Сергей Гармаш: «Мы всю жизнь играем в рулетку»

Сергей Гармаш в фильме «Любовник»

Тамара Сергеева. Актеры часто говорят, что в их судьбе решающую роль сыграл случай. Вы тоже так считаете?

Сергей Гармаш. Да, именно так. В моей жизни многое сложилось случайно. Но если проследить все случайности, можно увидеть в них закономерность. К примеру, как я попал в «Современник»? В Москве меня никто не брал, и я уехал в Ленинград, где получил приглашение сразу в две труппы — в Театр драмы и комедии на Литейном и в «Ленком». Уже совсем настроился на Ленинград, как неожиданно подвернулся показ в «Современнике». Причем сначала комиссия не хотела смотреть нашу сцену, но я настоял, наглость какая-то появилась, что ли. Они сдались: «Ну, играйте». Сыграли. Меня спрашивают, что еще есть. Отвечаю: «Монолог». «Мы монологи не слушаем». И тут Фокин интересуется, что за монолог. «Мити Карамазова». — «Читайте». Не спроси меня тогда Фокин, что за монолог, может, я бы и не остался в Москве, по-другому сложилась бы вся моя актерская судьба. Так что случай — категория важнейшая, иногда даже роковая… В детстве я никогда не занимался ни в каких кружках самодеятельности, не мечтал ни о сцене, ни о кино, хотя мама и вспоминала, что лет в пять я ей говорил: «Вырасту, буду киноартистом». Но мало ли что скажешь в пять лет? И все-таки спасибо маминой интуиции. Мама буквально за руку привела меня в театральное училище. Я оканчивал восьмой класс, куда идти — представления не имел, подумывал о мореходке, но как-то неопределенно, и мама купила мне справочник для поступающих в средние учебные заведения. Стал его листать, увидел адрес театрального училища в Днепропетровске и сказал: «Вот туда я бы попробовал». Сказал просто так и тут же забыл. Это было в январе. В начале лета я уехал на соревнования по парусному спорту, а мама взяла мои документы и отправилась в училище. Ей там говорят: «Что вы, мамаша, мы документы без человека не принимаем», а она, женщина простая, тянет свое: «Он у меня маленький, подвижный, настоящий артист. А приехать не может — на соревнованиях. Сделайте снисхождение». И сделали! При этом я даже не выяснил, что кроме общеобразовательных предметов буду сдавать мастерство актера. Из-за того что особо не готовился, да и настоящего желания стать актером не было, чувствовал себя спокойно, совершенно не боялся и первый тур прошел с лету. А ко второму у меня уже появился кураж.

;

Сергей Гармаш

Т. Сергеева. Вошли во вкус?

С. Гармаш. Не сразу! Только на втором курсе училища я стал немного понимать, чем занимаюсь, а весь первый курс для меня был каторгой. Особенно ненавидел этюды. А как представлял тогда будущую профессию? Для меня она была чем-то очень далеким… Помню, шел во Дворец студентов на встречу с Олегом Табаковым как на встречу с человеком с другой планеты. Ну а потом был кукольный театр в Херсоне, затем я решил уйти на драматическую сцену, поступил в Школу-студию МХАТ и только тогда наконец почувствовал вкус к профессии, даже этюды полюбил. Кстати, то, что я попал в Школу-студию, когда там преподавали такие педагоги, как Иван Михайлович Тарханов, Анна Михайловна Камолова, Владимир Николаевич Богомолов, Ангелина Иосифовна Степанова, и есть, наверное, самый счастливый случай в моей жизни! Вообще, мхатовские «старики» для меня идеал настоящих актеров. Кторов, Яншин, та же Степанова… Да и следующее поколение — Смоктуновский, Ефремов… Богатырев — из тех, кто моложе…

«Отряд», режиссер Алексей Симонов

К сожалению, мхатовская школа ушла, той неповторимой атмосферы давно нет. По сравнению с нами молодежь, которая учится сегодня в театральных вузах, находится в гораздо более тяжелом положении. И уровень обучения у нас был выше, и не было соблазнов, отвлекающих от учебы, — ни Интернета, ни видео. Сейчас студенты уже на первом курсе снимаются в сериалах, меня бы за это выгнали, но я понимаю, что им без этого просто не прожить.

Т. Сергеева. Что же главное для вас в актере?

С. Гармаш. Темперамент, эмоциональность. Я не приверженец рационального существования на сцене или на съемочной площадке. Актерское спокойствие на самом деле скрывает пустоту. Нужно быть готовым «рвать себя на части» перед зрителем. Кроме того, каждая новая роль — это экзамен. Мне рассказывали, в преклонном возрасте Москвин, стоя за кулисами перед выходом на сцену (и роль-то у него могла быть совсем небольшая), не мог прикурить, так у него дрожали руки, просил это сделать кого-нибудь из коллег, говорил: «Ужасная профессия, ужасная…»

Т. Сергеева. И для вас это ужасная профессия?

С. Гармаш. Так не скажу, но, разумеется, существуют неизбежные издержки, мы всю жизнь как будто играем в рулетку. Все достаточно жестоко и несправедливо. Почему не снимают Нонну Мордюкову? Почему много лет не снимали Лидию Смирнову? Живые легенды, замечательные актрисы! Я, между прочим, Губенко прощаю все его глупые общественные выступления уже за одно то, что он в фильме «И жизнь, и слезы, и любовь» снял Федора Никитина. Только представьте, что этой роли у Никитина не было бы… И все же, несмотря ни на что, моя профессия не вгоняет меня в депрессивное состояние, не угнетает, наоборот, хочется быть лучше, добрее, честнее. Получается ли? Не знаю, не мне судить. Сам я всегда, репетируя новую роль, чувствую себя первокурсником — это точно. Как будто все начинаешь сначала. Но это же прекрасно! И никогда не говори: «Я достиг того-то и того-то». Стоит сказать так, и для тебя начнется закат. Это я зарубил себе на носу. Так же как и то, что к нашей профессии нельзя относиться несерьезно. На всю жизнь запомнил, как Лапиков сделал резкое замечание актеру, не успевшему выучить свои реплики и вышедшему на съемочную площадку с текстом в руках.

«Повесть непогашенной луны», режиссер Евгений Цымбал

Т. Сергеева. Оправдались ли те надежды, с которыми вы шли в кино?

С. Гармаш. Да. Я снялся почти в пятидесяти фильмах, в год обязательно было по две-три картины. Бывали, конечно, перерывы, иногда телефон молчал по нескольку месяцев. Мучительные месяцы… До сих пор во мне живо чувство страха — вдруг меня забыли. Но такие паузы актеру нужны, они его закаляют. Когда я начинал работать в кино, ни опыта, ни ума ведь не было, соглашался практически на все, хватался за любые роли. И потому, что греха таить, у меня полно работ, за которые стыдно, особенно за сделанные в тот период, когда у нас снимали кто попало и что попало (к примеру, в картине «Операция «Люцифер» сценария вообще не было). Мне надо было зарабатывать деньги на жизнь, и я подписывал договор за договором, прекрасно зная, что эти роли не принесут мне успеха. В результате неудач у меня гораздо больше, чем удач. Были и упущенные возможности, о которых и сегодня жалею. Например, я согласился на главную роль в фильме «Иван Великий» по рассказам Платонова, а через несколько дней получил приглашение в картину «Холодное лето пятьдесят третьего…». Но договор-то уже был подписан! Так и не снялся у Прошкина… И все-таки я считаю, что мне повезло — я получил определенный шанс в те годы, когда у нас еще существовал большой прокат, попал в картину к Алексею Симонову почти сразу же после того как поступил в «Современник», ну, может, с разницей в один день. Симонов мой крестный отец в кино, а «Отряд» — моя первая любовь, и не потому, что это дебют. Я влюблен в эту роль, в этот сценарий. А знаете, что его долго не разрешали снимать? В нем в финале все герои погибают… По сути, Симонов открыл для кино нашу актерскую пятерку -Александра Феклистова, Александра Пескова, Дмитрия Брусникина, меня и Мишу Морозова, которого уже нет в живых. Я отдаю себе отчет в том, что ту нишу, которую я занимаю (а это хорошая ниша — у меня всегда есть работа и я материально вполне обеспечен), могли бы занимать другие замечательные актеры, невостребованные не оттого, что менее талантливы, а потому, что так раскрутилась рулетка их судьбы. Прекрасно понимаю, что я не избранный. Избраны Богом были Пушкин и Моцарт, а мы просто работаем…

«Нежный возраст», режиссер Сергей Соловьев

Т. Сергеева. Весьма трезвый взгляд!

С. Гармаш. А почему ему не быть трезвым? Если уж говорить серьезно, то сегодня уровень популярности актера часто совершенно не соответствует уровню его таланта. Появилась такая вещь, как раскрутка, снимается огромное количество сериалов, позволяющих даже не очень сильным актерам мгновенно стать узнаваемыми. Но, к примеру, Шандыбина тоже знает вся страна, и что из того?

Для меня популярность — своего рода сигнал: надо быть настороже, ведь так легко потерять голову, сбиться с правильных ориентиров.

Т. Сергеева. Вы-то сами когда почувствовали вкус славы?

С. Гармаш. Какой славы? Известность — еще вовсе не слава. А об известности меня часто спрашивают, думая, что я отвечу: «Она пришла после «Каменской». Но это не так, и мне бы не хотелось, чтобы роль в «Каменской» считали моей визитной карточкой. И для меня самого гораздо более важны такие фильмы, как «Отряд», «Армавир», «Время танцора», «Нежный возраст», «Повесть непогашенной луны» или немецкий «Последний курьер», за которого в 1995 году я получил первую в своей жизни награду. Горжусь, что играл в нем на немецком языке, пусть меня потом озвучивали, но все же играл-то я на немецком!

Т. Сергеева. Моменты счастья признание доставляет?

«Механическая сюита», режиссер Дмитрий Месхиев

С. Гармаш. Не счастья, просто есть минуты, когда мне хорошо. Помню, как мы с Янковским смотрели первый раз «Любовника» на «Кинотавре». Забились в ложу, курили, волновались страшно, а потом вышли в фойе, нас окружили зрители, критики, режиссеры, актеры, поздравляли… Или когда узнал, что получил «Нику» — за роль в «Любовнике». Я не был на церемонии и даже не смотрел телевизор, чтобы не расстраиваться. А наутро стал беспрерывно звонить телефон. Звонили друзья, знакомые… Конечно, было приятно, но я не прыгал до потолка. Счастье же не в этом.

Ощущение праздника нередко дарят и удачный съемочный день, и даже обычная рядовая репетиция. Случалось, я, валяя дурака, придумывал совершенно невероятную мизансцену и вдруг понимал, что нашел именно то, что мне потом нужно будет играть. Вот это и есть праздник, которого я жду в своей работе.

Тарасова однажды задала студентам вопрос: чем отличаются слезы на сцене от слез в жизни? Было много версий, но никто не ответил так, как она ожидала: слезы на сцене (и в кино, естественно, тоже) доставляют удовольствие. Это пик актерского мастерства. Ведь, по большому счету, мы выходим на сцену ради удовольствия. Когда слышишь звенящую тишину зала или стоишь, волнуясь, на площадке перед камерой, испытываешь ни с чем не сравнимое чувство особого душевного подъема. Мы и работаем для того, чтобы переживать его снова и снова…

Т. Сергеева. А как складываются взаимоотношения с режиссерами? Приходите на съемку со своими предложениями или послушно выполняете то, что ими задумано?

Сергей Гармаш на съемках сериала «Каменская»

С. Гармаш. Я готов к тому, что, придя на первую встречу с режиссером, расскажу ему, что успел нафантазировать по поводу будущей роли, а он ответит: «Все это замечательно, но совершенно не то». В принципе, можно начать доказывать свою правоту, но, на мой взгляд, идеальные отношения режиссера и актера складываются тогда, когда режиссер, допустим, говорит: «Ты будешь не в длинном пальто, а в коротком», а актер подхватывает: «И на голове у меня будет цилиндр!» Я утрирую, но подобное совпадение мыслей, угадывание с полуслова того, что хочет сказать тебе режиссер, — это идеально. Ну а что касается того, как работаю… Меня настораживает, когда режиссер придумывает сцену прямо на съемочной площадке. Даже если результат будет хороший — это всегда исключение из правил. Все-таки к съемке нужно тщательно готовиться. Сам я готовлюсь. Но при этом внимательно слушаю режиссера. Знаю, что в каждом актере сидит нереализованный режиссер, и стараюсь себя в этом смысле контролировать. Каждому надо заниматься своим делом. Да, были актеры, которые снимали великое кино, но это редкость. И думаю, лучше быть хорошим актером, чем плохим режиссером. Конечно, если вдруг я почувствую, что появился какой-то материал, не реализовав который, жить не смогу, тогда, может, я и попробую сам снять фильм.

Т. Сергеева. Есть ли у вас тема, наиболее вам близкая?

С. Гармаш. Собственной темы, которую я тяну через все роли, у меня нет. Люблю перевоплощение, хотя, наверное, и можно выбрать какие-то индивидуальные качества, которые присутствуют в каждой моей роли.

Т. Сергеева. Сильный мужской характер…

С. Гармаш. Ну почему обязательно сильный? А «Механическая сюита»? Есть у меня и еще неожиданная роль, мало кому известная, — Шатов в «Бесах» Игоря и Дмитрия Таланкиных. «Бесы», при всем моем уважении к режиссерам, — экранизация несовершенная, не сложившаяся, но сама роль мне дорога. Мне за нее не стыдно. Я поклонник Достоевского, считаю, что студентам-актерам полезно включать в свои программы его произведения. Актер должен уметь, грубо говоря, «наматывать свои кишки на кулак», мне научиться этому помог именно Достоевский. В нем есть загадка, тайна, и, кроме того (что важно!), его героям присуще нравственное обнажение. Актер же тоже обнажается перед зрителем, так что учитесь у Достоевского! А возвращаясь к вашему вопросу о режиссуре, хочу еще раз подчеркнуть, что мне необыкновенно повезло — работать с такими людьми, как Симонов, Абдрашитов, Соловьев было настоящим счастьем. Снимаясь у Абдрашитова, я как будто учился во ВГИКе. Не говорю уже о том, как Абдрашитов репетирует: вот мы сидим с ним, разговариваем обо всем на свете, и такое впечатление, словно рядом с нами сидит мой персонаж… А Соловьев! От моей роли в фильме «Чужая Белая и Рябой» не осталось ни секунды, но я до сих пор вспоминаю, как нам хорошо работалось. Я играл выросшего мальчика, который стал космонавтом, у меня были огромные эпизоды — мой герой по сюжету должен был приземлиться на то самое место, где в детстве гонял голубей. Но нас не пустили в Звездный городок снимать сцену невесомости, а в павильоне «Мосфильма», как вы понимаете, ее создать невозможно, и мою роль всю вырезали. Или Валера Тодоровский… У меня всегда была затаенная мечта встретиться с ним когда-нибудь на съемочной площадке. И он меня пригласил! С ним удивительно легко. Причем работа ведь у нас была непрерывная. Скажем, едем мы с Валерой и Олегом Ивановичем после съемок ужинать. Садимся за стол и продолжаем обсуждать завтрашнюю сцену, даже не замечая, как это обсуждение плавно перетекает в репетицию, а потом эта репетиция перетекает в философскую беседу о жизни, потом каждый начинает вспоминать собственную жизнь, и вскоре мы опять начинаем репетировать… Расходимся около двенадцати ночи, в девять — снова на площадку, и тут я понимаю, во сколько лег сам Валера — он приносит продуманную запись новой сцены, в которой я вижу результат наших вечерних бесед. Мы спали, а он работал.

«Любовник», режиссер Валерий Тодоровский

Т. Сергеева. Роль в «Любовнике» Тодоровского на первый взгляд для вас совершенно неожиданна, начиная с того, что вы успешный соперник Янковского.

С. Гармаш. Конечно, у Тодоровского был момент риска в том, чтобы свести меня и Янковского как соперников, и я благодарен ему за то, что он на этот риск пошел. А насчет того, что мой герой — человек успешный, я бы поспорил. На одном из обсуждений фильма кто-то сказал: «Героиня была сильной и мужественной женщиной, потому что, когда она умерла, оба ее мужика превратились в ничто». Действительно, совершенно не важно, кто из этих двоих успешнее. Оба несчастны.

Т. Сергеева. Какие задачи изначально поставил перед вами Тодоровский?

С. Гармаш. Он не оговаривался, что вот, мол, ты будешь таким, а ты — таким. Обычно я сначала ищу какую-то деталь — или походку, или реплику, или жест, — которая позволит мне почувствовать себя комфортно, когда роль станет для меня удобной и я «надену» ее, как привычную одежду. Не забывайте и о том, что в основе «Любовника» прекрасный сценарий, там есть история, есть характеры. И не правы те, кто говорит, что в фильме повторяется одна и та же ситуация. Любовный треугольник в нем совсем не равнобедренный, он преобразован в какую-то иную, сложную геометрическую фигуру. Для моего героя эта женщина стала смыслом жизни. Тот редкий случай, когда любовь затмевает для человека все. Он умеет любить, умеет уступать. То, что любимая позволила ему быть рядом с ней столько лет, для него важнее карьеры, важнее возможности иметь собственную семью. Роль для меня этапная, если и не по исполнению, то по амплуа.

Т. Сергеева. Вы делите свое время между кино и театром, причем ни разу не попытались уйти из «Современника». Что он для вас ?

«Время танцора», режиссер Вадим Абдрашитов

С. Гармаш. Без театра я бы не смог. Стал бы хуже как актер, пусть и заработал бы куда больше денег. Театр дисциплинирует актера. Да и непосредственная встреча со зрителем тоже является своего рода тренингом, без которого не удается держать хорошую форму. В «Современнике» я ощущаю себя комфортно. И не только я. Если уж Волчек кого-то берет, то практически всегда дает человеку шанс, а уж как тот его использует — другое дело. Когда я пришел в «Современник», я получил такой аванс человеческого доверия, что даже не помню, был ли вообще у меня момент адаптации, — я сразу же принял участие в каком-то капустнике, что-то сыграл. Коллектив на редкость дружный, и такое, чтобы кто-то с кем-то не общался, невозможно себе представить. Да и сегодня закулисная жизнь в «Современнике» отличается от того, что творится в других театрах.

Т. Сергеева. Неужели же театр не меняется с годами?

С. Гармаш. Он меняется так же, как меняется наше общество. Разумеется, той студийности, того братства и демократичности, какие были в 60-х, когда в театре по ночам заседали, обсуждая наболевшие вопросы, а зарплату делили публично, давно уже нет (я и сам этого уже не застал). Изменился и репертуар. Когда я пришел, он был подчеркнуто социальным, а сейчас стал человечнее. Помню, как в 80-е годы я играл роль, доставшуюся мне «по наследству» от Табакова, в восстановленном спектакле «Большевики». Кстати, именно тогда я несколько раз вышел на сцену вместе с Евстигнеевым, который, помогая в восстановлении спектакля, сыграл Луначарского (потом его играл Александр Вокач). То была самая заря перестройки, архивы еще только-только начали открывать, и многого мы просто не знали. Недавно я посмотрел спектакль на кассете, и в один момент — это была сцена, где мы поем «Интернационал», — мне стало по-настоящему жутко… С каким воодушевлением, с какой искренностью мы играли…

Т. Сергеева. Есть ли роли, о которых вы мечтаете всю жизнь?

С. Гармаш. Я уже молодым актером понимал, что не нужно думать о том, как бы я сыграл какую-то известную роль. К примеру, Гамлета. Все, что нужно, само придет. Может, это суеверие (а я, как и все актеры, человек суеверный), но мне кажется, что если чего-то очень хочешь, нужно поменьше об этом думать, тогда, если ты этого достоин, судьба сама тебе это подарит…

Т. Сергеева. О чем вы могли бы сказать: «Это перевернуло всю мою жизнь»?

С. Гармаш. Это личные вещи, не для интервью. Когда-нибудь я о них расскажу, но не сейчас. Скажу только, что некоторые из них пережить было полезно. Я имею в виду службу в армии, в стройбате. Безумно благодарен судьбе, что попал не в ансамбль, не в театр, а именно туда. Армия делает парня мужчиной. Да, мне пришлось пройти через унижение и побои, но ничего особенно плохого в том, что мне выпали эти испытания, я не вижу. Когда мне было девятнадцать лет, человек, не служивший в армии, в мужских компаниях чувствовал себя едва ли не изгоем, боялся вопроса: «А почему ты не служил?»

Говорят: армия ломает людей. Так ведь слабые и без нее ломаются. Другое дело, что сегодня матери не хотят отдавать своих сыновей служить, потому что у нас идет вялотекущая война. Но все равно армия — потрясающий институт, меньше других себя запятнавший.

Т. Сергеева. Значит, в жизни нужно испытать все?

С. Гармаш. Ну, я не считаю, что надо обязательно прыгать с тарзанки или с парашютом, но почему бы не испытать то, что испытывают большинство твоих сограждан?