Поставщики телевизионной реальности

Реальность в художественной культуре — ее демонстрация, преображение, восприятие или цензура — важнейшая эстетическая и мировоззренческая проблема. Версия действительности в «большой постановке жизни» — на экране и сцене и тем более в газете и на телевидении -определяет и наше отношение к реальности, и саму эту реальность.

Мы публикуем ряд докладов, по-новому интерпретирующих эту тему, прочитанных на конференции «Логика успеха-2», организованной и проведенной АНО «Интерньюс».

Александр Роднянский

Постановщики телевизионной реальности

Словосочетание «постановщики телевизионной реальности» выбрано в качестве заголовка не случайно, поскольку у меня есть давнее и очень твердое убеждение, что мы все существуем в телевизионной реальности. И никакой другой нет. Может быть, есть некое небольшое количество людей — которое Даниил Дондурей определяет в 4 процента аудитории, — способных отличить телевизионную реальность, реальность предлагаемых СМИ имиджей от той, которую мы называем непосредственной. Другими словами, мы живем в телеэмпирическом пространстве, и все те смыслы, которые мы на ТВ профессионально продуцируем, как раз и определяют жизнь и этой страны, и всего мира в целом. Именно поэтому слово «виртуальный», которое в последние годы принято часто использовать, на самом деле характеризует возникновение чего-то искусственно созданного — от партий до персонажей, но что непременно уже является фактом самой действительности.

Мы ведь практически ничего не знаем сегодня о происходящем в Афганистане, о котором каждый день говорили по телевизору два года назад.

А что происходит в странах, о которых пятнадцать лет назад делались специальные блоки, — в Румынии, Венгрии, Чехии, Польше? Кто ими правит, какие там режимы, способы решения проблем, с какими и мы сталкиваемся ежедневно? Что знаем о республиках, ставших в 1991 году независимыми и еще недавно бывших частью единого государственного организма, в котором мы жили все вместе?

Это та реальность, которую мы производим в медиа, а производим только ту, на какую обращаем внимание. И зрители имеют дело не с фактами, а с фактоидами, созданными непосредственно на телевидении в информационных программах. Они сталкиваются с событиями и, следовательно, с редакционной политикой, позволяющей успешно приводить в движение механизмы интерпретации действительности. Собственно говоря, это та телеэмпирическая реальность, в которой мы все и всегда находимся и которая побуждает нас это обстоятельство специально фиксировать — говорить, в частности, о социальной ответственности, контроле, последствиях.

Телевидение и все, что вокруг него и в связи с ним происходит, переживает в настоящее время фундаментальные изменения. Причем не только в России. Мы лишь скромный вариант процессов, которые так или иначе нас затрагивают, может быть, с небольшим опозданием, а подчас и с опережением. Поэтому так важно понять, каково сегодня телевидение в России, каким оно может стать, каковы возможные сценарии его развития и что здесь происходит в контексте более широком, чем российский?

Очевидно, что телевидение, которое называют глобальным или универсальным, создается или, во всяком случае, причастно к компаниям-мейджорам. Они не только производят кинофильмы, программы, сериалы и шоу, но и имеют средства для их дистрибьюции, тысячи кинотеатров и телевизионные сети, колоссальные финансовые возможности. Именно это производимое мейджорами телевидение, как правило, имеющее отношение к США или к тому, что мы по привычке называем западной цивилизацией, и принято называть глобалистским. Долгие годы оно определяло лицо современных медиа в целом. Но мы говорим о тенденциях, которые связаны с телевидением локальным, местным, или о таких проектах, как, например, появление арабского канала «Аль Джазира» с его концепцией, ставшей альтернативой западному новостийному вещанию. Обычно это объясняют попыткой арабских стран представить собственную точку зрения на происходящие события. На самом деле ислам оказался одним из влиятельных языков антиглобализма. Недавно я разговаривал с очаровательной молодой женщиной — журналисткой из Индии, которая находится на пороге создания двадцатичетырехчасового новостийного канала — аналога «Аль Джазиры». В чем дело? Продуцируем ли мы какую-либо информацию о стране, в которой живут 1 миллиард 100 миллионов человек и которая находится в конфликте с соседями, обладающими ядерным оружием? А это возможность третьей мировой войны. Мы об этом тоже ничего не знаем. Но ведь именно универсалистское телевидение сталкивается с сопротивлением на локальном уровне, особенно в традиционалистских обществах.

Совершенно не случайно на протяжении последних лет жесткие и неожиданные изменения произошли в самых крупных медиа-холдингах современного мира. Были сняты с должностей те, кого принято считать настоящими богами медиа: Джералд Левин (или Левайн, как его называют в Америке) — руководитель «Тайм Уорнер», Жан Месье — руководитель «Юниверсл», Смитль Хофт — из «Бетсмена». Это произошло практически одновременно. Процесс падения одного из холдингов Германии обсуждался широко, но не думаю, что три менеджера, которые потратили последние пятнадцать лет на объединение усилий телевидения, печатных медиа и Интернета, были сняты со своих постов именно потому, что ситуация, сложившаяся в их компании, привела владельцев к стойкому убеждению, что нужно разбивать отдельно Интернет, телевидение, печатные СМИ. Везде были разные причины: Месье был уличен в манипуляции, Левин ушел с почетом, а Хофт — самый популярный, молодой, перспективный менеджер Германии — в результате жесткого влияния семьи, что было абсолютным шоком для Европы, ведь эта компания была на пороге того, чтобы превратиться в транснациональную.

Телевидение само по себе вернулось на те базовые в корпоративном смысле позиции, на которых находилось несколько лет назад. К власти пришли топ-менеджеры-традиционалисты, заговорившие о контенте, о том, что определяет успех или неуспех сегодняшних телевизионных компаний. И здесь возникла парадоксальная вещь. Всем давным-давно известно об эффекте фрагментации, который так или иначе приводит к сокращению доли ведущих каналов — к тому, с чем так тяжело примириться их лидерам. В Германии RTL гордится долей аудитории в 16 процентов, у нас привычно ориентируются на 25-30 процентов. В США четыре основные сети: IBS, Fox, CBS, NBC воюют друг с другом за 10-12 процентов аудитории в успешные дни. В проекте на 2004 год совокупная аудитория ведущих каналов США будет составлять 47,2 процента, это на 10 процентов ниже, чем в 2003 году.

Эффект фрагментации означает дробление аудитории. Если говорить о США, то прежде всего подразумеваются кабельные, тематические каналы. Многим известна семья тематических каналов «Дискавери». Наблюдается универсальный процесс падения доли ведущих каналов. Он происходит во всех странах, где государство не ограничивает развитие телевидения, где эта эволюция естественна.

Безусловно, именно контент определяет лицо и будущее телевидения. В этом смысле происходят удивительные вещи, в частности, очевидная смена зрительских предпочтений. Пятнадцать-двадцать лет назад в Европе господствовало телевидение общественное, а в Америке — коммерческое, но всегда с высокой долей информационного, политического вещания. Сегодня это не так. Любопытно, что в США весь прайм-тайм — не новости, позже 18.30 там новостей нет. В Европе позже 20.00 новости тоже практически отсутствуют, их передают один-два раза в сутки. Нигде нет такого объема информационного вещания, какой был раньше и какой по-прежнему существует в России.

Новости в свое время боготворились, им был придан статус основного человеческого измерения. Они должны предоставлять человеку выбор, несколько точек зрения, которые заставят его задать вопросы и выбрать ответы. Какие вопросы, нужны ли они кому-нибудь — все это делается с помощью общественного контроля. Что такое общественный контроль или гражданское общество — вопрос второй. Так или иначе, политическое или информационное вещание ушло из эфира основных сетей в кабельные, туда, где родился СNN. Сейчас CNN обогнал Fox, в последние два года возникла та же «Аль Джазира». Появляются удивительные и невозможные раньше факты: во время войны в Ираке пять основных американских сетей пытаются вместе организовать единый информационный канал вещания из Ирака. Иными словами, там, где есть потребители, появились именно локальные станции. Информации, имеющей глобальный общественный интерес, в сетях практически уже нет. При этом я не говорю о развлекательности.

Телевизионные новости, безусловно, являются способом моделирования реальности. Они такой же плод креатива, не лишенный всех признаков художественного творчества — от фантазии до поэтики, — как и любой другой. Совершенно очевидно, что множество иных жанров, существующих на ТВ, справляются с задачей моделирования реальности ничуть не хуже. Кроме того, поскольку телевидение — это «сегодня и сейчас», они отражают не просто процессы, происходящие в обществе, а прежде всего потребности элиты. Не случайно в нужные моменты выплывают те или иные информационные линии, вбрасываются особые поводы — события, персонажи, оценки, которые позволяют выстраивать различные взгляды на происходящее. С этим справляется не только информационное вещание в мире глобалистского телевидения. Не случайно сериалы на Западе тоже называются шоу — точно так же, как ток-шоу в студии, разницы никакой нет. Жанры, которые мы называем сериалами, также давно моделируют действительность в качестве реальных форматов.

Наиболее любопытным было само реальное телевидение. Процесс подглядывания дал возможность убедить аудиторию в том, что все происходит с теми людьми, которые живут рядом. В то же время он дал возможность виртуально очень эффективно обсуждать существенные проблемы, которые были важны для всех. Не для того, чтобы унизить людей, был придуман «Сурвайер», а для того, чтобы в финал попали два человека — гомосексуалист и полковник американских ВМС. Вы представляете себе рядом вояку и нью-йоркского интеллектуала-гомосексуалиста? Зрителям было любопытно наблюдать соприкосновение двух разных миров, существующих в одной стране. Когда в Германии появился «Большой брат», в этом реальном телешоу победил югославский эмигрант, который приехал в страну за семь лет до того, выучил язык и стал звездой, а в финале программы он остался вдвоем с восточным немцем, который так и не сумел встроиться в жизнь. Эти проблемы живых людей были важны для Германии больше, чем факт рейтинга этой передачи, потому что они отражали те процессы, с которыми не справлялось информационное вещание.

Сегодня реальное телевидение продолжается не потому, что это модно, а потому, что это эффективный инструмент воздействия. Это популярный формат, в котором, к примеру, члена парламента Великобритании перемещают на несколько дней в другую среду, и он становится «одинокой мамой», воспитывает четырех детей. Объем аудитории на канале BBC зашкаливает — в два раза выше среднего. Или подсаживают гомофоба в сообщество, в котором живут шесть гомосексуалистов, и они пытаются, с ним сосуществуя, повлиять на его способ жизни. Именно из этих реальных форматов вырос успех такого популярного на Западе жанра, как life style, в котором существуют как бы документальные люди.

Или, например, квартирный вопрос. На наших глазах путем некоторой манипуляции совершается превращение будничной жизни в трущобе в нечто цветное, волшебно изменившее жизнь героев. Это происходит везде — в Германии (самая успешная там программа называется «Вторжение в четыре стены»), в Англии, где родились эти форматы, в той же Америке — и стало следующим шагом за реальным телевидением. Всегда имеет значение адрес зрителей — для кого делается программа. При этом всегда есть специальная аудитория канала. Закончились времена общей конкуренции!

Именно такие форматы дали возможность связать программирование каналов и их собственную публику, потому что в таких программах говорят непосредственно о том, как конкретно жить зрителям этих каналов.

С другой стороны, сериалы. Понятно, что тот процесс, который начался несколько лет назад, по сути, заменил, вытеснил американские сериалы из европейского телевидения посредством адаптированных форм. Знаменитая «Скорая помощь» по-прежнему производится. Кроме того, она спасла в 2000 году NBC от фактически полного поражения после потери контракта на показ матчей национальной футбольной лиги, который получил Fox — необычайно быстро развивающийся канал. В первозданном виде «Скорая помощь» успешно идет только в США и Канаде. В Германии этот сериал уже называется по-немецки, в нем действуют местные персонажи, в нем немецкая больница и те люди, заболевания и проблемы, которые распространены в Германии. Это тот же самый конкретный элемент моделирования жизни, который был когда-то в новостях. В том и состоит суть тематической революции на ТВ, которая происходит в мире уже не первый год и будет продолжаться в России.

Все мы знаем слово «ситком» — ситуационная комедия, — которое представляем себе как обозначение комедии, где смеются за кадром. Почему этот формат успешен в США, но очень редко, за исключением некоторых сериалов — «Грейс в огне», «Альф», «Аптека», — шел в России? Притом что в мире каждый год выходит не меньше тридцати новых ситкомов. Сначала в кадре сидит и шутит один человек, потом он шутит на сцене — что у нас происходило и происходит в «Аншлаге» и «Кривом зеркале», — а зал аплодирует. Потом на сцене стали разыгрывать скетчи, зал исчез, а аплодисменты продолжались. Затем скетчи ушли на улицы и в интерьеры, но аплодисменты остались. В нашем случае я абсолютно убежден, что это драматические сериалы с комедийными элементами, дающие возможность в производстве недорого обыгрывать важные темы. Только что вышел ситком, который очень успешно начал свое существование: человек из Нью-Йорка попадает в мир Среднего Запада, где живут очень простые, очень консервативные люди. Совершенно свободный человек женится на девушке, в семье которой не просто молятся перед завтраком, обедом или ужином, а где существуют очень, как бы это сказать, специфичные ритуалы, позволяющие высекать смех из несоответствия этих двух миров. Все та же модель пристального наблюдения за человеческим существованием на наших глазах.

Самая успешная премьера года в стране с консервативным мышлением — ситком, в котором ловелас, молодой человек свободных нравов, неожиданно оказывается в ситуации вынужденной совместной жизни с братом и его сыном. Повествование о взаимоотношениях двенадцатилетнего умного мальчика и привыкшего к раскрепощенной жизни героя принесло успех.

А ведь это та же самая задача моделирования человеческих связей, с которой мы справляемся очень редко. Я абсолютно убежден, что невероятный успех «Участка» связан с механизмом успеха ситкомов. Я не говорю о политико-идеологической стороне этого сериала, но отдельные драматические коллизии с комедийными сценами — тоска по определенной жизни, по отсутствующей реальности. Это то, что сейчас происходит в глобалистском телевидении.

Речь не идет о телевидении кабельном, предназначенном для определенной аудитории, хотя там происходят самые интересные с творческой точки зрения процессы. Есть кабельный канал HBO — все «Эмми», как правило, получает его продукция, потому что он не связан с разного рода ограничениями. Именно там появились «Секс в большом городе», «Западное крыло», и сейчас еще один сериал, который тоже может стать культовым, — про двух хирургов-косметологов.

Я убежден, что только наличие адреса, ясное понимание того, для кого и зачем вы делаете телевидение, может принести успех. Так или иначе, у нас у всех очень скоро будет свое индивидуальное ТВ, которое мы сами будем программировать — выбирать новости на одном канале, сериал на другом, шоу на третьем, познавательный фильм на четвертом… Сохраниться могут только бренды программ.

Меня всегда удивляло, почему одним из самых успешных в современном мировом телевидении стал бренд городского канала — ССТВ, который существует в Торонто. Недавно ушел на пенсию его создатель Мозес Знайер, который приехал в Канаду в 1962 году, а уже в 1972-м создал одно из самых процветающих телевизионных предприятий, которое распространилось в несколько ключевых городов мира. Родилось оно, повторяю и заметьте, не в Нью-Йорке, а в Торонто, городе, в общем-то, вполне провинциальном. Там были введены два принципа: телевидение рассказывает только о жизни этого города и делается иначе, чем это было принято на других телеканалах. У них новости — это не серьезные и чинные дикторы в студии, а комментаторы, сидящие на столах, свободно болтающие, это беспрерывные прямые контакты со зрителями по любому поводу — открывается ли где-то ресторан, празднуется ли день рождения в какой-то семье… Реальная жизнь. Такой подход к ТВ назвали «чум-сити». И этот формат распространяется теперь повсюду, он уже существует в Рио-де-Жанейро, в Лос-Анджелесе…

Очевидно, что в нашем случае мы не можем просчитать будущее — оно, конечно же, черный ящик. Не случайно во всех больших студиях во всем мире существуют специальные группы, которые анализируют сериалы и кинофильмы перед их выходом в прокат. Интуиция создателей и менеджеров всегда направлена в одну сторону: какая модель жизни будет востребована завтра? Именно завтра, потому что программы делаются сегодня. Мы можем вызвать интерес аудитории, можем повлиять на нее. Иначе бы телевизионные блоки, созданные за три месяца до начала выборов, не завершались электоральным успехом, иначе бы не происходили взлеты и падения карьер. Сформировать запрос аудитории — самая важная задача.

Теперь о главном вопросе: какую модель страны мы строим? Он волнует меня больше всего. Потому что все, что произошло в России, не могло произойти иначе. Мы включим телевизор и увидим сериалы о подлых, преступных олигархах или ограбленных людях. Мы знаем, что приватизация была отвратительна, что люди страдают, знаем, как плохо с водой на Дальнем Востоке, но никто никогда не обсуждал сценарии того, как может стать лучше. Никогда мы не видели примеров, как это делается, скажем, в Польше, в которой всё в порядке. Не знаем, как развернуть виртуальную дискуссию, приводя убедительные доказательства, как создавать модели действий, способные конкурировать.

На самом деле от нас многое зависит. Не в плане ангажированности, я в нее не верю, именно поэтому и остановился на СТС. Я не верю, что ситуацию можно изменить конкретной поддержкой той или иной политической силы, лидера. Ситуацию можно изменить, только создав внятную и привлекательную проекцию будущего состояния страны — когда в городе Энске можно будет жить так же, как в Москве. Речь идет не о необходимости непременно приводить в эфир позитивного героя, но об обсуждении более объемных обстоятельств жизни. Это востребовано и зрителями. Развлекательное ТВ подразумевает всего лишь другой способ вещания о действительности, которая нас окружает, которая состоится в будущем. Мы же понимаем: какую телевизионную реальность мы построили, в такой и живут люди.

Журналистика — это главный жанр, который всегда обозначает внимание человека к человеку, определенный подход к модели его существования. Вы же так или иначе отбираете этих людей. Не случайно многие годы лучшей программой, на мой взгляд, является «Намедни». Потому что здесь совершенно другой взгляд на действительность — увлекательный, высекающий новое понимание событий. Пока мы еще жертвы прежней системы представлений, в которой бизнесмен — это преступник, деньги зарабатывать — это плохо, успех выражается в аморальных поступках. Такие провокативные вещи можно рассматривать долго и много, но жизнь в России быстро развивается, люди иначе живут, иначе проводят время, меняется этика отношений, способ совместного проживания.

Я считаю, что мы совсем не описываем ту реальность, в которой хотели бы жить. Моя позиция проста — пойдите посмотрите фильм Ричарда Кёртиса «Реальная любовь». Его сделали выдающиеся продюсеры, это комедийная мелодрама. До этого они снимали жесткое кино, разные, в том числе и социальные, фильмы. Я поразился — они воплотили чрезвычайно актуальную сейчас социальную мечту, в которой английский премьер-министр может послать куда подальше американского президента. Там в одной школе учатся черные, белые, иммигранты, кто угодно. Там в финале в одном детском спектакле сходятся люди, которые в жизни несводимы. Играют суперзвезды. Это проект той жизни, которую авторы и зрители хотят видеть воплощенной, — не знаю, смогут ли, но сделан заметный шаг в этом направлении.

Я не верю в общественный контроль над ТВ в России, не верю в гражданское общество, в то, что все это может стать рецептом защиты от любых манипуляций. Но я верю в ответственность тех, кто занимается телевидением. Эта ответственность называется правом на более многообразное понимание жизни и будущего. Правом на то, чтобы представить будущее в том виде, когда никто не удивляется исходу выборов. Нужно попытаться выстроить совершенно иную социальную перспективу — заниматься будущим, хотя бы начать это делать. Именно это и делает традиционалистское ТВ, но оно раздражает своей наивностью. Сегодня важно что-то из будущего показать людям, дать им соответствующие знаки. Византийская система кодов — она существует. В нашей стране их обязательно надо подавать. Это принципиальный момент, в котором и заключается важная функция современного российского телевидения. Наша профессия как раз и состоит в моделировании таких состояний. Потому самыми успешными людьми в медиа-индустрии являются те, кто талантливо моделирует жизнь. Сегодня, как никогда ранее, важно делать ее новую проекцию, стать постановщиком другой реальности. Я до сих пор не понимаю, как, находясь в Новой Зеландии, можно было придумать и снять «Властелина колец». Это все равно что человек из маленького провинциального города решит осуществить грандиозную постановку «Войны и мира». В этом смысле была сдвинута целая страна. В правительстве Новой Зеландии сейчас есть министр по делам «Властелина колец». Приток туристов там повысился в четыре раза, заметно выросла местная промышленность. И все потому, что у человека была мечта, и он ее реализовал. От этого все и исходит. За будущее телевидения я спокоен, независимо от характера его ангажированности. Если говорить об эффективности моделирования, то оно очень высоко. Посмотрите на итоги выборов: из ничего сделать в Думе блок «Родина» — блистательная, эффективная работа медиа! Нет настоящих партий, есть три-четыре спикера. Другое дело, что смыслового объема из этого проекта не возникает и будущего за ним никакого нет. Это конкретный, узкий, ограниченный во времени проект. Интересны более сложные идеи. Мы можем ответить на вопрос, что будет через пятнадцать-двадцать лет со страной, с городом? Вот с чего надо начинать. Давайте рисовать сценарии будущего. Мне кажется, это не только плодотворно, но и очень интересно, хотя пока еще не все получается.