Тряпка

Симптомы

Ровесницы. Фото Д.Зюбрицкого

Эк вас всех напугали: 300-летие, 300-летие… Сейчас расскажу. Разгар этого самого, Васильевский остров, чуть ли не комендантский якобы час (поскольку через реку Путин на пароходе с декадентским именем «Серебряный шепот» с империалистами сговаривается), жена выходит на роликах покататься. Два мента: где, мол, живете, девушка? Документы! А она — вежливо, скорости не сбавляя: где живу, не ваше дело, но катаюсь плохо, только научилась, лучше у меня на пути не стоять, задавлю ненароком. Ретировались. Хотя, замечу, Марина, особенно когда на роликах, — вылитая шахидка: греческая кровь, знаете ли.

Не сравнить с тем, что давеча творилось. Без юбилеев, без шепотов серебряных. В каждой подворотне по менту с рацией и автоматом, мусор не вынести, за пивом не сбегать, дворовых собак чуть не отстреляли: режиссер Сиверс снимает сериал. Забашляли, само собой, чтобы все было, как доктор прописал. Вот это по-взрослому: дело люди делают. А в конце мая никто и не притворялся.

Ну, притворялись, конечно, на уровне «что-вы-не-понимаете-какая-ситуация», но так себе притворялись, неубедительно. Глаза даже не бегали у тех, кто притворялся.

Между тем все совсем не так весело, как может показаться. Юбилей — только симптом. Юбилеи, вообще, симптом онтологического неблагополучия. Кажется, Петербург не чествовали, а в могилу спроваживали. Едва отгрохотало: следствие закончено, забудьте. Еще вчера, например, архитектурный истеблишмент рвал на груди пиджаки: р-р-руки прочь, не позволим превратить Мариинку в «мешки с мусором» америкоса Эрика Мосса. Не позволили: приняли на «ура» не менее, скажем так, экстравагантный проект Доминика Перро, а потом раздухарились — хоть святых вон выноси. Михаил Борисович Пиотровский с мучительным интересом внимает грезам архитектора Олега Явейна, выигравшего тендер (!) Всемирного (!) банка (!) на реконструкцию Главного штаба (!). Здесь, говорит автор проекта, еще вчера — ревнитель неприкосновенности старопетербургского духа, на первом этаже будут сады-сады, но только без зелени, а здесь, на втором, ни одной параллельной линии-линии, сплошная обратная перспектива, а на третьем вы все будете с тросточками прогуливаться в ландшафте руин-руин. Ага, с тросточками. Чтобы ноги не переломать. В ландшафте-то руин-то. И в смирительных рубашках.

«Касса, баранину не пробивать!» (Кира Муратова. «Три истории»).

В вестибюле Главного штаба, кстати, лучшая в городе мемориальная доска: дескать, гад Канегиссер Урицкого застрелил. С петербургским особым снобизмом застрелил. Часа два ошивался, поигрывая браунингом, в людном месте, спрашивая у каждого встречного и поперечного чекиста, скоро ли председатель чрезвычайки приедет. А петерсы-лацисы, мимо пробегая, наверняка еще и прикурить ему давали. Вот и сейчас. То бомбочку на крышу авто так пристроят, что депутату голову оторвет, то светофоры на Васильевском переключат и нефтяной король притормозит ровно перед лежбищем ленивых гранатометчиков, то вслепую, с двухсот метров, через крышу лимузина вице-губернатора свалят. Пижоны.

Ну и что? Криминальная столица, да? Нетушки, столица у нас одна. Не в этом дело.

Энциклопедия к юбилею вышла. То, что убийство Урицкого помещено в раздел «Архитектура и градостроительство», — это еще ничего. Но Канегиссер представлен агентом мирового жидомасонства. Тяжело быть патриотом. Что, что? Плохо слышу. Культурная, вы сказали, столица? Не криминальная? Помилуйте. Культурная столица — Париж «Проворного кролика» и «Ротонды», Нью-Йорк 1940-х. Город, куда стремятся, чтобы мир перевернуть, сюрреализм какой-нибудь придумать или, господи помилуй, экспрессионизм абстрактный, мировую революцию забацать, на худой конец — структурализм измыслить. Кажется, единственные, кто еще всерьез относится к нашему мегаполису, как к пупу земли, где все возможно, — это бандиты. Год назад в двух шагах от редакции «Коммерсанта» убили некоего Эдика. По национальности — еврей. По воспитанию — чеченец. По паспорту — литовец. Бизнес — производство крекеров. Хобби — рок-н-ролл. Зрачки — в пол-лица. Двадцать шесть пуль в голову. Может, на одну-две пули ошибся. Тоже художники. Симпатичный парень был, кстати.

На разваливающемся муниципальном транспорте — фотографии Гергиева.

Вменяемые коллеги перестают здороваться с тем, кто слово худое молвит о Сокурове.

Умница Виктор Топоров пустил: «олигархи от культуры». Не потому, что плохие. Замечательные, наверное. Просто их не то чтобы много, но назначили их монополистами культурных недр, как кого-то другого — монополистами недр природных. Квоты распределили — и довольны.

Ну немыслимо в Мариинке кино показывать. Зал не приспособлен, аппаратура не та. Так ведь нет, премьеру не лучшего в мире фильма «К-19» нигде кроме как там нельзя устроить. Разницы с «тряпичной» копией никакой. Кстати, во время 300-летия «лазерное» шоу Хиро Ямагаты проецировали на экраны, дающие такое же качество изображения.

Тряпка — это диагноз. Юбилей — тряпка. Всё.

Хиро Ямагата, говорят, как честный человек про харакири подумывал.

Культурная, блин, столица. Янтарную комнату восстановили. А куда б она делась? Годом раньше, годом позже, все равно б восстановили. А под шумок, в дни юбилея, придушили «Молоко», предпоследний рок-н-ролльный клуб Питера. Выбирать между Комнатой и Клубом — выберу Клуб. Но: считал, сколько таких клубов гикнулось за последние десять лет, — замучился.

А людей посчитать — слабо? Наташа Медведева лежит на диком, окраинном кладбище. Мама переживает: некому в Нью-Йорке развеять толику праха, как дочка завещала. Разговоры: как же, как же, знакомы, нас, кажется Сережа Курёхин покойный представил, ах, нет, покойный Тимур Новиков. В Русском музее — выставка Вадика Овчинникова: шагал человек от Невского до Смольного, чтобы повеситься на рассвете.

Недалеко, впрочем, идти было. Питер — город маленький. Цинично, но так. Никакая не культурная столица, а город-кладбище, город-мумия. Город-музей, что одно и то же. Но и это не страшно. Страшно другое.

У Набокова, кажется, было: на бумажном небе звезды отклеиваются. Добро пожаловать на казнь. Так вот, в Питере звезды отклеиваются. В чьих-то мемуарах о начале 70-х почвенник-режиссер, упав в стог сена в обнимку с нежно любимым им директором съемочной группы, евреем, само собой, сетовал: евреи — ух, как я их не люблю — уезжают, быть беде. Питер сошел с ума — быть беде.

Газетный хит: айболиты выясняют, кто быстрее от наркомании излечит. Пост главного нарколога вакантен. Доктор, доктор, помогите! Доктору некогда: он проводки в бомбочке в подъезде соединяет.

На соседней странице: убийство в морском порту. В пепельнице в кабинете предполагаемого заказчика нашли недогоревшую фотографию жертвы, обработанную по правилам вуду. Фильм студии «Трома».

Леву Лурье выгнали с телевидения. И Москвину. И Коцюбинского. И Циликина. Даже если эти имена ничего не говорят читателю, поверьте: это лучшие. Ладно, зачистка предвыборная. Ну, с особым цинизмом. Кто бы сомневался. Не в этом дело.

В городском журнале — фотка институтская какой-то там давности: студентка Валентина Матвиенко. Красивая женщина. Без дураков, грубой такой, неореалистической красотой, тяжелой. И зачем ей сдалась эта распроклятая карьера комсомольская? Чтобы лицо этакое редкое потерять, губы поджать раз и навсегда?

Лица. Их все меньше и меньше в городе. Сделали из губернатора Яковлева монстра. Ладно. Бывает. Политическая целесообразность. Но лицо у него было. Какое-никакое, но было. Теперь вместо Яковлева — и.о. Беда в том, что лицо его — точная копия лиц иных персонажей, преуспевших за последние годы: парламентского деятеля, председателя совета директоров, министра. Даже усики такие же. Из какого инкубатора все они взялись?

Первому секретарю Ленинградского обкома КПСС Григорию Васильевичу Романову чего-то там дали, кажется, знак Почетного гражданина города. Я сначала повозмущался, а потом подумал: а чем он хуже? Ну чем?

А вдруг — лучше? Страшно подумать, за что боролись.

Всем сестрам — по сережке. Демократическая общественность празднует победу: вопреки сопротивлению обскурантистских сил открыли-таки памятник Сахарову. Сахаров? Без вопросов. Скульптор Левон Лазарев? Аналогично. Почему Елена Боннэр слабым голосом грозится подать на него в суд, понял как-то ночью. Идем с, извините, шоу Ямагаты. Впереди две старушки, героически отстоявшие все действо. Вдруг они стопорят и начинают мелко-мелко креститься, приговаривая: «Свят, свят, свят». Памятник увидели: висит над невидимым, сливающимся в темноте с окрестными кустарниками пьедесталом этакий зеленый зомби.

Остальные тридцать шесть памятников, открытые в дни юбилея в Петербурге, даже не пугают. Значит, этот — лучший. Зато матерятся в Питере, как нигде. В юбилейную ночь сидит на плечах у папахена ребенок лет четырех и так сыплет с переборами, что небесам жарко. Общественность ликует.

Пацан — истерик, больной, испорченный, к гадалке не ходи. В любом городе такой, наверное, найдется. Но все-таки культурная столица… Кто сказал? Выйдите из класса.