Алекс ван Вармердам. Случай

Мы глядели друг за другом в нехороший микроскоп. (Даниил Хармс. «Искушение»)

Алекс ван Вармердам похож на того персонажа, которого полфильма подозревают в убийствах, если в городе появился маньяк. У него глубоко посаженные глаза под низкими, тревожно сдвинутыми густыми бровями, плотно сжатый рот, легкая сутулость и бесцветный, легко срывающийся на крик голос. Вернее, он таков, когда играет главных героев в своих картинах.

Алекс ван Вармердам

Еще он мог бы сыграть Хармса. Или любого его персонажа. Семена Семеновича, который, надев очки, смотрит на сосну и видит, что там сидит мужик и показывает ему кулак. Петракова, который очень хотел спать, да лег мимо кровати. Тикакеева, который убил Коратыгина огурцом, купленным в обычном магазине. И Федю, который тайком от жены засунул масло в рот, чтобы продать соседу за полтора рубля. Отчасти Вармердам сам является голландским Хармсом. Хотя его чаще всего называют «голландским Дэвидом Линчем без мистики» или «голландским Феллини-навыворот». Что, впрочем, от Хармса тоже не очень далеко.

Вармердам рассказывает страннейшие случаи из жизни таким тоном, будто сообщает прогноз погоды. Его кино сплошь состоит из назывных предложений (поле, лес, дом, дорога, брат, сестра, мать, жена, сын). Его сюжеты пестрят назывными действиями: он сказал, она сказала, он вышел, она убежала, он взял топор, она хлопнула дверью. Но под этой лаконичной обыденностью скрывается такое, что ни словом сказать, ни пером описать. Черные-пречерные комедии про уродливую жизнь простых «маленьких людей», по которым обычно бьются в падучей от жалости гуманисты. Про двуногих насекомых, которые так любят примерять на себя самые расхожие фрейдистские комплексы. Про оторванные от остальных людей семьи, где страстная привязанность друг к другу не мешает каннибализму, прикрывающемуся семейными обедами. Они живут на абсолютно плоской, как стол, земле, расчерченной перекрестками дорог и каналов. Возможно, это Голландия. Однако здесь нет ни тюльпанов, ни ветряных мельниц, а аккуратные белые домики стоят на таком краю света, что кажется, это неизвестная страна размером с Сибирь, куда сосланы на поселение существа, чья человеческая природа подтверждается всем, кроме наличия души.

Случай номер один

"Авель"

Авель — взрослый ребенок. Ему тридцать один год, но он ни разу не выходил из дому. Его любимое развлечение — ловить мух ножницами. Его окружение — раздражительный папаша и сверхзаботливая мамаша, которая в своем материнстве скатывается чуть ли не до инцеста. Его осматривают психиатры, но, судя по всему, он совсем не дурак. К нему приводят девицу, чтобы подогреть дремлющее социально-сексуальное начало, но мамаша впадает в сучью ревность, в которой не делает больших различий между отцом и сыном. Когда Авель наконец оказывается на улице, его подбирает Зус, стриптизерка, которая ублажала отца во время его поездок в город. В ее объятиях Авель быстро наверстывает упущенное. Разгневанные папа и мама ведут себя, как террористы, пытаясь освободить сына от любовницы.

Случай номер два

"Северяне"

Северяне — обычный странный народ. У них на всех — одна улица, вытянувшаяся вдоль дороги так, чтобы окно смотрелось в окно, один лес, где деревья стоят шеренгами, как солдаты на параде. Один почтальон, читающий чужие письма. Один мясник, одержимый сексом. Один охотник, помешанный на охране леса. Один автобус, отвозящий в церковь. Одна бомжиха, бегающая по лесу. Одна святая соседка, переставшая есть и трахаться по совету фарфорового монаха, стоящего на ее каминной полке. Один чернокожий эмигрант, возникший из теленовостей об освобождении бельгийского Конго от колонизаторов. Нормальный такой чистенький городок-пригород, в котором женщины повыходили замуж за манекены. У манекенов взрывной темперамент, а их жены полны затаенной горечи. Их дети — единственные живые люди среди северян.

Случай номер три

"Платье"

Платье — черная метка, знак неудачи, которая выпала человеку. Вещь, которая связывает людей в людоедскую «пищевую цепочку» — от хлопкового поля в Испании, на котором вырос материал для платья, до клочка материи, которым утирает пот со лба деклассированный мужчинка. На синем фоне — золотые и ржавые листья, извивающиеся, как пиявки. Никогда человек, чуткий к вещам, не выберет такую дикую, тревожную расцветку. Она создана мужчиной на грани нервного срыва для женщин, делающих ставку не на себя, а на вещь. Первая владелица, дама преклонных лет, покупает платье наперекор мнению мужа. За этим следуют секс и смерть. Платье улетает с порывом ветра и начинает свой макабрический путь. Молодая женщина пытается возбудить им своего пожилого возлюбленного художника. Но тот заинтересован расцветкой больше, чем любовницей, и переносит ее на свою картину. Зато на платье хорошо ловится маньяк-кондуктор, который ходит по вагонам и ищет, кого бы изнасиловать. Избавиться от платья можно, а от кондуктора — нет. Маньяк заканчивает тем, что пытается овладеть нарисованным платьем в художественном салоне. Платье заканчивает свое существование вместе с бомжихой, укравшей его. Никого не жалко, никого. Милость к падшим — это не случай Вармердама. Если тело используется так, как диктует его купленная раскраска, значит, мировая гармония не поколеблена никакими жестокостями.

Случай номер четыре

"Маленький Тони"

Маленький Тони — обычный младенец, появившийся на свет, чтобы быть залогом чьих-то взрослых отношений. Его отец — неграмотный фермер Бранд, не самый умный и не самый красивый мужчина не в самом расцвете лет, под пятьдесят. Его толстенная жена Кит нанимает ему учительницу из города, чтобы он был в состоянии хотя бы читать субтитры, когда смотрит по телевизору американские вестерны. Между Брандом и Леной довольно быстро начинается игра в любовь, которую умелым чередованием кнута и пряника ловко поощряет Кит. Ей нужен ребенок — как главное подтверждение того, что она жена и женщина, но родить его сама она не может. Поэтому Лене подсовывается версия (вполне вероятная во вселенной Вармердама), что Кит и Бранд всего лишь брат и сестра, играющие роль мужа и жены. Лена заглатывает наживку так охотно, будто Бранд — последний мужчина на земле. Ее не пугает переезд из города в захолустье. Ее не пугает дом, в котором такое количество дверей, что они налезают одна на другую, как опята на пеньке. Мало того, она борется с Кит за первенство в этом доме. Сначала ставки в этой борьбе — надпись в туалете «я тебя люблю», двуспальная кровать и право замены в семейном меню сэндвичей с почками на сосиски из конины. Появление маленького Тони переводит эти милые семей-ные соревнования на уровень смертельных игр. Кит пытается отравить Лену овсянкой при полном попустительстве мужа-брата. Но кто тут третий лишний на самом деле, автор даже понятия не имел. Он просто попросил трех актеров попытаться убить друг друга. Потом выбрал то, что было интереснее. В общем, у маленького Тони остались папа и мама. Полная семья. Полный хэппи энд.

Случай номер пять

"Гримм"

Гримм — братья-сказочники, придумавшие историю про Гензеля и Гретель. Якоб и Мария — здоровущие такие подростки-переростки, с которыми обращаются, как с малыми детьми. Папа с мамой не могут прокормить их на своей затерянной на краю леса ферме. Глупых деток оставляют в лесу собирать хворост, и они умудряются заблудиться самым сказочным образом. «Я есть хочу, я пить хочу», — повторяют, как Марфушенька-душенька, крепкие, румяные брат с сестрой, бессмысленно блуждая по лесу. Испугать их — не вопрос. Но, как любые дети, они легки на жестокость в удовлетворении своих желаний. В медвежий капкан попалась собака, и они ее жадно сожрали, как какую-нибудь курятину. «Вы съели мою любимую собаку», — говорит им фермер-мясник, пасущий коров в лесу, и дает им полные тарелки еды. Они опять жадно едят. За это Якоб должен расплатиться собственным телом — спать с толстухой, женой хозяина, который сам ее удовлетворить не может. Однако эти ребятки хотя и куксятся все время, как младенцы, но бодры, как Колобки, которые и от бабушки ушли, и от дедушки ушли. В город их подвозит фургон с надписью «Алекс Вольф». Высадив Якоба и Марию на окраине, его хозяин, по-видимому, отправится искать Красную Шапочку. А брат с сестрой продолжают свое убийственное движение по жизни. Якоб обнаруживает в кармане письмо: «Дети, простите. Езжайте к дяде Хуану в Испанию. Там тепло. Люблю. Мама». С этим напутствием они мгновенно пересекают на украденном скутере Европу. Но дядя умер. Дети голодны, они все время голодны. Якоб отправляется добыть еды, а Мария за это время исчезает, оставив записку с точными инструкциями, как ее найти. Он приезжает на богатую, одиноко стоящую виллу. Мария подцепила хозяина виллы Диего, хирурга. Или, скорее, он подцепил ее. Якоб бунтует против того, что Мария так легко продалась чужому мужчине. Но его бунт смешон — он заводит интрижку с темнокожей служанкой, нарушает правила приличия за столом, хамит хозяину. Однако все это сходит с рук. Потому что сестра Диего Тереса серьезно больна, и ей нужна почка. Глупый Якоб становится невольным донором и только чудом не умирает. Они с Марией бегут от разъяренного Диего, которому надо спрятать концы в воду. И попадают… на Дикий Запад из фильмов Серджо Леоне. Возможно, это действительно пустующая декорация какого-то спагетти-вестерна. Непотопляемые Якоб и Мария так же легко переступают границы жанров, как и стран. Отстаивая свое желание есть и жить, они стреляют и пулями, и стрелами. На все способны. Вот только бросать камешки на дорогу, чтобы вернуться домой, как Гензель и Гретель, они не умеют.

Трудно сформулировать, чем искушает «нехороший микроскоп» Вармердама. «Я хотел снять кино легкое, как перышко», — сказал он про один из своих «случаев», про тот, где в финале брат-муж зарубил свою сестру-жену топором. Скорее всего, режиссер прав. И его фильмы по замыслу — всего лишь виньетки, в которых нет особого «послания человечеству». В этом большая мудрость. Человека уже всего разжевали, разложили по полочкам и научили, чего нельзя, а что можно. И что толку. Ему говорят: «Не убий», но он-то уверен, что соперница — существо никчемное. Ему повторяют: «Не укради» и пишут тучи статей Уголовного кодекса, а он твердит свое: «Я есть хочу, я пить хочу!» Ассоциативные ряды, которые выстраивает в своих макабрических фарсах Вармердам, каждого зрителя приведут в свою историю и покажут ему, что насекомым, подменившим чувства инстинктами, быть отвратительно, что душа у смертного существа должна быть. Хоть какая-то, хоть маленькая.

«Минут четырнадцать спустя из тела Ракукина вылезла маленькая душа и злобно посмотрела на то место, где недавно сидел Пакин. Но тут из-за шкафа вышла высокая фигура ангела смерти и, взяв за руку ракукинскую душу, повела ее куда-то, прямо сквозь дома и стены» (Даниил Хармс. «Пакин и Ракукин»).