Берлин-2004: благие намерения

Надо отдать должное отборщикам Берлинского кинофестиваля 2004 года — программа собралась вполне последовательно и логично, в полном соответствии с намерением оживить старейшие экранные темы: рассказать о человеческих стремлениях и желаниях, которые персонажи пытаются осуществить наперекор жизненным обстоятельствам. Эпиграфом фестивальной программы адекватно выступила «Холодная гора» Энтони Мингеллы, крупномасштабная американская драма, которая предвосхитила и вариативные версии последующих стремлений и желаний, и способы их экранной реализации.

«Холодная гора», режиссер Энтони Мингелла

«Холодная гора» (Cold Mountain) оставила ощущение разочарования; фильм, о котором так много говорили в процессе съемок, от которого так много ждали, имея в виду берлинский и оскаровский успех предыдущего блокбастера Мингеллы «Английский пациент», для многих критиков, например для дуайена критического цеха польского критика Ежи Плажевского, оказался всего-навсего «американским романсом». Лично у меня создалось впечатление, что виноват исходный материал; видимо, подумалось мне, это какой-то простенький дамский роман, автор которого попытался довольно неуклюже повторить известные тропы «Унесенных ветром». Сознаюсь, что роман я так пока и не прочла, но, судя по многочисленным цитатам, лауреат Национальной премии совсем не вписывается в ряд сочинителей поточной массовой литературы; скорее всего, Чарлз Фрейзер написал стоящую книгу. Он положил в ее основу семейные предания о двоюродном прапрадеде, проделавшем путь в триста миль до родного дома, подобно гомеровскому Одиссею, возвращавшемуся к своей Пенелопе, одолевая злобу и ненависть, предательство, обман и соблазн. Похоже, что многое — не имея в виду номинальное количество приключений — книга Фрейзера потеряла при адаптации к экрану.

Между тем все делалось очень серьезно. Время действия относится к самому трагичному периоду в истории Соединенных Штатов — братоубийственной гражданской войне между Севером и Югом, когда в крови и страданиях рождалась, по словам Авраама Линкольна, «новая свобода». Наперекор общественному мнению, Мингелла решил снимать фильм не в родных пенатах, а в Румынии, там он по наводке продюсера нашел ту первозданность, которую в ходе истории утратил ландшафт Северной Каролины, где разворачивается действие. В массовке принимали участие солдаты регулярной румынской армии, которые — щупловатые и невысокие — гораздо больше походят на американцев XIX века, чем сегодняшние участники военного конфликта в Ираке. Костюмы были продуманы и выполнены в полном соответствии с исторической правдой, вплоть до нижнего белья, так что, как говорила Рене Зельвегер (Руби), в дамской комнате приходилось не менее получаса возиться с крючками и застежками. Это ей-то, которая играла роль сиротки при родном отце, нанимающейся в помощницы к главной героине, благородной барышне! Что же говорить о самой этой главной героине, Аде, которую играла Николь Кидман, и ее платьях! И надо заметить, что утонченные туалеты Ады из первых эпизодов не только реалистично, но и метафорически меняются, превращаясь в итоге в потрепанное отцовское пальто, которое символизирует и превратности судьбы, и ее собственное мужание. Однако же скрупулезное воссоздание вещественной среды только подчеркивает искусственность разрешения частных конфликтов и главной коллизии фильма, до умиления напоминающих введенное в качестве универсального инструмента Гриффитом «спасение в последнюю минуту». Рекрутированный в армию южан Инман (Джуд Лоу), получив письмо от возлюбленной, дезертирует после ранения и по пути домой преодолевает, как было сказано, всевозможные смертельные опасности и соблазны, всегда оказываясь в конечном итоге в нужном месте в нужный момент, чтобы не только самому выйти сухим из воды, но и спасти ту или иную хорошенькую женщину, вступая в схватку с обязательно превосходящими силами противника.

«Свидетели», режиссер Винко Брешан

Так же, как в «Холодной горе», личная трагедия героя «вьетнамской одиссеи» «Прекрасная страна» (Beautiful Country), снятой норвежцем Хансом Петтером Моландом, разворачивается на фоне национальной трагедии «людей в лодках», то есть нелегальных эмигрантов, массово покидавших страну после американо-вьетнамской войны. Опять же вполне реалистично и подробно снятые эпизоды безысходной бытовой нищеты, ужасов переправки в трюме, тропической лихорадки, жажды и голода резко сменяются внезапным благополучием добравшегося до вожделенной Америки главного героя, неизвестно каким образом — прямым монтажным стыком — устроившегося в новой жизни и быстро нашедшего своего отца-ветерана, словно специально поджидавшего его где-то в глубинке.

Еще одним из самых крупных зрительских разочарований стала картина Джона Бурмена «Страна черепов» (Country of My Scull), опять же национальная драма, которая обернулась всего лишь фоном любовной истории южноафриканской журналистки (Жюльетт Бинош) и американского корреспондента (Сэмюэл Л. Джексон). Фильм задумывался прежде всего как политический, что берлинскими отборщиками весьма приветствуется. Речь идет о работе созданной в начале президентства Нельсона Манделы специальной комиссии по примирению, которая расследовала преступления белых против черного населения, чтобы амнистировать раскаявшихся (их оказалось около десяти процентов из многотысячного общего числа). Однако же истории, рассказанные свидетелями в зале заседания комиссии, и выкопанные из наспех засыпанных землей могил останки, которые нам предъявили на экране, кажутся досадным и малосущественным антуражем поданной крупным планом обреченной любви (ибо любовники — люди семейные, у каждого дома дети и работа — не бросать же то и другое!), при этом ни одна подлинно трагическая история смерти или увечья не становится фактом искусства, а остается лишь фактом «статистики». Кадр, где мальчик, на глазах которого убили родителей и с тех пор умолкнувший, видя слезы кающегося убийцы, падает к нему в объятия, заставляет вспомнить горькую иронию Ивана Карамазова, которому дико было вообразить божеский рай, где крестьянка, на глазах которой самодур-барин собаками затравил ее дитя, обнимается с убийцей сына. Но тут никакой иронии нет, и вместо умиления весь эпизод вызывает недоумение и неловкость, как и слова режиссера о том, что решение проблемы апартеида в Южной Африке преподало нам наглядный урок того, «как сделать мир немножко лучше».

«Прекрасная страна», режиссер Ханс Петер Моланд

У кого суп жидок, у кого жемчуг мелок. Перед кем-то стоит проблема выживания, а кому-то надо сладить со своей сытой, но нескладной жизнью. Как ни странно, масштабы и той и другой задачи оказываются вполне соизмеримыми — нога будет одинаково саднить, если вы наживете мозоль, бродя босиком или натерев кожу узконосой лакированной лодочкой. А на экране то и другое по большей части решается одинаково успешно. Так чисто экзистенциальные проблемы обитателей шведского городка чудесным образом разрешаются в «Рассвете» (Om jag vдnder mig om) Бьёрна Рунге. Брошенная ради молоденькой женщины пожилая супруга, в припадке истерической ревности с электрошокером в руках отправляющаяся на акт мести в дом изменника-мужа, безработный мужчина, взявшийся за сомнительное дело — замуровать, по их желанию, в собст- венном доме потерпевшую жизненный крах немолодую пару, талантливый хирург, потерявший работу и встретившийся с предательством друзей, — все они страдают от разбитых в прах иллюзий, неисполнившихся надежд и невозможности открыть истинные чувства. Это так. Но всем им надо лишь день простоять да ночь продержаться, промучиться один день и одну ночь, чтобы к рассвету если и не обрести желаемое, то, по крайней мере, почти волшебным образом прийти к согласию с самими собой. Как это вышло у брошенной жены Аниты (Анн Петрен), после устроенного ею скандала со вздохом облегчения швырнувшей шокер в серую гладь залива.

«Страна черепов», режиссер Джон Бурмен

Режиссер хорватского фильма Винко Брешан «Свидетели» (Svjedoci) сказал на пресс-конференции, что, не удовлетворившись линейным повествованием литературного источника, перемонтировал его «по логике чувств». Но в результате получилось нечто вроде складывания паззла, когда, во время просмотра перекладывая эпизоды, склеивая их то так, то эдак, в финале мы получаем всего лишь ясную картинку происшедшего, но логика чувств остается за семью печатями. Драма безотчетной вражды, которую разожгла война, остается все тем же фоном, сюжет сводится к детективному выяснению последовательности событий, а характеры и образ мыслей персонажей пребывают неизменными с начала до конца, как их не тасуй. Немотивированное убийство хорватами, которые привезли женщине тело застреленного на войне мужа, ее соседа-серба совершают сын погибшего и его товарищи, а честная журналистка и ее возлюбленный, он же второй сын погибшего, рискуя жизнью, спасают от той же участи маленькую дочь серба. Далее выясняется, что водораздел между «хорошими» и «плохими» провела даже не война, один из убийц еще в школе отличался патологической жестокостью. Ради чего было огород городить? Исключительно ради красивого квазисимволического финала с выразительными силуэтами взявшихся за руки смелой журналистки, благородного воина-инвалида и спасенной ими малышки-иноплеменницы на рассветной дороге где-то возле венгерской границы.

Датчанка Аннетте К. Олесен, по ее словам, не хотела в своем «догматическом» фильме «В твоих руках» (Forbrydelser) прийти к какому-то определенному решению, и, наверное, именно благодаря этому финал ее фильма выглядит гораздо более убедительным, чем у Мингеллы, Бурмена, Рунге или Брешана. К этому — открытому — финалу Олесен подводит нас на протяжении всей ленты. Достоверная среда играет здесь свою роль — фильм снимался в реальных квартирных интерьерах и в настоящей (не женской, а мужской) тюрьме, но не это делает его убедительным. Речь и тут идет о мечте, которая — именно в тот момент, когда она как никогда близка к исполнению, — вдруг рушится самым непредсказуемым образом, но осмысление и переживание связанных с этим обстоятельств подробно и многосложно передается не как чудесно и быстро разрешаемый конфликт, а как процесс, затрагивающий и собственную жизненную историю героини, и ее отношения с близкими и чужими людьми, от которых он зависит и на которые фатальным образом влияет. Проповедь об ответственности, которую произносит женщина-капеллан (Анн Элеонора Йоргенсен) перед своей паствой — заключенными, — в первый раз звучит в ее устах как прочитанная «с выражением» правильная банальность; когда же она повторяет те же слова, неся в душе бремя неотступного решения, которое должна принять именно теперь, их смысл, а главное, их значение совсем иные. То, что кажется таким легким и естественным в прекраснодушном настроении безмятежного благополучия, предстает в ином свете, если ты стоишь перед пропастью труднейшего морального выбора, от которого зависит вся твоя будущая жизнь. Анне тридцать пять лет, и она, уже отчаявшись заиметь детей, забеременела. Счастливые дни длились недолго — по диагнозу врачей будущий ребенок может оказаться неполноценным, и теперь Анна и будущий отец должны принять решение — избавиться от плода или пойти на риск. Погруженная в свои переживания, Анна перестает себя контролировать и нечаянно выбалтывает чужую тайну, которая стоила жизни одной из заключенных. Теперь ей следует взять на себя еще и эту вину, но именно она, вина, скорее всего, непредсказуемым образом окажется главным фактором в том решении, которое Анна примет уже за финальными титрами.

«В твоих руках», режиссер Аннетте К. Олесен

Надо сказать, что ярких режиссерских открытий на фестивале не случилось; в этом плане его можно назвать «актерским», и как раз работа Анн Элеоноры Йоргенсен безусловно заслуживает особого внимания, как и уже прогремевшая на весь мир и отмеченная «Золотым глобусом», номинировавшаяся на «Оскар» работа Шарлиз Терон.

Сделать мир хоть немножко лучше с помощью быстрых и чудодейственных средств не получается, что подтверждают фильмы, сюжет (а не только фон) которых взят из подлинной жизни, как в «Монстре» (Monster) Пэтти Дженкинс. Поэтому — хотя и без того общий колорит берлинской программы был удручающе беспросветен — эти фильмы отличались особой мрачностью. История проститутки Эйлин Уорнос, вошедшей в историю криминалистики как первая женщина — серийная убийца, не стала на экране ее оправдательным документом; Уорнос в исполнении Шарлиз Терон можно понять, но простить, конечно, нельзя, и этого ни режиссер, ни актриса не добивались. Тем не менее акцент был сделан не на чудовищности преступлений и не на издержках профессии, в которой Уорнос не от хорошей жизни специализировалась с тринадцати лет, а на истории любви и предательства. Нежность к юной Селби (Кристина Риччи) рождает в Эйлин острое чувство ответственности за подругу и подает ей надежду на то, что все еще можно исправить в ее нескладной судьбе, но мечты оказываются иллюзиями и неумолимо рушатся одна за другой. Смена настроений Эйлин отражается в зеркалах — зеркале гей-бара, где она познакомилась с Селби, в котором она будто с удивлением вглядывается в свое изменившееся, помягчевшее лицо; зеркале придорожного заведения, где она, задорно задирая подбородок, как будто заключает с собой тайный договор: мы прорвемся! Но, потеряв всякую надежду на нормальное устройство их маленького союза, вернувшись к единственному известному ей способу зарабатывать деньги, Эйлин превращается в заматеревшее чудовище с тяжелым подбородком и неподвижными мертвыми глазами. Последний всплеск человечности, мягкости и женственности заметен на ее лице в зале суда, когда она предательство Селби воспринимает как естественное поведение, которое может помочь ее подружке достойным образом выйти из ситуации.

«Головой о стенку», режиссер Фатих Акин

Невероятные «хэппи энды» и трагические финалы — к списку последних надо добавить самоубийство героя в «Ночных песнях» (Die Nacht singt ihre Lieder) Ромуальда Кармакара, детоубийство в «Самаритянке» (Samaria) Ким Ки Дука и убийство любовника в «Первой любви» (Primo аmore) Маттео Гарроне — более или менее приятно разнообразили разве что две картины — аргентинское «Прерванное объятие» (El abrazo partido) Даниэля Бурмана и бельгийские «25 градусов зимой» (25 degrйs en hiver) Стефана Вюйе с их нормальной обыденностью и незамысловатым юмором. Но жюри, возглавляемое Фрэнсис Мак-Дорманд, следуя заданному политическому пафосу и установке на поощрение кинопроизводства страны-хозяйки, все же выбрало фаворитом один из самых мрачных фильмов — «Головой о стенку» Фатиха Акина. (Немецкое название Gegen die Wand звучит особенно безысходно, а его английский перевод Head On более лабилен, его можно понять и как «О стенку лбом», и как «Выше нос».) Благосклонность жюри к порядком надоевшему месиву из суицидальных попыток, наркомании, алкоголизма, семейной деспотии, безлюбого секса и финального убийства оправдывается исключительно географией; главные герои картины — молодые турки, родившиеся в Германии, где численность их соплеменников уже переваливает за два миллиона, а проблема акультурации стоит так же сложно, как и во времена Фасбиндера. На наградной расклад повлияла, конечно, и общефестивальная политика, в последнее время приобретшая выраженный молодежный задор. Можно усмотреть в этом веянии отчаяние от ощущения старческой немощи одного из почтеннейших фестивалей, но нельзя не заметить и присутствие здравого смысла. Вдруг стало доподлинно ясно, что добротно сделанное, чисто сработанное и глубоко продуманное кино выглядит на сегодняшнем клочковато возделанном кинополе неуместным, как бабушкина бальная подвеска при рваных джинсах. И как-никак, а даже такой крепкий старый конь, как Тео Ангелопулос (он представил в конкурсе эпическую картину «Трилогия: Плачущий луг» (Trilogia: Tо livadi pou dakrisi), борозды, конечно, не испортил, но и новой технологии в практику землепашества не внес. У тех, кто помоложе, в активе хотя бы невежественное варварство, которое, если особенно не приглядываться, можно принять за свежесть. Что же касается благих намерений, в избытке присутствовавших на экране и, безусловно, преисполнявших фестивальную команду, то — вопреки благости — известно, куда они выстилают дорогу.