страдал, что отец и мать не жили вместе, хотя и любил сводных братьев и сводную сестру. Я переживал, что у меня не было не только старшего брата, но вообще родного брата. Братика и сестрички одной крови, без всякого деления на половинки».

Неудавшееся путешествие Алена не осталось без последствий. Его исключили из коллежа. В очередной раз встал вопрос: что делать с подростком? О том, чтобы поместить мальчика в другое, может быть, даже частное, заведение, не было и речи. Даже местный кюре отказался дать рекомендацию такому беспокойному ребенку. Мунетта мечтала, чтобы сын стал врачом или актером. «Ты такой комедиант, что преуспеешь на сцене или в кино», — предсказала она ему однажды. Правда, дебютом Алена перед любительской камерой она осталась недовольна. Это случилось в 1949 году, когда Алену было четырнадцать лет. Загримированного и наряженного, его снимают в короткометражке камерой, принадлежащей товарищу отца. В последней сцене Ален «умирал», прижимая руку к сердцу. Может, действительно, его мать пробудила в нем страсть к лицедейству? «Все то, чего я добился в своей карьере, я словно похитил у матери, — пояснит он позднее. — Она была удивительно красива и хотела стать актрисой».

Как и многие в его возрасте, Ален посещал вечеринки. Иногда отплясывал на них и слегка напивался. Тогда же началось и его увлечение джазом. Он пытался даже играть перед друзьями на трубе в подвальчиках. Он не пропускал ни одной радиопередачи с участием Франка Тено, Даниеля Филипаччи, Луи Армстронга, Дюка Эллингтона и других. По четвергам он отправлялся с отцом в кино — в «Синеак» или в «Палас» на Монпарнасе. Сначала там показывали хронику, в антракте они лакомились мороженым. Его любимые герои? По большей части, спортсмены. Ален любил бокс. Он будет часто вспоминать, как однажды, 21 сентября 1948 года, приятель разбудил его и позвал послушать трансляцию боя. И какого боя! На чемпионате мира средневесов между Марселем Серданом и Тони Цалем из Джерси-Сити в США. Спустя год, 16 июня 1949 года, чемпиону Сердану присудят поражение (отказ от продолжения боя из-за ранения) от Быка из Бронкса — Джека Ла Мотта. А через четыре месяца по дороге в США он погибнет в авиакатастрофе. Ален узнал о трагедии от бабушки. «В школе ученики плакали, учителя плакали, вся Франция плакала. Был объявлен национальный траур», — рассказывал он потом. С этим связана оплеуха от бабки, которая не понимала, как может подросток не горевать о гибели в том же самолете скрипачки Жинетт Неве. «Бабушка плакала, а я удивлялся. Мне наплевать на твою скрипачку, вот Сердан — это другое дело», — ответил я ей. И получил пощечину. Так я узнал, кто такая Жинетт Неве. В то время я не имел понятия о великих скрипачках«. К этому надо добавить, что пятьдесят лет спустя знаменитый актер заплатит на торгах пятьдесят пять тысяч франков за бронзовый пояс, на котором изображена правая рука Марселя Сердана…

В конце концов Эдит и Поль Булонь поняли, что классическое образование не для Алена. Они приняли решение приспособить его к своему делу. Договор об обучении профессии колбасника был составлен строго по форме Конфедерацией колбасников Франции и колоний. Парень не возражал и начал охотно учиться. «Это была профессия родителей, — говорит Делон. — Речь шла о том, чтобы я продолжил ее. Это казалось мне совершенно нормальным. Более того, я думал, что мне повезло. Только недавно закончилась война, и у коммерсантов был стабильный заработок. Я искренне верил, что унаследую то, что мне оставят мать и отец, как это было с ними самими, и что дело должно переходить от отца к сыну, от одного поколения к другому».

Поначалу учеба давалась Алену с трудом, и его отправили на кухню. Там его научили под бдительным оком отчима нарезать тонкие ломтики салями, готовить кровавую колбасу, делать паштеты и сосиски, начинять кишки. Ален ловко осваивал профессию. Он сопровождал отчима на бойню. На всю жизнь ему запомнятся раздирающие душу крики забиваемых животных.

Приспособили парня и к доставке заказов клиентам. У него была своя манера заводить отношения. «Я купила ему пару меховых перчаток, совершенно необходимых, ведь он развозил продукты на велосипеде. Моя кассирша всякий раз напоминала ему: „Возьми перчатки, коко“. Он кивал, но никогда их не брал. И всегда мне звонила то одна, то другая клиентка: „Дорогая Эдит, Ален задержится, он греется, сами понимаете, у него ведь замерзли руки без перчаток“. Я знала, что для Алена эта уловка — способ заговаривать зубы людям и делать так, чтобы его жалели. Я отвечала сердобольным дамам, что у него есть перчатки. Они мне не верили, он был так убедителен». Как и было предусмотрено в контракте, ученик проводил часть времени в колбасной на Гранд-Рю, часть — на теоретических занятиях в торговом училище. Он ходил туда целый год, ровно столько, сколько надо, чтобы получить диплом. Первые месяцы прошли без проблем. Отличные оценки наполняли сердца родителей гордостью: они не догадывались, что Ален вписывал их в зачетку сам. Председатель местного профсоюза колбасников был вынужден в конце концов написать матери: «Благоволите забрать вашего ученика, мадам Булонь. С ним невозможно работать. Если он присутствует на занятиях, то по его вине все идет кувырком. Ради Бога, не присылайте его больше!» Эдит настаивала на продолжении учебы сына, ссылаясь на пункты договора. Собеседник оставался глух к ее мольбам. Рассказал он и о краже печати, с помощью которой Ален заверял свои отметки. В отчаянии Эдит призналась, что Ален ее сын (председатель об этом не знал), что он доставляет ей много забот. «Неужели ему откажут в дипломе?» Сердобольный начальник согласился пойти навстречу матери своего нерадивого ученика и спустить все на тормозах. Вот как Делон получил диплом о специальном профобразовании.

Благодаря этому единственному официальному документу, подтверждающему, что он где-то учился — актер, кстати, очень им гордится, — у Алена появилось право работать по профессии. По просьбе Эдит его взяла к себе в мясную лавку ее подруга из Лей-ле-Роз. Он проработал там три месяца и перешел в колбасный магазин на улице Сен-Шарль в Париже.

Поездки в столицу не мешали парню встречаться в конце недели с друзьями в Бур-ла-Рен, где он активно участвовал в войне двух соперничавших банд. Алену семнадцать, он не оставил мечты о побеге на свободу. «Отец посоветовал мне идти в армию. Тогда в метро было полно афиш с призывом поступать в авиашколу. „Вы станете через полтора года летчиком-испытателем и пройдете стажировку в Канаде“, — говорилось в них». В то время французская армия нуждалась в рекрутах. Ей не хватало людей для заморских территорий. Заработок тоже был весьма привлекателен: 200 тысяч тогдашних франков. Просто мечта для большинства молодых людей из семей среднего достатка!

Поначалу Ален и в самом деле хотел стать летчиком-испытателем. Вместе с отцом он отправился в Министерство воздушных сил на бульваре Виктор. Но ему не повезло, набор был закончен, новый должен быть объявлен лишь через несколько месяцев, а Ален спешил. И выбрал флот. Но он еще несовершеннолетний, и требуется согласие матери и отца. Наконец документ о поступлении на военную службу подписан. На дворе ноябрь 1952 года. Отъезд Алена назначен на начало будущего года. Молодой рекрут не скрывал своего счастья. Впервые в жизни он чувствовал себя свободным!

Глава 2. Матросик

В январе 1953 года новобранца Делона просят явиться рано утром в бюро по набору матросов, которое находится в Бресте. Там ему объявляют о предстоящем отъезде в Центр флотской подготовки в Пон-Реан. А пока дают талоны на питание и курево и предупреждают о суровом наказании за спекуляцию ими. Когда ему сообщают, что его ждет служба в качестве НР — «нерядового», будущий «красный помпон» решает, что получил распределение в элитную часть. Тем больше его разочарование: «НР» означает, что школьной подготовки оказалось недостаточно, чтобы тотчас получить флотскую специальность. Альтернатива проста: Делон должен стать рассыльным и драить палубу или согласиться на учебу, дабы повысить уровень своих знаний. Ален выбирает второе.

Центр флотской подготовки (CFM) в Пон-Реан находится в десятке километров от Ренна. Там, в бывшем замке Массай расположена учебная база. Проведенная после войны перестройка помещений сделала их гостеприимными и удобными. На территории замка — бывшие бараки американцев и англичан, они скорее похожи на деревенские домики, и каждый имеет название — «Касабланка», «Таити». В них поселяют сотни молодых рекрутов, среди которых много добровольцев. Три десятка офицеров и более трехсот инструкторов под руководством капитана первого ранга Пишевена занимаются их подготовкой. Едва прибыв на место, Делон узнает, что он должен тотчас отослать домой свою гражданскую одежду. Взамен он получает обмундирование моряка: берет с помпоном, тельняшку, куртку с синим воротником, узкие брюки, трафальгар (черный галстук), плащ с капюшоном, тренировочный костюм. Ему вручают также опознавательный жетон «1203 Т 53» — новобранец 203 1953 года, серия 1000, — соответствующий его порту приписки, морской базе в Бресте. Буква «Т» означает следующее место пребывания — Тулон. Опознавательный жетон Ален будет носить на запястье левой руки в виде браслета. Фетиш? Вероятно, ибо у его героя в «Слове полицейского» (1985) будет точно такой же браслет.

Обмундированный с ног до головы, Ален вскоре окажется в казарме, в комнате с пятью койками. Один из его тогдашних товарищей Раймон Бласко вспоминает своего соседа по казарме: «У Алена тогда был иной, чем сегодня, характер. Он был довольно застенчив, сдержан, прекрасный парень с добрым сердцем. Однажды мы отправились на танцы в „Табор“. Было шесть часов вечера, мы пропустили ужин, так что остались голодными. У нас у обоих не было денег. Мы знали, что в помещении Красного Креста за десять су можно получить порцию жареного картофеля. У меня не было и этой монеты, а у Алена оказалась последняя. Я сказал, чтобы он шел за картошкой один, а я подожду его на улице. Он удивленно посмотрел на меня и ответил: „Не может быть и речи. Ты пойдешь со мной, и мы поделим одну тарелку на двоих“. Так он накормил меня в голодную минуту, как поет Брассанс».

По мнению Раймона, в Центре делалось все, чтобы ожесточить рекрутов: «Нам не давали продыху, устраивали бесконечные пробежки, заставляли заниматься тяжелыми физическими упражнениями, некоторые ребята падали в обморок. Если у тебя лихорадка, о медпункте и не думай! Нас готовили к бою, точнее, к превращению в пушечное мясо. В Центре было правило «иди или сдохнешь». По окончании учебы наступает час расставания. Раймон выбирает службу каптенармуса в Шербуре, а Ален — радиста. Он отправляется в Тулон. «В дальнейшем я следил за его карьерой по газетам, — говорит бывший товарищ артиста. — Я читал его многочисленные интервью. У меня сложилось впечатление, что он сильно переменился, что это больше не тот парень, которого я знал. Потом я вспомнил о серьезном происшествии с ним в Пон-Реане. В тот день Алену пришлось иметь дело с одним подонком, негодяем». Что же случилось? Раймон Бласко отказался сообщить подробности. Невзирая на протесты матери, осенью 1953 года Делон прибывает в Тулон. Успешно пройдя тесты, морской пехотинец занимается на курсах радиста. А по воскресеньям отправляется погулять и часто оказывается в «Чикаго», как тулонцы называют квартал с дурной репутацией. Тут он постоянно заходит в бар «Марсуэн» на улице Савоньер, которым владеют Шарль Маркатони и его жена Рита. Супруги проникаются симпатией к молодому матросу, которому оказывают мелкие услуги. Жорж Бом, будущий импресарио актера, подчеркнет позднее «необыкновенное благородство», проявленное Шарлем и Ритой по отношению к Алену до и после его возвращения из Индокитая. «Моряки были основной моей клиентурой, — вспоминает Шарль Маркатони. — Так мы познакомились. Почему он? Трудно сказать. Большинство его товарищей захаживали ко мне, потом уходили в другие заведения. Он же сидел у нас подолгу. Вспоминаю его как застенчивого и любезного парня. Был ли он рад служить на флоте? Многие шли туда из-за существенной суммы, которую им вручали при подписании контракта. Другие — чтобы вырваться из домашних уз. Но ведь была война, и они понимали, чем рискуют».

Очень скоро офицеры и сержанты обратили внимание на недисциплинированность матроса. Наказания следуют одно за другим. Начальство ставит Алена перед выбором: либо он продлевает свой контракт на два года и отправляется в Индокитай, либо вооруженные силы обойдутся без его услуг. Ален долго не раздумывает. Побеждает желание сбежать подальше. К тому же у него появились друзья, которые тоже выбрали Индокитай, а ему неохота с ними расставаться. Но так как он все еще не достиг совершеннолетия (двадцати одного года), ему приходится снова просить разрешение у родителей. Фабьен Делон дает согласие. За что сын в будущем станет упрекать его. «Вероятно, это больше всего в жизни поразило меня, — жалуется он. — Я так и не смог объяснить себе его поступок. Я знаю, что сам никогда не послал бы на войну восемнадцатилетнего парня, в этом возрасте лучше держать в руке книгу, чем ружье».

Эдит Булонь против отъезда сына. Она обращается «наверх». Много раз разговаривает по телефону с майором Бартом и адмиралом Ламбером, тогда командующим флотом в Тулоне, ссылается на общих знакомых, подключает какие-то связи. Тщетно. Единственное утешение — увольнительная, которую он получил, чтобы встретиться с семьей в Карнаке, в Бретани, где торжественно отмечалось первое причастие его сводной сестры Поль-Эдит, которую Ален нежно называет Диди. На перроне перед расставанием она дарит брату амулет — маленькую серебряную головку, с которой он никогда не будет расставаться. Наступает долгожданный для Алена день. На теплоходе «Клод-Бернарден» вместе с двумя тысячами рекрутов Ален отправляется из Марселя в Индокитай. Он радуется, что дорога займет целый месяц. Что такое для него Индокитай? Рисовые поля, женщины с раскосыми глазами — больше никаких представлений. «Мы находились в трюме, меня тошнило, но воспоминания остались чудесные, — скажет он позднее. — Мы не знали, что нас ожидает. Но мы были так молоды, так безрассудны. И то, что мы делали в Индокитае, объяснялось лихостью, удовольствием, лишенным всякой идеологической цели. Нам было наплевать на политику». Французский флот в то время господствовал на Дальнем Востоке. Когда новобранцев высаживают в Сайгоне, старшего матроса Делона тотчас направляют в дисциплинарную роту, где он оказывается вместе с другими сорвиголовами. «Там было много воров, мошенников», — вспоминает он. Ротой командует майор Колмей, которому давно пора выйти в отставку. «Это был симпатичный орангутанг, но настоящий командир», — скажет о нем бывший подчиненный. Под его командованием Ален узнал, что такое страх. Он вспоминает ночь во время похода к соединительному каналу в тропиках, связывающему два притока, заполненных сампанами. «Было два часа ночи, когда нас подняли по тревоге. Садимся в маленькую лодку и плывем в полной темноте с зеленым огоньком впереди и красным сзади. Нас было человек сорок, готовых к атаке противника, которого можно было ждать слева, справа, спереди и сзади. Помню полную тишину, нарушаемую только слабым рокотом мотора. Внезапно один из товарищей стал лязгать зубами. И этот звук приобрел для нас особый, какой-то зловещий смысл. Представьте себе сорок челюстей! Их дьявольский скрежет может произвести впечатление. С моей точки зрения, это прекрасный пример, самый лучший образ страха». «Мы даже не знали, для чего ведется эта война», — признается Делон. Что он думает о Женевских соглашениях, подписанных главой правительства Пьером Мендес-Франсом в 1954 году? Делон вспоминает его не столько как политического деятеля, сколько как человека, который ввел в ежедневный рацион матросов вино вместо молока.

О Сайгоне молодой матрос сохранит воспоминание, как о плоском городе, некогда построенном в топи, и о толпах людей на улицах. Он расскажет о кинотеатре, где много недель подряд шел фильм «Не тронь добычу» с Жаном Габеном и Лино Вентурой. Мог ли он тогда представить себе, что будет играть с ними в одном фильме? «Впечатление от картины осталось потрясающее, ибо с нею связано первое и сильное впечатление от кино вообще. Это были Франция и Габен. В жизни всегда хочешь куда-то вернуться. И тогда появляется желание понюхать старый билет парижского метро, посмотреть фильм, который возвращает тебя в Париж. Я это впервые почувствовал в кино. У моих товарищей в бумажнике тоже хранились желтые, прокомпостированные билеты, которые хотелось понюхать».

На свой рундучок он наклеил фотографию актрисы Мадлен Лебо, подруги матери в Бур-ла-Рен. «Незадолго до ухода в армию она отвела меня на съемочную площадку фильма Саша Гитри „Если бы мне рассказали о Версале“ с Даниелем Желеном и кучей других актеров. Так я увидел Гитри!» — вспоминает Делон.

Мать каждый день пишет ему длинные письма и еженедельно отправляет продуктовые посылки с почты Бур-ла-Рен — масло, курицу, ветчину и другие вкусности. «Ален отвечал на все мои письма. Писал стихи», — вспоминает Эдит. А когда подолгу не было ответа, она обращалась к знакомому в Сайгоне, который сообщал ей, что Ален целыми днями грузит рис, а вечером возвращается на гауптвахту. 8 ноября 1955 года Делону исполняется двадцать лет. На его «счету» два штрафных месяца. «Я совершил глупость, — рассказывает он. — Украл джип, и мы с друзьями отправились погулять. Я не справился с управлением, и машина упала в канал. Так что я отметил свое двадцатилетие в одиночке сайгонской гауптвахты. Помнится, после полуночи я даже расплакался».

Узнав об участи сына, мать снова предпринимает шаги об аннулировании контракта. «Так не могло продолжаться. Мой сын проводил месяц за месяцем на гауптвахте, а я плакала все ночи напролет». Наконец мольбы Эдит возымели действие. Спустя восемь месяцев после прибытия Делона в Азию флотское начальство решает отправить морского пехотинца во Францию. Бесславное возвращение: его выходное пособие удержано, он получает дополнительные сорок пять дней ареста за кражу револьвера. Обстоятельства этой кражи так и остались невыясненными.

О своей службе в Индокитае будущая кинозвезда никогда не пожалеет. «Это время оказалось счастливейшим в моей жизни. Оно позволило мне стать тем, кем я стал потом и кем являюсь теперь. Во-первых, я не был одинок. Во-вторых, узнал, что такое пунктуальность, дисциплина, которые отличают меня сегодня. Я научился уважать начальство. Научился драться и защищаться, я рано стал мужчиной, я понял, что такое солидарность, товарищество».

1 мая 1956 года он был демобилизован. За несколько часов до отъезда с морской базы в Тулоне он наносит последний визит Шарлю и Рите Маркатони, которые устраивают ему праздник. Здесь он знакомится со старшим братом Шарля — Франсуа, чья жизнь весьма богата конфликтами с правосудием. По словам самого бывшего гангстера, он даже не обратил тогда внимания на «красивого морячка, которого ему представил младший брат». Делон не мог знать, какое значение эта встреча будет иметь в его жизни.

Продолжение следует

Перевод с французского А. Брагинского

Фрагменты. Публикуется по: V i o l e t Bernard. Les mystиres Delon. Paris. Flammarion. 2000.