Достигнутое торжество

ВНУТРИ ВРЕМЕНИ

О, если бы я только мог,
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах власти.

Именно так. Поскольку любить иных — тяжелый крест, а власть прекрасна без
извилин, и прелести ее секрет окончательно не разгадан до сих пор. И равносилен
разгадке всей нашей общественной жизни.

Я не говорю о пошлом притяжении материальных выгод, которые может принести
удачное (лучше не самое заметное) местечко во власти. Распределять подряды и
брать взятки — какой уж тут секрет? Или о столь же пошлом обаянии черных
лимузинов, о притяжении инкрустированного паркета, малахитовых колонн,
секретарей, референтов и охранников.

Или о мечте стать самым главным, выстроить всех в струнку, поставить на коленки,
на горох, на рассыпанные гвозди. То есть о банальном желании расправиться со
всеми обидчиками.

Речь идет именно о прелести — об увлекающей обольстительности, о переливчатом
веере приманок и уверток, неисполнимых обещаний и обессиливающих фантазий.
О власти как о волшебстве.

В чем оно? Уж конечно, не в золоченом державном дизайне и не в возможности
мановением руки осчастливить (обездолить) большие массы населения.
Волшебство в том, что власть всегда выигрывает. Как крупье в роскошном казино,
как игральный автомат в вокзальном зале ожидания, как старожил тюремной камеры,
приглашающий новичков сразиться в двадцать одно. Выигрывать у народа — самое
бесспорное свойство власти. Откуда оно? Тем более что давно известно: во власти
собирается отнюдь не самая лучшая часть нации — и в нравственном, и в
интеллектуальном, и даже в волевом, так сказать, смысле. То есть в смысле
упорного желания добиться своей цели.

Но странным образом получается так, что противостоящие власти умные и
образованные, высокоморальные и целеустремленные люди (которых к тому же
подавляющее большинство, их значительно больше, чем так называемых «лиц,
принимающих решения»!) неизменно проигрывают сравнительно небольшой группе не
очень умных, посредственно образованных, уныло-циничных и довольно часто
безвольных, непоследовательных да просто ленивых правителей и их подручных.
В чем же дело? Может быть, все дело в том, что на одной чаше весов мораль, а на
другой — цинизм и он перевешивает?

Цинизм, безусловно, является верным орудием власти. Но одного цинизма явно
недостаточно — тем более что на другом полюсе цинизму противостоит
проницательность народа. Практически любой человек, находящийся в своем уме и
проживший в данной (в смысле — в любой) стране более суток, прекрасно знает цену
циничным словам и поступкам власти. И, однако же, покорно идет у нее на поводу.
В предыдущей статье я написал об угрюмом чувстве нелюбви людей друг к другу.
Потом разговор ушел несколько в сторону. Пора вернуться. Секретное волшебство
власти — именно здесь.

Есть два удобных мифа об устроении общества. Первый — лестный для власти — о
благолепном консенсусе между народом и его добропорядочными владыками. Второй -
утешительный для подвластных — о жестокости владык, которые грабят и калечат
народ, а он кряхтит, лижет царский сапог, а время от времени устраивает бунт.
В реальности, разумеется, бывает и то и другое — и благородные компромиссы, и
беспощадные репрессии. Но в основе властных технологий лежит нечто в принципе
иное. Существует некая базовая хитрость, которая помогает лидерам долговременно
и эффективно управлять подвластным населением. Особенно в государстве, не
избалованном демократической процедурой, личными свободой и правами человека.
Нужен достаточно большой слой населения, с которого сняли намордник и позволили
грызть ближнего своего. Потому что ни в каком тоталитарном государстве не хватит
людей в погонах, чтобы нагнать страх на народ.

Итак, выражаясь по-ученому, власть — это менеджмент злобы, зависти и взаимного
недоверия. Русский монархист Иван Солоневич называл это проще — «ставка на
сволочь».

Большевики сделали ставку на человека с волчьими челюстями, бараньими мозгами и
моралью инфузории. На человека, который в групповом изнасиловании участвует
шестнадцатым. «Реалистичность большевизма выразилась в том, что ставка на
сволочь была поставлена прямо и бестрепетно», — писал Солоневич в книге «Россия
в концлагере», изданной в Софии в 1936 году (о, как рано мир был предупрежден и
как поздно он понял, о чем речь!).

Народные массы были отданы во власть сволочи. Советская сволочь — это так
называемый «актив». Страшен был путь, который проделывал деревенский или
городской бездельник и горлопан, карабкаясь к заветному посту в гор- или
сельсовете, к партбилету и удостоверению сотрудника ГПУ. Многие отваливались по
дороге и попадали в те же лагеря, куда вчера посылали своих односельчан или
соседей по коммуналке. Но для «активиста» другого пути не было. Потому что
трудиться или учиться он все равно не мог, не хотел, не считал нужным.
«Активист» умел и хотел делать три вещи — доносить, убивать, воровать.
Становится ясно, что власть — не где-то там, в столице или в мрачном доме на
главной площади маленького города. Власть — тут, рядом, за стенкой или за
забором, олицетворенная соседом, который либо доносчик, либо секретный агент,
либо… кто? Правильно. Либо объект доноса или прискорбного равнодушия.
Вот и приехали. Власть внутри, в трусливой душе каждого. Если человек способен
спокойно воспринимать насилие и тем содействовать ему, насилию, в его тотальной,
открытой и издевательской форме (выгнать всех горожан на улицу, заставить
раздеться и обыскать друг друга, время от времени постреливая в застенчивых и
нерасторопных), то такое насилие уже вроде бы и не нужно. Поскольку если надо
будет — сделают как миленькие. И сами прекрасно это знают, и благодарны власти
за то, что избавляет их от такого, с позволения сказать, хэппенинга.

Тем самым власть как символический посредник в проекции достижения целей уже
состоялась.

А каковы эти цели — не нам, дуракам, судить. И не нам жалеть тех, кого, ради
достижения целей, слегка — как бы это сказать…

Потому что они — это не мы, и это главное. Вот как описывает рассуждения
обывателя беспощадный — иногда слишком беспощадный — Аркадий Белинков: «Но люди
еще не знали, как обрушится на них эта лавина власти. Они чему-то верили,
чему-то не верили, боялись поверить, приговаривали: „Подумать только, Петра
Николаевича сегодня ночью взяли. И профессора Буйновского. И
Семку-водопроводчика. Просто в голове не помещается. Чтобы профессор Буйновский
тоже?.. Но, с другой стороны, меня же вот не берут?“ В следующую ночь взяли».
В следующую ночь обязательно брали, но друзьям-соседям это не было уроком. Это
никому не было уроком. Не потому, что не слышали, не видели, не понимали, а
потому, что правилом жизни было: «Я — исключение из всех правил». То есть: «Всех
— за дело, меня — по ошибке». Поэтому зря современные журналисты изумляются,
видя раболепствующих перед властью самых богатых людей России. Казалось бы,
вместе они могли бы… ух! Трудно даже вообразить себе, что могли бы сделать для
России и российской демократии наши крупнейшие промышленные и финансовые
воротилы.

Но — если вместе. Существенная оговорка, сводящая на нет все эти романтические
мечтания. Не надо, впрочем, думать, что эти люди особо завистливы и
недоброжелательны друг к другу, что они начисто лишены чувств солидарности и
дружбы и наибольшее удовольствие получают, когда у соседа сдыхает корова
(виноват, лопается банк или финансируемая им партия проваливается на выборах).

Да, они таковы. Но таковы и мы все. Мы, в частности, еще не окончательно
вырвавшиеся из грязных лап соседской советской сволочи. И мы вообще — мы,
которые «на Земле весь род людской». Мы завистливы и злобны с раннего детства.
Власть — замечательный психотерапевт. Она кормит нас маленькими дозами
удовлетворений нашей бессознательной зависти и агрессивности. Поэтому она нам -
очень многим из нас — нравится. Даже тогда, когда ужасно не нравится. Такой вот
парадокс. Он весьма отчетливо проявляется в том, как демократическая
общественность относится к предстоящим президентским выборам. Даже вполне
сознательные противники сложившегося режима говорят, что вариантов нет и
результаты уже известны. Но всякий, кто говорит, что результаты предрешены, уже
предрешил их в сердце своем. «Достигнутого торжества игра и мука», как сказал
уже многократно цитированный поэт.

Тем временем на том полюсе, где собрались люди умные и образованные,
высокоморальные и целеустремленные, тоже происходят некоторые знаменательные
изменения. Исчезает целеустремленность.

6 января 2004 года по Первому каналу шел фильм Янковского и Аграновича «Приходи
на меня посмотреть». Про то, как бедные и благородные старая вдова-мать и старая
дева-дочь, а также сирота-девчонка обретают счастье в виде доброго, застенчивого
и прекрасного богача. Просто так. Потому что они долго терпели и не роптали.

Зато музицировали и читали Диккенса вслух. Было ощущение эпохального сдвига
российской культуры, которая до сего времени бессильно рыпалась в лабиринтах
этики достижений. Какая, право, чепуха! Как смешны все эти бизнесмены и
изобретатели, обдирающие локти в поисках земного благополучия! Кажется, что к
нам вновь возвратился великий моралист советской эпохи Евгений Богат с его идеей
духовной высоты на фоне социального смирения. Одна из его статей называлась
прямо-таки по-буддийски: «Опыт несвершения». Человек, согласно Евгению Богату,
не должен стремиться ни к каким жизненным успехам и достижениям. Они изначально
порочны, они не приносят ничего, кроме пустоты, одиночества и смерти,
нравственной и физической. Надо жить правильно. А жить правильно — значит, не
стремиться ни к чему, кроме внутреннего усовершенствования, каковое в конечном
итоге сводится к покорности судьбе и власти как ее выразительнице.

Что это? Непротивление как последний бастион сопротивления? Вот именно.
Противиться власти можно, только лишь сооружая бастионы из собственной слабости.
Чтобы, умирая, выдохнуть: «Я кончился, а власть жива…»

«Если ты не хочешь, чтобы у тебя украли эту картину, — говорила Вера Семеновна
из чеховского рассказа „Хорошие люди“, — то не запирай ее, а отдай!»
Значит, если ты не хочешь, чтобы на выборах победил политик, который тебе не
нравится, то проголосуй за него. То есть сделай так, как будто он тебе нравится.
Если ты не хочешь, чтобы тебя арестовали по ложному обвинению, то приди с
повинной, признайся, что рыл тоннель от Бомбея до Лондона.

Безусловное и беспросветное торжество власти будет длиться до тех пор, пока люди
будут завидовать и ненавидеть. И их поэтому можно будет давить поодиночке, да
так, чтобы очередники млели от удовольствия. Так будет еще очень долго. Может
быть, всегда. Важно лишь понимать это и говорить об этом вслух. Тогда, может
быть, и не всегда так будет.