Егор Кончаловский: «Это право надо заслужить»

Егор Кончаловский

Ирма Каплан. В прошлом году у нас вышло немало хороших фильмов, но ваш «Антикиллер» побил все рекорды посещаемости. Чем, по-вашему, он зацепил зрителя? Что в нем есть такого, чего нет, к примеру, в балабановской «Войне» или «Звезде» Лебедева?

Егор Кончаловский. «Антикиллер», объективно говоря, неплохо сделан. В этом жанре, я думаю, это первый российский фильм, который снят на достаточно хорошем уровне, — это качественная работа. Я не беру сейчас такие блокбастеры, как «Сибирский цирюльник» или «Романовы. Венценосная Семья», которые стоят десятки миллионов долларов. К тому же успех «Антикиллера» — это артисты, рекламная кампания и популярность романов Корецкого. Я действительно считаю, что наша картина заслуживает того, чтобы ее посмотрели, в большей степени, чем многие из тех, что выходят сегодня. Не все, но многие.

И. Каплан. Что не позволяет режиссерам этих «не всех, но многих» фильмов сделать свою работу качественно?

Е. Кончаловский. Российским режиссерам, в первую очередь, не хватает образования. Элементарного образования.

И. Каплан. Не осталось мастеров, у которых есть чему поучиться?

Е. Кончаловский. Нет, мастера, безусловно, остались, но образование, учеба - процесс сложный, индивидуальный и постоянный. Скажем, мой отец Андрей Кончаловский, большой режиссер, постоянно занимается самообразованием. На самом деле, тому, как снимать, очень легко научиться. Очень сложно научиться понимать, чувствовать, что снимать. Прежде всего, необходимо быть в курсе того, чем живет мир — и большой мир, социум, и кинематограф. Глупо режиссеру Х пытаться экранизировать «Мастера и Маргариту», потому что у него ничего не получится по определению. Понимаете? Не может, грубо говоря, чумазый играть на фортепьяно. А у нас большинство людей, которые делают вид, что занимаются режиссурой, — как раз чумазые.

"Антикиллер"

И. Каплан. Сложно, как у вас все. А вот Джордж Клуни считает, что «кинобизнес - это казино, где надо делать ставки и верить в судьбу». Вот так просто. А на что чаще всего ставите вы?

Е. Кончаловский. Я не могу ответить на этот вопрос. У меня как-то все идет само по себе, и я полагаюсь скорее на интуицию, чем на точный расчет. А когда руководствуешься интуицией, то очень часто поступки — и мои, и моих героев, - трактовка событий, персонажей и характеров не рациональны, а эмоциональны, что российскому зрителю ближе и понятнее.

И. Каплан. Что дает успех картины: возможность работать дальше, не испытывая проблем с инвестициями? Или за кассовым успехом всегда таится опасность самоповторов — опасность стать заложником собственных находок?

Е. Кончаловский. Да нет, заложником… я не знаю, кем надо быть, чтобы стать заложником.

И. Каплан. А сравнения с успешной работой? Начинается же невольная борьба последующих фильмов с картиной-хитом?

"Затворник"

Е. Кончаловский. Конечно, это бывает. Боязнь сравнения… Вообще, кино трудно делать. Трудно снять плохой фильм, еще труднее — хороший. Я бы не сказал, что обязательно становишься заложником, режиссером одного жанра, по аналогии с артистом одного амплуа. Во всяком случае, мне это не грозит, так как я обращаюсь к совершенно разным темам в фильмах, над которыми уже сейчас работаю. Я готовлю историческую картину о скифах, о 1918 годе в России и т.п. И. Каплан. Что-то вы не упоминаете свои проекты «Охота на пиранью» и «Повести Белкина».

Е. Кончаловский. Первый проект развалился, когда Гусинский уехал из нашей страны.

И. Каплан. Предложите другим, тому же Первому каналу, который вас уже, с позволения сказать, проверил на состоятельность — как режиссера, в которого можно вкладывать деньги.

Е. Кончаловский. Да я считаю, что эта идея несколько устарела. А на «Повести Белкина» тоже в свое время не нашлось финансистов, а теперь… Ну, дождется этот проект меня — будет делаться, вероятно. Не дождется — снимет его кто-то другой.

И. Каплан. Скажите, а помогает вам в кино родство со знаменитыми режиссерами или бремя их славы, напротив, тяготит — вас ведь часто норовят сравнить…

Е. Кончаловский. Я давно существую как достаточно (если не исключительно) самостоятельная единица. Более того, мне никогда никто не помогал. Я никогда не делал ничего ни через «ТРИТЭ», ни через Фонд культуры, ни через Госкино, ни через Союз кинематографистов. Никогда, кстати, и не просился ни в Союз, никуда. Конечно, неизбежны сравнения, но… Ну странно сравнивать «Антикиллера» с «Историей Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж, потому что гордая была» — фильмом моего отца о советских колхозниках и о любви, снятом в 1967 году. Сравнивать его с картиной о бандитах, о беспределе в России конца XX века глупо. А помощь… В кино я пришел сам, а в рекламе, с которой начинал, действительно мне было легко получить первые заказы: ну да, Михалков, Кончаловский. Никто особо не спрашивал, умею ли я снимать. Я проскочил этот тест, эти сложности новичка меня не коснулись: знаете, когда прямо с порога: «Что вы снимали? Ничего? Ну, вот снимите чего-нибудь, тогда и приходите». Такого момента у меня не было. В остальном я независимый человек.

И. Каплан. Люк Бессон обещал как-то прекратить снимать кино из боязни «повториться, не сумев сказать ничего нового». Не кажется ли вам, что вы идете по пути, так пугающему вашего зарубежного коллегу?

Е. Кончаловский. В случае Люка Бессона я эту боязнь очень понимаю, так как качество тех фильмов, к которым он имеет отношение, со стремительной скоростью падает. И вообще, большая часть того, что он делает в последние годы, на мой взгляд, откровенное дерьмо. Если у него появилось подозрение, что он изговорился, — что ж, может, и верно, я, во всяком случае, не буду расстраиваться, если Люк Бессон уйдет из режиссуры. Только бы он не стал продюсером. То, что он продюсирует, еще хуже. Вроде «Такси» и всего такого.

И. Каплан. А есть ли причина, по которой вы перестали бы снимать кино?

Е. Кончаловский. Наверное, если бы я осознал абсолютную ненужность того, что делаю. Вот, к примеру, была такая профессия — точильщик ножей. Ходил он с точилкой по подъезду и выпевал: «Точить ножи!» Это нужно было когда-то. Сейчас - нет. Точно так же, если у людей отпадет нужда в кино, то, конечно, заниматься его производством станет бессмысленно.

И. Каплан. Что вы думаете о фильмах-маргиналах? Их должно быть больше, так как они представляют то, что называется искусством, или авторское кино — вещь никому не нужная?

Е. Кончаловский. Не знаю. Я не приверженец деления кино на мейнстрим и андерграунд, на массовое и элитарное. Я считаю, все границы размыты, и элементы того и другого присутствуют во всех фильмах. Я не сторонник и не противник ни одного жанра. Другой вопрос: буду ли я смотреть все подряд… И. Каплан. Вот и расскажите, что вы смотрите и что нет. Что для вас идеальное кино и антикино?

Е. Кончаловский. Ну, это сродни вопросу: «Кто сильнее: слон или кит?» Вот антикино могу назвать…

Егор Кончаловский

И. Каплан. Назовите.

Е. Кончаловский. Потому что есть картины, которые действительно не кино, а шифрование пустоты — в лучшем случае. А идеальное кино… Есть такой фильм, вы его наверняка смотрели, «Пианино» Джейн Кэмпион. Он настолько хорошо сделан, настолько талантливо, это, кстати, и папино мнение, и я с ним согласен. Очень хороший пример идеального кино. Так вот, фильм так прекрасен, что даже противно становится в какой-то момент. Потому что, ну не подкопаешься — как евроремонт. Так не бывает. Переполированный фильм.

И. Каплан. А как насчет антикино?

Е. Кончаловский. «Я — кукла». И такого кино немало. Делают подобные картины и мои знакомые, даже приятели, я бы мог назвать их фильмы, но зачем? Я могу испортить отношения с ними. Верно?

И. Каплан. Нет! Разве правда не дороже лести?

Е. Кончаловский. Нет. Зачем? Это все равно что сказать женщине, что она плохо выглядит.

И. Каплан. Так пусть пойдет и приведет себя в порядок! Если человек адекватен, критику он примет как руководство к совершенствованию, а не как повод расплеваться со старым другом. Может, это сподвигнет ваших приятелей лучше работать.

Е. Кончаловский. Их не сподвигнет.

И. Каплан. А может ли моральное кино сегодня быть популярным?

Е. Кончаловский. Я не могу сказать, так как мораль широкое понятие. В нацистской Германии была своя мораль, и в Советской России была своя мораль, под которой мы очень долго жили. Но кино, прославляющее советскую власть и неоценимую роль партии в становлении счастливого советского общества, я считаю антиморальным. Поскольку такое кино было на службе аморального режима. Мораль — вещь очень относительная. Общество — капиталистическое, — в котором мы сегодня пытаемся жить, имеет свои ценности, однако перенесись мы в советское государство лет эдак на двадцать назад, все, что мы делаем, покажется глубоко аморальным. Мораль, этика, мировоззрение изменяются с развитием общества. При этом существует некая личная мораль, у каждого человека своя. Другое дело, что кто-то может мои принципы посчитать безнравственными.

И. Каплан. А может ли кино быть пропагандистом национальной идеи?

Е. Кончаловский. Для нас сегодня национальная идея заключается в двух вещах: выживание и сохранение естественных ресурсов. Во всяком случае, если бы я занимался политикой, я бы эти задачи сделал краеугольным камнем своей программы.

И. Каплан. Вот и несите свои передовые идеи в массы с помощью кино.

Е. Кончаловский. Можно, разумеется. Но бросаться от одной идеи к другой и одинаково хорошо эти идеи разрабатывать — не лучший путь для режиссера. Да и пока что меня другие вещи интересуют. И. Каплан. Ну да, как говорить, так все — герои-реформаторы, а как до дела. Впрочем, есть мнение, что заставить зрителя задуматься об отечестве можно с помощью либо откровенной пошлости на грани кича, либо прямой назидательной публицистики, либо надрывной сентиментальности. К чему обращаетесь вы?

"Затворник"

Е. Кончаловский. Я не знаю. Я бы назвал большое количество фильмов, которые как раз обладают этими качествами: слащавостью и псевдопатриотизмом. И. Каплан. А «Война» есть в вашем списке?

Е. Кончаловский. Я «Войну» не смотрел, думаю, что к ней мои слова не относятся.

И. Каплан. А почему патриотизм «Братьев» так часто зовут неполиткорректным, ведь те же американцы не сильно задумываются, не обидит ли их киношная гегемония какое-нибудь государство?

Е. Кончаловский. Извините, пожалуйста! В «Брате-2» такой расклад: хохлы — уроды, негры — козлы. И только он, русский, — парень что надо. К примеру, сейчас снимается картина «Баязет» — о том, как две тысячи русских казаков были посланы царем на помощь армянам, которых повырезали турки. Здесь, на мой взгляд, есть пространство для возвеличивания русского героя, солдата. Но когда ты за просто так и здорово живешь берешь и говоришь, что украинцы - свиньи, а черные вообще настолько далеки от человеческого облика, что выстрелить одному из них в лицо измельченными гвоздями — доблесть великая, — это, конечно, квасной патриотизм плохого вкуса, провоцирующий усредненного русского зрителя на самые дурные поступки. Во всяком случае, такое понимание национальной идеи мне кажется вредным.

И. Каплан. Наталья Андрейченко как-то сетовала, что «в новом русском кино жанр - блатной, герой — бандит». Сегодня настоящий герой невозможен без убийств и крови?

Е. Кончаловский. Я не согласен с Наташей Андрейченко. Сейчас в кино масса других тем и сюжетов. Но криминальная тема получается лучше, чем, скажем, политическая или культурная. Давайте попросим какого-нибудь среднего русского режиссера снять картину об Альбрехте Дюрере или о Рафаэле… Это нереально.

И. Каплан. Потому что ума не хватит, денег нет или смотреть никто не будет?

Е. Кончаловский. Не то что ума — образования не хватит. К тому же денег действительно нет, и в совокупности смотреть то, что в итоге получится, никто не будет. Потому что если денег мало, то это будет плохо. Вот, опять же, снимают сейчас «Баязет». Сложно сделать фильм, в котором тридцать тысяч конных турок атакуют крепость с двумя тысячами русских казаков, за маленькие деньги: может получиться не очень убедительно. А если получится плохо, зачем тогда смотреть? Или другой пример. Вот был великий русский художник Врубель, и я убежден, что ни у одного русского режиссера, может быть, кроме Андрея Кончаловского, не хватит культуры снять кино о нем.

И. Каплан. А вы как же? Вы же сами рассказывали, что учились в лучших университетах мира. Кстати, зачем это вам — выходцу из страны с лучшим в мире образованием?

Е. Кончаловский. Дело же не в этом. Лучшее в мире образование, конечно, присутствовало, но когда я уезжал, здесь надо было изучать марксизм, который занимал 30-40 процентов времени. На фиг он нужен? Вот как раз марксизм — один из примеров шифрования пустоты. Во-первых. А во-вторых… я хоть два языка выучил почти как русский. Уже хорошо.

И. Каплан. От России на «Оскар» отправили «Дом дураков» — работу образованнейшего человека, вашего батюшки. Вот только дальше отборочного тура фильм не прошел. Может, мы неправильно фильмы выбираем? Слишком интеллектуальные? Ведь под «Дом дураков» в кинотеатре попкорном не похрустишь.

Е. Кончаловский. Может быть. «Оскары» за лучший иностранный фильм не всегда должны потакать усредненным, не очень высоким вкусам американской толпы. А то, что не прошел, — всякое бывает, хотя фильм хороший.

И. Каплан. Вот мы, руководствуясь подобными соображениями, и шлем туда то, что американцам не понять. Они ведь отметают умное кино…

Е. Кончаловский. Ну почему отметают? Может, фильм, с точки зрения американцев, не заслуживал того, чтобы получить «Оскар». Ведь в свое время получили же «Оскар» два наших фильма — «Москва слезам не верит» и «Утомленные солнцем».

И. Каплан. А что вы думаете о «Доме дураков»?

Е. Кончаловский. О дураках, живущих в сумасшедшем доме, которые оказываются мудрее и добрее здоровых людей, искусство рассказывало много раз. Это интересный поворот в размышлениях о мире, о человеке. Но какого-то нового слова, по моему скромному мнению, в фильме сказано не было — вероятно, так показалось тем, кто раздает «Оскары». А может, я просто не понял.

И. Каплан. То, что сегодня в кино главным стал не режиссер, а продюсер, хорошо или плохо?

Е. Кончаловский. Я бы не сказал, что в российском кино продюсер — главный. Где-то бал правит продюсер, если он большой продюсер, где-то — режиссер, где-то они работают на равных. У нас продюсер вовсе не обязательно главный.

И. Каплан. Это вы так думаете, или продюсеры тоже в курсе?

Е. Кончаловский. Спросите их. Я, во всяком случае, не считаю, что они надо мной начальники. И та степень свободы, которую я имею на площадке, свидетельствует об обратном. Мне приказать сложно. Меня можно попросить или убедить. Мне нельзя навязать.

И. Каплан. Вы игнорируете мнение продюсера?

Е. Кончаловский. Нет, я готов к дискуссии. Но у нас ни разу не было ситуации, когда бы мы не пришли к консенсусу. Это значит, что и режиссер, и продюсер готовы на компромиссы. Когда продюсер главный, он говорит: «Это будет так или вообще никак».

И. Каплан. Как у вас было на съемках «Затворника»…

Е. Кончаловский. В «Затворнике» меня попросили убрать одну сцену. Я сказал: «Хорошо» — после того как долго сопротивлялся. Но так и не убрал. А потом посмотрел готовый фильм и сказал продюсеру: «Вы были правы».

И. Каплан. А когда по настоянию продюсера вам пришлось взять Амалию Мордвинову на роль, в которую она, по-вашему, не вписывалась?

Е. Кончаловский. Да, так было, но это другая ситуация. В «Антикиллере» — тоже: Гоша Куценко пришел ко мне с проектом. Так вообще теперь бывает почти всегда. Режиссеру говорят: «Есть проект, есть бюджет, есть твой гонорар, и есть актер или актриса. Это условия нашей с тобой совместной работы».

И. Каплан. Вот вы и заложник продюсера.

Е. Кончаловский. Нет, секундочку. Продюсер мне предлагает проект с несколькими константами. Они не обсуждаются. Беретесь? Да. Нет — нет. С этого момента для режиссера начинается торговля, если он берется, конечно.

И. Каплан. Снимая коммерческое кино, вы ощущаете себя художником или исполнителем заказа?

Е. Кончаловский. Коммерческий успех «Антикиллера» не был запланирован. Работа над этой картиной была абсолютно творческим делом, я снимал свой, очень личный фильм.

И. Каплан. Тусовочный.

Е. Кончаловский. В каком смысле? Поясните.

И. Каплан. Я думаю, у вас это лучше получится.

Е. Кончаловский. Нет, вот «8 ? долларов» — это тусовочное кино.

И. Каплан. А «Мама, не горюй»?

Е. Кончаловский. Да. Хотя этот фильм имел успех у зрителя. Но у нас не тусовочное кино. Тусовочное кино — это кино, сделанное для междусобойчика, с набором шуток, понятных только определенному, узкому кругу людей. Хотя мы тоже позволили себе слегка пошутить для своих. «Антикиллер» шире тусовочного кино, аудитория которого — не больше полутора тысяч человек, а наш фильм собрал аудиторию, которой не собирал за последние лет пятнадцать ни один российский фильм, может быть, за малым исключением.

И. Каплан. А вас не смущает, что ваша недолгая кинокарьера — это череда за-казух?

Е. Кончаловский. Нет. Абсолютно.

И. Каплан. А когда же вы скажете свое слово?

Е. Кончаловский. Когда я заслужу право делать то, что я хочу, за большие деньги. Поясню. Для того чтобы снять «Антикиллера-2» , мне надо было снять «Антикиллер». «Антикиллер-2» уже намного больше первого фильма — с точки зрения многих составляющих, он и по деньгам больше. У меня даже две следующие картины заказные, а после — не заказная, но коммерческая. Это вопросы, которые смысла не имеют. Может, я заказной режиссер. И это не хорошо и не плохо. Это категория, имеющая отношение если не к одаренности, то к способностям человека.

И. Каплан. И что же, вы свою одаренность потратите на то, чтобы воплощать чужие идеи, вместо того чтобы делать что-то свое?

Е. Кончаловский. Нет. Закончив еще несколько проектов, я буду снимать историческую картину — это абсолютно моя идея. Мне, для того чтобы хорошо сделать этотфильм, нужно четырнадцать миллионов евро. Я могу хоть сейчас написать сценарий и начать обивать пороги в поисках этих денег.

И. Каплан. Обратитесь на телевидение.

Е. Кончаловский. Столько денег сразу мне никто не даст. То есть мне придется потратить несколько лет на поиски денег. Но мне гораздо проще и интереснее постараться сделать за это время пару-тройку хороших картин, и так, в работе, дождаться момента, когда мне эти деньги дадут. Я предпочитаю ждать четырнадцать миллионов, чтобы воплотить свой замысел, а не убивать его, соглашаясь на два миллиона, которые могу получить сегодня. Зачем портить идею?

И. Каплан. А зачем вообще вы в кино? Каковы ваши цели: превзойти, сравняться, самовыразиться, заработать?

Е. Кончаловский. Все вместе. Смысл кино в том, чтобы кто-то другой платил за воплощение твоих собственных идей. И, возвращаясь к одному из предыдущих вопросов, это право надо заслужить.

И. Каплан. Как долго вы его будете заслуживать?

Е. Кончаловский. Я думаю, мне нужна еще одна картина. После «Антикиллера-2» я буду делать то, что хочу. Или не буду.