Критика критики. Анкета «ИК»

Критика критики — острый, всегда актуальный для нашего журнала сюжет. В этот раз мы решили рассмотреть проблемы профессии в контексте все более необратимого превращения ее в прикладную — к бизнесу. В рамках XXV Московского международного кинофестиваля и при поддержке СК России журнал провел «круглый стол» на тему «Критика как PR». В дискуссии приняли участие ведущие кинокритики, большинство которых — авторы «Искусства кино». Стремясь к полноте картины, мы обратились к коллегам, регулярно комментирующим в самых авторитетных изданиях то, что называют «процессом» — текущую жизнь литературы, театра, изобразительного искусства. Вопросы, обсуждавшиеся на «круглом столе», для его заочных участников мы собрали в короткую анкету, публикация которой и открывает нашу рубрику.

1. Осталось ли сегодня место для независимой критики, или критика полностью ангажирована (деньгами, авторитетами, работодателями, фестивалями, приятельскими связями, тусовкой)?

2. Критик сегодня очень часто становится куратором фестивалей, мегапродюсером, скрытым агентом дистрибьюторов, не переставая при этом писать рецензии, обзорные и проблемные статьи и т. п. Как это совмещение обязанностей сказывается на текстах?

3. К чему приведет дальнейшее вовлечение критики в обслуживание коммерческих (или некоммерческих) интересов художественного рынка?

4. Должна ли (способна ли) критика учитывать наличие нескольких аудиторий среди своих читателей (профессионалы, подготовленные зрители, публика, формирующая кассу учреждений культуры, потребители рекламы, размещенной в данном издании)?

5. Должна ли критика размежевываться с PR-методологией?

Александр Архангельский («Известия», программа «Тем временем», телеканал «Культура»)

1. Что такое полностью независимая критика, я не знаю. Если я критик, то мои суждения ангажированы моей позицией, если я профессиональный критик, то я ищу издание, чьи позиции созвучны моим, и действую с оглядкой на мнение коллег, тусовки. Что тут такого? Иное дело — есть разные степени зависимости. От издания, которое диктует оценки, это называется продажностью. От общего мнения, вкусов эпохи, это называется несамостоятельностью. Во все времена одно и то же, только формы проявления разные.

2. Если критик пишет о своих собственных проектах, он неизбежно стремится к эффекту двойного удара: и замысел осуществил, и благоприятный информационный фон обеспечил. Если же он просто кураторствует, то это не что иное, как продолжение прежней работы новыми средствами. Продвигать любимое искусство можно и словом, и делом.

3. Вопрос из ряда «хорошо ли быть хорошим, плохо ли быть плохим?». Одно дело — воплощая личные проекты, учитывать специфику своего издания, совсем другое — обслуживать заказчика. Корыстное обслуживание коммерческих интересов артрынка, равно как издательских интересов («проект Акунин», «проект Проханов») равнозначно измене профессии.

4. Не знаю.

5. С PR-идеологией должна — по причинам, описанным в пункте 3. С PR-технологией — зачем же? Технология продвижения безотносительна к конечным целям: поставите цель продать безразличный вам товар, впарить его любой ценой — ее и достигнете, попробуете сформулировать цель принципиально иначе, связать ее с собственно культурой стратегий — пиаровские технологии будут послушно работать на вас.

Виктор Ерофеев (писатель, программа «Апокриф», телеканал «Культура»)

1. Критика сама по себе меня сбивает с толку, так как я сам критику не читаю и не особенно ею руководствуюсь. Поэтому с позиций человека, не сильно в этой области разбирающегося, я считаю, что всегда останется место для порядочной, независимой от капиталовложений критики, которая будет востребована. Через это прошли все капиталистические страны, так что постепенная зависимость критики от капитала — лишь показатель того, что мы идем по тому же пути. А такое внимание к этому вопросу и возведение его в ранг проблемы, мне кажется, — это какое-то ложное беспокойство интеллигентской прослойки. У каждого, наверное, есть свой путь в жизни, и если кто-то позиционирует себя как того, кого можно купить, его и будут покупать. А с другой стороны, он же может прикинуться, что его покупают. Конечно, все зависит от честности, и, конечно, всегда очень обидно, когда честный человек вынужден продаваться. Но я считаю, что честный человек, в данном случае критик, из-за своей честности поставленный в материальный тупик — это возможно в какой-то очень локальной зоне, так как критики, как и все деятели искусства, унижены-обижены и приходится как-то приспосабливаться. Однако парадокс: в Советском Союзе они тоже были небогатыми людьми, но как-то все дружно шли. Куда? Конечно, оппозиция существовала, существовали диссиденты, либералы. Я думаю, что и сейчас, при капитализме, за критиками остается возможность гамбургского счета.

2. Мне кажется, что критик в какой-то степени всегда был генератором идей, но главная идея критики — это идея формирования школ, направлений, их обозначения, фиксации. Сегодня, когда у критика больше возможностей, электронных средств коммуникации, у него вырастают еще и крылья, он начинает летать по фестивалям, заниматься дистрибуцией. Вообще, я думаю, хороший профессионал не переходит той грани, за которой его уже можно считать скрытым агентом, руководимым личными стремлениями и не способным проанализировать происходящее или увиденное на фестивале.

3. Работа критики — это тоже обслуживание интересов. Меня больше пугает интеллектуальный уровень критики, нежели ее обслуживание интересов рынка. Общий уровень анализа в нынешней критике оставляет желать лучшего.

4. Конечно. Ведь критика, в отличие от чистого творчества, является мостом между читателем и искусством. Я могу написать книгу, не заботясь о том, будет она интересна читателю или нет. Раньше считалось, что кино — не развлечение, а искусство, несущее в себе информацию о жизни, о судьбах мира, о метафизике. Сейчас же у нас все больше и больше кино становится развлечением. Аудитория изначально понимает, что кино поддается влиянию больших денег.

5. Безусловно. Так много сейчас говорят о пиаре. «Пиар» — это такое новое слово, которое еще семь лет назад никто не знал, и я в своем романе 1996 года должен был по просьбе редактора сделать пояснительную ссылку и объяснить, что оно значит. И вот буквально с того времени началось шествие пиара по стране. Когда плохое что-то делают, говорят — это пиар-акция, когда что-то или кого-то хвалят — тоже. Мне кажется, что мы просто так болезненно переживаем этап перехода к новому общественному устройству.

Григорий Заславский («Независимая газета»)

Начну с нескольких общих замечаний.

Вопросы анкеты я бы назвал провокационными по двум причинам. Во-первых, они прямолинейны и поэтому провоцируют на такие же прямые, такие же прямодушные ответы. Во-вторых, в самих вопросах почти открыто дан анализ ситуации, я бы даже сказал — ее анамнез. Засим к делу.

1. Ответ, который подразумевается пространным списком «искушений», — нет. Не деньги — так «приятельские связи». Пожалуй, что так. Хотелось бы надеяться, что такие — независимые — места еще сохранились. Хотелось бы, чтобы среди таких мест были и профессиональные площадки или трибуны, но, увы, об этом говорить не приходится. Возьмем, например, журнал «Театральная жизнь»: часть номеров выпускается в сотрудничестве с театрами, которые выбирают авторов, оплачивают расходы, превращая журнал в своего рода «выездной буклет». Делается это не по злобе, а чтобы выжить, но доверие к печатному слову после этого снижается и, взяв в руки следующий, «никем не оплаченный» номер, не можешь быть до конца уверен в том, что материал, вышедший по соседству, не ангажирован. В области театра, и вообще искусства, не принято помещать материалы в «рамочку» и сопровождать их предуведомлением: «На правах рекламы». Другой пример — журнал «Театр». Особое внимание он уделяет работе Центра имени Вс.Мейерхольда, а главный редактор журнала — один из руководителей этого центра. Еще недавно обложку украшал список членов редсовета, в который входили руководители сразу нескольких московских театров. Может быть, редактор совершенно свободен в оценках и редакторских решениях, но в эту объективность надо же еще поверить… Казалось бы, независимая критика может найти себе место на страницах толстых журналов — в «Новом мире», «Знамени» или «Октябре». Опыт сотрудничества со всеми тремя подсказывает, что так и есть. Но критика в толстых журналах остается «вещью в себе», как будто не высказанной, то есть невостребованной в профессиональной среде. Тогда в чем смысл свободы и независимости?

Не очень верю в ангажированность деньгами, зато узнаю ситуацию, когда свободному высказыванию мешают личные связи главного редактора либо — что случается еще чаще — свои собственные, «наработанные» знакомства и связи. Узнаю и признаю свою вину. Далее, вероятно, следовало бы углубиться в историю и разыскать корни явления. Кроются они, вероятно, в тех временах, когда продюсеры начали искать «информационных спонсоров»: такое «спонсорство» организаторы с самого начала рассматривали как своего рода поблажку или смягчающее обстоятельство. Ну а дальше, как говорится, пошло-поехало…

2. Ответ едва загримирован: критик в последние годы стал еще и куратором фестивалей, продюсером не по должности, а по призванию, скрытым агентом. Пожалуй, наиболее заметное явление. Чтение чужих статей превращается в уроки дешифрования, когда за текстом пытаешься вычитать скрытые мотивы, когда оценки предопределены, но эта предопределенность не всегда открыта в момент публикации. Ничто не мешает называть критиков по именам, однако же такая открытость, разумеется, усложнит работу редактора этой подборки. Итак, для простоты: критик N. работает в экспертном совете известной театральной премии или даже возглавляет этот совет. Работу эксперта он совмещает с рецензированием им же отобранных спектаклей, а уже после того как все премии вручены, называет ее и сопутствующий фестиваль главным театральным событием года. Наверное, искренне. Но пересечения смущают. А с другой стороны, других писателей у нас, действительно, нет, вот и выходит, что «культурная делянка» вынужденно перешла на самообслуживание: одни и те же люди сначала занимаются селекцией, а потом оценивают итоги выборов. И т.п.

3. К совершенному падению престижа публичного суждения, к лишению экспертной оценки категории экспертности. Нет смысла относить последствия в какое-то неведомое будущее: уже сегодня, прочтя о том, какой ужас представляет из себя игра Безрукова, его поклонники и поклонницы спешат на спектакли с участием своего кумира. Мы им не мешаем. И то, что мирятся с присутствием другого мнения, следует отнести к извечной толерантности русского читателя-зрителя.

4. Не знаю. Скорее, это вопрос к руководителям СМИ, так как это вопрос редакционной политики. Редактор выбирает обозревателя, соглашается или не соглашается с его манерой общения с читателем, с наличием или отсутствием индивидуальной манеры. В других случаях редактор отдела старается развести информационную заметку с аналитическим суждением, в отклике на художественное событие два эти жанра, две не пересекающиеся прямые сходятся. И с этим поделать ничего нельзя.

5. Наверное, должна. Хотя понимаю, что, к примеру, такой ответ был бы очевиден, либо очевиднее, если бы речь шла — воспользуемся медицинским примером — о независимой одна от другой частной практике стоматолога и проктолога, — у этих специалистов традиционно разные области приложения профессиональных знаний. В нашей нынешней ситуации критик и специалист по связям с общественностью трудятся на одном поле. Одни вынужденно, другие с великой радостью идут навстречу и заполняют пока еще свободные лакуны. Ныне востребованная краткость, конечно, мешает выстраиванию доказательной базы, когда скорострельность, число ударов в минуту ценится выше раздумчивости и подробного (невнятного) разбора. И тут, прошу прощения за банальность, по мере сил надо стараться быть честным.

Ольга Кабанова («Известия»)

1. Конечно, как и все нормальные живые люди, критики от чего-то зависят: от собственных вкусов, образования, воззрений, биографии, мнения дружеского и профессионального окружения (не стала бы употреблять обидное слово «тусовка»). Разумеется, критик зависити должен зависеть от направления издания, где работает (а не личного мнения его главы), — иначе он нечестно получает зарплату. Только тупой кичится своей мнимой независимостью. Но еще каждый пишущий (за исключением бессовестных, но что о них говорить) знает, что есть внутренняя логика и энергия текста, который все равно выстраивается по своим законам. Эти энергия и логика критического текста вертят критиком, как Татьяна Ларина Пушкиным. А если они не чувствуются — плохой знак.

2. Плохо сказывается. Каждому руководителю издания хочется, чтобы его сотрудники изо всех сил работали исключительно на благо этого издания, а они растрачивают творческую энергию «на сторону». Я бы брала в журналы и газеты только тех, кто именно там хочет реализоваться. Но, увы, некоторые и вполсилы пишут в сто раз лучше, чем многие — изо всех сил. Ну а использовать одно место работы ради выгоды на другом месте работы, конечно, нечестно.

3. Спасибо за интересный вопрос, но ответ на него сложен. Чаще всего критики участвуют в некоммерческих проектах и тем поддерживают некоммерческое искусство, которому нынче приходится туго. С другой стороны, руководители средств массовой информации все больше требуют облегченных и хвалебных текстов — им кажется, что такие простые и восторженные высказывания расширяют читательскую аудиторию и повышают тиражи. Десять лет назад в СМИ пришло новое поколение талантливых, образованных и амбициозных людей — им больше негде было зарабатывать приличные деньги. Теперь, когда газеты и журналы стремительно глупеют, этих талантливых, образованных и амбициозных держит в СМИ только зарплата. Освободившуюся энергию они направляют на другие дела. Все идет к дальнейшему упрощению неспециализированной прессы и нарушению давно сложившегося баланса в непростых отношениях между критиком, художником и публикой. Всех в конце концов победит реклама, но не критики будут тому виной. Есть еще одно обстоятельство: художники так часто и охотно упрекают критиков в творческой несостоятельности, что любой успех критиков не на своем поле поднимает авторитет если не критики, то отдельных ее представителей.

4. Профессионалы, безусловно, должны учитывать разные читательские аудитории. Для этого требуется только одно — писать просто, но глубоко. Так, чтобы было интересно и профану, и посвященному. Это идеал. Конечно, в идеале и издание должно брать только рекламу, за которую не стыдно.

5. Должна. Но это очень трудно. Пиарщики — настоящая чума на издательские дома и их жителей, из-под земли достанут. Да и критикам нет от них житья: пишешь хорошо о том, что нравится, говорят — пиаришь, ругаешь непонравившееся, говорят — черный пиар.

P. S. Хотелось бы сказать, что мне не нравится мессианская поза, в которую становятся некоторые критики. Критическая статья — это только частное мнение внимательного зрителя, умеющего сформулировать свои впечатления. Статьи пишут для читающих людей, а не в расчете на процесс или вечность. Часто хочется спросить критика: если ты действительно умный, то почему такой важный?

Андрей Немзер («Время новостей»)

1. Критика всегда была кем-то ангажирована. Белинский получал от Краевского гонорары, яростно увлекался то Гегелем, то социалистами-утопистами, тесно приятельствовал с многими литераторами (Тургенев так у него даже сына крестил). И ничего себе писал. Как и многие иные и прочие. На вопрос можно ответить серией встречных вопросов. Считает ли редакция журнала «Искусство кино» себя стопроцентно ангажированной? Кому (олигархам, правительству, тусовке, деду Пихто и т.д. — нужное подчеркнуть) выгодна публикация анкеты, на подготовку которой редакция потратила энное количество времени и сил? Числит ли редакция своих информантов (включая и меня) ублюдками, полностью подчиненными власти чистогана, или предполагает, что они способны о чем-то думать и что-то чувствовать? Ответив на эти вопросы, мы приблизимся к искомому результату.

2. Сказывается по-разному. Мне доводилось читать резкие суждения членов жюри литературных премий (и даже организаторов иных премиальных сюжетов) о том, что получалось в итоге. Причем вовсе не всегда это были опыты по отмыванию собственной репутации. Сотрудники литературно-художественных журналов (а среди них немало отличных критиков) отнюдь не рвутся «топить» славные тексты, обнародованные изданиями-конкурентами. Я вовсе не хочу сказать, что у нас нехватка грязи, но и сводить к ней нашу пеструю жизнь полагаю несправедливостью. Достаточно опасной, ибо часто повторяющиеся словеса могут и претвориться в реальность.

3. Все зависит от личных стратегий как тех, кто финансирует искусство, так и критиков. Ходя по редакциям и издательствам с рукописью, представляющейся мне достойной публикации, я, безусловно, вмешиваюсь в «свободный процесс», но зазорным это не считаю. Когда издательства приглашают в качестве экспертов профессиональных критиков и платят им за консультации деньги, меня это только радует. Когда экспертам или квалифицированным редакторам указывают на дверь, ибо их предложения куда-то там «не вписываются», я огорчаюсь. Но помню, что капля камень точит. Все мы любим, когда нас гладят по шерстке, и не любим, когда против. Владельцы издательств, продюсеры и другие лица, от чьих денег зависит «материальная часть» культурного процесса, исключением не являются. Есть надежда, что хоть кто-то из них со временем уразумеет смысл пословицы «Не верь потаковщику, верь спорщику» и поймет, какова цена заказной рецензии и экспертизе по принципу «чего изволите?». Примеры тому есть. Обратные — тоже.

4. В идеале должна. Получается не всегда. (Как будто все остальное всегда получается.) Есть, однако, и обертоны. Я могу признать достоинства неких «массовых» текстов, если они таковыми действительно обладают. Но прощать тому или иному опусу все грехи только за то, что он, дескать, «популярный», рассчитанный на «народ», а не на «высоколобых пижонов», я не готов. По-моему, это значит следовать в фарватере советской идеологической системы. Критик не может свести свою работу к просвещению и воспитанию вкуса, но и вовсе откинуть эту миссию было бы недостойно и глупо.

5. Не знаю. Я с ней не «смежевывался». А те коллеги, которые своим местом при ком-то дорожат, как их отцы партбилетом, моей (и вашей, дорогие коллеги) риторики не поймут.

В сущности, вся анкета может быть сведена к одному вопросу: доходило ли прежде падение нравов (отнюдь не только в среде пишущих об искусстве) до такого уровня, как сегодня? По-моему, доходило и до худшего. Отчего, впрочем, работать легче не становится.

Александр Соколянский («Время новостей») Перед тем как ответить на заданные вопросы, хотелось бы сделать одно предположение: кинокритику, должно быть, приходится думать над ними гораздо чаще, чем критику театральному, и для кинокритика они, должно быть, во много раз важнее. Примерно во столько же раз, во сколько бюджет фильма больше, чем бюджет драматического спектакля. Я могу говорить только за себя; я не готов отвечать доказательно и последовательно; я боюсь, что мои суждения только запутают и без того сложный разговор.

1. На вопрос об ангажированности — в том виде, в каком он поставлен, — можно ответить только одно: независимой критики нет и никогда не было. Конечно, существует зависимость от работодателей: я дорожу своим местом в газете уже потому, что оно дает мне возможность писать о главных премьерах сезона, а не работать на подхвате: «Извините, если вы не собираетесь писать сами, то, может быть, я» и т.д. И регулярные деньги получать хорошо, и на фестивали ездить, и дружеские связи поддерживать. К неудачам друзей я отношусь не то чтобы благосклонно, но, как правило, с большим пониманием; их успехи мне нравится описывать подробно. У меня есть замечательные учителя: странно было бы говорить о независимости от авторитетов. Приходилось ли мне, узнав получше актера или режиссера, менять мнение о его работе? Да, приходилось. Приходилось ли писать то, что я не думаю? Последние лет десять вроде бы нет. Вообще же, вопрос, из которого вытекает, что критик всегда так или иначе ангажирован, напоминает одно тургеневское стихотворение в прозе, там некий старикашка учит своего собеседника разделываться с оппонентами: «Если вы сами лакей в душе, говорите ему с укоризной, что он лакей… лакей цивилизации, Европы, социализма!» «Можно даже сказать: лакей без лакейства!» — заметил я. «И это можно», — подхватил пройдоха«1. Критик, который ангажирован в статусной роли «независимого критика», — как вам это?

2. Если я правильно понимаю вопрос, то роль «куратора, мегапродюсера, скрытого агента дистрибьюторов» критики брали на себя всегда. В театре отсчет можно вести прямо от Фаддея Булгарина, который первым выговорил для «Северной пчелы» право печатать рецензии на спектакли Императорских театров (насчет «скрытого агента» тут сказать уместно). Важно то, насколько критик чувствует себя деятелем и насколько он дорожит позицией наблюдателя. Мне милее вторая позиция, но это мой личный выбор. К коллегам, которые успевают много и хорошо писать, организовывая попутно фестивали, сводя актеров с режиссерами, устраивая чужие судьбы, я отношусь с глубоким уважением. Конечно, работая в интересах какого-либо дела, театра или человека, нехорошо изображать независимого эксперта — например, оценивать в печати то, что появилось на свет благодаря твоим стараниям. В театре, насколько я знаю, эта норма соблюдается, в арт-критике — нет: кураторы выставок пишут о них рецензии сплошь и рядом. Насчет кино ничего сказать не могу.

3. К чему приведет дальнейшее вовлечение критики в обслуживание интересов художественного рынка, я не знаю, что может представлять собою это «дальнейшее вовлечение» — тем более. Скорее можно прогнозировать бурное возрождение «доносительской критики» — статей о том, что такой-то фильм или спектакль оскорбляет честь и достоинство президента, национальное величие России, патриотические чувства ветеранов и прочее Насчет «некоммерческих интересов художественного рынка»: я просто не понимаю, что тут подразумевается. Какие такие некоммерческие интересы имеются на рынке? Вопрос, по-моему, сформулирован неудачно.

4. Да, способна и должна. Компетентные театральные критики советских времен ориентировались преимущественно на подготовленную аудиторию. Написать рецензию на «Вишневый сад» так, чтобы читать ее было интересно человеку, не знающему, чем кончается пьеса Чехова, — эта задача сравнительно недавно была осознана как важная. Насчет «потребителей рекламы, размещенной в данном издании», — это касается, прежде всего, критики в глянцевых журналах. Там выработан особый тон, особый стиль критического высказывания, диктующий отношение к премьере преимущественно как к светскому развлечению. Впрочем, «выработан» — это не совсем верно: за основу взяты интонации бойкого на язык и слегка пресыщенного знатока, культивировавшиеся Издательским домом «Коммерсантъ» в середине 90-х годов. Распространившись, знатоки сильно прибавили в бойкости, но столь же сильно поглупели.

5. Я не уверен, что хорошо представляю себе PR-методологию. Когда я пишу о спектакле, который мне понравился, я хочу, чтоб другие признали за ним все достоинства, мною замеченные. Иногда, напротив, мне доводилось писать резкие рецензии с тайным или даже открыто изъявляемым желанием: вот, прочтут в театре мою статью и, может быть, снимут эту пакость с репертуара… Можно ли назвать такие статьи «черным пиаром»? Если да, то у критики просто нет шансов размежеваться с рекламой. Во всяком случае, я не знаю, как мог бы это сделать.

Алена Солнцева («Время новостей»)

А когда критика была неангажированной? С появлением СМИ (давайте вспомним описания журналистов в романах Бальзака) основной задачей критики было формулировать и доносить до публики взгляды своей партии, кружка, цеха, направления и т.д. Сам носитель — газета, журнал, телеканал — непременно чей-то рупор. Если вопрос поставить так: «Может ли критик быть искренен?» — то, на мой взгляд, место для искренности всегда найдется — не в одном, так в другом издании, там где эти искренние взгляды придутся ко двору. Сейчас просто игроков на этом поле стало больше, но качественной разницы с прежними временами, по-моему, нет.

2. Кто становится, а кто нет. В тех, кто становится, побеждает та ипостась, мотивировки которой сильнее. То есть критик может быть нанятым куратором некоего мероприятия, но давление своей профессиональной среды чувствовать сильнее, чем интересы фестиваля, организаторы которого не входят в его референтную группу. Или наоборот. Или — и это лучший случай — взгляды критика и задачи фестивалясовпадают.

3. К тому же, что и всегда: хороший критик, с сильной харизмой, с большим даром убедительности, с внятной и последовательной системой взглядов, будет формировать рынок, воздействовать на него, критик слабый — плыть по течению.

4. Всегда выделяется какая-то аудитория в качестве ведущей. Журнал «Семь дней» и журнал «Власть» вряд ли кто способен перепутать, и если случится одному и тому же автору писать в эти два издания, то и тексты, безусловно, будут разные. Даже если он об этой разнице не задумается специально. Профессиональный журналист всегда имеет в виду, для кого он пишет, и глупо было бы рассчитывать, что рецензию на фильм в рекламном приложении «Week-end» будут читать профессионалы, а журнал «Искусство кино» купят домохозяйки — почитать в метро. Всякое, конечно, бывает, но ориентироваться на эти случаи неправильно. Если критик работает обозревателем в массовом издании, он вынужден быть прежде всего журналистом (а значит, в первую очередь информировать, а не судить), а если его приглашают как эксперта в такое же издание (это случается редко, к сожалению, в отличие от специалистов в области экономики, сельского хозяйства или военного дела) — должен высказать профессиональное суждение.

5. Видимо, речь идет о том, имеет ли право журналист, получающий зарплату в своем издании, брать деньги с тех, о чьем продукте он пишет? Это, вообще-то, называется «джинса», и за это из приличного издания могут уволить. А неприличные это используют, за что имеют соответствующую репутацию. Другое дело, что в PR-агентствах зачастую работают люди с очень низким уровнем образования, которые не выстраивают никакой иерархии отзывов, ориентируясь лишь на количество откликов. Однако сколько бы ни писали о явлениях, не заслуживающих серьезного отношения, общественное мнение в результате ориентируется на экспертные суждения (отдельный вопрос — их уровень, но это с пиаром не связано). Постепенно и у нас в стране, где, как на всяком раннем этапе развития нового культурного пространства, пока царит хаос, сформируется своя иерархия авторитетности. Ее качество будет свидетельствовать о зрелости общества. Мне кажется, интересно было бы поразмышлять об институте экспертов в эпоху массовой культуры.

Лариса Юсипова («Ведомости»)

1. Думаю, что осталось. Самый тяжелый «ангажемент», на мой взгляд, — дружеские, приятельские связи или просто вкусовые пристрастия. Здесь каждый ищет свой выход из положения. Я, например, стараюсь не писать сама разгромные рецензии на друзей и приятелей, а прошу сделать это сотрудников отдела или внештатных авторов. Но обиды, конечно, все равно возникают.

2. Скверно сказывается. Но если человек курирует фестиваль — это одно (например, Роман Должанский и Марина Давыдова курируют театральный фестиваль NET), если работает на дистрибьюторов — совершенно иное. Примеры нам всем известны.

3. Вопрос, что такое «обслуживание»? Я полагаю, что критики — это вообще обслуживающий персонал. Они оказывают услуги населению по информированию его, населения, о том, что происходит на рынке искусств. И облегчают потребление продукта.

4. В принципе, должна. Но как это делать, по-моему, не знает никто. Мой рецепт — писать так, чтобы тебе самому и твоему ближайшему кругу это было понятно и интересно. Тогда, как это ни парадоксально, аудитория у текста может оказаться достаточно широкой и разноплановой.

5. Да, обязательно. К тому же, современные российские пиар-технологии в культуре находятся на таком пещерном уровне, что каким-то образом ассоциироваться с ними — себе дороже.

1 Т у р г е н е в И. С. Стихотворения. Л., 1955, с. 349.