Открытка на память. «Порочный девственник», режиссер Артуро Рипштейн

«Порочный девственник» (La Virgen de la lujuria)

По роману Макса Ауба
Авторы сценария Макс Ауб, Пас Алисия Гарсиадиего
Режиссер Артуро Рипштейн
Оператор Эстебан де Ллака
Художник Антонио Муньо-Иерро
Композиторы Виктор Гарсиа Анхель, Леонсио Лара

В ролях: Луис Фелипе Товар, Ариадна Хиль, Хуан Диего, Альберто Эстрелла, Хулиан
Пастор и другие

Fado Filmes, Foprocine, Iberautor Promociones Culturales S. R.L.
Испания — Мексика — Португалия
2002

«Порочный девственник» следует сразу за «Уничтожением мужчин», сценарий к
которому тоже писала постоянный соавтор Артуро Рипштейна Пас Алисия Гарсиадиего,
и может рассматриваться как своеобразный сиквел — с другими актерами, из другой
жизни, но вновь как фирменно рипштейновская бесстрастно-отстраненная регистрация
событий, фиксирующая предельно интимные моменты частной жизни.
И опять — в роковом противостоянии мужчины и женщины. Снова сильной, беспощадной
женщины и слабого, на этот раз обезоруженного любовью мужчины. Как всегда,
Рипштейн ставит жестокую мелодраму с латиноамериканскими страстями,
стилизованную под фильмы 40-х, ощеренную гротеском, абсурдом и парадоксом и еще
иронически политизированную.

Впрочем, политики как таковой здесь нет, есть некое политическое послевкусие,
томление потерпевших крушение политиканов-анархистов, сладострастно
растравляющих свои несмертельные ранки и зудящие царапины за столиком в кафе.
Политика представлена, как карнавал: четверка республиканцев после прихода к
власти диктатора Франко эмигрирует в Мексику и поселяется по соседству с кафе
«Офелия» в Вера-Крус, где и проводит за стаканом водички бездельные дни и
вечера. Один из приятелей открывает фотоателье, где снимает на пленку
исторические реконструкции известных моментов классовой борьбы. В Спартаков и
Лениных рядятся местные парни из борцовского клуба, в Шарлотту Корде — их
подружки-проститутки. А в жизни один из четверки явно косит под Троцкого и
мечтает об убийстве Франко.

Испанские республиканцы-вырожденцы — трансвестия возвышенного образа «мадре
Испании», пародия на подлинную жизнь, которая по-настоящему бурлит не в бывшей
метрополии, а в бывшей колонии.

Фильм подчеркнуто театрален. Действие, разбитое на три акта и несколько картин,
происходит на трех площадках — в кафе, в комнате главного героя, в борцовском
клубе, персонажи, как на сцене, спускаются с двух сторон по лестнице, а
неподвижная камера послушно ожидает, когда они примут участие в спектакле. Время
от времени герои начинают петь, с помощью поставленных опереточных голосов
донося и подкрепляя свою «тему». Окрашенное в мягкие охристые тона традиционного
ретро, изображение кадрируется, попадая в зеркала с полуосыпавшейся амальгамой,
приобретая вид виньеток, старинных открыток или фотографий «на память». На
память о 40-х.

Кафе «Офелия» держит дон Ласаро (Хулиан Пастор), сам некогда эмигрировавший в
Мексику из Испании и потому с симпатией относящийся к компатриотам, покорно
терпящий их нахальную беззастенчивость. В отношениях же с официантом и уборщиком
Начо (Луис Фелипе Товар) он подчеркивает свое превосходство: он хозяин, а Начо
слуга, он завоеватель, а Начо креол, в нем течет индейская кровь. Но если долгая
жизнь бок о бок связала этих двоих и диалектика раба и господина заставляет их
то и дело безболезненно меняться местами, то вновь прибывшие эмигранты смотрят
на подавальщика Начо с откровенным презрением — не потому, что он официант, а
потому, что позволяет себя унижать. Сами же они, изгои без гроша в кармане,
ощущают себя господами жизни, поскольку самомнение у них — на заоблачной высоте.
Начо и впрямь унижен. Конечно, бедностью, но еще более — тем, что в своем зрелом
возрасте не знал женщин. Может, он и не импотент, да как проверишь, если у него
не хватает духу подойти к женщине. Но однажды сама судьба подводит к нему
барышню. Проститутка Лола (Ариадна Хиль), красавица и кокаинистка, непонятно как
забредшая в закрытое кафе, лихо надравшись хозяйского бурбона, изливает Начо
душу, рассказывая про то, как сладко ей было в объятиях парня с двусмысленным
прозвищем Гардения (Альберто Эстрелла). Черт его знает, откуда взялось это
прозвище — парень традиционной ориентации, зарабатывает на хлеб кулачным боем и
в постели герой. Бедный Начо, без памяти влюбившись в Лолу, и не помышляет о
взаимности. Разве только в мечтах… Лола — из той же породы, что и
республиканцы-анархисты, она сама себе центр вселенной, пуп земли, она и ее
любовь. Так же, как они, Лола живет в фантомном мире и, по сути дела, как и они,
сама себя потеряла и бездумно, не заботясь о правдоподобии, представляется Начо
то русской княжной, то немецкой наездницей, то испанской революционеркой — и
даже не затем, чтобы пыль в глаза пустить. Этого ей не требуется, потому что она
тоже презирает влюбленного Начо. А тот готов отдать ей самое дорогое — коллекцию
порнооткрыток, которые Лола тут же мстительно рвет в клочки. Уничтожение мужчины
превращается в садомазохистский фетишизм, зрелище которого не в силах вынести
собратья-мужчины с очень крепкими нервами. Лола протягивает ногу, требуя, чтобы
Начо лизал ей стопу в присутствии соперника. Соперник, а с ним его
товарищи-борцы, лица которых закрыты белыми масками, отворачиваются. Но Начо не
видит в том унижения. Он чувствует лишь любовь и потому не унижен. Бедняга
приносит сопернику все свои сбережения, чтобы тот купил билеты для себя и Лолы в
Голливуд. Пусть они будут счастливы. Но Гардении Лола не нужна. Он только на
словах мечтает об артистической карьере в Америке, а на самом деле, снимая
маску, живет тихой жизнью обывателя. Вот она, истинная девальвация мужского — не
только в образе Начо, который мастурбирует, глядя на свои открытки, но и в
образе мачо без лица, который притворяется крутым и бесполезно тратит свои силы
и энергию в показательных боях с такими же безликими соперниками.

А фотохудожник, выбравший себе претенциозное прозвище Микадо и забавляющийся
постановками революционных сцен, для жизни подторговывает порнушкой. И только
тот, кто искренне считает порнооткрытки своим главным сокровищем, никакой маски
не носит.

Артуро Рипштейн, начинавший карьеру ассистентом Луиса Бунюэля, каждый свой фильм
ставит, в той или иной мере, как маленький омаж этому единственному иностранцу,
который, по его словам, уловил суть мексиканизма. На этот раз он, подобно
Бунюэлю, рифмует в своем сюрреальном фильме политику с сексом, доводя, по своему
обыкновению, аналогию до предела, — речь даже не о сексе, а о порнографии. Один
шаг от увлечения порнооткрытками до политического героизма: Начо готов, чтобы
покорить Лолу, совершить убийство диктатора Франко. Его жертвенность никому,
конечно, не нужна. Да и не стоит политический акт ни гроша, он не сделает Начо
героем в собственных глазах. Начо становится таковым, когда Лола дарит ему две
минуты благосклонности, приглашая на танец. Они танцуют вдвоем возле
«Офелии», и в эти мгновения Лола принадлежит Начо. Ему больше ничего и не нужно.
Мистификатор Рипштейн заканчивает фильм то ли сном, то ли видением, то ли
взглядом в будущее: роли переворачиваются, и теперь Лола — рабыня Начо, его
покорная супруга, а он — ее господин. И не важно — греза ли это или реальность.
Потому что господин или госпожа не могут существовать без раба и оттого вечно
сами пребывают в рабстве. Лола попала в ловушку любви Начо, как сам он попал в
ловушку любви к ней. Точно так же течение серьезной драмы из реальной жизни
может вдруг резко измениться под мимолетным влиянием мелодраматической волны -
об этом убедительно говорит Артуро Рипштейн, бакалейщик из лавки, случайно
уцелевшей в век супермаркетов.