Информация к развлечению. XXI век: новый информационный порядок. Круглый стол

Кино, как и любая сфера культуры, напрямую зависит от ощущения времени, чувства реальности — того, что происходит там, здесь и сейчас, что считается в обществе важным или случайным, что элита отказывается обсуждать или пытается переосмыслить. Определяющую роль в становлении этих представлений сегодня играет телевидение, и в первую очередь его новостные программы. Именно они задают «повестку дня», а значит, смыслы, контексты, способы восприятия и оценки текущих событий. Новости — не только основа всех медиа, но и фундаментальный механизм формирования общественных настроений.

В преддверии парламентских выборов «Искусство кино» предлагает зафиксировать те концептуальные изменения, которые в самое последнее время произошли в теории и практике информационного вещания. Размышления над природой этих изменений неотделимы от вопросов, с которыми сталкивается и современный кинематограф.

Мы публикуем материалы «круглого стола» «XXI век: новый информационный порядок», в котором приняли участие ведущие специалисты в области телевизионных новостей. «Круглый стол» был организован и проведен АНО «Интерньюс».

Владимир Познер (Российская академия телевидения). В 1861 году газета «Чикаго Таймс» писала: «Долг газеты — печатать новости и поднимать бучу». Слово «газета» можно легко поменять на слово «радио» или «телевидение». Анонимный чикагский автор исходил из простого постулата — долг. Я подчеркиваю это слово, поскольку оно в этом применении похоронено в средствах массовой информации, и не только в России. Долг СМИ — сообщать новости и поднимать шум, обращать внимание общественности на важные события. А это означает очевидную вещь, что больше никто этого не сделает и демократическое общество не будет таковым, если члены его не информированы. Оно просто не сможет функционировать. Безвестный чикагский журналист, работавший в XIX веке, не сомневался в том, что средства массовой информации рассматривают новости, прежде всего, как служение обществу и лишь потом как товар. Кроме того, он исходил из того, что для власти новость нечто иное — инструмент влияния, а значит, новость может иметь разные характеристики, ну, например, быть вредной или полезной, своевременной или несвоевременной, уместной или неподходящей. Ему было абсолютно понятно, что между СМИ и властью существует неодолимое противоречие именно в толковании функций друг друга.

Владимир Познер (Первый канал)

Сегодня мы являемся свидетелями и участниками определенного процесса, суть которого, по-моему, сводится к следующему. Во-первых, происходит концентрация средств массовой информации в одних руках, образуются так называемые холдинги. (Я говорю не только о России. В эти холдинги входят самые разные СМИ. Один человек или одна компания может владеть и газетами, и радио, и телевидением и, таким образом, контролировать информацию в одном городе или в огромном регионе. Во-вторых, происходит все более тесное слияние владельцев средств массовой информации — крупного капитала, по Марксу, — с властью, которая, по сути дела, им, этим капиталом, и формируется. СМИ как раз и отражают эти интересы, а не интересы общества и отдельно взятых людей. И третье: новости в значительной степени контролируются властью напрямую, как например в Италии, где три основных канала принадлежат предпринимателю Берлускони, а три государственных зависят от премьер-министра Берлускони. В России тоже все телеканалы сегодня находятся более или менее под надзором государства, я, разумеется, говорю о тех, где есть новости, не о развлекательных. И наконец, достаточно посмотреть, что было в США во время войны в Ираке, чтобы увидеть: информация всюду превратилась в инструмент влияния и в товар, ее задача не информировать, а развлекать, главное — не что, а как, не содержание, а форма подачи. Как сделать так, чтобы тебя смотрели?

Итак, первый вопрос нашей дискуссии: глобальный мир — глобальные новости. Совместимы ли нигилизм информационной эпохи и общественное благо? Второй: кому служат новости — правительствам, владельцам, обществу? Третий: новости — это товар или «страж общественных интересов»? Четвертый: геополитика в прямом эфире — новое качество глобальных новостей или просто новый жанр реалити-шоу? Каковы связи между сенсацией, рейтингом и качеством информации? Можно ли считать новости развлечением? Ну, и наконец, что такое новая эстетика новостей (если таковая имеется)?

Анатолий Прохоров (Академия российского Интернета). У меня есть ощущение, что у нас на телевидении возникает — вместе с глобализмом — такой новостной тоталитаризм: в самое удобное для зрителя время, каждые два часа — новости, новости, новости… Совсем другая ситуация в Интернете: если я хочу получить определенную информацию, я смотрю, что мне надо. У нас телевидение сперва формирует какую-то новостную потребность, которая, как известно, одна из наивысших интеллектуальных функций в нервной системе, а потом уже желание утолить такого рода голод начинает развивать в нас соответствующий аппетит. Словно садимся на иглу. Не переедаем ли мы новостей? Привыкли смотреть, смотреть… Что смотрим? Все, что лежит вне практической потребности человека, является эстетическим феноменом. У нас, действительно, замечательные новостные шоу по информационным поводам. Требовать правды от новостей — такая же наивность, как требовать правды или сбалансированных сведений от неигрового кино. Все знают, что это вид искусства, построенный на документальной основе. Новости сегодня — это так называемый «инфотейнмент» в глубоком теоретическом смысле, хотя там присутствуют поэтика и риторика новостного текста.

В. Познер. Я хотел бы напомнить или, может быть, сообщить тем, кто не знает, что в США, во Франции, в Германии общенациональные каналы выходят с новостями один раз в день: во Франции — в 20 часов, в Америке — в 18.30. И всё. Местные новости — совсем другое дело, они могут появляться несколько раз в день.

Леонид Парфенов (НТВ). Фото Михаила Зильбера

Юлия Мучник (ТВ2, Томск). Меня как представителя региональной телекомпании очень заинтересовали кем-то, казалось бы, ненароком, произнесенные слова: «Рядом со мной ничего не случилось». Это как раз то, что часто может вынести из новостей провинциальный зритель, когда он смотрит выпуски больших каналов. Рядом со мной, слава Богу, ничего не произошло. У древних китайцев на каждый случай есть подходящая фраза: «Не выходя со своего двора, можно познать Поднебесную». В этом есть невероятный кайф. Снимая на наших местных телеканалах наши маленькие истории, небольшие сюжеты, любимых людей, мы пытаемся найти отражение большой Истории и уловить какие-то закономерности между ней и нашим миром. И это, по-моему, позволяет нам связывать разорванное пространство. Ведь именно провинциальные комплексы в плохом смысле слова, какая-то обида на большой мир, разочарования, ощущение своей оторванности становятся основой антиглобализма, который вовсе не сводится к выходкам маргиналов на европейских улицах. В Москве, Нью-Йорке, Лондоне на самом деле те же самые проблемы, что и у нас. Там живут такие же люди, не хуже и не лучше, чем мы. Преодолевать собственные комплексы и, повторяю, связывать пространство воедино — в этом и состоит, как мне кажется, задача регионального телевидения в новой ситуации глобального порядка.

Игорь Мишин («4 канал», Екатеринбург). Эфир является не частной собственностью и не собственностью государства — это то общественное благо, которое принадлежит всем. Народ через определенные экономические инструменты, законодательные институты и исторический опыт передал той или иной организации право пользоваться эфиром для общения со зрителем. Любой сюжет мы оцениваем с точки зрения грамотности русского языка, профессиональности — как он сверстан, как написаны тексты, подводки, синхроны, есть ли там фактическая информация — детали, цифры, называются ли вещи своими именами. Я всегда говорю своим сотрудникам: «А теперь посмотрите материал со стороны и оцените впечатление, которое он оставит у зрителя». Спустя несколько дней люди могут не помнить фамилии, цифры, название населенного пункта, из которого был репортаж. Но они будут помнить впечатление, которое мы оставляем. Этим и меряется наша социальная ответственность. Новости не должны усиливать напряженность в обществе. Соблюдать это правило тяжело, потому что мы переживаем массу разных драматических событий. Телевидение сегодня не информирует, не развлекает и не просвещает — оно пиарит. И новости становятся, прежде всего, инструментом влияния. Есть реальное развитие событий, а есть развитие представлений о развитии событий. Новости влияют на формирование этих представлений не случайно, не хаотично, а целенаправленно и последовательно, четко отрабатывая поставленные перед телеканалом задачи. В одной программе видно, что часть материалов обслуживает интересы владельцев, в другой — зрителей, в третьей — власти. Редко попадают на экран сюжеты о добром и вечном. Недавно на НТВ был один такой — замечательный. В питерском подвале вода — прорвало канализацию. Образовалось так много воды, что там стали жить аквариумные рыбки, которых, видимо, случайно кто-то запустил в канализационные стоки.

В. Познер. То есть можно и в «этом» жить?

И. Мишин. Да, такой вот жизнеутверждающий сюжет. Сегодня профессионализм руководителя и редактора новостей заключается в том, чтобы как-то балансировать на стыке самых разных интересов. Мы в Екатеринбурге время от времени получаем претензии от зрителей, что наши новостные программы бывают сухими, беспроблемными, неэмоциональными. Я вижу, что в этих случаях речь всегда идет о выпусках, где практически не было материалов, которые бы обслужили чьи-либо интересы. Любые, не важно чьи. Получается, что объективный выпуск новостей порождает скептическое отношение: ну что это за новости, нет эмоций, нет драйва, никого «не замочили», не просматривается никаких подводных интересов, столкновений, экономических или политических раскладов. Зритель такой ровный взгляд сегодня уже не воспринимает. Новости и развлечения начинают очень сильно соприкасаться. Мы, конечно же, не можем работать без учета зрительской конъюнктуры, а зрителю интересней смотреть новости, где так или иначе заявлены чьи-либо интересы. И такие ангажированные выпуски новостей сегодня имеют более высокие рейтинги. Телекомпании в России не являются неким островком. СМИ, так или иначе, стали самыми активными участниками абсолютно всех экономических и политических процессов. И испытывают на себе все то, что испытывают общество в целом, власть, бизнес, зрители.

В. Познер. Соображение первое: если ставится задача не вызывать усиления общественной напряженности, то, наверное, правы были руководители Политбюро ЦК КПСС, когда решили не сообщать о том, что взорвался блок на Чернобольской АЭС. Потому что это спровоцировало бы несомненную напряженность. Правда, люди в Киеве гуляли под радиоактивным дождем, но это тоже не вызывало напряженности: они ведь не знали, что дождь радиоактивный. Соображение второе, насчет профессионализма. Интересно, что это слово употребляется применительно к многим вещам: картинка, монтаж, звук, энергетика. Один из моих любимых писателей, который себя всегда называет журналистом, Габриэль Гарсиа Маркес, отвечая на вопрос о соотношении в журналистике этики и профессионализма, сказал, что попытка отделить этику от профессионализма подобна желанию отделить жужжание от мухи. Не жужжит — значит, не муха. Не этично — значит, не профессионально. Третье соображение: а что такое — служить интересам общества? По-моему, это очень простая вещь: сделать так, чтобы люди были информированы и знали, что происходит на самом деле. Если кто-то украл, зрители должны знать, что он украл, тем более если он — их депутат, или министр, или крупный деятель, бизнесмен. Это вовсе не обязательно должно быть скучно. Из ваших, коллеги, выступлений следует, что в подаче новостей непременно заложен конфликт: если объективно — значит, неинтересно. Но помилуйте, это странное утверждение. И самое последнее. Понятие «инфотейнмент» — infotainment — родилось в Америке. Оно обозначает, если угодно, брак между развлечением и информацией, совместное их существование. Когда нет ярких новостей, становится скучно. Был такой случай на известном немецком канале ZDF, втором после ARD в Германии, где придумали следующую новость: на севере страны в болотистой местности жители идут охотиться на жаб, потому что эти жабы при полнолунии потеют. И если слизать их пот, то, во-первых, невероятно омолодишься и, во-вторых, существенно повысишь — речь о мужчинах — свою половую потенцию. Журналисты исполнили все очень грамотно: нашли жабу, профессионально сняли. Картинка, звук — все получилось замечательно. Эта новость обсуждалась в течение недели, половина Германии ждала полнолуния, чтобы поехать лизать жабу. Я понимаю, это предельный случай, но тем не менее вполне реальный. И красноречивый.

Екатерина Андреева (Первый канал)

Леонид Парфенов (НТВ). Как-то мне уже доводилось говорить Владимиру Владимировичу про ситуацию, когда его на телемостах с Америкой сменил другой человек. «Что» осталось прежним, а вот «как» оказалось другим. И телемостов больше делать не стали. Тот человек, сейчас не хочу называть его имя, навсегда получил прозвище Ещенепознер, и на этом как-то с жанром телемостов благополучно покончили. «Музыкальный киоск» с Элеонорой Беляевой и «Музыкальный обоз» Ивана Демидова с точки зрения «что» — одно и то же, но, по-моему, никто в здравом уме и трезвом рассудке не посчитает их одинаковыми программами. Что касается этого ужасного матюга «инфотейнмент», то я не вижу противоречия. У меня был один знакомый секретарь обкома партии, который по этому поводу говорил: «Скучно, не скучно — для пропаганды не критерий». Теперь он второй секретарь ЦК КПРФ — я говорю о Валентине Александровиче Купцове. Так что я двадцать пять лет все это слышу: «Развлекать — это несерьезно, но вашу несерьезность мы терпим, потому что в Пасху надо что-то показывать, чтобы люди в церковь не ходили». Так Сергей Георгиевич Лапин показывал Аллу Пугачеву в программах Евгения Гинзбурга, полагая, что есть tainment, а есть еще отдельно info. Но с помощью info не удержишь людей на Пасху. Какое противоречие в том, что информация интересная? Ведь это всего лишь означает, что она увлекательная и в этом смысле человека до известной степени развлекает. Потому что сам он, зритель, сидящий у телеэкрана, не ездит на саммиты Большой восьмерки, не спускается под землю, не летает в космос. Мне кажется, что критерий может быть только один — смотрят или не смотрят. Вот и всё. И отсюда вытекает: зарабатываются деньги или не зарабатываются. А убеждение, что люди всегда будут смотреть порнуху… так выяснилось, что не смотрят. Сколько уж у нас ее показывали после часа ночи — плохо она собирала. Народ не фраер, его не проведешь. Ну, давайте нести общественную миссию, еще чего-то, только к журналистике какое это имеет отношение? Спасайте русскую духовность, беседуйте о том, что подростки курят при свете абажура. Главное, чтобы люди смотрели, чтобы это было им нужно. А им ведь все, в общем-то, интересно. Вопрос лишь в том, чтобы уметь увлекательно подать материал.

Михаил Куренной (REN TV). Фото Николая Гнисюка

Конечно, есть проблема телегеничности. Нельзя нагружать на телевизор то, чего он просто не вынесет. Опера по телевизору не идет — звук не тот, картинка, масштаб… У того же Дэна Разера, я был свидетелем минувшим летом, показывали наводнение в Центральной Европе — помните, вся гигантская бывшая Австро-Венгерская империя была залита водой. Выясняется, что в Праге никогда не было такого затопления. Получают картинку: на Карловом мосту скульптуры торчат из воды, как последние оставшиеся пенечки. Города уже нет совсем. А минут за сорок до эфира по информационным каналам прошел сюжет о том, что в Праге утонул слон. Был один, и тот утонул. Единственный вопрос, возникший в телестудии: «Картинка слона у нас есть?» «Есть». И «Слон» пошел первым сюжетом, потому что это посмотрит ее величество домохозяйка. Какой там Карлов мост, одна из главных достопримечательностей Европы! Надо понимать, что если мы ворвемся в квартиру обывателя и с порога (с экрана) брякнем: «Добрый вечер! Прага затонула так, что едва видны скульптуры», этот обыватель скажет: «Слушай, я сидел на диване, мне было хорошо, что ты…» Вот слон утонул, это, что называется, ежу понятно. Это рождает тот доходчивый образ, когда даже в далекой Аризонщине все посочувствуют Праге, о которой они, наверное, до этого момента ведать не ведали. Что касается потных жаб, то если бы они действительно потели, то это было бы замечательно. Вот в начале мая партия и правительство устроили четыре выходных дня — это являлось главной новостью.

Разве может быть новость в том, что новости нет? У зрителя есть пульт, он сидит, смотрит, «что-то неинтересно». Не будет нам объяснять, почему ему так показалось: «Неинформационно, недостаточный драйв подачи, плохо записали вторую дорожку, длинный синхрон, чувак уже все сказал, а они чего-то мямлят, метка была 18 секунд назад». Подумает: «Чего-то неинтересно» — и уйдет на другой канал, а скорее всего, будет смотреть видео. Или уйдет в Интернет, который, в принципе, нужно признать, занятнее среднестатистического российского телевидения. Так что, в конце концов, зритель давно руководствуется понятием «инфотейнмент». А поскольку человек у телевизора — главный критерий, я предлагаю руководствоваться тем же, чем и он.

В. Познер. Опять несколько уточнений. Очень известный американский новостник Сэм Доналдсон говорил, что самый большой грех в новостях на телевидении — это когда скучно. Никто с этим не спорит.

Л. Парфенов. Еще один классик говорил, что все жанры хороши, кроме вышеупомянутого. Инфотейнмент начал существовать задолго до телевидения.

В. Познер. Если главная задача — рейтинг, желание получить как можно больше зрителей, тогда это одна цель. И она побеждает, безусловно: «Ну, тут меня-то не грузят, тут меня развлекают». И даже критика говорит: «О, какое новое слово». Я, не скрою от вас, являюсь сторонником другого подхода, вероятно, более скучного. Возможно, это грех. Хотя, наверное, все зависит от исполнителя, от того, как он делает то, что делает. Если зритель не будет понимать, что происходит в стране по-настоящему, то со страной ничего хорошего не будет.

Л. Парфенов. Мы ведь все-таки работаем на телеканале, а не делаем некую отдельную передачу, существующую где-то вообще. Канал выполняет очень разные функции в очень разные отрезки времени. И зритель, естественно, подходит к телевидению, как и ко всему в жизни, с очень разным настроением. У него есть свое отношение к Большому театру и свое — другое — к пиву «Балтика». Не надо все к одному сводить. Телевизор ведь не единственное окошко в вашей комнате. Ну не надо нагружать наше скромное дело всем на белом свете. Для кого-то футбол заменил все. Не будем показывать футбол, ведь вырастет оболваненная нация. Давайте не все время воспитывать. Давайте закончим вот с этим: днем ты слесарь, но вечером будешь читать Стендаля — во что бы то ни стало…

В. Познер. Я абсолютный противник одной-единственной формы подачи. Форма может быть совершенно разной, но я думаю, что надо определиться с принципами. Например, должна сама форма контролироваться властью или нет, должна отражать точку зрения владельца этого канала или нет. Когда на американском телевидении несколько лет назад один из лучших ведущих новостей Питер Дженигас, заканчивая свою вечернюю программу, сказал: «А завтра мы расскажем вам такую-то новость», я просто упал. Оказывается, он уже знает, какие завтра будут новости. Это и есть инфотейнмент.

Эдуард Сагалаев (Национальная ассоциация телевещателей). На новости влияют и те, кто в эфире, кто преподносит их своей аудитории, маленькой или многомиллионной, и те, кто является владельцами телекомпании. Новости несут отпечаток личности людей, которые вообще далеко за кадром. Когда я смотрю сообщения CNN о событиях в Ираке, то я где-то далеко вижу героический облик президента Буша, а когда недавно смотрел новости на иных из наших каналов, видел за кадром демонический облик Бориса Березовского и добрые глаза Владимира Владимировича Путина. ТВ, с одной стороны, явление глобальное, общественное, с другой стороны, личное. Многое зависит в конечном итоге от людей, которые эти новости видят своими глазами и, преломляя через себя, преподносят их зрителям. Поэтому, прежде всего, нужно говорить о профессионализме и ответственности тех людей, которые занимаются подготовкой и выпуском новостей в эфир. Я считаю, что программа Леонида Парфенова «Намедни» расположена очень близко к понятию «инфотейнмент», хотя предлагаю еще и другой термин — «инфокалипсис», например. Это тоже подходит к многим новостным программам, потому что от начала до конца они представляют собой констатацию беды и гибели цивилизации.У меня вопрос к Леониду Геннадиевичу, это вы придумали и запустили программу «Страна и мир»?

Л. Парфенов. Я понимаю, что тон, которым это сказано, ничего хорошего мне не сулит, но в титрах стоит моя фамилия.

Елена Мещерякова (REN TV). Фото Николая Гнисюка

Э. Сагалаев. Я не всегда верю тому, что написано. С моей точки зрения, эта программа — не только ощущение телевидения на кончиках пальцев, которое, безусловно, есть у вас или, скажем, у Андрея Кнышева, суперпрофессионала, который книжек про телевидение не читал. Для него ТВ — просто пластилин. Как ребенок, он берет и что-то лепит из него, а мы долго теоретизируем по этому поводу. Но ведь можно взять и формировать из пластилина что-то другое: иную картинку, мироощущение. На мой взгляд, «Страна и мир» — это очень искусственный, придуманный формат, именно инфотейнмент. Хотели вы этого или не хотели, думали ли вы про это слово или нет. Наверное, нет, но подсознательно, в самом пропагандистском варианте это отражает координаты: Россия, 2003, телевидение. Я думаю, что Путин должен быть очень доволен вашей программой. Потому что весело она рассказывает о терактах в Чечне. Она вся выстроена на мажоре. Я же считаю, что понятия «мажор» или «минор» должны отсутствовать в информации. Я глубоко уважаю вас, Леонид Геннадиевич, как профессионала. И мне было бы интересно узнать, насколько результат совпадает с тем, чего вы хотели. И вообще, хотели ли вы, чтобы у зрителя создавалось, превалировало здоровое чувство оптимизма?

Л. Парфенов. Понимаю. Во-первых, я много раз слышал про «Намедни», что у нас получается слишком оптимистично. Даже с учетом количества претензий, высказываемых нашей программе, особенно во времена Бориса Йордана, у меня как-то не было впечатления, что это уж такая веселуха. Или выполнение какого-то там безумного социального заказа. Во мне самом, человеке существенно старшем, чем Хреков, Бордовских, Пивоваров и Вацуева, живет ощущение, что жить-то все-таки стоит. Да, наши главные координаты: 2003 год, Россия, телевидение. Находясь во всем этом, живешь перегрузками. Вместе с тем, для тех, кто вписался в рынок, наше время представляется шансом. Несмотря на войну в Чечне, бездарный парламент… Есть класс оптимистов, какой-то такой стихийный, живущий за счет того, что все активные люди у нас молоды и все как-то покатило, все в кайф. Я думаю, что они не очень анализируют — почему. Чувствуют бoльшую независимость, мы все это чувст вуем. Вотум недоверия правительству ведь уже не может привести к исчезновению стирального порошка с магазинных полок. Это уже независимость от политики. Люди живут частной жизнью. Имеют возможности для самореализации, естественно, это наполняет их социальным оптимизмом, которого прежде не было, поскольку не было и такой возможности. Телегеничные, достаточно эмблемные лица, характеры, типы — им надо было дать возможность делать новости. Тем более на канале, где поздним вечером нужно делать что-то другое. Стало ясно, что десятичасовой выпуск как клон семичасового больше не работает. А то, как это получается, и тот оптимизм, который есть, несмотря на Чечню и чеченку в кадре, так это разлито и в самой жизни. Ведь именно самая успешная часть нашего общества скептичнее всего относится к партии «Единство», к Верхней и Нижней палатам и вообще к власти. Она как бы отодвигает это от себя, старается не участвовать, но при этом вполне лояльна к существующему режиму.

Роб Рейнолдс (CNBC, США). С 1996 по 1998 год я работал в России корреспондентом NBC. Мы готовили наши репортажи для главного выпуска новостей, который выходит в Штатах ежедневно в 18 часов, для нас в Москве это было 2 часа ночи. И, естественно, я всегда был усталым, выглядел ужасно, и все новости, о которых я рассказывал, были плохими: крушение самолета, война, бабушка, которая должна продавать водку, чтобы обеспечить свою внучку, очередной сердечный приступ у президента. Через некоторое время я вернулся в Нью-Йорк и выяснил для себя, что мои начальники и редакторы не удовлетворены моей работой. «Ты всегда такой печальный, расстроенный, ты никогда не улыбаешься». Я им в ответ: «Чему тут радоваться?» Я был уверен, что мое начальство просто сумасшедшее, у них не все в порядке с головой. В общем, я по-прежнему так считаю, хотя в чем-то они были, безусловно, правы. Потому что люди, естественно, не хотят смотреть только депрессивные новости, слушать то, что их расстраивает. Мы всегда должны помнить, что нам надо найти определенные приемы, чтобы подать новость соответствующим образом, вот как в примере со слоном в Праге во время наводнения.

Сергей Брилев (Телеканал "Россия")

А. Прохоров. Мы вместе с Александром Татарским делали программу «Тушите свет!» — чистый инфотейнмент. Потом затеяли «Погоду», которая пыталась развлекать помимо информации. Вещь спорная, но это интересно. Будучи практиком работы инфотейнмента, я понимаю одну простую вещь: как Маркес считает себя не писателем, а журналистом, так, видимо, и Парфенов считает себя не журналистом, а писателем. Одна опора журналистского профессионализма — писательство, умение подать. Но есть и другая. Все говорят: это новость, это правда, это случилось на самом деле. Речь идет о профессиональной этике. Распространенный жанр «журналистское расследование», но никогда — «журналистское исследование», потому что всегда легко встать на тропу сыщика. А ведь уже несколько последних десятилетий журналист, не осознавая этого, нагружается именно исследовательской ответственностью — истинной перспективой своей профессии. И последнее. Трагическую шутку со всеми нами (и тут Леонид Парфенов совершенно прав) шутит рейтинг, бродкастинг, широкое вещание. Слава Богу, в Европе возник замечательный тезис «широковещание умерло», поскольку точечная система кабельных тематических каналов позволяет потребителю выбирать. Буквально через год-два у меня не будет проблемы, как удовлетворить всех, потому что часть публики хочет моего писательства, а часть, как ни странно, хочет правды, а третьей, наибольшей, части наплевать и на писательство, и на правду, ей нужен сервис. Даже не товар, а сервис: погода, что и где продают. Когда в Интернет придет умение передавать видеопотоки, то телевидение лишится новостной доминанты вообще. Тогда оно будет вынуждено перестраивать само себя, поскольку в Интернете другой принцип и спрос, там все персонально. Если я хочу правды и у меня есть свое мнение, то могу выбрать сообщение, потом ответить. А если хочу развлекаться, то иду на другой сайт. Не надо забывать, что человек — это не только обыватель, не только зевака, не только зритель. Он еще и нечто большее.

В. Познер. Помните, был такой Симсон, который якобы убил свою жену и ее любовника. В связи с этой историей возник новый жанр, который сейчас в Америке получил название «медиафон». Рассказ о чем-то идет неделями, по всем новостным программам, в различных ток-шоу с нарастающей силой, оказывается важнее того, есть ли ядерное оружие в Ираке. В какой-то степени это как затопление Карлова моста в Праге. И постепенно слон вытесняет Карлов мост. Мы говорим только о трагедии слона: была ли у этого слона жена, дети. Недавно Хиллари Клинтон написала книгу, название которой у нас перевели как «Живая история» (точнее было бы — «Проживая историю»). О ней сейчас «Нью-Йорк Таймс» публикует рецензии, телевидение бубнит с утра до вечера. Так важно, что написала Хиллари о своих отношениях с Биллом: «Был момент, когда я хотела его задушить». Это ведь важнее того, что происходит в несуществующем Афганистане. И, несомненно, пошлее. Мне вспоминаются замечательные слова композитора Арно Бабаджаняна, который писал замечательную камерную музыку, а потом перешел на шлягеры. Когда ему сказали: «Арно, ну как тебе не стыдно создавать такую пошлятину?» — он ответил: «Чем пошлее, тем башлее».

И. Мишин. Мы обсуждаем только развлекательную функцию новостей. Скажем, фильм ужасов — это развлечение? Да, но для человека со сбалансированной психикой. У нас складывается опасная тенденция: новости начинают развлекать через нагнетание ужаса. И журналисту кажется, что чем трагичней, кровавей, катастрофичней он подаст эту новость, тем больше она привлечет внимания. Он сам засветится, повысится рейтинг телекомпании. Так новость превращается в маленький фильм ужасов, а конкретный репортаж — в историю ужаса. Я как раз и говорил о том, что надо всегда думать о впечатлении, которое твоя передача производит на зрителей, думать, усиливает ли твоя работа социальную напряженность или нет. Тот же Чернобыль можно было подавать как крах, а можно — как драму, нуждающуюся в разрешении. У очень большой части журналистов тогда явно присутствовало желание сказать, что во всей стране наступила ядерная зима. Так что тенденция превращения информации в инфотейнмент идет не только через веселье, но и через кошмары.

Л. Парфенов. Давайте прекратим употреблять это страшное слово. Это раз. Во-вторых, давайте все-таки вернемся к тому, с чего начинали: новость должна быть интересной. Мне кажется, что это, в конце концов, гуманно не только по отношению к зрителю. Мы его уже не заставим сейчас смотреть то, что скучно. Это дает нормальный, человеческий критерий самому телевещанию. Как только ты пытаешься делать интересно, ты поневоле будешь все проводить через человека, который интереснее обобщенной и абстрактной постановки проблемы. Что касается Хиллари. Мне представляется, что эта книга очень важна. И меня не удивляет поток рецензий. Потому что если в результате всего этого Америка изберет эту женщину президентом Соединенных Штатов, это станет огромным сдвигом для всего мира. Женщина может стать президентом США, пройдя через все испытания. Даже не столько по законам публичной политики, сколько по законам простого человеческого переживания. Об этом важно прямо сказать, потому что огромная нация была одурачена и, кроме того, нет ничего интереснее отношений мужчины и женщины. Это тоже гуманизм.

Генрих Юшкявичус (ЮНЕСКО). Железная стена между двумя системами рухнула, в первую очередь, под натиском информации, которая, конечно, обладает совершенно конкретной силой. Она изменяет карту, двигает армии. Мир сегодня таков, какова информация о нем. Утверждение — которое некогда выглядело спорным, — что наше представление о реальности важнее, чем сама реальность, оказалось не таким уж неверным. Недавнее освещение событий в Ираке свидетельствовало об этом. Там была война, вернее, несколько войн. Одна — которую показывал канал CNN, другая — от BBC, третья — от «Аль-Джазиры», четвертую нам демонстрировали российские телевизионные компании. А какая была на самом деле, пожалуй, никто и не узнает. И вообще была ли она? Такое чувство, что мы видели большой телевизионный спектакль. Нет информации — нет страны. Нет больше Афганистана. Не потому что его разбомбили, наоборот, он одно время существовал. Но потом, как в фокусах у Копперфилда, вдруг исчез. В телевизоре, а значит, и в реальности нет больше и Венгрии, Болгарии, Румынии, Польши. Мы знаем, сколько заработала Хиллари на своей книге, но Монголии или Узбекистана не стало. И мы не представляем, как там книги печатают — кириллицей, латынью или есть своя письменность. Наши министры появляются в программе «Время» рядом с президентом. Значит живы, здоровы, пока в обойме.В свое время много говорили о возможной конвергенции разных общественно-политических систем как пути развития мира. Эта конвергенция происходит. Запад начинает перенимать наш опыт ограничения свободы информации, передвижения. Сегодня шенгенская стена грозит стать новым «железным занавесом», и комиссии старых большевиков перед выездом за рубеж уже вспоминаются как детские игры по сравнению с анкетами и собеседованиями для получения виз в некоторые страны. Свобода информации в опасности везде. Сорос решил бросить Россию и помогать гражданскому обществу США. Вместо диалога между цивилизациями — усиление конфронтации между ними. Волна терроризма захлестнула мир. Но будет неверно, если терроризм станет удобным поводом для ограничения свободы информации. Старые демократии не хотят понять, что мир стал иным. Очень хорошо в свое время сказал Вацлав Гавел: «Перестаньте нас называть бывшими коммунистически ми странами, это был какой-то исторический этап. Иначе мы будем называть Соединенные Штаты бывшей британской колонией». Главной угрозой рынку стал эгоистический истеблишмент, не стесняющийся использовать мощь государственной машины в своих интересах. И только демократические институты, в том числе свободная пресса, могут противостоять этому натиску. Без прессы не может быть могучего, эффективно функционирующего государства. Но именно без свободной прессы, а не четвертой власти, к чему призывает часть журналистов, забыв, что пресса — сторожевая собака, а не хозяйка общества. Говорят, что новости Первого канала — это голос Кремля, это мы как-то воспринимаем нормально, привыкли с давних времен. Но сегодня можно сказать, что новости СNN, я уже не говорю о Fox, — голос американского Белого дома. Это несколько удивляет и настораживает. Телевизионные новости — лакмусовая бумажка свободы информации. Вчера в одной газете я нашел шутку, что зрители в регионах России очень любят смотреть по телевидению прогноз погоды, потому что хоть там столица на последнем месте. Действительно, мировой опыт показывает, что зрителя сегодня в первую очередь интересуют местные новости, а лишь потом все остальное.

Петр Федоров (Русская служба «Интерньюс»). Я хочу напомнить вам одну шутку про ГДР. В ГДР невозможно было быть одновременно честным, умным и искренним. Если ты был честным, то был либо неумен, либо неискренен. Если ты был искренен, то был либо неумен, либо нечестен. Триада «телевидение, Россия, 2003 год» также несет в себе некоторую мину. Версия «незамутненный источник обмена мнениями между обществом и властью» в 2003 году в России малоприменима — толком нет ни общества, ни желания власти обмениваться своими взглядами с обществом.Почему Леонид Парфенов отстаивает право быть талантливым? Он талантлив. Он здесь находится, как мне кажется, в оправдывающейся позиции потому, что не понял вопроса и говорил совсем на другую тему. Речь идет о том, что все мы, профессионалы, работающие в информации, в какой-то момент начинаем быть отравленными этой информацией. Живем в своем вымышленном мире, по своим информационным канонам. И начинаем подминать под эти каноны первоисточник — саму жизнь. Может быть, следует воспринимать нашу профессию нормально? В ней нет ничего сакрального. Не может информационная журналистика быть объективной, но она может быть беспристрастной. И это совсем другое требование к себе.

Ирина Милиневская (ТК «Интер», Украина). У меня вопрос к господину Рейнолдсу. Когда вы так угрюмо из России освещали ситуацию, это отвечало вашим настроениям или вы все-таки получали какое-то указание от своего руководства?

Роб Рейнолдс. Ну, это была смесь черт, которые присущи моему характеру, и тех реальных новостей, которые я освещал. Они были, в общем-то, не очень веселые. Однако в американской тележурналистике существует принцип: даже когда освещаются какие-то неприятные, трагичные новости — катастрофы, войны, вспышки заболеваний, — журналист всегда старается найти какого-то героя, позитивный выход, представить эту ситуацию через человека, манифестацию триумфа человеческого духа. Это может быть истиной, а может в какой-то степени скрывать освещение реальной новости, того, что на самом деле происходит. Один из последних примеров — история с рядовой Джессикой Линч во время недавней войны в Ираке, когда проводилась операция по ее спасению. Вся эта история была подана именно как успешная операция. Позднее выяснилось, что дело обстояло несколько иначе, но тогда стояла такая задача — сделать очень хорошую мину, может быть, при не очень хорошей игре.

И. Милиневская. То есть политический заказ все-таки существует?

Роб Рейнолдс. Я не думаю, что мы можем говорить о некоем политическом заказе, это скорее некое сочетание искреннего желания американского репортера сделать историю со счастливым концом и естественного желания властей получить поддержку общественного мнения.

В. Познер. История с Джессикой Линч — чрезвычайно интересный пример. Американская военная часть в начале войны в Ираке попала в засаду. Несколько человек были убиты, несколько взяты в плен, в том числе эта женщина-военная. Затем состоялось ее спасение, при котором чудесным образом была камера. Американские командос ворвались в иракскую больницу, где ее держали, вырвали ее, положили на носилки и скрылись. «Американцы своих не сдают». Это была первополосная новость и главная на всех американских каналах. Так продолжалось несколько дней. Потом было решено снять фильм, что-то вроде «Спасения рядового Райана». Теперь выясняется, что все это — большая пропагандистская ложь. Никого не спасали, иракцы только и думали, как от Линч избавиться. Она потом сама говорила, что ее совсем не мучили, обращались вполне хорошо. Вот и спрашивается: это информация или что-то другое? У нас не должно быть чувства превосходства по этому поводу, потому что у них, по крайне мере, разоблачения таких историй происходят.

Наталья Лигачева (Интернет-издание «Телекритика», Украина). Я считаю, что во всем мире утерян баланс между отношением к новостям как к товару и как к общественной миссии, баланс между контролем со стороны общества и со стороны власти. Меня пугают как позитивация жизни с помощью новостей, так и негативация действительности с их помощью. Пугает, что почти не звучит плюрализм, пугает и то, что объективные новости могут быть скучными. На самом деле адекватные новости — это когда даются две полярные точки зрения. Можно сбалансировать подачу новостей, но таким образом мы не сбалансируем действительность. Когда я смотрю программу Первого канала, где идет новость о вотуме недоверия правительству, я слышу пять или шесть высказываний, выражающих одну точку зрения. И нет ничего другого… Каким образом наладить гражданский контроль за тем, как люди информируются? Мы на Украине требуем того, чтобы телеканалы пришли к публичной редакционной политике, чтобы декларировали ее, строили на профессиональных стандартах, принятых во всем мире (отделение комментариев от оценок, обязательное представление двух-трех-четырех точек зрения и т.д.). Более того, мы считаем, что надо ввести в законодательную плоскость некий гражданский стандарт новостей. И сейчас один из наших небольших каналов впервые создал прецедент, когда между собственником и журналистским коллективом публично подписан документ об открытой редакционной политике, базирующейся на таких стандартах.

Бободжон Икромов (Независимое информационное агентство «Вароруд», Таджикистан). Мы говорили о России, об электронных СМИ Америки, а есть другая сторона — это канал «Аль-Джазира». Его появление на мировом информационном поле случайность или закономерность? Его успех заключается в информационном противостоянии цивилизации Запада. Это разрушительный канал или созидательный?

Л. Парфенов. Понимать, что будет зрителю интересно, а что нет, — в этом и заключается наша профессия. Если мы этого не понимаем, что мы тут делаем? А что касается каналов «Аль-Джазира» или «Аль-Арабиа», который вы не назвали, — это все замечательные новинки последних сезонов. Конечно, они перебарщивали, но было совершенно очевидно, что огромный арабский мир, от Маракеша до устья Тигра, не был доступен мировому сообществу. Представления о том, что все они до сих пор бедуинами кочуют по пустыне, — чушь собачья. Посмотрите, арабские банки процветают в любых мировых столицах, у них давно есть элита, качественные газеты. Увы, поневоле это совпало еще и со столкновением цивилизаций, и стало всем очевидно, что одной картинки CNN теперь недостаточно.

А. Прохоров. Об общественном контроле… Я здесь представляю точку зрения идеалистического телевидения. Сегодня все акценты сфокусированы таким образом, что личность и общество как бы противостоят друг другу, разделены государством. Социальные психологи знают: пропасть на самом деле — между человеком как личностью и обществом, которое в качестве механизма насилия над личностью конструирует государство. Любой гражданский контроль очень опасен, потому что наши общественные стереотипы чудовищны. Это знают все. Так что основной инструмент ежедневного насилия над личностью — стереотипы гражданского общества, а отнюдь не государство.

Ю. Мучник. Меня также напугало предложение общественного контроля. Какой гражданский стандарт, когда нет гражданского общества, а есть народ и население? По-моему, надо договариваться о понятиях внутри редакции, вырабатывать какую-то общую линию. Договариваться с владельцем и соблюдать эти договоренности. Нам на канале, например, было сказано: «Мне от вас необходимы три вещи: чтобы вы не пропагандировали коммунистические ценности, антисемитизм и не говорили, что я разворовал Россию». Мы согласились. Можно договариваться с властями, даже в провинциальном пространстве. Трагическая судьба ТВС — результат невозможности договориться и с властями, и с владельцами, и друг с другом. Телевидение развивается куда увлекательнее, чем нам представлялось десять лет назад. При всех переживаниях, при всех крушениях иллюзий, которые мы претерпели. В непредсказуемости есть своя прелесть. Мне кажется, сейчас только начинается совершенно новый и очень интересный этап. И телевидение ничуть не хуже, чем общество. Даже, пожалуй, и получше, в особенности, канал «Культура».

В. Познер. Насчет гражданского контроля. Для меня гражданский контроль заключается в следующем: мне не нравится — я не смотрю. Выключаю. Другое дело, что, конечно, должны быть какие-то принципы. Я совершенно согласен: если обсуждается какой-то вопрос, дайте две точки зрения как минимум. Если кто-то был за вотум недоверия правительству, дайте его точку зрения и тех, кто был против. Дайте мне их послушать и сделать свой вывод. Этого принципа на российском телевидении пока нет. Но, я думаю, он будет.