Граф Монте-Кристо по-русски. Дневниковые записи последних лет жизни Георгия Буркова

Георгий Бурков. Середина 80-х годов

Мы публикуем фрагменты дневниковых записей Георгия Буркова, сделанных в последние годы его жизни.

Что за явление, которое я назвал комплексом Монте-Кристо? Алкоголик мстит за свое исцеление. И кому? И кому? Людям, которые активно его исцеляли! Проверка на доброту. Тот, кто действительно добр, должен убить себя. Вампиловский ангел на полпути к истине.

Вечные поиски нравственного абсолюта на Руси — это и есть истинная история России и пресловутая загадка русской души.

Вообще-то, цель моих размышлений, которые я собираюсь собрать в единую книгу, и заключается в исследовании этой главной темы. Как удалось сохранить нам, русским, свою душу и свои мечты о свободе человека.

Ведомственность! Начнем от печки. У нас, как везде, есть армия. Стало быть, есть Министерство обороны, есть ведомство. Оно обособлено от остальной нашей жизни по целому ряду очень важных причин. А в исключительных случаях, то есть во время войны, этому ведомству подчиняется вся остальная часть нашего общества. Это важный момент.

У нас есть ведомство внутренних дел. И это тоже государство в государстве. О других ведомствах так вроде бы не скажешь. Ну какая ситуация может привести к власти, скажем, деревообрабатывающее ведомство? Оказывается, это возможно. В каждом ведомстве существует в зародыше возможность захвата власти. Каждое таит в себе зачатки особой партийности и государственности. Вот где спрятаны главные опасности для всей нации.

История России как наука сейчас не существует. Лжедмитрий — неудавшийся Ленин. К примеру. «Объективность» ученых, нежелание связать историю России в единое целое — это просьба о подачке, не больше.

«Борьба» исторических школ смехотворна.

Георгий Бурков с матерью Марией Сергеевной. 1941

Единая история России, СССР, то есть всех народов, населяющих нынешнюю империю, есть не что иное, как хорошо выверенная система фальсификаций и шулерства, подводящая все течение событий за много веков к единственно «верному» и уже на все дальнейшие века неизменному, то есть к тому, что постоянно переписывается с учетом прошлогодних ошибок, но это не имеет уже никакого значения. Ни один из академиков не расстанется со своим пайком. Нет дураков! Но если такой дурак и найдется, его тут же затопчут ученики-крохоеды. И вытопчут его историографическую усадьбу так, что никому и в голову не придет, что на этом месте существовала когда-то «цивилизация».

О приблизительности науки вообще я как-то записывал. Наука — ведь это превосходная возможность для нечистоплотных упражнений ума за ради корысти. И суть мысли все-таки не в этом. Борьба, извечная и жестоко изнурительная борьба Добра и Зла, борьба Духов Добра и Духов Зла — вот чем пропитана вся наша Человеческая так называемая Жизнь. Я беру в употребление термины старые, зная, что они несовершенны, что они могут заблудить меня, даже меня, чувствующего неправильность этих старых терминов. Много времени, ближайшего времени, уйдет на поиски слов.

Они там на Западе могут на пустыре построить за три года коммунизм. Просто чтоб позлить нас. Дескать, это, что ли, вы строите?! А то мы все пытаемся догадаться, измучились все! А когда убедятся, что да, это мы строим вот уже семьдесят лет, они развалят этот коммунизм. Любопытство удовлетворено, и ладно.

А сам «коммунизм» им не нужен. И нам ведь тоже не нужен. Да и кому теперь он нужен будет?

Хищники органичны в природе. Все эти львы, тигры, волки, лисы, стервятники и т.д ведут очистительную работу в природе. В последнее время их стали называть санитарами. В этом я вижу большую победу здравого смысла над человеческим высокомерием. Человек что-то понял и самодовольно простил хищникам несущественные грехи. И не догадывается, что самому-то предстоит длинный путь пройти, путь страданий, ибо отказаться от своего первенства в природе — дело мучительное. Ведь сперва друг друга считали существами низшими. По отношению к природе человек вел себя, как бандит, существо — с точки зрения природы - внезаконное. Человек сам вышагнул из законов природы. Его уж никогда нельзя было назвать санитаром природы. Ему, человеку, подавай здоровые особи, молодые. Преступное гурманство человека безгранично. Человек очень хорошо понял с самого начала свою бандитскую натуру, свою дьявольскую роль в природе. Именно поэтому он все свои природные инстинкты, то есть все, что еще связывало и связывает его с природой, загнал в рамки тюремных законов и лицемерных условностей. История человеческая по сути своей является непрекращающейся жестокой войной с природой. И прежде всего, природа истребляется внутри себя. И внутри соседа, естественно. Думаю, что барская милость к «братьям своим меньшим» — обманчивое явление. Может возникнуть надежда, что человек через точные и естественные науки, то есть через разум, придет к пониманию своего места в Природе. Но, как в сказке, тогда человеку нельзя оборачиваться: он превратится в дерево или камень. Царство холодного разума, бездуховности, даже, можно сказать, бесприродности представляется мне явлением мерзким. Гениальный урод? Кто он? Человек? Куда идет? Глупо спрашивать, куда человек идет. Куда идет заяц? Кошка? Но для чего-то существует естественный отбор в природе?! Видимо, все в природе должно жить в гармонии, вместе изменяясь, вместе переживая одни трагедии и радости?

Безобидное возведение Человека на престол Природы обернулось против самого человека. Государство к этому научно-религиозному закону отнеслось деловито и серьезно. Сначала подменили Человека обществом, общество — Человечеством, а потом свергли Человека с престола. Государство — это не Человек, не народы. Это компания людей корыстных (материально и нравственно), это компания деловито-преступных людей.

Человек вернулся обратно в Природу и стал бесправен. Мы стали говорить об охране и использовании природы и животного мира. Хорошо. Но… Путь предстоит долгий. Нельзя относиться к природе и к животному миру как к подсобному хозяйству. Отношение это напоминает отношение партии к народу. Надо на себя смотреть реально. Если я догнал оленя и загрыз его, я — хищник. Если я убил его из ружья, я — преступник перед оленем, перед природой. Нужен закон. Общий. Для природы. Все законы так называемого общества лживы. Они тайные, тюремные. При помощи лживых человеческих законов люди, по природе своей обреченные на вымирание, выживают за счет людей, которым жить и жить. Все можно оправдать.

Человек, существо единственное, неповторимое, является на свет не по своей воле. Он должен жить в ту эпоху, в той среде, в том доме, в каком находятся родители. Помню, я много рассуждал о том, что человек талантливый появляется на свет в результате труда и отбора многих поколений. Если же прибавить к этому влияние и фактор рождения вообще, то накопится столько всяческих…

Одним словом, есть над чем подумать. Но сейчас не об этом. Человек несвободен - это аксиома. Он и не будет свободным в ближайшую тысячу лет. Свобода личности - вещь невозможная. Как же быть, если свободный человек — предел мечтаний всех времен и всех народов? Как же быть? Человек может обрести свободу лишь в вечном обществе, во временной общности людей. Вечное общество неоднородно, у него свои конфликты и свои проблемы. Об этом разговор долгий и отдельный. Сам собой встает вопрос: где соприкасаются вечное общество и государство, и соприкасаются ли они, и есть ли эти возможные точки соприкосновения? Если такое возможно, то, несомненно, спасение государства в том, чтобы оно признало себя явлением вторичным.

Государство обязано исходить из законов вечного общества и занимать то место, которое ему отведено вечным обществом. Всякое государство, не желающее считаться со своей вторичностью, а сейчас таковыми являются все государства, неизбежно саморазрушится. А так как вообще государство не может быть неусловным (нелживым то есть), то оно, естественно, из чувства самосохранения не будет признавать себя вторичным. Следовательно, государство эфемерно. Но может ли возникнуть государство, которое признает свою вторичность? Это ведь шаг к саморазрушению вообще.

Постоянная борьба за существование научила новой философии жизни. Физиологические эксперименты над собой и другими приучили к противоестественной жизни. Естественные насильники (садисты, социальные извращенцы и прочая нечисть) приучили (принудили террором) большинство людей насильничать друг над другом во имя интересов естественных насильников. Народ вошел с годами во вкус и стал насильничать с пользой для себя. Любить с угрозой, дружить с выгодой, воспитывать с хлыстом и т.д.

Георгий Бурков. 1946

И вот возникло совершенно неестественное, жуткое общество, связанное тончайшими сплетнями и связями. Говорили одно — делали другое. Запугивая врага, который постоянно рядом, мы оправдываем этим свою выморочность и свое насильничанье. И командовать у нас в связи с чрезвычайной жизнью могут люди темные, тупые, но верные (время такое). Не до тонкостей, когда семьдесят лет враг постоянно рядом и натиск его и коварство его усиливаются и становятся все изощреннее. Так и будем жить: если актер играет шпиона, его надо подозревать как врага, если актриса играет женщину легкого поведения, то она — б… .

Показательная травля одного человека вызывает стадную радость. Но стадная радость — это большее рабство, чем стадный страх.

Живая дорога и живое море, живая река. Что-то странное во всем этом есть. От судьбы. От страшной сказки.

Мысль возникла снова на Чуйском тракте, когда ночью мы сбили охотившуюся сову. Теперь ее будут доедать стервятники. Сколько тонет всего живого в реках, морях. Дорога, море, река — это космосы, в которых происходит много таинственного и трагического. В Америке эта тема обсосана со всех сторон фантастами и кинематографистами.

Но для нас это сюжетные изыски, типа восточных, с которыми мы начали знакомиться с середины XIX века. Тогда были религиозные преграды и такое же невежество, какое у нас сейчас.

Вечное общество. Люди должны жить легко и естественно, а не натужно. Городская жизнь натужная и неестественная. Талантливые люди выходят из жизни естественной и близкой по своим ритмам к природе. Большинство талантливых людей — выходцы из провинции. Столичные люди сильны в делах политических, то есть в грязных, бессмысленных и лживых. Истинная энергия (от большого желания) и натужность (от карьеры и от не своего дела). Истинная энергия — от таланта, от художественного (в любом деле от художественного) откровения, от вечного общества. Натужность от бесплодия. В конечном итоге ценность истинная создается художниками — во всех областях, до мелочей, — а от потливых людей всякая запутанность и бессмыслица, неразбериха и хаос.

Самоусовершенствование и вечное общество. Самоусовершенствование для чего? Вечное общество — это живая жизнь сегодня. Связь с прошлым понятна, а с будущим? Надо ли влиять на будущее? Только настоящим. Влияй сколько хочешь. Планируй будущее, наставляй, внушая, приказывай. Будущее разберется. И в вечном обществе есть издержки добра и зла. Недеяние и вечное общество. Вот один, кажется, из кардинальных вопросов.

Вечное общество и религия. Боги и вечное общество. Гибель богов — естественное явление. Этапы возникновения вечного общества? Или оно возникло сразу с возникновением разума, с появлением первых человеческих организаций? Очень важные вопросы.

Меня не запеленговало время. Еще не настало время человека. Москва очень скоро прекратит свое существование в качестве столицы России. Не став, кстати, столицей Союза. Москва — это классическая империя. В самом жестоком и топорно-откровенном исполнении. Ассирия! Как только коммунисты утратят власть, Москва рухнет. Но даже сейчас уже очевидно падение Москвы. Иногда кажется, что живешь в брошенном, покинутом городе. Вот-вот войдут войска Наполеона и Гитлера.

Нас, русских, в скором времени ждет большое разочарование. Могучий Союз братских республик распадется, и возникнет потребность обратиться к внутренним национальным ресурсам, чтобы существовать дальше.

Русский дом всегда славился своим гостеприимством, и нет ничего более противоестественного для русского человека, чем коммунальная философия. Коммуналка — это испытательный полигон для будущих концлагерей.

Не к лучшей жизни мы идем.

Христианство выстояло под натиском социалистического терроризма еще и потому, что было отторгнуто от государства, изгоняемого с родной земли. Его унижали и мучили. Над ним надругались и глумились десятки лет. Над религией позволялось издеваться всякому, это хулиганство поощрялось. Называлось такое атеистическим воспитанием!

Христианство приняло страдание и мученичество от тиранов и фарисеев. Выстояло и победило. А преступная империя разваливается на наших глазах. Значит ли это, что следующее тысячелетие мы проживем под знаком христианства?

Конечно, нет.

Католическую живопись мы с самого начала приучались рассматривать как совершенство, как образец, как идеал.

Наскоки типа «Сжечь Рафаэля» были быстро остановлены. То же было с музыкой, литературой и т.д.

Что же касается Рублева, православной живописи, Толстого, Достоевского, композиторов и т.п., то тут была проявлена жестокость крайняя. И никаких послаблений — вплоть до наших дней.

Путь к новой Человеческой «религии» проходит через отречение от власти, которую человек почему-то присвоил себе и которой его никто не наделял. Пока этого не произойдет, мы будем метаться между Яхве, Христом, Магометом, Буддой и Солнцем (язычеством).

Георгий Бурков с матерью Марией Сергеевной и отцом ИваномГригорьевичем. Начало 70-х годов

Обожествление природы, в которой живешь, частью которой являешься. Язычество - постижение родины, преклонение перед родиной. Природа — это место, где ты, Человек, живешь наравне с другими, где остается дух твоих предков, который помогает тебе и оберегает тебя. Христианство — это попытка очеловечить и приблизить жестокого и надменного Бога, который присвоил себе авторство познания Природы. Он поставил человека царем природы, наместником, и заразил своей надменностью по отношению к ней. Отстаивая родину от разного рода посягательств, мы, естественно, вернемся к «язычеству», к космической философии.

Н. Ф. Федоров был чист. Воскресение будет. И совсем не важно, каким путем: божественным или научным. В любом случае воскресение, или воскрешение, обернется Страшным судом. Выбор будет не такой простой, как его предполагают младенствующие в философии политики. Не война (уничтожение Земли) или мир, а война (тоже уничтожение, но самоуничтожение, самоубийство) или воскресение. И в том, и в другом случае — Страшный суд. Песенка спета.

Ну а если воскресение будет после убийства? То есть будет совершено помимо нашей всеобщей воли, другими существами? Это уже неизбежность Страшного суда. И кто знает, не есть ли наша жизнь один из очередных экспериментов на бессмертие? Эксперимент опять не удался? Н. Ф. Федоров был чист. Он даже не догадывался о сложностях, которые неизбежны при осуществлении «общего дела». Не такое уж оно общее, дело-то. Наивность пророка. Допустим, что Федоров знал и предвидел безнадежность своего предприятия, но не надо забывать, что речь идет о неизбежном. Пророк наивен и жесток. Когда у людей не будет выбора, не останется лазеек для частных дел. Будет лишь общее дело.

У нас не только самая дешевая жизнь, но и самая дорогая смерть.

Можно, конечно, завещать, чтоб тебя сожгли и развеяли пепел где-нибудь намалой родине, например, по месту твоей первой прописки. Но развеять вряд ли разрешат, припишут манию величия.

Вот, кстати, о малой родине. Вместо того чтобы расширяться, у нас родина сужается. Еще немного, и введут оброк: плати за место, в котором родился. Но я отвлекся.

Нужно ли нам будущее? Надо сегодня жить по законам будущего, тогда будет в нем крайняя необходимость. И наглядность для молодых. И мы будем нужны будущим поколениям.

Не надо его ждать! И не надо обманывать. Будущее всегда было и есть с нами. А если его нет вовсе, не стоит жить.

Я обязан сознаться, что я смешон был и смешным остаюсь. И буду до конца дней своих смешным. Потому что я живу в середине ХХ века и потому что я русский.

Путь к тебе, дорогой друг, трагичен. Это дорога в одиночество. У него есть одно преимущество: это честный путь. Страшный парадокс: искреннее желание помочь своему народу сохранить достоинство приводит к изолированности в одном народе. Нужен Степан Разин? Кто же оплел так мой народ? Кто же обезволил его, сбил с толку, кто облил его сладкой патокой лести и заставил жить в этой липкой жиже неестественной жизнью? Кто научил мой народ воровству и почитать это воровство как особую доблесть, национальную удаль? Кто спаивал и до сих пор спаивает народ? Да еще при этом вменяет ему же в вину сие преступление? Вино и водка по своему содержанию (по составу продукта) становятся все более и более опасными для здоровья человека. Спаивание народа переходит в новое качество — откровенный и наглый геноцид. Происходит это у всех на виду. Кто меня убедит в том, что люди, занимающиеся истреблением моего народа, искренне обеспокоены состоянием дел с алкоголизмом в нашей стране?

Третья мировая война.

Георгий Бурков с дочкой Машей. 1969

Может быть, это будет один из главных потоков сознания. Да, письма — это поток сознания. Вот, кажется, и нашел точное направление. С «мусором» жизни. Теперь о войне. Меня мучает догадка, что принято считать войной. Война ведется, главным образом, внутри каждого народа, а не между народами. Во время стихийного бедствия вдруг обнаруживаются люди, которые рады этому бедствию. И дело не только в том, что вспыхивают жестокость, насилие, мародерство и т.д.

Для определенного круга людей наступает момент ясности, приходит их звездный час. Власть Хаосу! Рушатся устои, веками освященные человеческим опытом и мудростью. Война возникает внутри нации и долго бродит, пока ей не помогают выйти в ненависть к другой нации.

Но чтобы внутринациональные войны не застали врасплох, надо иметь постоянные силы ненависти к другим нациям.

Не выходят из головы слова Лихачева о том, что во время войны многие отсиделись и неплохо устроились. Они дали свое потомство.

Все-таки в конечном счете люди воспитываются в семье. И как бы мы ни совершенствовали систему воспитания, главным поставщиком личности остается семья.

Если хочешь выделиться и возвыситься над остальными людьми при скромных способностях и ничтожных возможностях, сделай свои, в общем-то, маленькие корыстные цели тайными и загадочными. Уйди в добровольное (на самом же деле вынужденное, ибо оно преступное) подполье, и там можешь блефовать по крупному, вплоть до того, что знаком с гуманоидами или накоротке общаешься с Богом. Как маленькие желания и мелкие страстишки таинственным путем можно довести до того, что в это будет втянуто полчеловечества?

Осквернители. Почему не случился гений на театре в наши дни, почему он прошел мимо сцены? И какая это трагедия для народа!

Вот ругают деревенщиков: дескать, нападают на город, все беды и пороки, считают деревенщики, исходят из города. Особенно досталось за нападки на город Шукшину. Но сейчас, когда начинает проясняться грандиозное преступление большевиков против русского (да и не только русского) крестьянства, когда мы стали только догадываться о масштабе беспощадного истребления русского крестьянства, лучшей части народа, можно уже смело говорить о том, что Шукшин и другие были правы. Но вот ведь чудеса какие: никто не собирается приносить хотя бы посмертных извинений Шукшину. Более того, возникни этот вопрос, на него набросятся с прежней ненавистью. Под «городом» подразумевают не власть большевиков, а почему-то интеллигенцию, которую истребляли с тем же усердием, с каким истребляли хозяев земли и носителей русского уклада жизни и культуры.

Мы много говорим о кабальных долгах развивающихся стран, но ничего не говорим об империалистическом характере нашего государства по отношению к той или иной отрасли. К кино, например. Тут даже не долги, а просто рэкет. Дается от заработанного, чтоб не сдохли. Куда перераспределяются деньги? Если проследить за финансовым лабиринтом, то выяснится: для содержания партийно-хозяйственной элиты.

И на ветер. Так даже дворяне не транжирили, не прогуливали народные деньги.

Культы… культики…

Это обязательный сговор с чернью против талантливых и свободных людей. Это обязательное их порабощение и эксплуатация в интересах толпы. Это периодические жертвоприношения, принародное издевательство и показательные казни талантливых и свободных людей.

Культ обязательно возникает и формируется из ограниченности и из ложных «теоретических» установок. И еще: он возникает в момент подключения к общественной жизни огромных масс, с чем, кстати, связано падение общей культуры социальной жизни.

Чиновники долго готовятся к тому, чтобы стать хозяевами. Они изучают экономику, политику, идеологию, способы управления массами. А вот знание реальной жизни необязательно, факультативно, со свободным посещением, по интересу. И они посещают факультатив, но осваивают простую жизнь по-барски: охота, сауны, «простая» естественная пища и… История наша наполнена надменными и высокомерными бумагами: бездарность отказывает художнику в праве на гениальность, на талантливость и даже просто на творчество.

Причины отказа самые разнообразные: от обвинения в непрофессионализме до преследований за идеологические отклонения.

Василий Шукшин и Георгий Бурков на съемках фильма «Они сражались за родину». 1974

Удивляет и останавливает на себе внимание вот какое качество старых русских интеллигентов: они обязательно проходят через увлечение естественными науками. Потом это увлечение проходит, попытки войти в философию через физику и технику кончаются разочарованием, кризисом, депрессией. И только тогда они обращаются к духовным исканиям Льва Толстого, или Ф. М. Достоевского, или еще кого. Как правило, русские гуманитарии стоят на прочном и основательном фундаменте естественных, экономических знаний.

Русская идея, как магнит, стягивает на себя лучшие умы. Иногда эти светлые умы даже не догадываются, что их ведет Русская идея.

Те из умов, кто все-таки не отступил от естественных наук и сумел преодолеть этот опаснейший перевал, выходили опять же к Русской идее.

Через перевал прошли Вернадский и Чижевский.

Но гуманитарный путь не прерывался. Кого я знаю? Платонов, Пришвин, Рерих, Флоренский.

Чтобы сбить свет Русской идеи, необходимо было истребить цвет русской интеллигенции и бросить нацию снова в безграмотность, знахарство и демагогию. Начался период новой орды. И не скоро мы станем на ноги. Возвращение к Русской идее неизбежно. Но это длинный путь. И кровавый, хотя нас уговаривают, что с репрессиями покончено.

Подумалось о том, как трудно дается нам правда. В 1956-м мы вошли в страшную зону сталинизма и ахнули от ужаса.

Скоро экскурсия кончилась. Начались сомнения и подпольное осмысление познанного. Сегодня мы снова входим в эту пещеру ужасов. Не думаю, что на этот раз все будет развеяно и решено окончательно. Попытку закрыть тему и поставить точку сделали уже на празднике 70-летия. Убежден, что на партконференции в середине 1988-го тему закроют или переведут стрелку на другое направление (на Брежнева?).

Мы теперь будем продвигаться по этой зоне перебежками. Не скоро еще поставим памятник на Колыме, не скоро возникнет демократия.

Сталинские дела — это дела партии. Сталин свою вахту отстоял, спас партию. От чего? От развала и вырождения. Потом обратный путь по восстановлению справедливости на Сталине не закончится. Поэтому нас еще долго будут водить по минному лабиринту сталинизма. На что надеются нынешние лидеры? На то, что им удастся за это время вывести партию из глубочайшего кризиса, вырваться на оперативный простор и сделать что-то путное, наглядное. Пока акцент перенесен на дела международные, так удобнее сейчас.

Но из этого, догадываюсь, ничего не выйдет. Постоянный выигрыш времени — и есть программа.

А Сталина придется отдать на растерзание. А там, глядишь, и до главного недалеко.

Мы сначала, вынужденно, правда, с очень сильными оговорками, признали послевоенное японское чудо, а потом, уже без всяких оговорок, стали восхищаться японским гением и японскими предприимчивостью и трудолюбием. Совсем забыв при этом, что речь идет о капиталистической стране, которая только что была монархической и отставала от нас в общественном устройстве на столетия. Впереди, к слову сказать, еще будет разговор о Тайване и Южной Корее. Да и о многом другом. Но ведь националистические идеи, на которых, кстати, вырвалась Япония (и отчасти Западная Германия), очень были сильны в России накануне 17-го.

Русская идея вынашивалась и вымучивалась всем XIX веком.

Два фашизма (наш и японско-германский) привели к совершенно противоположным результатам.

Почему такое случилось?

Почему мещанство взяло верх у нас? Почему все гениальное было безжалостно истреблено? Я даже не говорю просто о физическом уничтожении людей. Я имею в виду уничтожение идей, которые нас давно бы уже вывели в сферы недосягаемости, если бы они были осуществлены хотя бы на треть. Мы продержались до того момента, пока связь времен не была прервана окончательно. Старая интеллигенция либо уничтожена, либо вымерла, изолированная от народа. И в этом видится зловещая поступательность революции, а не отступление от нее.

Теперь мы спокойно приступаем к воскрешению, по Федорову, поруганных предков. Но воскрешать поручено не преемникам, ибо они тоже на уходе. И воскрешение будет в доле с Западом.

Юрий Никулин, Василий Шукшин, Георгий Бурков на съемках фильма «Они сражались за родину». 1974

«Охота на ведьм». Сталинизм и маккартизм. Не было ли второе спровоцировано первым?

Маккартизм был спровоцирован с нашего берега. Революционное и профсоюзное движение США было разгромлено с нашей легкой руки и нашей пересказки. С одной стороны, начинаешь понимать, что система «народного царя» (генерального секретаря) — это какая-то зловещая лотерея. Добрый или злой? Умный или дурак? Какой на этот раз попадется? Каких наместников поставит на местах? И т.д. С другой — начинаешь понимать закономерности так называемой системы социализма, которая вырисовывается тоже очень примитивной и очень зловещей. И в делах международных особенно.

Тот мир, который мы имеем сейчас, — это по нашей милости. Ненависть, нетерпимость, психическая неуравновешенность, идеологическое помешательство и доктрины, очень далекие от реальности, — все это возникло от нашего давления на мир. И вот, наконец, мы привели мир на грань катастрофы, гибели. Один неверный шаг — и жизнь на земле исчезнет.

Мы помогли фашистам опустошить Европу, китайцам — Азию. Мы не думали о людях, мы не верили в людей. Наш идеал — стадо. И в довершение всего построили худший из вариантов человеческого общежития.

И до сих пор охотимся за ведьмами. И все это в интересах самого малого меньшинства, которое по умственному развитию представляет подавляющее большинство.

Великий художник и в то же время хлюпик-непротивленец Лев Толстой… Великий мастер и смрадный реакционер-черносотенец Достоевский… Со школьной скамьи входили в нас эти несовместимые понятия естественно, как данность и даже будили в нашем детском сознании чувство врожденного превосходства. Мы с младых ногтей выращивались могильщиками русской духовности, осквернителями святынь.

Нам не нужно было знать, что революция, совершенная в соседней великой Индии под предводительством Ганди, во многом вдохновлялась идеями Толстого. Да мало ли можно накидать сейчас подробностей нашей жизни, нашего падения, чтобы довести себя до экстаза покаяния (перед кем?! перед чем?!) и до самого уничтожения. Сталин так и не смог заглотить Вернадского, не уничтожил его, предварительно унизив, как он проделывал обычно. Он не тронул и Станиславского, дав ему умереть своей смертью. Сталин, казалось бы, так и не уничтожил Русскую идею. Но это только кажется. Ему удалось порвать связь времен. Он выморил русскую интеллигенцию, он подменил энциклопедичность русского просвещения обычным ликбезом и заучиванием марксистских догм. Спасение Русской идеи (и русской культуры в целом) я вижу в том, что она всегда располагалась на путях открытий законов природы и законов действительного общежития. Но чтобы собрать разорванные и разбросанные законы, потребуется еще лет пятьдесят. Сталин (конечно же, не он один!) сделал все, чтобы выиграть время для партии. Вавилов сам выдвинул и поддержал, продвигал Трофима Лысенко. Фадеев держал при себе Ермилова. Мы заискиваем перед бездарными актерами, чуть ли не вымаливая у них разрешение играть в их присутствии талантливо.

Мы уже привыкли к их присутствию при самых сокровенных разговорах, как заключенные привыкают к охранникам во время свиданий с родственниками. Что это? Что бы это значило? Это и есть наша система? И это и есть тот необратимый переворот, который с нами произошел? Мы в плену у посредственности, мы ее заложники. Мы должны перед ней отчитываться, мы должны, как ссыльные, ежедневно отчитываться. И платить огромное содержание лагерной обслуге за то, что они тебя охраняют, бдят. Кстати, это из-за них, из-за этой лагерной обслуги, гниет миллионная передовая технология на улице, во дворах. Обслуга раскусила заговор против себя. «Хотят, мол, поймать нас на бездарности, на отсталости. А потом избавиться от нас. Не выйдет!»

Иногда из врожденного оптимизма хочется думать, что так случилось только в театре, только в искусстве.

Меня настораживают разговоры о перестройке, бодряческое настроение перед партийной конференцией, разглагольствования бюрократии, смелые разоблачения организованной преступности и т.д.

Желание улучшить, модернизировать аппарат подавления, уничтожения и унижения - что-то опять бесовское накатывается на мой народ и на другие народы.

Мы никак не хотим понять степень собственного падения и масштабы катастрофы, обрушившейся на народы.

Американские социологи давно уже исследовали феномен групповщины. Но мы продолжаем вязнуть в тине демагогии, тратить свои нервы и изводить оппонентов. Распускаем себя настолько, что, боюсь, не остановимся и перед убийством словом.

Даже постоянные отсрочки, которые я сам у себя выпрашиваю, не спасут меня. Откладывать «экспедицию» бесконечно невозможно. Иначе… В светлые, трезвые дни я отчетливо начинаю понимать, что без путешествия в царство собственной реальности моя жизнь станет бессмысленной и никому не нужной. Путешествие необходимо. Иначе смерть. Не символическая, даже не духовная, что само по себе страшно тоже. Физическая.

Дикая мысль: опубликовать сюжеты. Ибо не успеваю их написать.

Странное дело! Подготавливая себя к литературной работе, еще даже к первому броску, я испытываю какой-то нарастающий торжественный гул внутри себя. Я уверен в себе, уверен в победе. Хотя и понимаю хорошо, что начинать в мои годы - безумство. Но вот наступает момент, когда мне нужно соприкоснуться с русской историей, с русской литературой, с русским театром, с Русской идеей. Я становлюсь маленьким и ничтожным. Не боюсь мировых проблем, не робею перед ними.

Но Россия приводит меня в трепет. Почему? Смущают мою смелость российские гении, исполины даже для мировых масштабов.

Добро и красота.

Добро сдерживает, красота двигает. Добро сохраняет, красота преображает. Добро — школа, красота — само искусство.

Именно с этих понятий, с их разъяснения и начать обучение студентов. Начать движение под девизом: «Был смысл в нашей жизни!» И собирать на него всех, кто делал или пытался делать добро. И совсем необязательно, чтобы это было отмечено в твоей трудовой книжке или в государственном указе. Почему? Государственные органы чувств не фиксируют добрых дел и порывов души. Государственный организм грубо сделан и корыстен очень. Короче говоря, движение может быть сейчас (уж извините!) только внегосударственным. Из движения может родиться новый метод. Натолкнул на это Жигулин. И до этого завел Шукшин. Здесь и рассказ о коммунистическом походе культуры и о театре. Который у нас был! Здесь и рассказ о том, как я спонтанно пришел к догадке, что дело в самообразовании. И настаивать на этом методе как на одном из главных в нашем театральном деле.

И пусть каждый (даже если он или она сейчас в тюрьме и сидят за тяжкие преступления) вспомнит свой первый (ведь был! был!) добрый поступок, от которого ему стало хорошо (значит, осознанный). По крохам собрать то богатство, которое у нас осталось. Можно было обмануть, надсмеяться, но отнять восторг от добра нельзя!

Нельзя начать жизнь второй раз. Простота жизни заключается в том, что все люди бывают маленькими и бывают старыми. Мечты юности обманчивы. Чиновничья или партийная карьера и «детство, юность». Ах, как просто все! Проще пареной репы. Юношескую мечту можно узнать по походке. Осуществленная мечта в походке — верный признак глупости. Чаще всего мы сознательно довольствуемся суррогатами юношеской мечты. Хочется стать вожаком народным, а стал просто начальником и держится за чиновничий пост, оправдываясь перед самим собой и перед друзьями, что пост этот дает право быть немножко вождем. А все уже ясно: зарплата, возможность не руководить, а унижать, квартира и прочее. Одним словом, корысть и больше ничего.

Ну, походка еще, может быть. Как же не понять природу детских мечтаний? Ведь они наивные и чистые, мечты-то! И страшные, чудовищные, надо признаться, потому что они — от времени. Разве не мечтал никто о славе Павлика Морозова?

Голография.

Другое общество существует посреди нашего общества. Это не только тайная организация, это другой вид, маскирующийся под «хомо сапиенс». Как снежный человек или гуманоид. Как сумел же создать царство другого общества Сталин. Сейчас это общество начинают разоблачать, разбираться в его иезуитских тонкостях. Мы накануне грандиозных открытий, почти мистических. Другое общество то выходит наружу, то сокращается, оборачивается и становится — с жалкими глазами. До определенного часа. До следующей революции? Таинственность и заговор против остальных делают людей значительными и величественными. Обычная жизнь, отправление обычных человеческих желаний и надобностей, но, освященные таинственной значительностью, приобретают важное содержание, наполняются мировым смыслом. Жизнь оборотней? Да. Именно оборотней! Чуть-чуть завысить, чуть-чуть сменить акценты — и безобидный человек может стать убийцей-маньяком. Герои нашего времени, которых вычисляют по успехам в труде, по общественным поступкам или по примерному поведению, не помогают нам жить, а агрессивно навязывают нам нудную и непоэтическую философию жизни. Особенно эти навязываемые герои вредны для молодых. Они мешают детям создавать свой поэтический мир и закупоривают для молодежи подлинный путь в героическое. А подлинный путь романтичен, ибо связан с творчеством, с человеческим талантом и с любовью.

Глупые тоже делают открытия. Глупыми становятся. Как избежать глупости? Как глупого сделать умным — открытие!

В детском возрасте мы теряем много людей, которые в будущем, вырастая, становятся нашими врагами. Иногда смертельными. Мы портим детей неверными «социалистическими установками». Не ставим у детей — иногда не умеем, иногда не хотим — голос правды.

Сначала я догадался, что у дураков есть свой опыт. По мере жизни они его копят, приумножают, иногда опираются даже на передовые идеи. Открытие это я сделал, соображая, как можно и можно ли вообще вторгнуться в мышление и поведение глупого человека. А теперь… Возвращаясь к прошлому, вспоминая свои давние поступки и переживания, вдруг понял, что выводы, к которым я прихожу сейчас, я сделал уже тогда, но думал ошибочно, что это касается только меня и не поймут, если я об этом скажу. И еще: я не был образован тогда и не знал, как это выразить. Нетерпеливый молодой человек высказался бы сразу. И мог появиться ранний художник. С ранних лет мы должны закладывать в детей глубокие эстетические знания, опирающиеся на человеческий патриотизм. Школьная реформа еще впереди.

Брежневщина — это явление пострашнее, чем нечаевщина. Пожалуй, самый близкий исторический аналог брежневщине — это распутинщина. И самое чудовищное в этом явлении то, что его объявили «развитым социализмом». Может быть, именно это явление подействовало на народ сильней и страшней, чем империалистическая возня вокруг нашей державы. Это был сигнал для подонков и проходимцев всех мастей и масштабов: бесчинствуйте, шельмуйте, безобразничайте смелей, ибо отныне все можно, все дозволено.

И народ уверовал, что отныне и навсегда только так и будет. Совесть, порядочность, честь — все это было и впредь не понадобится. Осталась лишь демагогия, которую все быстро освоили. Народ кинулся грабить самого себя. И весело обманываться. Мучителен выход из греха. Болезненно он проходит. И понять надо — длительный процесс предстоит нам пройти. Экономический рывок к этому процессу почти не имеет никакого отношения. Наконец надо и это понять, иначе - гибель.

Вот с такой точки отсчета придется приступать к делу. К созданию нового театра. Нового ли? А может быть, достаточно будет вернуться к тому месту, где поджидала наш театр вражья засада и где под покровом ночи были уничтожены передовые отряды русского театра и разграблен духовный обоз, запасы на будущее. Кстати, на этом роковом месте большой дороги произошла коварная подмена лидеров и идеалов. Нет, вся трудность сегодняшней работы заключается в том, что надо безошибочно угадать место, где должен находиться русский театр, если бы его не настигла катастрофа и враги не завели бы в идейный тупик. Необходимо прежде всего восстановить духовные запасы: пойти на поклон к святым местам — к культуре XIX века. Вот с этого мы и начнем. Восхождению быть стремительному. Время не терпит. Наши дети будут умнее нас. Они должны быть умнее, обязаны. И талантливее. Правда, они не обойдутся без нашего опыта, как мы не можем обойтись без опыта стариков сейчас. Но не нужно спекулировать своим опытом и требовать от детей своих взамен свободу действий. И не нужно бояться, что опыт будет неправильно использован. И не обижаться, если он — наш опыт — не понадобится молодым. Виноваты тогда мы, а не молодые.

Надо радоваться, что после нас люди пойдут дальше и быстрее. Если даже для этого молодым потребуется перевернуть наш опыт наоборот.

Битва за молодежь — это постоянно нарастающее движение вперед. Искать и взращивать силы добра, любви и справедливости внутри самой молодежи. Семья, чтоб сохранить себя и выжить, должна расширяться в любви, а не замыкаться в себе, не отгораживаться от остального мира и тем более не возноситься в мнимой исключительности и (не дай Бог!) в материальном превосходстве.

И, конечно же, взрослые должны своею жизнью соответствовать идеалам молодежи. Молодежная культура должна иметь свою печать. Иначе за молодежь и против выступают в «Культуре». Споры в одной и той же газете — это свидание на прогулке в тюрьме.

У меня появилась нехорошая стариковская тенденция — говорить о молодежи, пассивно уступая ей дорогу в будущее. Внешне это похоже на историческое понимание жизни. На самом деле — это сдача собственных позиций и желание снять с себя тяжесть труда по созданию нового искусства на молодые плечи. Надо самому много работать, искать, учиться, свои дилетантские знания довести до профессионализма и пойти дальше — к универсализму, к энциклопедизму. Молодежи я принесу огромную пользу лишь тогда, когда буду отчаянно соревноваться с ней в стремлении к будущему.

Я не от культуры, я — от жизни. Поэтому не люблю «школу». «Школа» пытается догадаться обо мне. И при этом пристроиться сверху. Сальери обучает Моцарта! Эта тема вечна.

Школа должна существовать, но у каждого она своя. Поэтому и называемся мы художниками.

Позаботиться о стиле. Характер мышления и выражения мыслей и образов. Чтобы наконец заговорить своим голосом, нужно продраться в первый ряд, чтобы хорошо было видно поле боя.

Образ-предмыслие, будто предчувствие открытия. На самом деле — открытие. Но для читателя, для зрителя — предчувствие. Читатель, зритель должен быть соавтором, участником открытия.

Так вот, думаю, нужно очень серьезно заняться своим стилем. Учиться выражать свои образы, свои предчувствия, предмыслия своим языком. Искать свой путь к зрителю и к читателю. Во всем. В литературе, в театре, в выступлениях на собраниях и дискуссиях, в письмах — во всем.

Стиль должен стать второй натурой!!! Сначала придется внимательно следить за собой, стараться быть таким. Но после будет легче. Относительно. Итак, девиз: стиль мой — вторая натура моя!

Искусство как вакцина против серьезных заболеваний.

Искусство как духовные ступени к самосовершенствованию и высокой гармонии и покою. «Нет правды на земле, но есть покой и воля». Надо, чтобы молодежь увлекалась, заболевала разными идеями и моделями мира. Большую долю в строительстве собственного мировоззрения занимает временный, ошибочный материал. Не знаю, как где, а в искусстве это обязательное условие роста. Строительство мировоззренческого кокона вокруг личного опыта — дело хлопотное, но живое. Молодой человек должен быть в строительных лесах. Мое педагогическое дело - убедить молодого в том, чтобы эти леса побыстрее убрать и крепить себя изнутри, что личный опыт — это и есть самая драгоценная валюта таланта. У нас бывают странные перегибы. Иногда правильную, в общем-то, мысль «талант - достояние народное» встретишь в таком контексте, что невольно заслушаешься и почувствуешь себя кем-то вроде сторожа при таланте: покарауль, но учти — это достояние народное. Будешь плохо себя вести, поставим при нем другого.

Утрата школы переживания, снижение критериев повлекли за собой то, что серьезные авторы не пишут для театра. Театры отпугнули литературу. Бездушная архитектура — это агрессия. Не о борьбе стилей в архитектуре надо вести речь, а о внедрении в сознание людей рабского мировоззрения. Наши отцы (которые ушли) и наши дети (которые еще не пришли). Мы живем между ними. Жить с учетом их, чтоб не рвались связи с прошлым и будущим.

Мысль, идея — главное и необходимое начало в искусстве. Для него и создается то или иное произведение искусства. Отношение к скомороху не изменилось. Кинопленка размножила скомороха, он стал известен стране, ему стали давать звания, за ним признали важность «его» дела (идеологический фронт), но крепко держится народ за старые свои отношения со скоморохом. Мол, никуда не уйти от него. Хоть вор и пьяница, а смешной! И угостить его надо.

Пока, к сожалению, театральному большинству свобода оказалась не нужна. И оно, большинство, очень раздражено и оскорблено тем, что обнаружено в своем рабстве. И со свободой оно распоряжается, как непьющий человек распоряжается талонами на водку — старается повыгодней продать. Свобода стала выгодным предметом для спекуляции.

Актеры, карьера которых началась после ХХ съезда, утрачивают власть над зрителем, и они (вот чудо!) страшно не хотят улучшения жизни, потому что боятся потерять популярность и заработок. То же самое происходило со «сталинскими» актерами, с «Кавалерами Золотой Звезды». Они превратились в неповоротливых монстров. Но вот что удивительно: среди тех и других были действительно хорошие актеры на все времена. Но карьеру они не сделали. Во всяком случае, такую, какую сделали сталинисты и диссиденты.

Условность — не приблизительность жизни. Условность — это жизнь, воссозданная заново. Добросовестность в театральной работе равносильна саботажу. Театр нуждается в актерах не добросовестных, а верующих в Театр, как в Бога. Время выращивать публику и театр. Вместе. Два-три года. А уж выйдут на «заданные мощности», как говорится, они без тебя. Грустно. Но именно это обстоятельство заставляет прочистить поступки.

Окончание следует