Комментарии к пережитому. 1-8 сентября 2004 года: кино на телеэкране

Принято говорить, что лицо каждого канала формирует новостной блок.

Так было в первое десятилетие нового российского времени. Правда, не для всех, а для «продвинутого» (интеллигентного, политически ангажированного, образованного) зрителя, который искал — и находил — канал-единомышленник. Словом, скажи мне, что ты смотришь, и я скажу, за кого ты будешь голосовать…

Но и тогда для десятков миллионов зрителей плоть телевизионного зрелища формировал кинопоказ, который ежевечерне диктовал выбор кнопки. Вспомним сагалаевский Шестой канал с коллекцией Теда Тёрнера. Он быстро собрал свою — и немалую — аудиторию, в основном, молодежную.

Вспомним совсем другое американское кино — современные блокбастеры, чемпионы американского и мирового проката, которые были известны зрителям всех стран, кроме СССР, и с которыми нас систематически знакомил и продолжает знакомить Первый («Останкино», ОРТ). Ну и, конечно, тех «Богатых», которые заставили рыдать полстраны.

Вспомним европейские шедевры программ НТВ и Петербургского телевидения, традиции которых продолжает ныне «Культура», триумфальное шествие новых российских сериалов на НТВ и канале «Россия»…

По мере развития телесети, увеличения количества экранов (два телевизора на городскую семью — практически норма), улучшения качества показа и разнообразия программ «вторая реальность», для подавляющего большинства транслируемая уже не кино-, а телеэкранами, все успешнее начала вытеснять из массового сознания реальность первую, то есть собственно жизнь. Львиную долю этой «второй реальности» формируют фильмы и сериалы, без которых современный «человек телевизионный» не может жить и не может судить о жизни…

До тех пор пока «первая реальность», то есть сама жизнь, не врывается грубо и жестоко, разрушая обоюдную иллюзию взаимопонимания и доверия между человеком и экраном. Так могло бы быть, когда бушевала «Буря в пустыне», но технические средства нашего телевидения не могли тогда обеспечить миллионы людей зрелищем технологически совершенного убийства.

Не так страшно было 2-4 октября 1993-го, когда танки стреляли по окнам Белого дома. Слишком декоративной казалась тогда картинка — камеры не вглядывались в лица мертвых и в кровавые раны живых…

Буденновск…

Первомайск…

Взорванные дома в Москве, в Волгодонске…

Позже — метро на Павелецкой…

Но, главное — ужас «Норд-Оста».

И 11 сентября — башня, падающая на наших глазах вместе с людьми, которые только что махали платками, призывая на помощь…

Показывая теракт на Дубровке, пожалуй, впервые телеэкран был так безжалостно внимателен и подробен. И тогда же раздались голоса о том, что это недопустимо, что телекамеры должны быть «тактичны», что репортажи являются источником информации для террористов и травмируют население.

Неразрешимое противоречие: с одной стороны, по Конституции «граждане имеют право на информацию» обо всем, что происходит в стране и мире. С другой — против воли тех, кто показывал, и тех, кто смотрел, война и массовые убийства превращаются в… телевизионное зрелище!

И зрители переживают такой саспенс, который не снился самому создателю «Психоза». Если быть объективными, следует признать, что Шамиль Басаев или Усама бен Ладен становятся величайшими режиссерами-постановщиками современных зрелищ, а «первая реальность» начисто переигрывает «вторую», обесценивая усилия самых талантливых и изобретательных творцов.

Думать об этом, формулировать это в словах — ужасно, цинично, бесчеловечно. Но это та теледействительность, в которой мы живем и которая грозит стать такой же привычной и обыденной, как кадры хроники, где сняты оплавленные тела жертв Хиросимы, телеги с обледенелыми трупами на Беломорканале или обтянутые кожей скелеты мертвецов Освенцима…

И вот теперь Беслан. И общее недовольство критики «информационной политикой» каналов, которые показали не все, не то, не так.

Я не знаю, кто прав. Я не знаю, как в тех обстоятельствах, когда девочка-репортер что-то бормочет в микрофон, пригибаясь под пулями, можно понять что «то» и что «так». И я не уверена, что мне нужно показывать «все». Того, что я видела, мне хватит на годы…

Но наш организм устроен так, что ищет и находит защиту от пережитых потрясений. Ужас «первой реальности» заставляет искать эмоциональную компенсацию, противоядие для отравленного сознания. Человеку хочется верить, что есть силы, есть люди, которые защитят его от кошмара жизни, от опасности потери близких. Пусть не в действительности, а в том идеальном мире, который он привык воспринимать почти как реально существующий…

Всю неделю траура все каналы показывали кино. И не только потому, что это был самый доступный способ заполнить лакуны программы, из которой, естественно, выпали юмористические, игровые и прочие развлекательные номера. Не знаю, сознательно или инстинктивно программные службы всех каналов отреагировали практически одинаково. И мне кажется, очень важно понять, что же за фильмы предлагались нам между леденящими душу репортажами. Что было «так» или «не так» в кинополитике каналов. И была ли она вообще, эта самая кинополитика, или в окна без особых раздумий вставлялось то, что оказывалось под рукой.

Для некоторых каналов и впрямь последнее предположение не лишено оснований. Иначе как объяснить, что 4 сентября зрителям предложили посмотреть «Секс, ложь и видео» (пусть киноклассику, но тематически вряд ли уместную в эти дни), а затем уж и вовсе ни с чем несообразное зрелище — фильм некоего «почетного гостя» одного из Московских фестивалей «Все леди делают это». Конечно, формально траур еще не был объявлен. И, думаю, нашлось немало нелюдей, которые смаковали пикантности итальянской порнухи, невзирая на кровавую трагедию и обеспечивая каналу оговоренный с рекламодателем рейтинг. Но ведь у самих составителей программ (я чуть было не написала — даже у составителей программ) и руководителей каналов должен быть минимально приемлемый уровень нравственности и порядочности, чтобы понять вопиющую неуместность такого, с позволения сказать, «программирования». И разве не подобная «телеполитика» воспитывает нелюдей, для которых и вправду «чужого горя не бывает» — в том смысле, что если горе «чужое», то для них оно и не горе вовсе?

К сожалению, мы здесь не можем охватить все программы всех федеральных каналов черной недели, а останавливаемся только на сделанных в эти дни заменах. В том, что каналы оставили нетронутым, тоже можно было бы найти немало поучительного, но…

Первое, что бросается в глаза, — практическое исчезновение комедий. Оставшиеся шли либо в первые дни трагедии, когда каналы технически не успели перестроиться, либо 8 сентября, после окончания официального траура. Еще быстрее исчезли с экрана развлекательные и юмористические программы. Все это естественно и в объяснениях не нуждается. Преобладание психологических драм и мелодрам, как мне кажется, вызвано именно их идеологической нейтральностью. «Ты есть…» или «Ты у меня одна», «Путь к причалу» или «Мужики!..» — это и есть пример лежащих под рукой историй о хороших людях, переживающих нормальные трудности в нормальных житейских обстоятельствах. Их показ никак не оскорбляет чувства людей в дни трагедии, а счастливый конец подсознательно работает на компенсацию переживаемых реальных потрясений. Особняком стоят драмы военные, к которым можно отнести и такие трагикомедии, как «В бой идут одни «старики». Их герои — не просто хорошие люди в экстремальных обстоятельствах. Они еще и защитники, победители страшного врага. А потребность в своих защитниках все возрастает в обществе, в сознании каждого россиянина. Вместе с неверием в то, что такие защитники существуют в реальности. Вот почему кадр спецназовца, прикрывающего собой грудного ребенка и не забывающего, как нежный отец, придерживать рукой головку младенца, должен был бы не просто промелькнуть в череде репортажных кадров, а стать плакатом, символом наших защитников — как бессмертная Родина-мать на военных плакатах. Вот почему наши каналы, наши документалисты, должны бы не походя, в текущей хронике, показать похороны погибших спецназовцев, а назвать каждого поименно, о каждом снять документальный фильм и повторять эти фильмы в эфире. Имена этих героев должны бы знать все, как знали все мы в детстве имена гвардейцев-панфиловцев. В этом бы и сказалась государственность кинополитики государственных телеканалов.

Но вернемся к программе. Боевики и приключения несут ту же компенсаторную психологическую нагрузку. Наши герои-защитники во «второй реальности» совершают то, что пока еще так редко удается в реальности первой. В нужное время в нужном месте они «приступают к ликвидации» бандитских шаек, они надежно охраняют «государственную границу» и вдвоем одолевают банду убийц «холодным летом пятьдесят третьего…». Как жаль, что эти надежные парни остались в далеком советском прошлом, вместе с полковником Зориным или неподкупными и безошибочными «Знатоками» (наивной и обреченной на неудачу, естественно, осталась попытка реанимировать любимых героев, искусственно притворяясь, что за прошедшие годы ничего не изменилось в условиях их работы и в их окружении). Гораздо органичнее смотрится «ворошиловский стрелок» (вот только противники у него жидковаты, да и с законом отношения не сложились).

А так хочется увидеть на экране и поверить во «взаправдашность» наших силовиков, похожих на Брюса Уиллиса, Стивена Сигала, Чака Норриса…

Впрочем, я несправедлива. Есть (вернее, была) у нас команда с «улиц разбитых фонарей». Ребята, совсем непохожие на элегантных сыщиков «Петровки, 38» или на безупречного полковника Зорина. Но такие же отважные, неподкупные и победительные, как самые героические персонажи самых лакировочных советских детективов. Есть тройка Каменской, так же неизменно побеждающая в наших реальных, запутанных и опасных, обстоятельствах. Есть замечательный дуэт героев Домогарова-Ильина. Есть участковый Безрукова, реабилитировавший маленького «крестного отца» из «Бригады». Есть «антикиллер» Гоши Куценко.

Только эти фильмы, как и некоторые премьерные детективные сериалы, были исключены из программы. И, как мне кажется, не по идеологическим соображениям, а по печальной коммерческой необходимости: премьерный показ рейтингового продукта не может пройти в дни, когда на рекламу наложен запрет.

Потому-то самым ярким и победительным борцом с террористами оказался в телепрограмме траурных дней «крепкий орешек» Брюс Уиллис. Впрочем, само производство Уиллисов (как и Сигалов, и Норрисов, и Крузов, и Фордов) есть важнейший фактор кинополитики, требующий огромных вложений (правда, потом окупающихся с лихвой). И почему бы такую политику не начать реализовывать именно нашим федеральным телеканалам, которые намного богаче и влиятельнее пока еще не совсем оправившейся киноотрасли?

А в том, что пришло время творить такую «вторую реальность», нас убеждают трагедии Буденновска, Москвы, Беслана. Ведь в эпоху кино, телевидения, Интернета искусство не только «отражает жизнь», во многом оно эту жизнь создает по своему образу и подобию.

И еще. Наверное, руководителям каналов следовало бы в ближайшее время собраться и обсудить принципы изменения вещания при возникновении форсмажорных обстоятельств в стране и мире. И утвердить для себя и коллег не приказом спущенные, а нравственно обязательные ограничения — не только для репортажей с места событий, но и для всей телепрограммы в целом, включая кинопоказ.