Тяжесть тела, или Инсталляция по-итальянски. «Первая любовь», режиссер Маттео Гарроне

«Первая любовь» (Primo amore)

Авторы сценария Маттео Гарроне, Массимо Гаудиозо, Виталиано Тревизан Режиссер Маттео Гарроне Оператор Марко Онорато Художник Паоло Бонфини Музыка Banda Osiris В ролях: Микела Ческон, Виталиано Тревизан и другие Fandango Srl Италия 2003

Одной из центральных тем Берлинского фестиваля стала жестокая телесная манипуляция. Шарлиз Терон сыграла американского «монстра», женщину-убийцу, которая, прежде чем уничтожать других, разрушила саму себя — и душу, и тело. Правда, нам дали уже готовый результат: выпирающие зубы, тяжелая поступь, тяжелый взгляд. Нам не показали, что именно героиня сделала со своим телом. И все равно реклама растиражировала по всему миру «актерский подвиг»: обольстительная Терон вставила темные контактные линзы и набрала весу тридцать фунтов, то бишь тринадцать с половиной килограммов.

Голливуд помешан на радикальных физических метаморфозах со времен «Бешеного быка». Роберту Де Ниро недостаточно было внутренне перевоплотиться «по Станиславскому» или даже по Ли Страсбергу, актер к полному восторгу публики предъявил свою способность раздуться, как резиновая кукла, а потом сдуться опять. И сегодня, когда в Берлин заезжали звезды из «Холодной горы», их спрашивали в первую очередь о том, на сколько похудел Джуд Лоу, как удалось Рене Зельвегер балансировать между ролями костлявой Рокси из «Чикаго» и пышечкой Бриджит Джонс. И Николь Кидман, казалось, в этом году проиграла оскаровские гонки только потому, что ей нечего было предъявить из арсенала физических волшебств: ни искусственного носа, ни, предположим, отросшей задницы (часть тела, которой, как мы теперь знаем, больше всего гордится другой виртуоз горячего актерского цеха — Джек Николсон).

Культ бестелесных топ-моделей — этих подвижниц общества потребления, питающихся травкой и минводой без газа, страдающих остеопорозом и вот-вот готовых рассыпаться в жарких объятиях своих спонсоров, — не мог не привести к рефлексиям по поводу тяжести тела. Одна из таких рефлексий — фильм Маттео Гарроне «Первая любовь».

На этого итальянского режиссера, обязанного своим первым успехом Нанни Моретти (тот присудил приз Sacher короткометражному фильму «Силуэт»), мы обратили внимание еще со времен победы на фестивале в Турине его полнометражного дебюта «Срединная земля». Но особенно впечатлил двухлетней давности «Таксидермист». Гарроне, взяв за основу сюжет уголовной хроники, разыграл самый фантастический любовный треугольник, который только можно представить: красавец официант, карлик таксидермист и стоящая на пути их счастья заурядная красавица. Зловещий карлик был связан с мафией и в свободное от набивания чучел время помогал фаршировать людские трупы наркотиками. Его тяга к молодому мужскому телу явно отдавала эстетской патологией. Не имея шансов на взаимность, Пеппино (так звали карлика), казалось, вот-вот умертвит объект своей страсти и превратит его в роскошную инсталляцию. И хотя у фильма был другой финал, разлитый в нем саспенс питался именно этим жутковатым ожиданием.

Примерно в то же время, когда появился «Таксидермист», возник скандал с немецким художником, выставлявшим препарированные мертвые человеческие тела и отдельные органы то ли в художественных, то ли в научных целях. Очевидно, что индустрия гламура, производящая из нормальных женщин скелеты, близка, так сказать, эстетике Освенцима, хотя это сходство признают лишь самые смелые, а декларируют лишь самые радикальные.

Фабула «Первой любви», как она изложена в аннотации, кажется идиотской: что-то о мужчине-ловеласе, который любит экстремально худых женщин, склонных к анорексии. Но и сюжет, годный разве что для комедии или глянцевого журнала, и романтическое название обманчивы на самом деле. Это довольно мрачная история об аннигиляции тела.

Ювелирный скульптор Витторио морит голодом свою подружку Соню, которая теряет один за другим большую часть своих пятидесяти семи килограммов и на глазах превращается в скелет. Хорошо это кончиться не может, из идеальных представлений, доведенных до мании, произрастает трагедия. На которой, впрочем, никто не будет рыдать. Тело девушки утрачивает весомость, освобождается от бренной плоти и, по сути, становится совершенным материалом для искусства, для идеальной инсталляции (будь то скульптура или кинематограф). И тут ждешь, что скелет Сони позолотят и выставят на всеобщее обозрение.

Витторио играет не профессиональный актер, а писатель Виталиано Тревизан, известный в кинематографе тем, что готовит спектакль «Джульетта» по письмам Феллини. Во многом благодаря этому сорокатрехлетнему бритоголовому человеку с удивительным лицом, в постмодернистскую итальянскую картину проникают философские и психологические мотивы Достоевского. Его герой не просто извращенец, а маниакальный «человек с идеями». Будучи золотых дел мастером, он стремится придать совершенную форму своей подруге, отшлифовать ее тело и ее сознание подобно тому, как огонь закаляет и оттачивает золотые изделия, выжигая из них все лишнее.

В роли Сони дебютировала в кино молодая звезда итальянской сцены Микела Ческон. Она награждена премией Элеоноры Дузе, выступала в спектаклях по пьесам Пиранделло и Пазолини, играла шекспировскую Офелию и Нину из лермонтовского «Маскарада». Между прочим, в школе, где она училась, преподавали педагоги из ГИТИСа. А если учесть, что один из сценаристов «Первой любви» Массимо Гаудиозо проходил семинар режиссуры у Никиты Михалкова и что героине неспроста дали имя Соня, можно с полным основанием говорить о внедрении русских традиций в этот сугубо европейский проект. Микела Ческон играет очень сильно и совсем не физиологично — особенно бунт в ресторане, где измученная голодом Соня улучает момент, когда Витторио отвлекся, пробирается в кухню и набрасывается на еду. Впрочем, те, кому это более интересно, могут увидеть в этой актерской работе европейский ответ Голливуду: Микела Ческон, похудевшая для роли на пятнадцать килограммов, сбалансировала признанное всем миром достижение Шарлиз Терон.

Тема отвращения к плоти, некогда начатая Романом Поланским и недавно в наивно-радикальном варианте продолженная Мариной де Ван («В моей коже»), соединяется с отчужденной статикой раннего Антониони. Маттео Гарроне своим предыдущим фильмом «Таксидермист» уже доказал, что умеет делать из патологий кинематографические метафоры, а индустриальные пейзажи использует как проекции души современного человека. В новом фильме он пошел еще дальше.

Для Гарроне, уроженца Рима, всегда огромную роль играет «гений места», где происходит действие. В данном случае герои замыкаются от мира почти буквально в башне из слоновой кости — в старинной башне, окруженной зелеными холмами Венето и выглядящей почти мифологично, как этрусская старина в «Туманных звездах Большой Медведицы» Висконти. Эта область Италии отличается также особым перфекционистским отношением к труду. Работа с золотом — квинтэссенция трудового процесса, в результате которого отсекается все лишнее, бренное и рождается «вечная ценность». Комментарием к этому процессу служит великолепная (отмеченная в Берлине «Серебряным медведем») музыка группы «Банда Осирис» — тревожная, гулкая и напоминающая звон золотых монет.

Герои Гарроне — перфекционисты. Витторио хочет преодолеть тяжесть тела и достичь горних высот духа. Таких идеалистов было немало в прошлом, и все их эксперименты, особенно проводимые не на себе, а на других, плохо кончались для человечества. Такая же участь постигнет и культ бестелесности. Гарроне знает это и смотрит на очередную судорогу цивилизации с нежной горечью.