Берлин-2003: В Европе холодно

Новая команда Берлинского фестиваля, взявшаяся за дело в прошлом году, сделала следующий шаг в избранном направлении. На Берлинале-02 был провозглашен принцип разнообразия, на Берлинале-03 определилось направление «в сторону терпимости». Если перевести этот лозунг на привычный язык, получится «все дозволено». Однако о вседозволенности в данном случае можно говорить лишь в условно-метафорическом, а точнее, в ироническом смысле.

Берлин. Фото Ю.Пальмина

То есть как о снижении планки качества. Оговорюсь сразу, что имею в виду не программу в целом и не конкурс в частности, а исключительно решение жюри, которое, в сущности, независимо от воли организаторов фестиваля определит место Берлинале-03 в истории кино. Конечно, редко какое жюри удовлетворяет ожиданиям публики и прессы, как правило, чаще бывает наоборот. С годами привыкаешь смотреть на это зло философски: время все расставит по своим местам. Время-то расставит, но его отложенная справедливость будет действенной лишь в отношении конкретных фильмов и имен, а вот старания фестивальной команды своей истинной оценки уже не получат, скорее всего, никогда.

Если бы я была склонна к конспирологии, то усмотрела бы в вердикте жюри диверсию по отношению к мировому кино. Из семи членов жюри двое (Джеффри Гилмор, директор фестиваля в Санденсе, и режиссер Кэтрин Бигелоу) — американцы, а его президент Атом Эгоян — канадец, то есть североамериканец, и, безусловно, их вкусы в Берлине доминировали. А вкусы эти отразили, во-первых, типовое уважительное восприятие американцами европейской культуры: скучно, вяло и (наверное) глубокомысленно и антибуржуазно, а во-вторых, необходимость политкорректного реверанса в сторону «третьего мира». В результате «Золотой медведь» был присужден английскому фильму Майкла Уинтерботтома «В этом мире» — полудокументальной ленте об афганских беженцах (для пущей жалостности — подростках, почти детях), профессиональной, но явно вторичной на фоне, скажем, «Кандагара» Мохсена Махмальбафа. «Серебряный медведь» за режиссуру получил француз Патрис Шеро за болезненно-физиологичный этюд о смерти на экзистенциально-гомосексуальной подкладке «Его брат». Лучший сценарий был обнаружен в действительно остроумной, но все же уж очень расчисленной китайской «Слепой шахте». Разумеется, в число лауреатов вошел и американец — апробированный персонаж Спайк Джонз, занявший место в «офф-голливудском» пантеоне благодаря «Быть Джоном Малковичем», но явно перемудривший, причем на пустом месте, с обласканной ныне «Адаптацией». Лучшими актерами также были признаны американцы — Сэм Рокуэлл за Чака Бэрриса в «Опасном человеке» и все три актрисы из драмы Стивена Долдри «Часы», явно не обрадованные такой «справедливостью» и не прилетевшие получать своих «Серебряных медведей». Слов нет, трудно сделать выбор между Николь Кидман, Мерил Стрип и Джулианн Мур, но в этом казусе, мне кажется, карикатурно преломилась сама идея «всемства». Такова уж, видно, роковая судьба идеологемы терпимости вообще — вспомним, что на рубеже 60-70-х лозунг толерантности привел в конечном итоге к экстремизму «черных пантер» и «красных бригад». На нынешнем историческом вираже он, судя по всему, чреват скорее энтропией, тотальным размыванием границ между искусством и подделкой под него, истиной и фальшью. Однако же лозунг не с потолка упал, не из пальца высосан.

Что бы ни говорили по этому поводу, но искусство если не отражает существующий мир, то изоморфно ему, подчиняется неким общим для того и другого законам медиареального агломерата. В жизни тоже границы стремительно размываются, ломаются, преодолеваются, нарушаются. Идет великое переселение народов, и именно оно, на мой взгляд, стало главным содержанием фестивальной программы. Это социальное наполнение вписывается в определяющую тенденцию Берлинского фестиваля как класса, отличающего его от прочих фестивальных мейджоров.

Все сдвинулось с места, все пришло в движение. Нищие безработные бродят из края в край необъятного Китая в «Слепой шахте», едут за лучшей жизнью в волшебную страну Англию подростки из Пешавара, прорываются за кордон украинцы в «Далеких огнях», словенцы в «Запчастях». Латинское слово finis означает одновременно «цель» и «конец». Почти для всех персонажей этих фильмов цель и конец роковым образом совпадают. Символическим для этой кошмарной одиссеи стал эпизод из словенского фильма «Запчасти» Дамиана Козоле, где мать, почти чудом добравшаяся до итальянской границы, должна своими руками вырыть могилу для грудного ребенка, который умер по дороге и навеки останется у пограничного столба.

Надлом цивилизации, когда, по слову св. Киприана (случай в истории не первый), весною стало меньше свежести, осенью меньше плодов, стало меньше крестьян в поле, честности на рынке и справедливости в суде, конечно, навевает мрачные настроения. Тема незаконной миграции как хождения об руку со смертью, представляющая взгляд Восточной Европы, логично соседствует со смертоутверждающими лентами «европейцев в законе» — «Его брат» француза Патриса Шеро и «Моя жизнь без меня» испанки Исабель Койхет. Добавим сюда тему импотенции, вызвавшей «Страх» немца Оскара Релера, и вот вам малый европейский апокалипсис. И так-то весной, как обычно бывает в это время, в Берлине не пахло, суровая зима задержалась, а тут еще и вообще старая Европа выглядела в фестивальном зеркале усталой, больной, умирающей и оставляющей после себя чисто поле для орд неоварваров с раскосыми и жадными очами, энергичных, полнокровных, напористых и, главное, преисполненных надежд, несмотря на потери. Эта грустная картина была заключена в дорогостоящую голливудскую раму просмотрового графика, который начинался блистательным мюзиклом Роба Маршалла «Чикаго» и заканчивался кровавым, но полным бьющей в нос жизненной энергией эпосом «Банды Нью-Йорка» Мартина Скорсезе, который в очередной раз поразил своей неувядающей способностью к обновлению. В результате создалось более или менее оптимистичное ощущение, что западная цивилизация погибнет не завтра, если найдет в себе силы опереться на оба крыла — Новый и Старый свет.

А сам фестиваль придал оптимизма своим расчетом на молодые дарования. Надо отдать должное Берлинале — здесь всегда умели искать и пестовать таланты, так сказать, растить кадры. Никому не известный дебютант Чжан Имоу, получив «Золотого медведя» за свой «Красный гаолян», всегда рад представлять здесь каждое свое новое детище, и эта благодарность, в свою очередь, вновь вознаграждается, вот и сейчас режиссер хоть номинально, но был отмечен — получил Приз Альфреда Бауэра. Недавно Патрис Шеро получил «золото» за «Интимность», теперь привез «Его брата» и удостоился «серебра». Время от времени кто-то срывается с крючка; так Александр Сокуров предпочел солидному блеску «медвежьего золота» модно-переменчивое сверкание каннской «Пальмовой ветви». Кстати сказать, наше российское присутствие на фестивале было в этом году незначительным — в буквальном смысле, по отбору материала и его маргинальному, как бы специально отведенному в некоей резервации месту. Пожалуй, в этом плане более значимо было появление наших актеров в международных проектах, скажем, Чулпан Хаматовой в фильме «Гудбай, Ленин!» и Ивана Шведова в «Далеких огнях», то есть картинах заметных и награжденных, соответственно, «Голубым ангелом» за лучший европейский фильм и премией ФИПРЕССИ международного сообщества критиков. Кстати, критиков все дальше убирают с главной фестивальной площадки, где торжествует лозунг «фестиваль не для критиков, а для публики», которой даже был предназначен полностью один из просмотровых дней. Освобождающееся место занимают и молодые практикующие кинематографисты, которые были приглашены на берлинский кампус талантов числом в полтысячи — показывать свои достижения и проходить школу мастер-классов у знаменитостей.