Сан-Себастьян-2003: В городе S

«Выстрелить страшно», режиссер Дито Цинцадзе

Этот кинофестиваль никогда не подводит своими ретроспективами. В 2003 году зрителей наградили веселой, умной режиссурой Престона Стёрджеса. На таком фоне главная программа перспективной не выглядела. Тем не менее семнадцать фильмов официального конкурса обозначили — наверняка случайно, но и «чисто конкретно» — перекрестные тематические рефрены. Переоценивать их — рука не поднимается. Но в отсутствии серьезных удач по части режиссерского мышления (речь, конечно, идет не о профессиональной вменяемости и даже не о мастерстве) не оценить содержательные лейтмотивы было бы нечестно. Один из них связан с выбором пространства. По преимуществу городского, независимо от времени действия фильмов. Неужели некогда обещанная Мак-Люэном «глобальная деревня» обернулась теперь «глобальным городом»? Неужели всеобщая миграция превратила город в неотчуждаемую от человека среду, притом что он по старинке и каждый раз, как впервые, испытывает в ней неприкаянность, отчуждение и привычные или обретенные фобии? Второй мотив сан-себастьянской программы обнажил социальный активизм авторов и персонажей, независимо от тривиального или ловкого обращения с сюжетом. Еще одна общность, просквозившая конкурс, объединила героев из «мира искусства» и медиа. Перед зрителями, трусящими в залы по сан-себастьянским пляжам, прошли артисты, художники, режиссеры, журналисты, фотографы, маршаны, оккупировавшие города, безразличные, как водится, к их ожиданиям. Или — агрессивные.

«Девушка с жемчужной сережкой», режиссер Питер Уэббер

Возможно, поэтому (хотя не исключено, что по совсем другим причинам) отечественные «Старухи» ничего не получили в конкурсе дебютов — первые картины режиссеров соревновались в разных программах. Наши справедливые — теоретически — надежды, связанные с решительным удалением съемочных площадок за пределы тесного Садового кольца, практического резонанса в Сан-Себастьяне не вызвали. Беспощадному русскому буму дали после Венеции передышку. На самом же деле бодрящий призыв Геннадия Сидорова: «Ребята, русские, таджики, профессиональные артисты и старухи, давайте жить дружно!» — требует, кроме назревших идейных предпосылок, некоторых дополнительных умений-усилий. Очевидно, драматургических. И режиссерских. Но Сидоров смешал в своем дебюте фрагменты совсем разных картин, стилей, разной исполнительской техники, которые, как ни крути, не склеиваются, но и, не оприходованные авторской волей, не контрастируют друг с другом. Поэтому — в результате — никакой veritй, никакой (или смазанный) гротеск. Вместо первой — квазинатуральность неиспользованных по-настоящему бабок, пропадающих из поля зрения, поскольку к ним приставлена «ведущая актриса», которая все время строит глазки. Вместо гротеска — захудалые эстрадные номера, торчащие, как вставные зубы, на которые — это правда — у подлинных деревенских старух денег нет, что — еще одна правда -не мешает им есть плов, приготовленный их соседями, ряжеными беженцами из натуральной Средней Азии… Но если б графоманскую балладу одной выдающейся старухи довести до поистине приговского перформанса, если убрать солдатика, ухаживающего за женой изувера-майора в зашкаливающем исполнении режиссера, и саму жену тоже убрать… если бы режиссер не испугался веселых, злых и смелых старух, не обложил, не утеплил их сценарной чепуховиной (типа постройки электростанции узбеками-таджиками и т.д.) и чувствительной «лапшой», тогда действительный фильм можно было бы принять за желаемый не только в одном городе С. (Сочи).

«В городе», режиссер Сеск Гаи

Но вернемся в Сан-Себастьян, где родился Хулио Медем и где снял документальный фильм «Баскская игра: кожа против камня» — семьдесят интервью на тему противостояния басков — испанцев. Непримиримым оппонентам дано время и место, но решить эту проблему никому не дано. И только монтажные вклейки гулких, режущих ухо ударов деревянными ракетками по мячу становятся визуальным контрапунктом и комментарием режиссера, уклонившегося от оценок, но пригласившего заинтересованных действующих лиц к диалогу. Трудоемкому, как эта изнурительная баскская игра. Теперь о других городах. В Мадриде конца 90-х (будто в конце 70-х) устраивает представления революционная труппа «Ноябрь» (так называется фильм Ачеро Манья, получивший в Сан-Себастьяне приз Молодежного жюри, а след в след в Торонто — приз ФИПРЕССИ). В Барселоне каталонский режиссер Сеск Гаи, как Олтмен в «Срезках», сплетает тайные истории — будничные события своих замороченных, неустойчивых и органичных персонажей. Фильм так и называется — «В городе». В современной «Гаванской сюите» (режиссер Фернандо Перес) с документальной беспристрастностью и в монтажном нарративе (без диалогов, без закадрового голоса) показан один день десяти молодых и старых habaneros — в труде, рутинных занятиях, мечтаниях — в биоритме городского движения.

«Ноябрь», режиссер Ачеро Манья

В Делфте ХVII века Вермеер (по нынешнем правилам Вермер) находит модель для портрета «Девушки с жемчужной сережкой». Справедливый приз достался оператору Эдуардо Серра (номинанту премии «Оскар» за «Крылья голубки»). Теперь он и художник Бен Ван Ос помогли Питеру Уэбберу снять дебют, который не только называется так же, как и портрет Вермеера, но и наследует, здорово копируя в кадре, цвет и композиции картин голландского живописца. Бледненькая история о ревности, кротости, власти заказчика и упрямстве художника, найденная, однако, в бестселлере (тиражом в два миллиона) Трейси Шевалье, «Девушка с жемчужной сережкой» избежала блестящей нищеты голливудской мелодрамы и доставила удовольствие изобразительным тщанием. Замороженным бельем в бесснежную зимнюю пору, мягким светом сквозь запыленные окна мастерской Вермеера, живописными натюрмортами делфтского рынка и, конечно, матовым жемчужным блеском. Дизайнерское такое кино. Ну а Скарлетт Йоханнсон в роли служанки и музы художника претендовала на лучшую актрису. Однако после полученной в Венеции награды за «Трудности в переводе» Софии Копполы сан-себастьянское жюри решило временно Йоханнсон не баловать.

Опасения, что этот приз получит Кейт Бланшетт, не оправдались, к удовольствию даже поклонников замечательной актрисы. Прожив в Дублине до съемок фильма Джоэла Шумахера «Вероника Герен», поднаторев в ирландском, Бланшетт старательно копирует реальную и легендарную журналистку, положившую жизнь на разоблачение наркодилеров и убитую в 96-м году. За год до трагедии она успела — единственная из европейских журналистов — получить в Нью-Йорке премию «За свободу прессы». Но фильм, спродюсированный Джерри Брукхаймером («Армагеддон», «Пёрл Харбор»), эта остросюжетная история жизни не застраховала от провала. Вышло темно и вяло.

«История о Мари и Жюльене», режиссер Жак Риветт

Зато бурный и скучный опус Исиар Боллаин «Свои глаза я отдаю тебе» (каково название!), снятый на холмах Толедо, а также на фоне картин Эль Греко, поразил жюри актерскими вершинами. Приз за мужскую роль достался Луису Тосару, сыгравшему нервического мачо и психопата-мужа. Как лучшую актрису отметили Лайю Марулл в роли зажатой страхом побоев и мятущейся жены. Успех этой настырной парочки, показавшей экзальтированную женскую зависимость и мужской шовинизм, оправданный справкой из лечебницы, стоит рассматривать как уступку принимающей стороне (стране).

Столь же необъяснимый, но хотя бы политически важный для Франции выбор осуществил телеканал «Арте», подаривший авторам фильма «Мы, нижеподписавшиеся» (режиссер Хоакин Ористрелл) 92 тысячи евро, которые обеспечат поверхностной агитке телепоказ и продвижение на французские экраны. Для этого надо было всего лишь запечатлеть взрыв возмущения испанских деятелей культуры войной в Ираке. Показать гастроли театральной труппы со спектаклем по пьесе Лорки «Комедия без названия», врубить документальные кадры антивоенной демонстрации во главе с Альмодоваром, Бардемом, возбудившие протест и героев фильма. Они написали письмо против проамериканского испанского правительства и прочитали его перед публикой, за что были избиты законопослушными соотечественниками и оказались без работы — цена, оплаченная за преодоление конформизма. Все правильно, идеологических возражений нет, а фильм — так себе, подоспевший, однако, в нужное время в нужное место. Тогда как не менее простодушный, но гораздо более живой и с отличными актерами «Ноябрь» прошел стороной. Видимо, уже мало кого волнует крах утопии независимых трупп, выступающих против услаждающих публику традиционных представлений и за провокативное соучастие зрителей — будь то разыгранное на улице убийство, или хэппенинг загримированных цыган-попрошаек, или небрежение табу в эротической сценке «Знойная женщина». Лучшим эпизодом конкурсной программы можно считать словесную дуэль в Прадо перед «Менинами» Веласкеса с ее многоэтажным матом и последовавшим затем мнимым обмороком проигравшего это сражение героя «Ноября».

«Весна, лето, осень, има и весна», режиссер Ким Ки Дук

Давно, казалось бы, отжившая идея «искусство — это оружие» реанимирована в сюжет о привлекательных донкихотствующих персонажах — в наивное кино, куда вмонтированы квазидокументальные интервью из будущего (сорок лет спустя постаревшие «артисты», сыгранные знаменитыми испанскими театральными актерами, вспоминают о своем яростном прошлом). «Ноябрь» остается в памяти благодаря непридурошной искренности, горькому юмору, точному — наперекор ощущению времени — чувству места и мизансцен, которое размывает настойчивые границы между искусством и жизнью, воображаемым и реальным. Но, как известно, уничтожить такие границы, а также проявить социальное неравнодушие можно и другим способом. В Сан-Себастьяне патриарх французского кино Жак Риветт представил «Историю о Мари и Жюльене», где мастер антикварных часов (Ежи Радзивилович) любит привидение, пришедшее с того света в образе такой живой-близкой-красивой Эмманюэль Беар — ее можно потрогать, с ней переспать, поговорить. Но никакого «шестого чувства» (а перекличка с одноименным фильмом, где в «роли» Беар прельщал Брюс Уиллис, невольно всплывает в памяти), увы, не возникает. Равно как зависли без малейшего отклика лихие метаморфозы персонажей «Гримма», который выдуман подающим надежды Алексом ван Вармердамом, автором полюбившихся критикам «Северян» и «Платья». Теперь этот голландский сюрреалист-абсурдист начитался сказок братьев Гримм и пристрастился к «стилизованному реализму». Он гонит героев — Якоба и Мари, брата с сестрой, — из северного холодного леса в жаркую, но «мрачную» Испанию, а оттуда — в декорации пустынного города на Диком Западе, из тумана — на солнце и — встык — прямо в вестерн. Но наворот сюжетных перипетий, мгновенное переключение съемочных площадок (поскольку не только, как указал испанский классик, «жизнь есть сон», но и сон - это кино), гротесковые режиссерские приколы остаются всего лишь упражнением разгулявшегося воображения горячего голландского парня. Не одним ведь финнам этот образ всю жизнь холить.

«Наследство», режиссер Пер Флай

А за классовую бдительность в Сан-Себастьяне ответил датчанин Пер Флай, режиссер и автор награжденного сценария «Наследства». В главной роли Ульрих Томсен — бунтарь не без причины, сын блудливого отца из «Торжества» Томаса Винтерберга. Теперь он отпрыск олигархов, владельцев сталелитейных заводов, бросивший отчий дом, женившийся на актрисе и открывший ресторан в Стокгольме. После самоубийства слабого отца властная мать требует, чтобы он вернулся в Копенгаген и возглавил пошатнувшееся дело уже четырех поколений. Не долго выбирая между свободой и долгом, страстью и силой, Кристофер отдается семейным обязательствам и теряет семью, покой, совесть, себя. Этот хрестоматийный расклад показался бы Максиму Горькому игрой в бирюльки. Но прямолинейный Флай упреков не ведает. Он развенчивает фабрикантов, непреклонных, как сталь, на которой они наживаются и закаляются, но при этом не забывает, каких алкогольных безобразий, физиологических и душевных мук такой выбор стоит их неблудному сыну.

Поколебавшаяся фестивальная мода на восточное кино в Сан-Себастьяне была вновь узаконена в правах. Приз за режиссуру (а также награды ФИПРЕССИ и за дебют) получил Бон Чун Хо, захвативший разные жюри «Воспоминаниями об убийстве». А точнее, затянутым рассказом о серийном киллере и насильнике (с 1986 по 1991 год) десяти жертв — в диапазоне от семидесятилетней старухи до тринадцатилетней школьницы. Реальная история, потрясшая корейское общество невиданной у них жестокостью, отсутствием улик, мотивов, нераскрытое преступление, хотя по следствию прошли три тысячи подозреваемых, вдохновили режиссера на, так сказать, корейский интеллектуальный триллер. Но не лучшего образца, притом что главный интерес здесь поддержан жанровыми перепадами, сменой настроений, когда от смешного до ужасного и наоборот всего один шаг. Два детектива, местный простак и сеульский тонкач, свои маски отрабатывают со знанием дела, легко и безутешно внедряясь в комические положения, обостряющие саспенс картины. Однако ритмичного микста жанров все же не получается.

«Станционный смотритель», режисер Том Маккарти

Корейский синдром поразил не только жюри, но и публику, проголосовавшую за внеконкурсный фильм Ким Ки Дука «Весна, лето, осень, зима и весна» (стоимость приза 30 тысяч евро). Этот выбор понятен без оговорок. Теперь Ким Ки Дук, завзятый профи, снимает красивые, как настенные календари, картинки пейзажей, делает «художественное массовое» кино — вполне распространенный и незазорный для режиссеров без кричащих амбиций жанр. Тем более что свои кадры-открытки, где сменяются времена года, он, не таясь, отождествляет с этапами человеческой жизни, с природными циклами, отражающими — со смелостью детских или мудрых прописей — духовный путь человека, здесь — молодого монаха, прошедшего сквозь любовь, наваждение, гнев, убийство, покаяние, но обретшего покой и, кажется, счастье. Поскольку корейский трудоголик снимает часто, он снимает то для всех, то только для некоторых, все еще «безобразное» предпочитающих «прекрасному».

Два фильма, показанных в начале и в последний день фестиваля, определили его какую-никакую интригу. «Станционный смотритель» Тома Маккарти, режиссера-дебютанта, сценариста, театрального актера, причем играющего на Бродвее и в офф- и в офф-офф-бродвейских спектаклях, получил спецприз жюри, а «Выстрелить страшно» Дито Цинцадзе — «Золотую раковину». «Станционный смотритель» до Сан-Себастьяна удостоился в Санденсе премий публики, за лучший сценарий, за лучшую мужскую роль актеру Питеру Динклейджу, точному и, что важнее, неожиданно мужественному. Ведь сыграть ему, карлику, пришлось в этом милом несентиментальном фильме вовсе не характерную роль маленького человека с комплексом «трейнспоттинга», но влюбленность, раздражение, попытку самоубийства. Тишину, шум и ярость. Его персонаж обожает наблюдать за поездами и получает во внезапное наследство уединенный домик близ депо в Нью-Джерси. Самодостаточный Фин предпочитает одиночество, но влипает в отношения с чудаковатой художницей и болтливым до судорог продавцом хот-догов, чей вагончик расположился у пристанища карлика. Привыкший держать спину и не поддаваться на любезные приставания знакомцев, этот «тоже ведь человек» вступает в жизнь, где «все, как у людей», забывая о росте и комплексах, но помня и чувствуя только то, что свойственно вообще человеку и мужчине. Невысокомерное кино.

В фильме Дито Цинцадзе все вроде бы много сложнее — драматургические ручейки и пригорки, трансформация героя по имени Лукас, разнообразие как бы случайного и примечательного фона, разборчивая камера, которая беспокойно снимает город N. или S. (в Германии, а где именно — не разобрать) и мирно — водную гладь «над вечным покоем», по которой скользит лодка героя — ритмическая направляющая режиссерской конструкции. Но по сухому остатку, несмотря на тонкие околичности, все здесь проще, чем, наверное, затевалось. Снимая не так давно «Горе-киллеров» в Мангейме, вглядываясь в нерадивых беженцев — серба Бранко и грузина Мераба, — польстившихся на заказное убийство, но как-то его все откладывающих, Цинцадзе предлагал им предаваться трогательному безделью, имитируя подготовку к серьезному делу, и обходить (под сочувствующим взглядом режиссера) абсурдные уловки для достижения своей абсурдной цели. Тон и интонация той картины забирали зрителей «кривизной» поступков и естественностью поведения артистичных парий с приветом, вынужденных окопаться в чужой местности, но при этом осваивать ее на свой лад и слух. В новой картине, названной режиссером «поэтическим триллером», есть много хорошего. Но ее недостаток — в выборе главного актера, который постоянно присутствует в кадре и даже проходит путь от застенчивого человека без свойств, работника ихнего собеса, разносящего еду больным и старым, до убийцы любимой. А при этом «не держит», разбалансирует такую странную, из повседневности прорастающую, но провисающую историю. Хотя ее все-таки порой вытягивают эксцентричные партнеры: сосед Лукаса, страстный поклонник Северной Кореи, куда он исправно ездит и по которой скучает, несмотря на диктаторский режим, и откуда привозит виски, настоенные на змеином яде; аккуратная старушка, которая ест принесенную в судочках еду вместе со своей собачонкой; эмигрант, выучивший немецкий, после того как тридцать раз прочел «Волшебную гору»; одноглазый пенсионер, бывший снайпер, обучающий Лукаса стрелять с правильным дыханием, не закрывая глаз, и вспоминающий жену, когда-то убежавшую от него с английским офицером; смурной дядька, изображающий по собственной режиссуре мертвеца и лежащий в костюме для дайвинга в позе живого трупа на поверхности водоема, по которому наяривает веслами Лукас… Именно эти «тени», копошащиеся, умирающие от тоски за окнами города, но оживающие с помощью Цинцадзе в своих мелких радостях, обидах и беспробудном одиночестве, становятся центробежной — и оттого убывающей — силой фильма «Выстрелить страшно». А страх перед оружием преодолен невнятным человеком с помощью сценарной натяжки: после того как он прослушал лекции психотерапевта, обучающего технике избавления от неуверенности в себе, и по совместительству отчима возлюбленной Лукаса, которую муж мамы нещадно пользует. Но этот же страх остался побудительным мотивом для изображения тех (родственных и Отару Иоселиани) персонажей, чьи имена мы не узнали, но кто сыграл достойную свиту «короля» — если угодно, голого. Возможно, такого эффекта режиссер добивался. И заслужил главную награду в Сан-Себастьяне.