У кого четыре глаза, тот похож на Джонни Деппа. «Однажды в Мексике», режиссер Роберт Родригес

Презренье к ближнему у нюхающих розы Ничуть не лучше, но честней гражданской позы. И то, и это вызывает кровь и слезы. Тем более в тропиках у нас, где смерть, увы, Распространяется, как мухами зараза И как в кафе удачно брошенная фраза, И где у черепа в кустах всегда три глаза… (Иосиф Бродский)

«Однажды в Мексике» (Once Upon a Time In Mexico)

Автор сценария, режиссер, оператор, художник, композитор, звукооператор Роберт Родригес

В ролях: Антонио Бандерас, Джонни Депп, Сальма Хайек, Микки Рурк, Эва Мендес

Miramax Int, Dimersion Films, Colombia Pictures, Тroublmaker Studio

США-Мексика

2003

Назови Родригес свой фильм не «Однажды в Мексике», а как угодно иначе, отношение отечественной критики к нему было бы гораздо доброжелательнее. Да, побрюзжали бы, что, дескать, отличных трюков, злобных шуток, колоритных персонажей много, но в единое целое все это не срастается, но побрюзжали бы по-доброму. А тут: как посмел мальчишка, выскочка ставить себя в ряд с великим Серджо Леоне! Посмел, между тем, не из дешевого пиара. По делу.

У «Однажды в Мексике» — если исключить персонаж Антонио Бандераса да необязательные ссылки на то, что генерала Маркеса надо замочить, поскольку именно он убил некогда героиню Сальмы Хайек, — мало общего с предыдущими главами трилогии о марьячи, который «носит странные вещи в гитарном чехле» (Майк Науменко). Гораздо больше общего с трилогией Серджо Леоне. Точнее, не с трилогией в целом, не с «Однажды на Диком Западе», не с «Однажды в Америке», а с центральной частью триптиха, известной в одних странах под названием «Пригоршня динамита», в других как «Пригнись, мудак!», а во Франции — как «Однажды была революция». Последнее название, как самое точное, я и буду использовать дальше.

Поскольку фильм Родригеса именно о революции. О том, как в нее приходят те, чья хата с краю. Классическая схема историко-революционного кино: крестьянин-бедняк отказывается горбатиться на кулака, неприкаянный мелкий браконьер вливается в колонны марсельцев, марширующих на Париж, — брать штурмом Тюильри. У Леоне пеон, грабитель с большой дороги (Род Стайгер), распропагандированный романтиком бомбистом из Ирландской Республиканской Армии (Джеймс Кобурн), становится полевым командиром повстанческой армии. У Родригеса одинокий волк-марьячи выигрывает сражение за демократию с латиноамериканскими путчистами. Ну, и личные счеты при этом сводит. А как же иначе: революция — дело такое. Серджо Леоне был режиссером-историософом. Его трилогия — эпос о становлении Америки со времен от торжества «цивилизации» на Диком Западе до 1968 года, в котором завершается действие «Однажды в Америке». «Однажды была революция», возможно, величайший — после «Броненосца «Потемкин» Эйзенштейна и «Битвы за Алжир» Джилло Понтекорво — фильм о революции, увиденной сочувственным, но трезвым взглядом интеллектуала. В нем есть редчайшая на экране жестокая, отталкивающая и завораживающая одновременно красота истории, красота поражения, красота отчаяния, красота безнадежной борьбы. Одним словом, пафос высокой исторической трагедии.

Родригес, конечно, не Леоне. До его философских и эстетических высот он не поднялся. Но во второй половине «Однажды в Мексике» с экрана внезапно сквозит тот же ветер истории, тот же — абсолютно немодный в наши дни — пафос революции. Ведь то, что нормальному зрителю кажется лишь впечатляющей разборкой между «хорошими» и «плохими» (тут опять не обойтись без Леоне, раз и навсегда научившего тому, что «хорошие, плохие и злые» — лишь условные маски), на самом деле — эпическая сцена народного восстания. Когда Маркес бросает мотострелковые дивизии на штурм президентского дворца, у действия появляется третий протагонист: массовка, празднующая День Поминовения, нацепив на лица карнавальные маски-черепа, «калаверос», прославленные на весь мир графикой Хосе Гваделупе Посады, превращается в активное, если не главное действующее лицо, в народ. В праздных гуляк словно вселяются духи тех, кто сражался с испанцами в отрядах Идальго и Морелоса, с французами в армии Хуареса, с экспедиционным корпусом американского генерала Першинга в эскадронах «дорадос» Панчо Вильи. Из пустоты материализуются ружья и бутылки с зажигательной смесью. Народ своими телами останавливает пехоту. Призраком мелькает в гуще боя немолодая женщина в сомбреро и пулеметных лентах, палящая с обеих рук из маузеров начала ХХ века. Наши мертвые нас не оставят в беде…

Вырисовывается опять-таки традиционная для историко-революционного жанра мораль. Одиночка не может выиграть битву, если за ним не стоят народные массы. Чем, кстати, кончился бы август 1991 года, если бы не осмеянные ныне кем только не лень толпы у Белого дома в Москве и у Мариинского дворца в Петербурге? Из свежих примеров — триумфальное возвращение к власти венесуэльского вождя Уго Чавеса, которого внесла в президентский дворец каракасская улица. Победу, конечно, украдут, а кое-кого, может, и защищать не следовало бы, да кто только об этом задумывается в баррикадные ночи?

Фильм «Однажды была революция» снимался Леоне в дни похмелья, наступившего после триумфа и поражения всемирной революции 1968 года, в Мексике, между прочим, буквально утопленной в крови студентов: читайте Карлоса Фуэнтеса. Странно, что «Однажды в Мексике» еще не стал любимым фильмом антиглобалистов. Во всяком случае, пафос борьбы против коррумпированных элит, опирающихся на армию, богатеющих на наркотраффике, вполне созвучен пафосу индейцев-сапатистов субкоманданте Маркоса, общественных движений, победивших в Венесуэле, Эквадоре, Бразилии, близких к победе в Боливии.

A propos… Если верить великому Джону Хьюстону — а байки старых голливудских волчар, конечно, надо делить на три, — он в юности успел повоевать в коннице Панчо Вильи. По хронологии там что-то явно не клеится, однако любовь Хьюстона к Мексике несомненна («Сокровища Сьерра-Мадре», «Ночь игуаны», «Под вулканом»), как и его преклонение перед любым безнадежным, заранее проигранным (как, по большому счету, всякая революция) делом. Мир Хьюстона был населен одинокими, отчаявшимися лузерами и авантюристами. В его фильмах чувствовали бы себя как дома не только марьячи Бандераса, но и спецагент Джонни Деппа, истребитель поваров, второй ключевой персонаж фильма Родригеса.

Три руки, черные очки, вырванные глазки, кровавые кляксы в пол-лица, пластика куклы. Теперь очевидно, что Джонни Депп — самая крутая фигура, появившаяся на американском экране за многие годы. Рок-идол, притворяющийся замечательным актером: недаром, что в «Пиратах Карибского моря», что в «Однажды в Мексике», он сознательно работает то под Кита Ричардса, то под Дэвида Боуи. Длительный опыт общения на экране со всяческой нечистью, от «Мертвеца» Джармуша до «Сонной лощины» Бёртона, изменил саму психофизику актера. Джонни Депп совершил свою собственную, маленькую, вполне себе антиглобалистскую революцию. В то время как актеры голливудских блокбастеров превращаются в необязательное приложение к компьютерному миру, в рабов спецэффектов, Депп сам стал живой, никому не подвластной мультяшкой, спецэффектом, который никакому компьютеру не нарисовать. Возьми-ка такого голыми руками: слабо.

Когда революция становится комиксом, она уже побеждает. Призрак бродит по экрану. Рок-н-ролл мертв, а Джонни Депп и Роберт Родригес — нет.