Экшн познания. «Матрица: перезагрузка», режиссеры братья Вачовски

Мы должны понимать, чем является дух внешнего мира; это внешняя оболочка, инструмент внутреннего, Духовного мира, скрытого под ней и действующего ее посредством, выражая себя в виде чисел и образов. Якоб Бёме. «Ключ»

«Матрица: Перезагрузка», режиссеры Лэрри и Энди Вачовски

После выхода сиквела «Матрицы» критики, как и ожидалось, разделились на его поклонников и противников. Но если в американской прессе их соотношение примерно три к одному, то в России пишущие об этом фильме на редкость единодушны. Такой дружной обструкции, пожалуй, не подвергалась ни одна голливудская картина со времен лукасовской «Атаки клонов». Ругают всё: от внешнего облика Морфеуса до «скучных» диалогов. Один рецензент в категорическом тоне заявил, что все порядочные люди обязаны болеть против Нео и его друзей.

Если оставить в стороне директивы о том, какие вкусы предписывается иметь «порядочным людям», подобное единодушное неприятие само по себе любопытно. Равно как и то, что€ именно в фильме «Матрица: Перезагрузка» дает для него основания. Первый ответ лежит на поверхности. За прошедшие со дня выхода первой «Матрицы» четыре года она превратилась из сомнительного предприятия малоизвестных независимых режиссеров в надежный торговый бренд, символизирующий все модное, качественное и не предполагающее быстрого обвала на мировом рынке. Степень популярности проекта братьев Вачовски демонстрируют рекламные ролики крупных фирм, таких как Samsung или Heineken, предваряющие сеанс фильма в кинотеатре. Для маргинального российского мышления, ставящего знак равенства между респектабельностью и продажностью, такой успех — первейший раздражитель. Есть и другая причина. К первой «Матрице» многие отнеслись чуть ли не как к манифесту нового сопротивления, а Нео, Морфеуса и Тринити трактовали в качестве неких виртуальных антиглобалистов. Иными словами, «Матрица» была прочитана как современная версия фильма «Васек Трубачев и его товарищи». И хотя братья Вачовски ни в коей мере не отвечают за особенности российского восприятия, именно на них была возложена вина за то, что во втором фильме они не стали развивать теорию мирового заговора.

А не стали они это делать потому, что мыслят на порядок глубже наших обличителей Голливуда. Во втором фильме выясняется, что сопротивление — лишь еще одна система контроля, заложенная в программу Матрицы (1). Понятно, что такой поворот сюжета должен был оскорбить тех, кто воспринял первую «Матрицу» исключительно как метафору социально-политических процессов и записал Лэрри и Энди Вачовски в свои единомышленники. Теперь они обвиняют братьев в предательстве, хотя обвинять стоило бы собственное разбушевавшееся воображение.

Так что же, правы были те, кто утверждал, что «Матрица» — это «всего лишь фильм»? Безусловно, но фильм, который и по форме, и по содержанию интереснее многих других, выпускаемых как на Западе, так и на Востоке. Этот лукавый, квазиинтеллектуальный боевик выделяется уже тем, что возрождает стиль мышления, считавшийся забытым много столетий назад.

«Матрица: Перезагрузка»

В западной прессе в связи с первой «Матрицей» часто возникал термин «гностицизм». Сходство мировоззрения героев этого фильма с древней гностической ересью в самом деле бросается в глаза. «Гностик осознает себя светоносной частицей божества, на время попавшей в ссылку в результате космического заговора, — пишет Умберто Эко. — Пусть человек сегодня пленник больного мира — он тем не менее наделен сверхчеловеческим могуществом… Возможности этого Сверхчеловека определяются тем обстоятельством, что спасение достигается через знание (гносис) тайны мира. Люди, привязанные к материи — гилики, — не имеют никаких шансов на спасение; только люди духа — пневматики — могут достичь истины и, следовательно, освободиться из плена. Гносис — это не религия для рабов, как христианство; гносис — это религия для господ» (2).

На поверхностный взгляд, эта цитата — точное описание концепции «Матрицы». Особенно если сопоставить ее с высказываниями Лэрри Вачовски: «Базовая концепция „Матрицы“ — в том, что существует реальность за пределами нашей. И только эволюция сознания способна привести человека в эту иную реальность… Большинство людей принимают чужие решения, вместо того чтобы думать самостоятельно. Лишь немногие думающие люди подвергают сомнению каждый вид Матрицы, каждую систему мышления, будь она политической, религиозной или философской»3.

Однако в действительности первая «Матрица» являла гностицизм наизнанку. Если гностик с отвращением отвергал физический, материальный мир ради идеального космоса, воплощающего божественную истину, то для героев фильма как раз физическая реальность мира служит доказательством его «истинности». И именно в обосновании истинности материального мира заложена мина, которая взорвется во втором фильме. В знаменитом монологе Морфеуса, где он просвещает Нео относительно иллюзорности окружающего, по сути, дискредитируется не Матрица. Уничтожается само понятие реальности. «Что есть реальное? — вопрошает Морфеус. — Если это то, что можно потрогать, почувствовать и увидеть, тогда реальность — всего лишь электрические сигналы, которые интерпретирует наш мозг». Для того, кто принял эту точку зрения, противопоставление реальности физического мира виртуальной реальности Матрицы должно казаться абсурдным, поскольку нет никакого способа отличить одно от другого. Характеристика же самой Матрицы — «целый мир, надетый тебе на глаза, чтобы скрыть правду» — удивительно похожа на те, что в фрейдистской и марксистской теориях использовались для описания религии: от знаменитого «опиума народа» до «галлюцинаторной деформации реальности». После этого языческий, громыхающий железом и практикующий коллективные оргии город уцелевшего человечества не вызывает удивления: именно так и должна выглядеть «пустыня реальности», в которую зовут пророки материализма.

Сион, который в русском дубляже почему-то называется Зионом (видимо, чтобы его обитателей не пришлось называть сионистами), похож на опрокинутый под землю Метрополис с командорами, советниками, высшими собраниями и прочей тоталитарной чепухой в духе «Звездных войн». Спрашивается, зачем воевать с Матрицей, чтобы построить столь убогое общество? Однако, похоже, именно эту мысль авторы фильма и хотели донести до сознания зрителей. Поскольку во втором фильме идея непримиримого конфликта человечества с машинами подвергается ревизии. Выясняется, что борьба должна идти не столько с Матрицей, сколько за Матрицу. И даже самые отчаянные борцы, вроде Морфеуса, плохо представляют себе, чем на самом деле является Матрица.

В фильме «Матрица: Перезагрузка» Нео, Тринити и Морфеус ищут загадочную программу — Мастер ключей (в оригинале — Keymaker), — которая должна привести их к Главному компьютеру. В финале Мастер ключей доставляет героев к заветной двери, за которой Нео встречает седобородого Архитектора Матрицы и узнает, что сам он, его избранничество и все повстанческое движение в целом есть лишь часть проекта Матрицы, необходимая для поддержания общей гармонии.

Персонаж по имени Мастер ключей может вызывать разные ассоциации: от реально существующей программы Keymaker, которая служит для создания паролей, до апостола Петра, которому вручены ключи от рая. Но более оправданной, на наш взгляд, является ассоциация с адептами неоплатонической философии Ренессанса, искавшими ключи от заоблачных, ангельских сфер в герметизме, каббале и алхимии. Ключ — центральное понятие этой ветви европейской мысли. У Джордано Бруно было не дошедшее до нас сочинение «Великий ключ», у английского алхимика и математика Джона Ди есть труд под названием «Ангельский ключ», наконец, третий выдающийся представитель герметизма немец Якоб Бёме не стал мудрствовать и назвал одно из своих творений просто — «Ключ».

Герметики представляли универсум как сложную систему, которая управляется своеобразной магией. В «нижнем», земном мире эта магия принимает обличье механики, в более высокой, небесной сфере — небесной математики, наконец, в высшей, заоблачной сфере превращается в искусство заклятия ангелов, так же основанное на выверенных формулах. Бог этой вселенной мыслился, говоря современным языком, кем-то вроде Главного Программиста, создавшего космическую программу невероятной сложности и ревностно следящий за ее функционированием. В эпоху Возрождения высшим воплощением математического творчества считалась архитектура, сочетавшая свободу фантазии и точный расчет, а потому Бог ренессансных герметиков именовался Архитектором. Неудивительно, что влияние герметизма испытали многие ученые — Бэкон, Ньютон, Кеплер, Лейбниц и даже Декарт.

Несмотря на некоторую механистичность, вселенная этих мыслителей была отнюдь не бездушной математической конструкцией. Божественный дух освещал все ее уголки, и сам процесс познания трактовался не только как возможность открыть новые грани науки, но и как прорыв в высшие области религиозного опыта.

От гностицизма, также базировавшегося на герметических текстах (4), мистическая философия Ренессанса отличалась отсутствием мизантропии. Ее центральная идея заключалась в том, что грубый материальный мир представляет собой отражение идеального, духовного мира. Человеческий микрокосм есть отображение божественного макрокосма, и, познавая природу, а вместе с ней божественный замысел относительно самого себя, человек способен высвободить свою космическую энергию, вновь найти потерянный Рай.

«Матрицу» можно считать первым в истории кино экшном, действие которого базируется на мистической драме познания, выраженной с использованием герметических идей, включая представление о Боге как об Архитекторе Вселенной и о том, что материальный мир есть манифестация внутреннего, духовного пространства.

Переведенная в математические символы, суть этой драмы заключается в разворачивании Единого в Тройку (которая, еще по мнению Пифагора, являлась божественным числом, поскольку имела начало, середину и конец). Согласно герметической философии, Единое изначально непознаваемо и может сделаться познаваемым лишь благодаря выделению некоей единицы, отличной от Единого. (Neo, как известно, есть анаграмма слова «One» — единица.) Эта выделившаяся из Единого единица становится Иным, отличным от Единого, и тем делает Единое познаваемым. Между Единым и Иным незамедлительно возникает оппозиция: Единое стремится преодолеть раскол, вернув себе Иное, в то время как Иное бросает вызов Единому, поскольку с его отделением Единое перестает быть таковым. Примирение Единого и Иного возможно лишь в Тройке, представляющей собою некий итог — Единое, сделавшееся познаваемым.

Этот парадокс (1 + 1 = 3) имел колоссальное влияние на развитие человеческой мысли, от христианского догмата о Троице и алхимических спекуляций до глубинной психологии и эйзенштейновской теории монтажа. Интерпретируя положения догмата о Троице в применении к индивидуальной психологии, Юнг писал: «Отец означает в целом более раннее состояние сознания, когда человек был еще ребенком, то есть находился в зависимости от какого-то определенного образа жизни, получаемого в готовом виде, следующего обычаю и имеющего характер Закона. Это пассивное состояние, характеризующееся отсутствием критики и рефлексии… Картина меняется, когда акцент смещается на сына. Обычай заменяется сознательно избранным и усвоенным образом жизни. Вот почему христианство, образом которого выступает «Сын», подталкивает индивида к разборчивости и рефлексии… Наконец, третья стадия минует «Сына» и устремляется в будущее, к продолжающейся реализации «Духа», то есть присущей «Отцу» и «Сыну» жизненности, которая возвышает последующие уровни сознания до такого же уровня самостоятельности, на каком находятся «Отец» и «Сын»5.

Красная таблетка Морфеуса, увенчавшая глубокие индивидуальные сомнения Нео, стала последним этапом в процессе символического отделения Иного от Единого, которое в первозданном состоянии не предполагает разделения на составляющие: человек, мир, божество. Единое (Матрица), обретя оппозицию в виде Иного (Нео), должно было раскрыть и Отца — ибо его присутствие как раз познается через гносис, начало критической деятельности Иного (любопытно, что «Гносисом» во второй «Матрице» именуется один из кораблей Сиона).

Явление Отца не заставило себя долго ждать. В диалоге Нео с Архитектором Матрицы конфликт достигает высшей точки. Нео отказывается сыграть свою роль в плане Архитектора, вознамерившегося устроить нечто вроде вселенского потопа, уничтожить Сион. Нео не хочет стать Ноем, не хочет спасать избранных представителей человечества; вероятно, потому, что его удел — спасти все человечество. Итогом становится сбой в программе — Нео теперь способен контролировать машины не только в «идеальном» пространстве Матрицы, но и в материальном «нижнем» мире.

Существенное отличие между воззрениями Ренессанса и данной концепцией заключено в том, что Бог ренессансных герметиков был добрым Богом, считавшим людей своими детьми и благожелательно взиравшим на их попытки постичь законы бытия. Матрица же в том качестве, как она существует в первых двух фильмах, является несомненным злом, паразитирующим на человеческой энергии. Это возвращает нас к гностической идее о том, что мир создан не Богом, а злым Демиургом и задача посвященного — вырваться из мирских пут. Впрочем, мир ветхозаветного Яхве, управлявшего людьми посредством громов, проклятий и потопов, тоже был не слишком дружелюбен. Возможно, в третьей серии Нео предстоит совершить нечто вроде жертвоприношения, вновь слившись с Матрицей и этим радикально трансформировав ее, совершив переход от равнодушно-жестокого мира Отца к человечному миру Сына.

Это лишь одна из многих интерпретаций, для которых «Матрица» дает необозримый простор. Что вовсе не доказывает ее спекулятивность. Многовариантность толкований — типичная особенность герметического универсума, где все связано со всем миллионами невидимых нитей, которые, в свою очередь, вызывают ассоциацию с интернетовскими гиперссылками. Братья Вачовски ничего не изобретали. Их заслуга в том, что они — не важно, сознательно или нет — перебросили мост между мертвой философией и современным мироощущением, много рассказав нашей цивилизации о ней самой.

Известная исследовательница герметизма Френсис Йейтс еще в 1966 году отмечала сходство между герметической мыслью и кибернетикой: «Ренессансная концепция одушевленного универсума, в котором правит магия, предоставила стратегический простор концепции механического универсума, управляемого математикой… Допущение, что астральные силы, правящие во внешнем мире, повелевают также миром внутренним и их можно постичь, научившись управлять магико-механистической памятью, оказывается неожиданно близким идее мыслящих машин, которые способны выполнять многие операции человеческого мозга»(6).

Однако в эпоху Просвещения тот синтез научного и мистического мировоззрения, который являлся основой ренессансного герметизма, был утрачен. Рациональное познание превратилось в самодостаточную ценность, мистицизм же стал считаться уделом поэтов и художников, недостойным истинных ученых. Результатом оказалась глубокая секуляризация современного общества, повлекшая за собой многочисленные социальные катаклизмы.

В прошлом столетии происходит постепенное возвращение идеи о духовной составляющей процесса познания. Через теорию архетипов Юнга, медиальные концепции Маршалла Мак-Люэна и квантовую физику Вольфганга Паули, равно как и посредством спекуляций гуру нью-эйджа Тимоти Лири и изысканий в «трансперсональной психологии» Станислава Грофа, в западную культуру просачивались представления, очень схожие с герметической философией(7). Когда из романов Пинчона, Балларда и Эко они перекочевали в бестселлеры основателя киберпанка Уильяма Гибсона и детективщика Артуро Переса-Реверте, можно было уверенно сказать, что массовая культура получила мощную прививку герметизма. «Матрица» — логический итог процесса, доказывающий, что эти представления сегодня востребованы массовым сознанием как никогда.

В условиях технократической цивилизации, когда развитие технологий ставит под вопрос саму уникальность человека, идея о духовной сущности познания выглядит привлекательной альтернативой блужданию по бесплодной «пустыне Реальности». Круг замкнулся, новое и ультрамодное оказалось забытым старым. Архитектор, наверное, посмеивается в небесах.

1 Подобный ход уже использовался в малобюджетном фильме «Виртуальный кошмар» (2002), снятом Майклом Паттисоном как своеобразный ответ первой «Матрице».

2 Э к о Умберто. Два типа интерпретации. — «Новое литературное обозрение», 1996, № 21. Интересно, что в этой статье Эко приводит марксизм и нацизм в качестве примеров рецидива гностического мышления.

3 Цит. по: W a r r e n Bill. Metaphorically Speaking. — TripleAction, 2003, July.

4 Герметические тексты — корпус мистико-философских трактатов I-III веков н.э., сочетающих египетские, греческие и иудейские представления о сущности мироздания. В конце XV века эти тексты, переведенные флорентийцем Марсилио Фичино, произвели сенсацию и оказали огромное влияние на европейскую научную и религиозную мысль эпохи Ренессанса.

5 Ю н г К.Г. Попытка психологического истолкования догмата о Троице. — В сб.: «Ответ Иову», М., 1995.

6 Й е й т с Френсис. Искусство памяти. СПб., 1997.

7 В 1979 году в Париже была опубликована книга Жильбера Дюрана «Науки о человеке и традиции», где изрядный пласт европейской философии от Ницше до Фуко и Деррида рассматривался в качестве некоего «нового герметизма».