Соловьи на 17-й улице. Антиамериканизм в советском и российском кино

Елена Стишова. Любопытно, что никто из участников симпозиума даже не попытался отрефлексировать его название «Высокомерие и зависть», как-то его истолковать: кто кому завидует и почему. Так что эту работу придется сделать нам.

Наталья Сиривля. Как вы помните, на майках, подаренных участникам симпозиума, изображены статуя Свободы и статуя Ленина, которая должна была венчать неосуществленный Дворец Советов. Высота статуи Свободы — сорок шесть метров, Ленина — сто метров. Поэтому ясно, что высокомерие — наш удел, а зависть достается на долю американцев. На это, конечно, можно возразить: мол, статуя Свободы существует физически, а стометровый Ленин — только в проекте, так что и высокомерие наше, так сказать, виртуальное, на уровне великого замаха, из которого… что вышло, то вышло… Но ведь и «Свободу» американцы не сами соорудили, это дар Франции Американским штатам, а завидуют ли американцы французам и как там дело с высокомерием - отдельный большой вопрос, углубляться в который не будем…

Е. Стишова. Неосуществленный проект стометрового Ленина на здании Дворца Советов — классический жест завистника, осложненный комплексом неполноценности. Это ведь прообраз знаменитого хрущевского слогана: «Догнать и перегнать Америку». Рисунок на майке графически воспроизводит модуль отношений США и СССР на протяжении многолетнего противостояния двух сверхдержав. На пропагандистском языке это еще называлось «соревнование двух систем». Мы его, соревнование, проигрывали по определению, потому что были много беднее и паритет в гонке вооружений или в космосе могли поддерживать только за счет низкого уровня жизни населения. Зато какие пиршества завистников закатывались у нас, если удавалось обогнать Америку и первыми запустить спутник или космический корабль с человеком на борту! И все, увы, напрасно — высокомерие американских соперников было не сокрушить. На наш коллективный комплекс неполноценности они отвечали столь же структурированным комплексом полноценности. Какая там зависть! Страна, где до последнего времени не всякий отдавал себе отчет, что в этом мире есть кто-то еще, кроме американцев и Америки.

Н. Сиривля. Иными словами, зависть и высокомерие — запутанный клубок эмоций, легко переходящих одна в другую. Скажем, сегодняшние россияне в массе своей относятся к американцам крайне высокомерно. Спросите любого человека на улице, он без запинки ответит, что все американцы — тупые, необразованные, что это нация троечников и самый главный троечник у них — действующий президент. Однако это не то высокомерное равнодушие, с каким россияне относятся, к примеру, к жителям Верхней Вольты. Это высокомерие зацикленное, воспаленное, подпитывающееся энергией всяческих комплексов, не в последнюю очередь, конечно же, завистью. А как американцы относятся к нам? Думаю, спокойно, примерно, как мы — к Верхней Вольте. Иногда проявляют доброжелательную заинтересованность. Вот симпозиумы проводят, пытаются выяснить, за что мы их так не любим. И что это за зверь такой — «антиамериканизм»?

Е. Стишова. Насчет «любого человека с улицы» сомневаюсь. По-моему, ты преувеличиваешь накал и размах российского антиамериканизма. Народ так занят добыванием хлеба насущного, что на идеологические страсти его уже не хватает. Зато есть скинхеды и прочие «патриоты», которые, действительно, заряжены ксенофобией, и антиамериканизм — ее частный случай. Сама же проблема актуализирована сегодня самими американцами, два года назад пережившими чудовищную диверсию террористов. «Очарованные благополучием своей страны», по выражению знаменитого американца Годфри Реджио (1), они внезапно осознали, что их не любят, и не любят люто. 11 сентября 2001 года оказалось, что огромный регион, который США не принимали всерьез как достойного соперника, считает Америку империей зла. Как этот вызов отразился и отразится в дальнейшем на рядовых американцах? Пока ясно одно: в результате теракта американское общество стремительно превратилось в питательную среду для патриотических спекуляций. И они не замедлили последовать: акции устрашения в Афганистане, война в Ираке. Шоком для Америки стала не только сама по себе атака террористов-камикадзе, но и реакция, которую это событие вызвало в мире. Помимо официальных соболезнований, во многих странах, в том числе и у нас, раздались злорадные голоса типа «так им и надо!». Причем это чувство странным образом имело религиозную подоплеку. Я сама слышала в метро, в автобусе: «Ну вот, Господь их покарал!» — то есть американцы грешили-грешили и доигрались до кары Господней. Самое поразительное, что люди говорили это абсолютно искренне, даже истово…

Такие настроения в России, да и во всем мире, побудили наших американских коллег — профессоров-славистов Нэнси Конди и Владимира Падунова — собрать международный симпозиум. Может, с точки зрения интеллектуалов, страшно далеких от народа по определению, Америка, действительно, чего-то такое себе напозволяла, что дала повод для зависти и неприязни? По советским картинам, отобранным для симпозиума Александром Шпагиным - замечательным знатоком советского кинофонда, особенно его «второго эшелона», то есть того пласта, который больше известен киноведам, чем зрителям, — можно судить о многом: о политической ситуации в стране, об установках КПСС на момент выхода конкретного фильма, об официальной идеологической доктрине, которая непременно транслировалась кинематографом как «важнейшим из искусств»… Но только не о реальных чувствах рядового советского человека по отношению к Америке и американцам. Кроме, может быть, одного случая — картины «Одиночное плавание» (1985). На мой взгляд, этот фильм, в свое время воспринятый (критикой в том числе) как крепкий боевик, жанр, тогда остродефицитный и потому обреченный на успех, дискурсивно навязывал очень важный идеологический месседж, ни тогда, ни сегодня не замеченный. «Одиночное плавание» часто крутят по ТВ с неизменно высоким рейтингом. Однако сегодня этот популярный фильм видится мне своего рода этапным произведением, точкой перехода официозного, дежурного антиамериканизма, который мало затрагивал широкие слои населения, на больную почву национальной идеи, к тому времени — 85-му году — уже достаточно разогретую. Иными словами, я выдвигаю гипотезу двух антиамериканизмов: антиамериканизма наднационального, политического, существовавшего в рамках перманентной борьбы двух идеологий, и антиамериканизма как стихийной формы национальной ксенофобии, имеющей очень глубокие корни. Официозный антиамериканизм был довольно строго ранжирован, там действовали свои технологии и свои идеологемы. Главная фишка была такая: мы не одобряем капиталистическое устройство мира, «акул империализма», власти США и их политику, но простой американский народ не смешиваем с гнусными политиканами, мы поддерживаем борьбу рядовых американцев за политические свободы, против апартеида etc. Потому в каждом антиамериканском фильме непременно присутствовал положительный американец, которому отводилась роль протагониста-резонера. Этот «наш человек» по возможности ненавязчиво указывал зрителю на советский гуманизм и прочие высоконравственные качества строителей коммунизма. Словом, с официозом все относительно просто. Гораздо сложнее разобраться в бытовом антиамериканизме…

"Одиночное плавание", режиссер Михаил Туманишвили

Н. Сиривля. То, что вы говорите о религиозных корнях русской народной неприязни к Америке, не лишено оснований. Александр Эткинд, к примеру, считает, что различия пути России и Америки обусловлены глубинными различиями между православием и протестантизмом, то есть носят сугубо конфессиональный характер. Исторически и географически империи очень схожи. Это словно два крыла европейской христианской цивилизации. И там, и здесь один и тот же импульс развития — распространение этой самой цивилизации на максимально широкую, неосвоенную, малопригодную для жизни «дикую» территорию. И там, и здесь преодоление немыслимых трудностей требует не просто мужества, самопожертвования, но и веры в Идею, в возможность построения Царства Божия на земле. Однако характер Идеи у нас и у них принципиально разный, что обусловлено глубокими различиями между православием и протестантизмом. В основе российской имперской экспансии лежит унаследованная от Византии теократическая идея государства как земного, материального воплощения истинной веры. В протестантизме же человек контактирует с Богом напрямую и без посредников. Все права, торжественно провозглашенные американской Конституцией - на свободу, на счастье, на социальное равенство, — даны человеку прямо от Бога, а задача идеального государства, Царства Божия на земле, — обеспечить неукоснительное соблюдение этих прав.

Так получилось, что в ХХ веке эти две идеи, две матрицы развития — этатистская и персоналистская — вступили в соревнование. И мы, и американцы занимались тем, что строили на бескрайних просторах идеальное общество, где социальная мощь, помноженная на индустриальную, была нацелена на завоевание всего мирового пространства (идея Царства Божия на земле в своей экспансии никогда не ограничивается национальными рубежами). В этой гонке мы проиграли. И по мере того как иссякали наши внутренние ресурсы в этой борьбе, менялось отношение к сопернику. Мне кажется, что динамика изменений очень хорошо видна на примере фильмов, показанных на симпозиуме.

Е. Стишова. Попробуем с этой точки зрения обсудить программу, составленную Александром Шпагиным. Нужно отдать ему должное — он собрал отличную коллекцию антиамериканских картин, наглядно демонстрирующих все этапы наших внутренних «разборок» с Америкой. И хотя фильмы в художественном отношении были в массе своей один хуже другого (я назвала наш фестиваль конкурсом на лучший плохой фильм), участников симпозиума это обстоятельство не смущало. Мы всякий раз вычитывали в картинах «послание», которое подвергалось очень внимательному, порой захватывающему обсуждению. Было высказано много любопытнейших гипотез, в том числе и эстетического свойства. Например, Александр Прохоров (Университет Уильяма и Мэри в Вильямсбурге) очень точно заметил, что александровский «Русский сувенир» — предтеча «комической» Л. Гайдая, что естественно, если вспомнить, что Гайдай был учеником Г. Александрова. Но тут мы забегаем вперед. Давай начнем сначала.

"Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков", режиссер Лев Кулешов

Н. Сиривля. Если брать фильмы, представленные в программе симпозиума, то хронологически сюжет наших отношений с Америкой начинается картиной Л. Кулешова «Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков» (1924). Здесь чувствуется, с одной стороны, здоровая и веселая зависть представителя молодой кинематографии к занимательной, живой и разнообразной мифологии Голливуда (сходные чувства испытывали в те времена и многие европейские кинематографисты), а с другой — не менее здоровое высокомерие человека, ощущающего себя частью передового, революционного социума, по отношению к наивным, оболваненным, ничего в нашей жизни не понимающим американцам. И психологически, и эстетически игра тут идет на равных; Кулешов, живущий в нищей России, едва оклемавшейся в 1924 году после грандиозного социального коллапса, с искренней снисходительностью относится к американскому сенатору, который прибыл к «белым медведям» и не догадывается о великом потенциале «страны чудес», в которой он очутился. В финале сенатор принимает правила игры, приходит в полный восторг и телеграфирует жене, чтобы она повесила в доме портрет Ленина.

Е. Стишова. Когда я в очередной раз смотрела «Мистера Веста» во время симпозиума, меня поразила дерзость, с которой Кулешов две трети фильма демонстрирует кошмары и ужасы послереволюционной действительности. Он слишком долго прячет в рукаве те козыри, которыми в итоге побивает страх и недоверие наивного американца к Советам и переводит его в стан наших союзников. Зритель, который не догадывается, куда клонит режиссер (а я в данном случае с этим зрителем совпадала), думает: ну, ничего себе антисоветчина! И такое было возможно! Молодая Республика Советов предстает в фильме как страна бандитской диктатуры (что было правдой, как оказалось впоследствии). Возможно, в откровенно негативном портретировании тогдашней России проецировались подсознательные ощущения самого Кулешова, чей революционный выбор, скорее всего, не был прост и однозначен. Но в любом случае, здесь на дух нет верноподданнического советского высокомерия — оно еще не сформировалось. Бессмертные строчки «у советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока» озарили поэта много позже. В фильме 1924 года, где доверчивому Весту морочит голову банда мошенников, как бы искаженная картина реальности, которую они преподносят герою, опасно, как две капли воды, напоминает саму реальность. А в «Русском сувенире», снятом в 1960 году, где реанимируется тот же сюжет «приключений» наивных, оболваненных американцев в «стране чудес», доверчивые советские люди открывают зомбированным пропагандой заокеанским путешественникам все двери и, конечно, всю душу. А на экране такая упоительная, такая циничная туфта!

Н. Сиривля. Нескрываемая привязанность к американскому кино при явно пародийной интонации, вольная игра с идеологией, которую принимаешь при этом всей душой, молодость, жажда творчества, свобода — все это родовые черты «Мистера Веста», которые потом в наших антиамериканских картинах напрочь были утрачены. Никогда больше мы не способны были отнестись к Америке так любовно, так свободно, так весело и играючи, как это сделал Кулешов в 1924 году. Потом все решительно изменилось. После «великого перелома», когда российский государственный молох начал вновь активно и целенаправленно пожирать своих подданных, реальная Америка, включая и американское кино, стала опасна. Ее, реальную, заслонил от нас «железный занавес», который был склепан столь крепко и столь надежно, что мы в какой-то момент вообще утратили представление, как эта самая Америка выглядит «в натуре». Если она и возникала на наших экранах, то как абсолютно вымышленная, выстроенная в павильоне картонная страна, где, как в фильме «Серебристая пыль» (1953) ученые-монстры — прямые наследники фашистов - ставили опыты над живыми людьми, невзирая на слабые протесты демократической общественности — честных пролетариев и негров в клетчатых рубашках. В общем, Америка была скорее пространством научной фантастики…

"Прощай Америка!", режиссер Александр Довженко

Е. Стишова. Почему «научной»? Это пространство идеологического фэнтези. К примеру, «Прощай, Америка!» А. Довженко. Как обозначить жанр этого опуса, загадочно несостоявшегося? Фильм, сохранившийся во фрагментах2, тянет на антиутопию. Это больная вещь, у нее больная аура. «Прощай, Америка!» поставлена по документальной повести американки, сотрудницы американского посольства в Москве, попросившей политического убежища в Советском Союзе. Но трудно вообразить что-нибудь более ходульное, картонное и лживое, чем этот фильм на документальном материале. «Прощай, Америка!» — крикливое, натужно пафосное и абсолютно мертвое зрелище. Однако именно мертвечина фильма, где известные театральные актеры разыгрывают очень плохой, прямо-таки самодеятельный театр, отражала реальность, в которой он снимался. Даже по моим детским впечатлениям то время (1948-1953) было едва ли не самой страшной пятилеткой за всю советскую историю. Начало «холодной войны», совпавшее — не случайно, разумеется, — с антисемитской кампанией (под кодовым названием «борьба с безродными космополитами»), расстрел еврейского антифашистского комитета, убийство Михоэлса. Страна, победившая фашизм, буквально через пару лет после великой победы изолировалась от мира за «железным занавесом». Снова пошли аресты, как в 37-м. Словом, такой густоты мрака и безнадежности в стране, уже в полной мере познавшей инквизицию и прочие ужасы средневековья, еще не было. Полублатная камарилья, представленная на экране как посольство США в Москве, похоже, списана с образцов, хорошо известных автору. Примерно так, доходя до карикатуры, советское кино определенного периода изображало фашистских гадов в их логове, но публике ничуть не мешало отсутствие психологизма в лентах, сделанных в жанре ритуального поругания врага. У Довженко явный перебор по части ненависти — все-таки немца как врага народ, как говорится, знал в лицо, американцы же, вчерашние союзники, оставались, да так и остались врагом виртуальным. И сама Америка парила долгие годы в виртуальной реальности, потом стала грезой, потом желанной и недосягаемой утопией, о чем в 80-е годы спел нам Вячеслав Бутусов в своем знаменитом шлягере: «Прощай, Америка, о, где я не буду никогда…» С него и началась вестернизация родного отечества.

Н. Сиривля. Вступить в диалог со страной, «где ты не был никогда», — дело нелегкое. Казус с «Русским сувениром», на мой взгляд, заключается в том, что Александров - сам или по указанию свыше (не подтвердившемуся впоследствии) — решил в конце 50-х, что настал момент подъема «железного занавеса» и налаживания «человеческих» контактов с заграницей. Но как это сделать? Пропаганда всегда работает от противного. Если все эти годы мы показывали советским зрителям вымышленную, картонную Америку, то что мы можем показать западным людям? Конечно, такую же вымышленную Россию. (Не реальную же, в самом деле, показывать! Она же, реальная, — военная тайна: «Болтун — находка для шпиона».) Я убеждена, что «Русский сувенир» — это именно и есть русский сувенир, этакая матрешка с балалайкой для заграничного потребителя.

Александров, который, в отличие от большинства советских режиссеров, в Америке бывал, тамошнее кино смотрел и газеты читал, собрал вечные расхожие штампы антисоветской пропаганды и торжественно их опроверг. Вот думают, что Россия - это Сибирь, бескрайние болота, медведи, тюрьмы, цыгане, бородатые мужики в телогрейках и никакой цивилизации. Пожалуйста, вам: в Сибири, прямо из болот, запускают ракеты (кадр, достойный Мельеса!), в тюрьмы водят на экскурсии иностранных туристов, телогрейки только что не от Кардена, а на стене у бородатого мужика — портрет сына-дипломата в смокинге и т.д. Если прибавить сюда демонстрацию грандиозной техники, подъем железного занавеса на строящейся плотине (главный символический гэг картины), города, выстроенные по линейке, панораму Москвы со сталинскими высотками, сильно напоминающими аналогичные сооружения в США, интуристовскую роскошь гостиниц, то Россия в фильме получается вылитая Америка, только лучше: там, где у них казино с девочками, у нас - пансионаты для трудящихся и всесоюзные здравницы. Апофеоз всей этой неправды - главная героиня, прекрасная женщина неопределенного статуса (в финале она загадочно сообщает, что «зажигает кремлевские звезды») в исполнении Любови Орловой. Не знаю, как эту агитку восприняли бы на Западе, если бы паче чаяния она попала в заграничный прокат, у нас же «Русский сувенир» явно пролетел мимо цели. Советский зритель, не имеющий представления не только о том, как живут заокеанские люди, но и что они о нас думают, смотрел на это кино с изумлением. Тем более что и время уже было для такого «картона» неподходящее. Наступила оттепель…

Е. Стишова. Александровский антиамериканизм, в отличие от злокачественного довженковского, я назвала бы бархатным. Фильм стремится доказать, что американцы — жертвы собственной пропаганды и их, заблудших, можно только пожалеть. Г. Александров был, конечно же, человеком лукавым и — в этой картине по крайней мере — абсолютно неискренним… Только вряд ли в нашем списке есть фильм, сделанный по «велению сердца». Разве что Довженко попытался, но его «искренность» пролежала на полке Госфильмофонда полвека.

Н. Сиривля. Интересно, что даже в оттепельном кино антиамериканская пропаганда влечет за собой некие рецидивы сталинской эстетики. Вот, скажем, «Игра без правил» (1965) Я. Лапшина по пьесе Л. Шейнина. Если бы не финал, по картинке можно было бы подумать, что фильм снят до 1956 года: павильон, театральные мизансцены, старомодная мебель, в главных ролях тяжеловесные народные артисты с мхатовскими интонациями… Да, речь о том, что были у нас отдельные карьеристы и проходимцы в органах, готовые засадить честного боевого офицера, но на крупицу правды - здесь два пуда лжи. Американцы жадно тянутся к нашим секретам (они, конечно, тянулись, но мы тянулись к их секретам не менее активно, к примеру, украли чертежи атомной бомбы), американцы не гнушаются сотрудничеством с фашистами и допрашивают наших доблестных комсомольцев совершенно гестаповскими методами, а главное, они насильно удерживают в своей оккупационной зоне советских людей, которые всеми силами рвутся на родину.

В финале, в результате хитроумной шахматной партии, выигранной НКВД, американцы наших людей отпускают, и те, обливаясь слезами радости, бегут по шоссе, сметая шлагбаум; камера поэтически кружится, взмывает, панорамирует сверху, и эта пафосная оттепельная лирика в сочетании с абсолютной идеологической ложью (в 1965 году только наивный ребенок не знал, что этих несчастных тут же грузили в вагоны и отправляли в советские лагеря) производит впечатление куда более отталкивающее, чем все предшествующие неподвижно театральные планы. Все-таки одно дело пропаганда, упакованная в картон, а другое — то же самое, но под лирическим соусом «надежд» и «прозрений». Необходимо было в обязательном порядке перекомпостировать мозги: был враг, понятный и четкий, — фашисты; теперь на место фашистов встали американцы. Без образа врага, более или менее жестко очерченного, тоталитарное государство существовать не может, даже в самые «вегетарианские», оттепельные времена.

"Нейтральные воды", режиссер Владимир Беренштейн

Е. Стишова. Не надо слишком долго копать, чтобы обнаружить за каждым из фильмов такого рода определенные политические реалии. Скажем, «Нейтральные воды» В. Беренштейна, которые вышли в том же 1969 году, что и фильм С. Ростоцкого «Доживем до понедельника», который считается классикой 60-х. Уже кончилась оттепель, уже оккупирована вольнодумная Чехословакия, мы ввергаемся в застой, и «Доживем до понедельника» смотрится чуть ли не диссидентским выпадом. «Нейтральные воды» микшируют незапланированно «левый» эффект картины Ростоцкого. И хотя фильм Беренштейна не самая густо-попсовая картина3 из тех, что мы смотрели, но она была явным указанием на то, что «холодная война» вновь набирает силу.

Антиамериканизм тут элегантно упакован. Моряка смывает за борт в тот момент, когда он идет к командиру с секретной папкой в руках. Наш человек, оказавшись в морской пучине с пакетом, принимает решение держаться на воде, пока его не заметят свои, или пойти ко дну вместе с папкой в том случае, если его обнаружат американцы. Американцы все-таки его засекают и, уже потерявшего сознание, берут на борт спасательной шлюпки.

Н. Сиривля. Но, уже спасенный, он все равно ныряет под воду… Герой готов умереть, но только ни в коем случае не даться в руки врагу. Е. Стишова. Эту коллизию надо интерпретировать как пример массового героизма в советском обществе. В ретроспекции — в эпизоде призывной комиссии парень просит отсрочку для учебы, он не хочет служить. Но когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой. Однако и американцы здесь тоже не зверье. Они же спасают советского моряка.

Н. Сиривля. Они враги, но пока находящиеся в состоянии нейтральности. Однако расслабляться нельзя, и попасть в руки врага с секретным документом — самое страшное. Тут на поверхности атмосфера вежливая и почти миролюбивая, а копнешь чуть глубже — все то же неизбывное самоощущение «осажденной крепости».

Е. Стишова. В антиамериканских фильмах проигрывался весь боекомплект советского патриотизма — любовь к советской родине, пропаганда советского образа жизни, «идеологическая выдержанность» (была такая формулировка в характеристиках для выезда за рубеж). В конце концов, они были адресованы отечественным зрителям. Как работали подобные фильмы, как они воздействовали на публику? Статистика тут мало что объясняет. «Нейтральные воды» зрители смотрели, но почему? Может, потому, что это фактурное кино про корабли и красивых мужиков (молодой К. Лавров, Г. Карнович-Валуа) в морской форме? Мне кажется, что подобные фильмы, будучи галочкой в темплане, бытовой антиамериканизм вряд ли возбуждали.

Н. Сиривля. Любопытно, что в 60-80-е годы антиамериканизм в нашем кино отчетливо приобретает некую военно-морскую окраску. «Нейтральные воды», «Случай в квадрате 36-80» М. Туманишвили и затем его же «Одиночное плавание»… Во-первых, это красиво: морские подвиги и приключения всегда пользуются успехом. А во-вторых, военное противостояние на море — едва ли не единственная сфера, где у нас с американцами существовал некоторый паритет, где мы выступали на равных. У них корабли — у нас корабли, у них радары — у нас радары, у них ракеты — у нас ракеты… Есть все основания, чтобы затеять на экране небольшую войнушку, где наши, понятное дело, победят. Тут тебе и развлечение, и патриотическое воспитание, и мобилизационный импульс: мол, вы спокойно живете, работаете, дышите воздухом, а мир между тем висит на волоске, враг безжалостен и коварен и только и мечтает, как бы затеять третью мировую войну…

Е. Стишова. Чем дальше, тем чаще и охотнее постановщики пропагандистских лент используют жанр. Уже всем понятно: необходимо использовать манки, чтобы подобного рода продукция была хоть как-то востребована. И чтобы режиссеры брались снимать идеологическую «заказуху». Это в 50-е можно было поплатиться свободой, а то и жизнью за отказ от постановки. А в 80-е находились художники, дорожащие своей репутацией. В этом моральном климате экранный антиамериканизм мутирует, и весьма странным образом.

"Молчание доктора Ивенса", режиссер Будимир Метальников

В 1974 году вышел фильм «Молчание доктора Ивенса» — драма с элементами фантастики. Режиссура известного кинодраматурга Будимира Метальникова, в главной роли — Сергей Бондарчук, международная звезда, оскаровский лауреат. От первого просмотра — тридцатилетней давности — остались впечатление претенциозной скуки и удивление: зачем Бондарчуку понадобилось сниматься в плохом фильме, почему «деревенщик» Метальников вдруг резко сменил тему? Что навеяло ему этот примитивный политический сюжет с фантастическими обертонами? Ведь уже был «Солярис», и его отголоски явно чувствуются в сценах с инопланетянами. Антиамериканизм не зацеплял абсолютно. Сейчас я поняла, почему. В ролях цэрэушников в штатском, преследующих профессора Ивенса, пронюхавших его контакты с гуманоидами, снимались литовские и латышские актеры — «знакомые все лица». Визуальная стратегия фильма будто нарочно опровергала даже общелитературные представления об Америке как о стране небоскребов и высоких технологий. Это даже не «одноэтажная Америка», а безликое захолустье, снятое, скорее всего, где-нибудь в Прибалтике или в ГДР. Но главное все же в другом. В том, что ситуацию с американским ученым, которого ведут спецслужбы, подозревая его в тайных связях с Советами, автор наверняка моделировал, опираясь на свои знания о деятельности родных «органов», под чьим неусыпным контролем жила вся советская наука. А Бондарчук с его благородными сединами вовсе не строил из себя американца. То есть вот она, технология переноса. Ну а снял этот фильм Метальников, я думаю, не от хорошей жизни — после цензурных мытарств с картиной «Дом и хозяин», которой грозила полка, ему пришлось пойти на переделки и даже на замену названия — в оригинале сценарий назывался «Дом без хозяина». Чтобы и дальше получать постановки, автору крамольного фильма нужно было доказать свою лояльность.

Н. Сиривля. «Молчание доктора Ивенса» — кино «интеллигентское» и по фактурам, кстати, вполне буржуазное. Вспомните хотя бы квартиру Ивенса с африканскими масками, баром и невероятным обилием комнат. Для массового зрителя предпочтительнее было снимать картины, где образ врага рисовался без лишних подробностей вражеского буржуазного быта. Ведь соревнование в области, так сказать, «легкой промышленности» мы к тому времени уже проиграли, и всякие западные шмотки, напитки, автомобили и прочее вызывали у населения нездоровый ажиотаж. С демонстрацией предметов заграничного потребления на экране нужно было быть крайне осторожным. И военно-морские коллизии в этом смысле изображать было как-то спокойнее…

Е. Стишова. Вернемся к моему любимому «Одиночному плаванию». Там есть одна «реалистическая» деталь, которую я отнесла бы к разряду пропагандистских шедевров. Главный герой, которого играл очень тогда популярный М. Ножкин, исполнитель патриотических песен собственного сочинения, в разговоре по душам с подчиненным жалуется, что устал от заграницы, ждет не дождется отпуска. Давно, мол, обещал отцу крышу перекрыть, да все никак не получается. И вообще тоска. В этой гребаной Америке, тяжко вздыхает герой, нет соловьев, не прижились. Помощник просто в отпаде: ну и ну, что за страна такая — соловьев нет. Такого рода невинные детали действуют наотмашь. Образ страны, где не гнездятся соловьи, где не пекутчерный хлеб, не ходят по грибы и не квасят на зиму капусту, формирует и поддерживает ксенофобские настроения много эффективнее, чем прямая пропаганда.

Реплику про отсутствие соловьев на американском континенте мы на симпозиуме оценили по достоинству. Зато у меня был настоящий культурный шок, когда мы приехали в Нью-Йорк и заселились в дешевый отель на 17-й стрит, где с порога пахло пороком, а вид из окна напоминал планы из фильма «Вестсайдская история». На рассвете меня разбудили соловьи. Ведь было начало мая, самое соловьиное время. Американцы, кстати, тоже полны патриотической спеси, здесь мы, похоже, квиты.

Но это еще не все. Вспомни финал «Одиночного плавания». Дружбаны погибшего героя, морские волки, молчаливые и скорбные, приезжают во владимирскую деревню, чтобы поправить крышу осиротевшему старику отцу. Деревня — косая-кривая, избы сеном крыты. Просто как у Блока: «Мне избы серые твои… как слезы первые любви». И соловьи, разумеется, поют. И нашему душевному миру открыто нечто возвышенное, что недоступно американцам и всяким прочим инородцам.

Н. Сиривля. И потом все это превращается в стишок Данилы Багрова: «Речка. Небо голубое. Это все мое, родное…»

Е. Стишова. «…это родина моя. Всех люблю на свете я!» Но если «Брат-2» вырос на реальной почве национального унижения и реваншизма, который уже назрел в обществе, то во времена «Одиночного плавания» еще нет особых резонов для массовой вспышки русского национализма. Он идет прямо из сердца героя, которому Америка поперек горла вовсе не из-за того, что наша идеология справедливей ихней. Просто мы — русские, по самому этому факту мы — лучше. Мне кажется, основная опасность и неукротимость любого национализма — в его иррационализме. Влиять на это практически невозможно. Кстати, никто из режиссеров, которые прежде делали заказные антиамериканские фильмы, не додумался сыграть на струне шовинизма.

Н. Сиривля. Ну, во-первых, сама по себе идея «русскости» в Советском Союзе особо не приветствовалась. И национальная идея вылезла на поверхность именно в середине 80-х годов, когда ослаб идеологический контроль: общество «Память» и т.д. А во-вторых, это, действительно, новая стадия конфликта. К 1985 году мы уже проиграли великую гонку, и, за неимением реальных исторических достижений (исключая разве что корабли, которые до сих пор худо-бедно плавают), нам пришлось выложить свой последний козырь — саму Идею, определяющую жизнь нации, то есть некий присущий только нам способ жить. Заметьте, что в фильме «Одиночное плавание» уже присутствуют все те антиамериканские клише, которыми наша пропаганда пользуется и сегодня. В начале картины компания миллионеров — воротил американского ВПК — собирается на кочковатом поле для гольфа, и происходит разговор о том, что если президент договорится с русскими о разрядке, военная промышленность США понесет непоправимые убытки. Речь идет о миллиардах и миллиардах долларов. Поэтому нужно срочно устроить провокацию — подбить пассажирский лайнер неподалеку от квадрата, где русские проводят учения, дабы, свалив все на них, сорвать процесс разоружения. В общем, ради своих миллиардов люди готовы затеять небольшую войну. То есть понятно, что третьей мировой они не хотели (ситуация в фильме немножко вышла из-под контроля), но рискнуть поставить на карту жизни тысяч — а может, и сотен тысяч — людей они готовы, не задумываясь. И только доблесть наших моряков… Что мы читали весной 2003 года во всех наших газетах? Войну в Ираке затеял американский ВПК. Ради своих доходов, ради новых заказов, ради демонстрации мощи они готовы превратить любую неправильно ведущую себя страну в полигон для испытаний. Американцы помешаны на деньгах, они все такие корыстные, а мы такие душевные, что, наплевав на собственные политические интересы, грудью защитим Саддама Хусейна! Как мы видим, та же самая схема до сих пор работает, и очень активно. Иногда слишком активно, как в истории с Ираком, когда средства массовой информации чуть ли не трубили: «Руки прочь от Саддама Хусейна!» — так, будто бы он наш лучший друг и товарищ. Видимо, подсознание сработало, подкожное ощущение, что Саддам, что называется, — «социально близкий». До абсурда дошло: наши устроили демонстрацию протеста перед посольством США в тот момент, когда люди в Багдаде с цветами встречали американские танки. Тут уж пришлось отмашку давать на самом верху. Ирак — полутоталитарное государство с нефтяными приисками, культом вождя и имперскими замашками — две недели пытался противостоять американской агрессии. Мы болели за него всей страной. И дело не только в том, что советская сверхдержава, на алтарь которой были принесены миллионы жизней и неисчислимые страдания ее же собственных граждан, лопнула, как мыльный пузырь, так что, глядя на Америку, продолжающую диктовать свою волю миру, мы испытываем чувство глубокой имперской фрустрации. Дело в том, что сегодня, дабы сохранить свое собственное государство и вылезти из внутренних проблем, мы должны измениться, то есть пересмотреть ту архетипическую идею, которая лежала и лежит в основе нашей истории. А это ох как непросто! Нам кажется, что Америка угрожает сегодня не только нашим национальным интересам, она угрожает нашему национальному «я» (то же самое, кстати, ощущают миллионы людей во всем — не только в третьем - мире). И мы защищаемся из последних сил, не отдавая себе отчета, что этот не внешний, а внутренний конфликт (конфликт двух векторов развития, один из которых традиционный, ригидный, а другой — требующий гибкости) диктуется логикой общепланетарного развития.

Е. Стишова. Твоя отповедь нашим СМИ звучит так, будто ты обижена за США, чьи благородные намерения грубо искажены. Лично меня Америка в качестве рулевого глобального масштаба не устраивает точно так же, как Советский Союз, раздавивший танками режим Дубчека. Вторжение США в Ирак, на мой взгляд, будет иметь ужасные последствия прежде всего для американского общества. И я категорически не согласна на поглощение своего культурного «я», в котором велика доля национального, даже «во имя логики общепланетарного развития».

Н. Сиривля. Я говорю не о поглощении, а о необходимости изменений. Это безумно сложный, творческий, я бы сказала — религиозный процесс. В России, начиная с XV века, почти все духовные силы нации уходили на строительство государства. Политика, идеология несколько раз болезненно и радикально менялись, но глубинный принцип оставался прежним: человек ничто, а государство, империя — всё. Сегодня утрата (или ослабление) имперского статуса дает нам шанс развить то, что всегда было в загоне: представление об абсолютной ценности и уникальном достоинстве каждого человеческого «я». Кстати, отцом христианского персонализма был русский философ Н. Бердяев, так что идея эта сама по себе никак не может оскорблять наши национальные чувства. Но она должна каким-то образом войти в плоть нашей цивилизации, оплодотворить ее, дать ей новый импульс развития. В противном случае все вновь вернется на доперестроечные круги своя — что мы отчасти и наблюдаем сегодня в российской экономике и политике.

"Брат-2", режиссер Алексей Балабанов

Выскажу еще одну крамольную мысль. Так уж получилось, что мы очень плохо знаем действительную Америку, и весь наш пресловутый антиамериканизм напоминает в результате войну человека с собственной тенью. Когда мы обвиняли США в том, что они пренебрегают жизнями собственных граждан, в стремлении украсть наши секреты, в организации правительственных переворотов на каких-нибудь «Гранатовых островах», в претензиях на мировое господство и т.д., мы чаще всего вешали на них наши собственные грехи и проблемы. Даже сегодня самый яркий антиамериканский фильм «Брат-2» строится по этому принципу. Америка в нем показана как калька России. Там те же проблемы, которые есть у нас: нищета, проституция, бандиты, связанные с бандитами бизнесмены, которых можно призвать к порядку, только наставив ствол… Какая легальность, какая полиция, какой закон, какое комьюнити?! Абсолютно город Тамбов образца 1997 года, в лучшем случае - Бирюлево-товарное… Удивительно, что о своей нелюбви к Америке мы можем рассказать, лишь превратив Штаты в некое подобие России. И наш антиамериканизм - результат внутреннего конфликта, обострившегося сегодня до предела: конфликта между нашей «византийской» самостью и необходимостью вписаться в логику мировых процессов.

Е. Стишова. По мне, глобалистские и традиционалистские векторы должны сосуществовать, а не бороться, кто кого. Ненасильственное развитие этих двух тенденций в конце концов естественно найдет свое оптимальное русло. Силовые же приемы чреваты эскалацией шовинизма и национализма. Самое время вернуться к балабановскому сиквелу «Брат-2» — то есть к кульминации американского симпозиума.

Мы еще ни слова не сказали о нашем бурном романе с Америкой во второй половине 90-х. Вестернизация, тренд в сторону Запада и особенно Америки — спутники нашей молодой свободы. Сближению с Западом весьма способствовала горбачевская внешняя политика. Массовая культура тут же реагирует на массовые настроения. Появляются шлягеры типа «Америкен бой, возьми меня с собой». Выходит несколько фильмов - «За день до», «Встретимся на Гаити»,- где мотив тоски по свободе воплощен в драматическом сюжете бегства за бугор. Запад является героям в образах рая на земле — они видят себя вдали от родины-мачехи красивыми и счастливыми. Этот мотив есть и в финале фильма А. Хвана «Дюба-дюба». Поэтика подобных финалов дешифруется, на мой взгляд, как последний всхлип утопического сознания, свято верящего, что там хорошо, где нас нет. Запад и конкретно Америка становятся той самой страной обетованной, «городом золотым», где мы наконец-то обретем покой и счастье.

Перестроечная эйфория кончается фрустрацией. Параллельно с гиперинфляцией возникает ощущение жуткого вакуума и одиночества. Кто мы, откуда мы, куда идем? Мы уже не совки, не историческая общность, мы вроде бы русские, только давным-давно потеряли свою национальную идентичность. Такая прельстительная музыка начинает звучать в постперестроечном пространстве. Ее исполняют националисты, шовинисты, «памятники», скинхеды, фашисты… Пестрота политического спектра, как никогда в России. И вся эта стихия совершенно неуправляема. И вот тут, на гребне безвременья, приходит Алексей Балабанов, который снимает идеологический триллер «Брат», где есть предупреждение про «кирдык» Америке, потом «Брат-2», где обещанный «кирдык» мы наблюдаем в действии. Не стану в который раз пересказывать негативную по преимуществу позицию нашей критики по поводу «Братьев» — и так в зубах навязло. Сошлюсь на американского коллегу Джерри Маккаусленда, который на симпозиуме доказательно интерпретировал позицию Балабанова как вовсе не однозначную. Плохих русских в «Брате-2» не меньше, чем плохих американцев, и эта симметрия, по мнению Джерри Маккаусленда, концептуальна. Он публично обругал пресловутое американское privаcy, которое оправдывает черствость и равнодушие к бездомному и сирому. Самокритика американского коллеги до того меня умилила, что в ответ захотелось открыть ему глаза на сакраментальную русскую душевность и распахнутость. Вовремя опомнилась. Мифологию разрушать опасно. Усилил ли «Брат-2» ксенофобские настроения в российском обществе? Этот вопрос остается без ответа. Зато он прояснил те идеологические позиции, явные и неявные, которые на тот момент уже сложились. В политике брали верх правые. Преобладание американских боевиков в кинорепертуаре трактовалось как «вопрос национальной безопасности» (Н.Михалков).

Данила Багров — герой-медиатор, он выполняет работу социального мстителя, он несет идею реванша. Мы знаем из истории, как это опасно. Но ситуация национального унижения достигла роковой черты, и Балабанов решился напомнить согражданам про то, что и у них есть свои сверхценности — любовь к родине, братство, открытость всему миру («всех люблю на свете я»). Так родился новый антиамериканизм — из глубины внутреннего мира художника. Н. Сиривля. Мне уже приходилось писать о том, что, с энтузиазмом восприняв «вершки», то есть материальные плоды западной цивилизации, мы болезненно споткнулись об ее «корешки» 4. Все основные принципы либеральной демократии нароссийской почве оказались искажены. Индивидуальная свобода вылилась в уголовный беспредел, представительская демократия — в пародию на самое себя, капитализм обрел совершенно дикие, феодальные формы… Одни трактуют это как болезнь роста, другие — как национальную катастрофу. Но в любом случае это наша внутренняя проблема.

"Олигарх", режиссер Павел Лунгин

В этой связи не кажется странным то, что в программу симпозиума попал «Олигарх» П. Лунгина, где про Америку не говорится ни слова, а если и есть на экране какая заграница, то Франция. И все-таки фильм важен в разговоре о российском антиамериканизме, поскольку это единственная картина, где конфликт двух моделей социального поведения и развития — российской и американской, точнее, российской и западной — последовательно и сознательно переносится внутрь страны, на родную почву. С одной стороны — Маковский, бандит, конечно, но бандит, действующий на основе либеральных ценностей: есть бизнес, есть его интересы, человек за них борется, и оно на благо всем. Это очень распространенный миф, лежащий в основе идеологии американского либерализма. С другой стороны — антагонист Корецкий, который, как пес, служит государству: мол, не позволю разворовать страну чертовым полукровкам. При всех очевидных упрощениях и даже фальши этого фильма (реальность, как всегда, намного сложнее), здесь впервые психологический конфликт между Россией и Западом сформулирован как конфликт внутрисоциальный и внутриполитический. Два мифа, две идеи, два способа существования сталкиваются сегодня на наших просторах, и оттого, как разрешится этот конфликт, зависит будущее России.

1 Цитируется по интервью Годфри Реджио, опубликованному в журнале «Кинофорум», 2003, № 4.

2 Фильм «Прощай, Америка!» был прекращен производством без всяких объяснений, устным приказом самого Сталина. Несколько лет назад материал фильма, хранящийся в Госфильмофонде, был смонтирован, прокомментирован киноведом Р. Юреневым и представлен международной кинообщественности на МКФ в Берлине. Подробно см. в «Искусстве кино», 1996, № 9.

3 Постановщик фильма В. Беренштейн в начале перестройки обращался в Конфликтную комиссию СК СССР с жалобой на дискриминацию «Нейтральных вод» в прокате.

4 См.: С и р и в л я Н. Гламур крепчал. — «Искусство кино», 2001, № 8.

Владимир Падунов. Изображение чужого другого — это фактически взгляд в зеркало. Мы посмотрели картины, сделанные почти за полвека, где в визуальном ряде представлен этот другой, и стало очевидно, что это, как ни странно, очень стабильный образ. Есть небольшие изменения в том, как изображается «хороший» американец, но чаще всего так же, как это было во времена сталинизма: наивный человек, который живет своим житейским знанием, а не книжным, навязанным пропагандой. Разрыв между рядовым американцем и государственной идеологией — это стандарт изображения американца. Он не меняется. А что меняется со сталинского периода до «Олигарха», и очень резко? Свое собственное отражение в зеркале. Мерка, по которой судят другого чужого.

Олег Сулькин. Мысль В. Падунова о том, что антиамериканизм зеркально отражает наши внутренние проблемы, верна и для постсоветского периода. «Брат-2» — это классический теперь пример поиска утраченной национальной идеи. Балабанов реструктурирует американскую жизнь, интерпретирует ее применительно к этой своей задаче. Для России обретение национальной идеи сегодня заключается в реанимации идей почвенничества, идей Федорова, Бердяева. То есть в попытке воскресить то, что как бы уже было сдано в архив. С другой стороны, это поиск третьего пути: коммунизм уже прочно отошел в прошлое, западный образ жизни — тоже не наш путь. Балабанов в «Брате-2» показывает ущербность второго пути. То есть того пути, к которому в России призывают либералы. Это единственный фильм в нашей программе, где есть попытка заглянуть в американский социум. И судить американский образ жизни с точки зрения нового русского шовинизма, который ищет самооправдание в том, чтобы унизить, дискредитировать то, что наработано по другую сторону. «Брат-2» — своего рода манифест. Манифест новой национальной идеи.

Александр Шпагин. «Брат-2» появился не на выжженном поле кризиса национальной идеи, напротив, он ознаменовал выход из этого кризиса. Возвращение в лоно национальной идеи и обретение национального самосознания началось с фильма «Особенности национальной охоты» А. Рогожкина. Но первый фильм, который вызвал подъем национального духа, — это «Окно в Париж» Ю. Мамина. Мамин издевался над русским человеком на рандеву с Западом, равно как и над западными людьми на рандеву с совком.

В чем духоподъемность «Особенностей национальной охоты»? Точно так же, как «Окно в Париж», эта картина воспринималась как веселое издевательство над самими собой. При этом зрители испытывали невероятную гордость при самоуничижении. Иными словами, мы обретали свою идентификацию в парадоксе — сквозь самоиронию и самоосмеяние. Поэтому так важна в «Брате-2» фигура отморозка в исполнении Виктора Сухорукова. В реакции зрителя на него снова возникает тот же эффект парадоксальной самоидентификации и самоосмеяния.

Дэниел Вайлд. Почему мы застряли на «Брате-2», а не на любом из увиденных нами фильмов? Я пытался понять, что так симптоматично в «Брате-2». После просмотра большей части картин о них не хочется говорить, такое ощущение усталости они вызывают. Что можно сказать, посмотрев, например, фильм «Человек, который брал интервью»? Эта картина утомляет, и только. Почему возникает ощущение усталости? Возможно, одна из причин в том, что в этих картинах нет триумфализма, нет катарсиса. То есть во многих фильмах программы нет финала в голливудском понимании этого слова.

В «Брате-2» триумфализм ярко выражен. «Брат-2» — это кульминация атаки на другого. Особенно потому, что другой не замечает эту атаку. Вы стучитесь в его дверь, а он даже не отдает себе отчета в том, что вы против него. Другая причина, по которой мы возвращаемся к «Брату-2», в том, что в просмотренных нами фильмах нет ощущения внутреннего мира героев. Если же оно присутствует, то это опять-таки удел другого. Кошмары бывают у американцев. Фашисты испытывают чувство вины.

У них есть чувства! У русских героев — нет. Они заявлены как личности, и поэтому у них, возможно, есть внутренний мир, но кошмары позволительно видеть лишь людям с Запада. Кошмарные видения есть только в «Нейтральных водах» — это видения тонущего героя. Именно в этих кадрах и проявляется его внутренний мир. Момент, когда дельфин будит теряющего сознание Женю, — это момент счастья. Его целует медсестра, а потом она превращается в дельфина. Мне кажется, что «Брат-2» так симптоматичен, потому что, в отличие от других фильмов, он единственный воспринимается как эманация русской души, или «русскости». Поэтому мы и застряли на «Брате-2».

Сет Грэхэм. Дэниел Вайлд указал на отсутствие катарсиса в российских антиамериканских фильмах. Может быть, тут дело в том, что стремление к триумфу - слишком американская черта? Или же столь значимое отсутствие отражает царившую в эпоху застоя в СССР атмосферу цинизма? Возможно, кинематографисты даже и не пытались создать потенциал для катарсиса в этих картинах? Ведь в американских антисоветских лентах катарсис очень важен. Например, в «Рэмбо» и подобных картинах. В последние годы «холодной войны» в коллективном бессознательном было такое напряжение: ведь война без боевых действий шла уже сорок лет! Два слова о «Брате-2». Не зря в фильме есть отсылка к «Чапаеву». Может быть, это возвращение к такому культурному герою, как Чапаев, который не подчинен ни штабу, ни государству? Данила Багров — это спонтанная сила, спонтанный защитник.

Александр Прохоров. Антиамериканское кино всегда касается российских проблем, это зеркальное отражение нашего мира. Оно затрагивает те проблемы, которые в конкретный момент истории актуальны для российской (или советской) культурной политики. Противопоставление, о котором говорил профессор Падунов, между житейским опытом простых людей и государственной идеологией, книжным знанием характерно также и для взаимоотношений российской западнической интеллигенции и простого народа. Существует пропасть, которую российская интеллигенция пытается преодолеть. В «Брате-2» изображение простых американцев, например Бена, с которым любой русский может быстро установить контакт, сердечные отношения, противопоставлено миллионеру Мэнису, с которым очень сложно установить контакт, так как деньги, как утверждает фильм, — это идеология. Наша конференция посвящена шестнадцати картинам, но мы все время возвращаемся к одному и тому же фильму — к «Брату-2». Эта картина, которую некоторые критики считают расистской, стремящейся угодить низким вкусам публики, на мой взгляд, строится на технике инверсии. Вспомним «Мистера Веста» или другие фильмы программы: там в основном американцы едут в Россию. В «Брате-2» русский едет в Америку. Налицо инверсия — творческий подход к географии.

Мы говорили о «черном» мире другого: ночь в Америке — яркий солнечный день в России. В мире черноты, в советском образе Америки чернота парадоксально становится положительным качеством. Таким образом, любой черный — это положительный герой по определению. Поэтому советские люди так дорожили пластинками Пола Робсона, обожали Анджелу Дэвис…

А Балабанов, как сказал бы мой университетский преподаватель, — это настоящий «coldfucker». Он выворачивает концепцию черноты наизнанку. Важно понять, что фильм — не расистский. Он иронизирует над основным тропом советского изображения Америки, когда каждый черный считался другом советских людей. Такая же инверсия в «Брате-2» имеет место и в выборе музыки к фильму. Заметьте, что в большей части антиамериканских фильмов саундтрек принадлежит другому: это западная музыка. А в картине Балабанова саундтрек наш: только российский и украинский рок.

Америка — это переходное пространство, так же как и Петербург, особенно в контексте русской культуры XIX века. Не случайно, что действие первой части «Брата» происходит в Петербурге — западном форпосте России. Здесь западное и русское сознание борются друг с другом. И именно поэтому один из главных злодеев в «Брате-2» — российский хоккеист, предавший свою «русскость» ради хороших бабок на Западе (упрощенная версия Лебезятникова).

Елена Прохорова. В России сейчас идеальная ситуация для формирования мифической национальной идеи. У нас есть свой Запад (это, безусловно, Америка) и свой Восток (безусловно, Чечня). Между этими полюсами — пространство, которое и есть Россия. Балабанов показал «наш» Запад и «наш» Восток в своих фильмах, и они стали абсолютными блокбастерами.

Балабанов занимается данным промежуточным пространством, которое он определяет исключительно посредством двух этих полюсов. Мы анализируем параллелизм России и Америки в «Брате-2». В Америке растут офисы как знак процветания бизнеса, а в России растут жилые дома. Но интересно, что, несмотря на параллелизм образов Белкина и Мэниса, офисы-то у них разные. Мы не знаем, где живет Мэнис, но мы видим его в пентхаусе, то есть он витает едва ли не в облаках. А Белкина мы видим в роскошном старинном особняке. Еще четче этот дискурс обозначен в «Бакенбардах» Ю. Мамина, где мэрия размещается в здании старого городского собрания, в котором все сделано из золота. Так же, как в особняке Белкина. То есть Америка как была, так и есть без корней, а у России - глубокие корни. Белкина нельзя убивать — как и Данилу, он представляет новую Россию. Данила его пожалел, яйца, как пригрозил, не отстрелил. Белкин будет производить потомство, и потомство будет учиться в Николаевской гимназии. Разумеется, это реанимация русской имперской идеи.

Олег Сулькин. По поводу отсутствия катарсиса или, другими словами, триумфализма. Его не могло быть, потому что у создателей многих представленных в программе фильмов не было внутренней убежденности в собственной правоте. Они выполняли заказ и чаще всего не верили в то, что делали. Они искали примеры, которые должны были доказывать их лояльность, не гнушаясь самыми невероятными мистификациями. Например, в «Одиночном плавании» есть смехотворная реплика, в которой Америку обвиняют в отсутствии соловьев. Мы выяснили вчера, что в Америке соловьи все-таки есть. Такого рода претензии к Америке весьма распространены. В документальном фильме Александра Сокурова, где он берет трехчасовое интервью у Солженицына, великий Писатель произносит нечто похожее. Он гуляет с Сокуровым по парку среди великолепных корабельных сосен и так задумчиво говорит: «А вот в Вермонте, где я жил, таких сосен нет. Все они какие-то кривые и высоко не растут»…

Антиамериканизм — одна из самых острых интеллектуальных проблем в современном мире. Окончание «холодной войны», претензии США на роль единственной супердержавы, диктующей свою волю миру, теракты 11 сентября и последовавшие вслед за тем военные акции в Афганистане и в Ираке вызвали не только резкие изменения векторов мировой геополитики, но и вспышки антиамериканских настроений в разных регионах планеты. Это происходит и в арабских странах, и в Европе, и, конечно, в России, где, несмотря на взвешенную и прагматичную официальную политику в отношении США, всплески стихийного массового антиамериканизма повторяются с периодичностью приступов тропической лихорадки.

Проблемам нашей застарелой, имеющей долгую историю дружбы-вражды с Америкой был посвящен симпозиум «Высокомерие и зависть» («Arrogance & envy»), проходивший в мае этого года в Питсбурге под руководством профессоров Pittsburg University Владимира Падунова и Нэнси Конди. Темой симпозиума был объявлен антиамериканизм в советском и российском кино. В его названии, более близком психоанализу, чем классическим киноштудиям, была заложена интрига дискуссии, сработавшая, прежде всего, как нехрестоматийная методология подхода к фильмам.

В работе приняли участие слависты из нескольких американских университетов Дэниел Вайлд, Сет Грэхэм, Александр Прохоров, Елена Прохорова, журналист Олег Сулькин, а также российские критики Елена Стишова, Александр Шпагин и Наталья Сиривля. Фрагменты выступлений на заключительной дискуссии в публикуемом тексте выделены курсивом.