Все сходится

ГЛАС НЕСОГЛАСНОГО

Как-то, переключая телеканалы, наткнулся на разговор о значении для Москвы творчества скульптора-монументалиста Зураба Церетели. Разговор был заявлен таким тоном, что, мол, оставайтесь с нами: сейчас мы ему покажем. Ну я и остался: махать кулаками после драки дело дурацкое, а потешить может. Но вместо дурацкого дела оказалась его имитация — валяние то есть дурака — и так вышло дураченье зрителя в квадрате, что ли. Интеллигентный, даже рафинированный ведущий канала «Культура» усадил друг напротив друга либерально настроенного депутата Госдумы (эндемика то есть) и бывшего сотрудника органов с грузинской фамилией, а ныне бизнесмена. Ясно, что пылкий русский либерал на Церетели наезжал, а умудренный вальяжный бизнесгэбистмен (чекисты, как было сказано, бывшими не бывают) защищал своего соплеменника. И делал свое дело, надо сказать, ловчей оппонента, отстреливаясь аргументами, базирующимися на вкусе, типа: «А мне нравится», «А по-моему, красиво», либо на знании жизни: «Я вас уверяю, пройдет время, и мы будем гордиться…», «Большому кораблю — большое плавание» (в смысле и Петру I, и его создателю) и т.п. А депутат вроде и рад бы прижучить маэстро, да не может предъявить ничего, кроме «мне не нравится», «не красиво», «слишком большой» (опять про Петра) и «что были похерены демократические принципы отбора и обсуждения предложенных решений». А сошлись мы на том, что Зураб Константинович очень добрый человек и исключительно радушный хозяин, — тем, кажись, дискуссия и завершилась.

Надо сказать, более содержания меня впечатлило устройство спора.

Не калька даже с акции мэра, который в свое время в числе прочих ловких мер, предпринятых, чтобы погасить волну общественного возмущения монументом Петру, собрал для решения его судьбы комиссию экспертов, в которой противников и сторонников было поровну, а ее еще более «подмахивающая» мэтру акция, ну или, можно сказать, еще более прозрачная калька: оппонентами выступали полные профаны в композиционных, пластических, шире — градостроительных, визуально-эстетических, культурологических и т.п. аспектах обсуждаемой проблемы, а в том разе даже жестко оппонировать культурному популизму — только лить воду на его мельницу. Это я к тому, что ведущий не мог не ведать, что творит, приглашая, кого пригласил. Сиречь объективно и сознательно, только что опосредованно, он выступил апологетом Церетели и «в его лице» всех, кто творит нынче в Москве. И того, что они с Москвой вытворяют. Хотя, возможно, поговори с ним на ту же тему тет-а-тет и не перед камерой, он бы, как эстетически чуткий человек, от души повозмущался произошедшим и происходящим. Впрочем, не факт. Даже, пожалуй, навряд… — и как раз природу закравшегося сомнения и попробую выявить, обсуждая не ангельски доброго дедушку Церетели, кто, загадив город своими произведениями, одновременно прибрал к рукам множество его вполне качественных и при этом значимых построек — это отдельный разговор, — и не гипотетически возможное раздвоение личности ведущего обсуждая, и что вообще советская мода на расхождение публично и приватно обозначаемых позиций потихонечку возвращается…

А вот что. Последнее время все чаще доводится слышать: мол, сколько можно бухтеть по поводу новой московской архитектуры и пластики? Что это как раз махание кулаками после драки. Что Москва, и не такое г… переваривала, к примеру, хрущевки. Что вот к сталинской архитектуре привыкли же. Даже гордимся ею. И Эйфелеву башню, естественно, приводят в пример. Контрдоводы, что это не махание кулаками, а называние вещей своими именами, что Эйфелева башня выламывалась из вкуса в будущее, а не в прошлое, а это две «большие разницы», что в «большом стиле» есть художественное качество, которого в сегодняшних (мейнстримных) потугах нет в помине, что ресурсы адаптации всякого г… и самоочищения не беспредельны даже у мирового океана, тем более что хрущевки г… «пассивное», так сказать — ни на что не претендующее, а нынешнее жуть как агрессивно претенциозно: «пахуче»; что к брежневской архитектуре мы, что ли, привыкли: глянь в окно — нравится? — все эти доводы, как правило, срабатывая в каждом отдельном случае, не колеблют атмосферу. Эдакую примирительно-соглашательскую. Дескать, все понятно, но ничего страшного, и на самом деле все нормально, так что, при всех разновидностях индивидуальных апологетик рода «свыкнется-слюбится», с какого-то времени все же стала просматриваться, ну или чудиться мне, их общая «духовная» природа, внеположенная по отношению к градостроительству, архитектуре, скульптуре, etc.

Вопрос: почему, к примеру, я, будучи патриотом родного города, болезненно, всеми фибрами, что называется, переживаю московское архитектурно-пластическое фиаско новейшего времени, а многие вокруг — тоже патриоты, даже сие фиаско признавая, переносят его стоически, а то и испытывают от него неизъяснимое удовлетворение? Гипотеза ответа пришла мне в голову несколькими днями позже просмотренных теледебатов, когда друг вез меня к себе на дачу, а я смотрел в окошко. Не важно, куда вез, потому как сходные впечатления может получить каждый проезжающий любую половину Садового кольца и после выезжающий из города практически в любом направлении. При отсутствии собственной машины всякая поездка на чужой выходит вроде экскурсии по городу, вот и я, в очередной раз ужаснувшись увиденному, в том числе новым бледным пестреньким поганкам, выросшим, как после дождя (что-то съедобное тоже вырастает, но куда реже), или только изображенным на рекламных щитах вдоль трасс, подумал, что, может, собака зарыта глубже, нежели… Дурной вкус с фашизоидным привкусом или самодовольство и безответственность востребованных творцов и востребовавшего их правителя, давших эдакий симбиоз архитектурного «евразийства» — самобытный («Донстроевский») коктейль, в ко-тором к сталинскому ампиру добавлены современные западные и ориенталистские стилистики (смешать, но не взбалтывать), — провинциальная пародия на все, только без всякой трогательности… Может, подумалось, все дело в специфике здешнего, укорененного в религии менталитета и эмоционального строя? Во влиянии духовных установок православия, которое сейчас как раз на подъеме? Ну не могут же участники шабаша и его зрители на самом деле ни на йоту не чувствовать, что творят и что творится! Не могут не видеть, что это плохо, нелепо, жутко. В лучшем случае, смехотворно. Наверняка подозревают хотя бы: да, плохо и т.д., но уверены, что так и надо — а отсюда и приятие, пусть кем-то и понурое: смирение, иначе говоря. Жизнь в дольнем мире ведь и должна быть г…, чтобы тем привлекательней сверкала над ней алмазами горняя жизнь; чтобы в тутошней абы как отмучились-отхалтурили несчастные ее обитатели — в призрачной бедной безбытности, в окружении бижутерии либо среди фальши «богатого» уродства, и — да здравствует мир Вечного и Подлинного! Так что чем меньше в этой жизни отрадного — «удерживающего», тем лучше: красота не этот мир спасать призвана. А так-то можно было бы и независимую квалифицированную экспертизу учинить, и конкурсы, привлекающие талантливых и ответственных авторов — они же даже у нас есть, не говоря про «у них». Но так — эка невидаль — каждый бездуховный дурак может. Короче, чем ниже качество реальной среды обитания и функционирования российского имярека, чем более он этим качеством уязвлен и подавлен (пусть и неосознанно), тем ему же и всем лучше — по большому счету: тем ярче оттеняет здешнее убожество совершенство божественного.

Похоже? Нет? А тогда почему здесь все всегда хотят как лучше для всех, а получается, в лучшем случае, как всегда? Отчего, почему вместо того чтобы использовать уникальный и вполне реальный шанс стать в ряд самых современных и красивых городов мира, Москва становится не то пугалом, не то посмешищем? Отчего так неизбывна здешняя любовь к авторитарной коварной власти, ни в грош не ставящей подвластных, — равно как ненависть и презрение к «добрым царям», норовящим дать людям хоть какую свободу от политического и бюрократического гнета, что всегда норовит вдавить их в грязь, сделать грязью? Отчего в 90-е, чуток эту грязь с себя отряхнув, дохнув свободы, столь многие ужаснулись, перекрестились и заделались консерваторами всякой тухлятины? Отчего теперь не ужасаются и не возмущаются, и отчего так дружно в разных формах овладела ими ностальгия по «защищенной» духовности в формах прежней жизни — защищенной в числе прочего тем, что всегда во всем виноваты другие?

А почему тогда, можно на это возразить, вернувшись к нашим баранам, у большевиков-сталинцев лучше строить и лепить получалось? А потому, ответим на это, что они рай прямо на Земле строили — вот буквально и непосредственно формируя его среду — и старались как могли. А если, углубляясь в историю, возразить, что «при царе» тоже, как правило, лучше получалось, так потому, предположу, что тогда достоинство еще в цене было — цеховое, сословное, гражданское (это, правда, тогда еще в зародыше было, а теперь же атавизм), человеческое, — а без него, хоть какого, стремление к доброкачественности бытия лишается главных оснований, смысла и цели. Правда, можно попробовать глянуть на дело и с другого конца — в духе диалектики вопроса о курице и яйце: дескать, оттого тут небось и вера такая, что всю дорогу такая жизнь. Может, и так. Кстати, тот ведущий с канала «Культура», говорят, православный. Истово верующий ведущий, говорят. Так что вроде все сходится.