Менталитет

Ландшафт родных осин

Все постперестроечное время жаловались: нет героя. Нет героя, потому и в кино кризис. На самом деле герой был, только его как-то стыдились за такового принимать. Несерьезно он выглядел. И родословная у него была подозрительная. Как правило, его генеалогическое древо уходило корнями в бульварную литературу. И ветвями тоже. Подозрительными были также и лицо, и одежда, и имя. Чаще даже не имя, а прозвище. Скажем, Зверь. Тем временем этот какой-никакой герой — как ему и полагается, в одиночку — боролся против всех, кто стоял и стоит на пути между нами и счастливой жизнью: охранителей и пользователей золота партии, наркобаронов и рэкетиров, милицейских коррупционеров и террористов. Как живое воплощение народных чаяний, отзывчиво схваченных в «мыльных операх», где добро и зло четко разведены, где воровать, предавать и убивать — плохо, а защищать бедных и униженных, преданно дружить и верно любить — хорошо.

Стало, однако, со временем выясняться: герой какой-то самодеятельный, безхозный. Как отрыжка перестройки, которая научила думать, что все, что «в законе», в лучшем случае нефункционально, в худшем — продажно. А время самодеятельности уходит. Теперь наивысшая похвала — «профи». И герои должны быть профессиональные.

Пока кино, как было сказано, захлебывалось в кризисе, телевидение перехватило инициативу. Герой пошел косяком. Стаей легче пробиться.

И первыми пробилась команда ментов с улиц разбитых фонарей.

Сразу даже не заметили факт возвращения в ранге героев тех, чья служба и опасна, и трудна. Несмотря даже на прямую наводку — финальную песню «Ты в жизни выбрал для себя нелегкую роль». Уж очень они были непохожи на аккуратных и дисциплинированных сотрудников органов. Кабинеты обшарпанные, машинки раздолбанные, драндулет не заводится. Над начальством подтрунивают, девушек любят не всегда платонически, выпить не дураки. Пытаясь разгадать секрет обаяния ментов, все хором говорили: «Они, как мы!» И в этом была правда, потому что отец ментов, Андрей Кивинов, срисовывал их со своих коллег. Ситуации придумывал из головы, а героев брал из жизни.Менты действовали, как команда клоунов, играющих на комическом эффекте преувеличения и переизбытка (тела, голоса, деталей одежды): беспрерывно остривший «рыжий» Арлекин-Казанова с хвостом pony-tail и алым шарфом, как у древнего скомороха; «белый» Пьеро-Ларин со скорбным ликом и скудным текстом; толстяк дзанни Дукалис и во главе их — Капитан, то есть майор Соловец, и далее подполковник с кличкой Мухомор — полный набор из комедии дель арте.

Первые серии «Ментов» снимал Александр Рогожкин, причем почти одновременно он работал над своим фильмом «Блокпост». Не стоит труда заметить, что и взвод на блокпосте напоминает клоунскую команду «Ментов». В частности, Юрист с его длинным носом подозрительно похож на Казанову — такого же длинноносого фаворита женского пола. Если в «Ментах» Казанова носит прическу pony-tail, то в «Блокпосте» Юрист щеголяет с лисьим хвостом на каске.

Потеря Александра Лыкова, игравшего Казанову, была для «Ментов» очень ощутимой, сериал сразу потускнел, хотя зритель, конечно, вскоре притерпелся к новому составу. Однако выход нынешней осенью очередной порции — «Менты-6» ознаменовался и возвращением «рыжего», на месте которого теперь его осовремененная версия в лице модного диджея Оскара Кучеры.

Переходя от серии к серии, мы не заметили, как раздолбанные пишмашинки заменили компьютеры, в домах у всех произошел евроремонт, а Толя Дукалис, улыбаясь все обаятельней, пересел в джип. Песня тоже исчезла, ее заменила мелодия, а в шестой порции возникла опять, но без всякого пафоса, а только с легким, ненавязчивым лиризмом.

Место пафоса занял шик, который на новом жаргоне, между прочим, обозначается словом «пафос». Теперь быть бедным и больным некрасиво, не это поднимает ввысь. Возьмем другую команду, в которую влилась Анастасия Каменская; в романах Александры Марининой, помнится, подчеркивалась ее нищая безбытность, однокомнатная квартира в спальном районе и единственная на весь отдел частная машина — разбитый «Москвич» Юры Короткова. Теперь же камера скрупулезно демонстрирует домашнюю бытовую технику, подмечает на стене картинку с подсветкой, а вожделенный компьютер, который Настя получала в подарок от любимого где-то посреди цикла романов, водворяется в кадр в первой же серии. Нечего и говорить про шикарную тачку Миши Лесникова, которого играл победительный Дмитрий Нагиев.

Реабилитация (то есть наделение материальным достатком, как единственным критерием силы и могущества) милиционера есть частный случай реабилитации государства. А тут у нас целые отделы. Что говорит о масштабности темпов реабилитации. Знаменательна в этом плане попытка реанимации команды «Знатоков». Бывшие скромные сотрудники МУРа в перестройках не пострадали, наоборот. Пал Палыч дослужился до больших чинов, Шурик свалил в Израиль, поступил на службу в «Интерпол», но готов тряхнуть стариной и по старой дружбе помочь московским коллегам. Не стало, увы, Зиночки Кибрит, потому что ушла из жизни игравшая ее Эльза Леждей. Теперь слог «ки» в «Зна-то-ках» представляет капитан Китаева, которая с питательной маской на лице беседует с начальством по мобильнику, сидя в кресле у косметички, как рядовая бизнес-леди. Так «государство» приобретает не только вполне состоятельное, но и человеческое лицо. Хотя с точки зрения правды жизни и правды искусства тут что-то не срастается. Трепетная лань советского героического сентиментализма не уживается в одной упряжке с жестко функциональным капиталистическим конем.

Со временем, после группового прорыва в образовавшуюся брешь стали вновь просачиваться одиночки. От коллективного героя отпочковался индивидуальный. Пришел Роман Романыч Дубровский в обличье всенародного любимца Николая Караченцова, одновременно идеальный герой школы «крутого детектива», как его описал Сомерсет Моэм. Он высок и силен, сбить человека с ног ему так же легко, как нам прихлопнуть муху, он способен выдержать любые побои и истязания, храбр до безрассудства и то и дело попадает в лапы к бандитам, которые его так отделывают, что просто диву даешься, застав его в следующем эпизоде в добром здравии.

И вся-то его жизнь есть борьба, только не с натуральными преступниками, а с некими опереточными фигурами из высшего света, которые вовремя подставляются, чтобы кино не закончилось слишком быстро. Экстрасенс Платоша Копчик, виртуальный магнат, он же бывший серийный убийца Иринархов, фальшивомонетчики, хакер-умник, программист-инвалид, каскадная пара депутатов-отморозков. И борьба эта ведется в немыслимо фантасмагорических ситуациях, вроде гибели генерального прокурора от кремлевской звезды, которая сносит ему голову прямо на сцене, кормления киллера манной кашей или изъятия сейфа с помощью подъемного крана.

Парадокс, однако, в том, что вся эта опереточная липа до ужаса похожа на нашу сегодняшнюю жизнь, в которой, как выясняется, возможно все самое невероятное и невозможно все самое естественное. Недаром ведь оживают фантазии писателя Китаева (однофамильца капитанши) — не успеет он издать книжку, а реальность ее догоняет. А не наоборот.

А кто на сегодня самый главный герой? В мировом масштабе? Конечно, Бонд. Джеймс Бонд. Не просто агент, а агент на службе Ее Величества.

То есть агент национальной безопасности. Но это уже, так сказать, топ-герой. Боец невидимого фронта возник в сериале под незатейливым, даже официозным названием «Агент национальной безопасности». С открытым лицом, без интеллигентских загибов (классическую музыку вытерпеть может недолго, затыкает уши ватой). Зовут его Леха Николаев (Михаил Пореченков). У него хорошая биография социально близкого товарища. Учился на актера, но из театральной школы его выперли. Шлялся с лиговской шпаной по подворотням, загремел в тюрягу, побывал в горячих точках. Пьет все, что горит, и любит все, что движется. Легко преображается хоть в художника, хоть в бомжа, везде свой в доску. Свой брат, наш человек. С начальством, само собой, в контрах. От дел его, как классического героя детектива, периодически отстраняют, а потом выходит, что без Лехи ни одно дело не раскручивается, и его умасливают, просят выручить. Он, конечно, соглашается — исключительно из любви к работе. Слава потом, разумеется, достается начальству. Кроме прочего, Леха борется с продажными коррумпированными коллегами. И вообще держится в стороне от «конторы». Что для героя первое дело. Лехина небритость и прикид в стиле «гранж» подчеркивают его «неформальность», неангажированность и делают типичным «младшим братом» из русского фольклора. Он вроде придурковат, неумел, всем радостям предпочитает чесать кота за ухом. Его приглашают поучаствовать в деле не от хорошей жизни — нам изо всех сил намекают, что все стоящие национальные агенты разбрелись кто куда, оттого и одолевают всяческие враги. Вот Леха остался. «Пистолет утопишь, ксиву потеряешь…» Примерно так все и получается, наш агент — не какой-нибудь робокоп, да такому и не светит сделаться нашим героем. А Лехе светит. Лежит он дома на диване, а когда припрет, встанет и всех победит единым махом. Со вздохом: «Ох и надоели вы мне!»

Бездарные начальники и выдающиеся герои-исполнители, прикрывающие своим героизмом вышестоящую глупость, — реальность, увы, не столько художественная, сколько житейская. Скоморошество же, во-первых, защитная маска этих самых «героев» (нельзя казаться умнее начальника), а во-вторых, и это гораздо серьезнее, — отражение действительности в форме самой действительности. После событий в Беслане Сергей Ромашко писал в «Русском журнале»: «Кругом какие-то потешные образования. Потешный парламент с потешными партиями, потешные биржи, потешная милиция, потешные губернаторы и что там еще… Если при Петре потешные все же служили тренировочными базами реальной армии, то наши потешные структуры, сколько ни упражняются, ничего не производят, кроме фантомов и глупостей».

Маска изначально — маска ритуальная; это знак системы не производящей, не эффективной, а обрядово-церемониальной, имитирующей, в которой умирает смысл движения и исчезает его цель. Это замкнутый сам на себя холостой цикл, функционально обслуживающий лишь свое бесполезное коловращение. Есть какая-то роковая обреченность в том, что «маска Казановы» вернулась на свое место на улицах разбитых фонарей в свер-шившем круг сериале. Есть своя закономерность в том, что профессионального аналитика Настю Каменскую уверенно оттеснили трудно различимые друг от друга по характеру хорошенькие и одетые в костюмы с дорогими логотипами «дилетантки» от Дарьи Донцовой в нескончаемом сериале про Евлампию Романову (Алла Клюка) и Дашу Васильеву (Лариса Удовиченко). А идеальное воплощение ритуализованной условности — балетная дива Анастасия Волочкова в качестве «расследующей» убийство мужа героини сериала «Место под солнцем» (режиссер Али Хамраев, по роману Полины Дашковой). Нарциссическая самовлюбленность артистки, которую невозможно было скрыть (даже если кто-то из создателей сериала и пытался это сделать), выдает ее единственную сверхзадачу — «выглядеть». У первой красавицы былых времен Людмилы Чурсиной, партнерши Волочковой, вырвалась реплика: зачем, мол, красивой молодой девушке так долго и многослойно наносить грим, заботясь о каждой ресничке? Можно добавить: превращая лицо в маску. Так вот за этим самым — чтобы выглядеть, чтобы казаться. Чтобы имитировать не только героиню, но и актрису. Этот случай красиво описал Жан Бодрийар, о Волочковой, естественно, знать не знавший: «Она тут только для того, чтобы заиграть и задавить любые чувства, любое выражение одним ритуальным гипнотизмом пустоты, что сквозит в ее экстатическом взоре и ничего не выражающей улыбке». В предыдущем комментарии («Девичий переполох»1) речь шла об инфляции мужского, выдавливании мужского женским, об установлении, по сути дела, эры женского доминирования и стыдливого отхода мужчин в тень если не небытия, то по крайней мере недействования. На этот раз приходится делать вывод о следствии — тотальном контроле видимостей над действительностью. Движение — всё…

1 См.: «Искусство кино», 2004, № 8.