Юрий Степанов: «Я самоед»

Юрий Степанов в телесериале «Штрафбат», режиссер Николай Досталь

Елена Кутловская. Ваша роль в «Штрафбате» — просто история человека, уголовника, или же это роль, которую актер Степанов играл, выражая свою собственную позицию? Я имею в виду антисталинизм?

Юрий Степанов. Ну, во-первых, фильм снимался в 2003 году, и к тому времени столько всего было сказано про страшные сталинские репрессии, столько снято… А потом произошло еще столько всего — один Жириновский чего стоит… Честно говоря, я даже и не парился на какие-то политические аллюзии, играл судьбу человека, реальный характер и не ставил себе никаких политических задач. Я вообще такие вопросы не приветствую…

Е. Кутловская. А почему?

Ю. Степанов. Меня интересует судьба конкретного человека — откуда он вышел и куда пришел. Мой герой живет автономной жизнью — понятно, что она лихая, в ней есть свой романтизм, но эта романтика должна быть закрыта для массовых глаз, а мы сейчас только и делаем, что все это уголовное «чудо» раскручиваем. И забываем, что мы — криминальная страна! Я недавно открыл кроссворд и обалдел! Представляете, там был вопрос: «Налог братве»? Я бы очень хотел найти составителя этого кроссворда. Хотя подозреваю, что он какой-нибудь ботаник, тихо сидящий в лаборатории, но в глубине души мечтающий стать одним из тех, кого называют «братвой».

Е. Кутловская. Вы, судя по тому, что говорите, далеко не аполитичный человек. И мне кажется, что, снимаясь в «Штрафбате», вы вполне осознавали, что вашего героя — пусть он уголовник — бросают как пушечное мясо на войну, ставят в первые ряды, под расстрел. Он, как в тире — выживет, если вдруг стрелок будет плохой.

Ю. Степанов. Да, мой герой это осознает, но адаптация к таким условиям у него происходит прямо на месте, мгновенно. И он не бежит с поля боя, не прячется, он воюет — так написано в сценарии. Многие говорят, что в фильме есть неточности. Ясный перец, есть! Если бы были исключительно «точности», то фильм бы длился минут пятнадцать, потому что жизнь каждого бойца штрафной роты на войне рассчитана на три-четыре минуты боя.

Е. Кутловская. Вы играете собирательный образ?

Ю. Степанов. У моего Глымова нет никаких прототипов, если вы это имеете в виду. А если говорить по большому счету, то меня интересовало, на что мой герой способен, а на что нет.

Юрий Степанов в фильме «Время танцора», режиссер Вадим Абдрашитов

Е. Кутловская. Когда в театре у Фоменко вы играли Чичикова в «Мертвых душах» — простите, может быть, мне показалось, — вы не очень хорошо представляли себе, кого именно играете. В отличие от персонажа из «Штрафбата», который очень определенен, в образе Чичикова не было никакой определенности. Может, такова была задача Фоменко — показать неопределенного человека по фамилии Чичиков, а может, это была ваша ошибка и вы не разобрались в роли?

Ю. Степанов. Да в том спектакле, по-моему, никто не понимал четко своей задачи. И я в том числе.

Е. Кутловская. В театре обычно репетиционный процесс длится долго, актер постепенно вживается в роль, в кино — наоборот. Фильм снимается быстро, а сериалы вообще мгновенно, и, насколько я знаю, актер часто выполняет волю режиссера механически — «встань туда, встань сюда» — либо делает кальку с режиссерского показа. Так, например, было на съемках «Богини» Ренаты Литвиновой, мне об этом многие театральные актеры говорили — с горечью… Скажите, а как вы к этой сериальной молотилке относитесь?

Ю. Степанов. Думающему человеку идти к Ренате Литвиновой работать… (Вздыхает.) Ну да бог с ней. Не мне ее судить — каждый занимается творчеством в согласии с особенностями своего таланта. Про себя могу сказать совершенно определенно. У меня ничего не получается, если я не являюсь соавтором своей роли, не важно где — в спектакле, в фильме, в сериале. Если я нахожусь в жестких рамках, я плохо ориентируюсь в том, что должен играть. Даже в первой своей киноработе «Время танцора», будучи совсем зеленым, я все равно предлагал Абдрашитову свои варианты, и Вадим Юсупович (спасибо ему большое) позволял мне это делать!

Юрий Степанов в телесериале «Гражданин начальник», режиссер Николай Досталь

Е. Кутловская. Да? А говорят, Абдрашитов жесткий режиссер…

Ю. Степанов. И тем не менее. Но специально я не провоцирую такие ситуации, они могут создать ненужное напряжение в работе.

Е. Кутловская. А Фоменко вы что-нибудь предлагали?

Ю. Степанов. Да, и не раз.

Е. Кутловская. Мне кажется, он такой суровый, что ему невозможно что-либо предложить. Ю. Степанов. Суровый, очень суровый.

Е. Кутловская. Так что — во время работы над спектаклем он становится другим, более мягким?

Ю. Степанов. Ну, при чем тут это? Фоменко остается таким же. А вот я к себе отношусь, может быть, более строго, чем другие актеры. Мне по барабану, какой он там — злой, добрый, кривой, косой. Мне надо выкрутить свою историю. И если я хочу заниматься актерской профессией, мне надо уметь быть самостоятельным. Я не хочу быть бараном, которого погнали «туда, не знаю куда». А подобные ситуации, хочешь ты или нет, бывают. И когда мне режиссер говорит: «Сделай так — не знаю, зачем», я отвечаю, что и я тоже не знаю, зачем нужно сделать так. Моя профессия — уметь оправдать роль, убедить каждым своим словом, жестом да всем вообще, но я могу это делать самостоятельно до какого-то предела. А дальше мне нужна точная режиссерская задача, ясные психологические мотивы. На деле часто получается иначе. К примеру, я работал с одним режиссером (не буду называть имени), и он мне говорит: «Сделай здесь вот так». Спрашиваю: «А почему именно так?» Он отвечает: «Да не знаю, мне так кажется». Хорошо, я сделал, как он просил. В следующий раз на подобное предложение режиссера я сыграл совершенно полярным образом — режиссеру понравилось. Тогда я сделал еще одну, уже третью, историю — и ему опять хорошо. Я разозлился и влепил ему всю правду. «Видишь, — говорю, — ты ни фига не знаешь, чего хочешь!» Вот такая работа — с такими режиссерами — для меня неприемлема!

Юрий Степанов в спектакле «Волки и овцы». Мастерская Петра Фоменко. Фото О.Чумаченко

Е. Кутловская. Насколько вы терпимый человек?

Ю. Степанов. До какого-то момента терплю. До какого-то предела…

Е. Кутловская. А можете разорвать отношения с режиссером, если вас вдруг что-то не устроит?

Ю. Степанов. Могу!

Е. Кутловская. Это для вас просто?

Ю. Степанов. Нет, очень непросто. Любой порыв, любой скандал мне потом дороже выходит, и я это прекрасно понимаю, но ничего с собой сделать не могу.

Е. Кутловская. То есть вы очень вспыльчивы?

Ю. Степанов (вздыхает). Да.

Е. Кутловская. Когда, учась в ГИТИСе, мы все жили в общаге на Трифоновской улице, мы были простыми и счастливыми. Теперь многие, в том числе и вы, стали звездами. У вас какие-то амбиции появились? Вы стали вести себя иначе, после того как почувствовали себя знаменитым актером?

Ю. Степанов. Ну, разумеется, того Юры Степанова, который жил на Трифоновке, больше не может быть! Во-первых, сегодня социальный и профессиональный контекст другой; но общагу я никогда не забуду — это самый лучший кусок моей жизни! Такое веселье, такой шабаш был! А сейчас у меня семья, сын, своя квартира и уже жизненные рамки какие-то другие, и не то чтобы я как-то там «загустел»… (Долго молчит.) Разве бывает, чтобы с годами люди не менялись? Я люблю вспоминать историю, которая однажды произошла с Петром Наумовичем. Он шел по улице и встретил Льва Дурова. Дуров спрашивает: «Ну что, Петя, ты остепенился немножко?» Петр Наумович молча снял ботинок и забросил его на балкон. И пошел в одном ботинке дальше. Что же касается меня, я не знаю, какой я сегодня, потому что дотошно за собой не слежу, понимаете? Мимо зеркала прохожу спокойно.

Е. Кутловская. Ваши съемки в сериалах — это деньги или творчество? Ведь многие артисты давно профессионально «развиваются» исключительно в одну сторону — в сторону зарабатывания денег.

Ю. Степанов. В сериалы я иду зарабатывать деньги. Потому что должен кормить семью. Но пытаюсь делать все качественно, честно. Когда мне звонят по телефону и говорят: «Идем к нам в сериал, он очень хороший и времени отнимет у тебя всего два дня», я отвечаю: «Ну что такое два съемочных дня? Вы же понимаете, что я сейчас не голодаю. Так что учтите, я буду вас потихоньку разорять». И такое бывает, признаюсь. А вот на «Штрафбат» я пришел не деньги зарабатывать. Это хороший материал.

Е. Кутловская. Юра, у вас не наступил еще момент пресыщения профессией?

Юрий Степанов в спектакле «Три сестры». Мастерская Петра Фоменко. Фото Е.Цветковой

Ю. Степанов. Наступил, и с каждым днем входить в творческий процесс все тяжелее и тяжелее. Но я это пока оправдываю тем, что сейчас у меня такой этап. Хотя я уже сейчас строю планы на будущее, несколько отличные от моего актерского настоящего. Еще в детстве я не мог копать картошку, потому что это монотонный труд, не могу собирать ягоды, грибы — однообразие меня бесит! А сейчас даже в профессии разнообразие ролей меня нисколько не радует, потому что я понимаю, что как бы я ни крутился, это все равно перманентная ситуация и повторы неизбежны. Это как компьютерная игра… «Кролик Роджер», «Кролик Роджер-2», и так до бесконечности, цифр не хватит.

Е. Кутловская. Вы скрытный человек?

Ю. Степанов. Да нет. И не суеверный.

Е. Кутловская. Давайте вернемся к тому, как делаются сериалы. Актер в первый раз читает кусок из роли, когда гримируется. И сразу же идет на съемочную площадку — играть то, что за пять минут прочел. А потом многие говорят, как они страдают, что вынуждены зарабатывать таким образом.

Ю. Степанов. Вот тут начинается свинство! Ведь актер снимается в сериале не за гроши! А потом рассказывает, что он вот пришел, а там такая халтура! Не нравится? Уходи! А если приходится в такой заварухе играть — ты же не бесплатно это делаешь? Если у тебя глубокая душевная травма от сериалов, скажи: «Ребята, больше не могу терпеть, я пошел». Но ведь не уходит! И чего потом гундеть-то? Вот такое я больше всего ненавижу!

Е. Кутловская. Когда-то мне рассказывали, как один замечательный современный актер, играя практически главную роль, умудрился не прочесть пьесу. Ему было неинтересно.

Ю. Степанов. Играл он хорошо?

Е. Кутловская. Хорошо.

Ю. Степанов. Всё!

Е. Кутловская. То есть больше ничего не надо?

Ю. Степанов. Кому как! Кому что! Важен результат. Если глубже вникать в профессию, то кухня у всех актеров совершенно разная. Вот мне, например, нужно честно сделать роль в соответствии с договоренностью, моей и режиссера.

Е. Кутловская. Секреты своей кухни вы не раскрываете?

Ю. Степанов. А зачем? Единственное, что могу сказать, — актерская профессия есть некое жертвоприношение. Хотя смотря как подходить к роли да и вообще как подходить к любой работе. Однажды, уже будучи больным, Евстигнеев получил интересное предложение, но отказался, сказав: «Знаете, ведь это все надо через сердце пропускать, а в данный момент у меня с ним плохо». Все надо пропускать через себя, думать, страдать, и после всего этого надо к семье возвращаться нормальным человеком.

Е. Кутловская. Я знаю, что многие провинциалы с трудом приспосабливаются к московскому ритму жизни. Вам тяжело адаптироваться к столичной жизни?

Ю. Степанов. С моей точки зрения, этот город уходит все дальше от понятия «столица», поскольку в нем варягов уже очень много. А вот чтобы любить Москву по-настоящему, надо родиться в ней.

Е. Кутловская. Вы можете сказать, что вы абсолютно свободны?

Ю. Степанов. Ну, не знаю…

Е. Кутловская. А вам не кажется, что понятие «свобода» придумано? Человек ни в лесу, ни в городе, ни с любимыми не может быть абсолютно свободен.

Ю. Степанов. Согласен, что «свобода» — придуманное слово. Какая вообще у человека может быть свобода? Скажем, сегодня главное в моей жизни — семья. И ради нее я иду на любые компромиссы, и довольно часто. Делаю то, что мне не нравится. И, знаете, мне кажется, что грамотно построенные и позитивные компромиссы — дело хорошее.

Е. Кутловская. А может быть, конформизм — это и есть настоящая свобода? Наверное, мы давно выросли из романтического понимания свободы. Пора перестраиваться.

Ю. Степанов. Может быть, но, с другой стороны, всякое «прогибание» под ситуацию, под другого человека и ломание себя — это вытеснение чего-то важного для творческого процесса.

Е. Кутловская. Не разобраться нам в понятии «свобода» — сложное оно очень. Давайте лучше попробуем вернуться к разговору о вашей творческой кухне.

Юрий Степанов в телесериале «Штрафбат»

Ю. Степанов. Ну-у-у, я не так стар, чтобы превращать интервью в рассказ о своей внутренней лаборатории, в какие-то устные мемуары. Я еще настолько слаб в профессии и мой сундучок не настолько заполнен, чтобы открывать его и щедро раздаривать. Мне еще столько копить и копить… (Неожиданно.) А вообще-то, когда я говорю, что мне актерское дело надоело, я немного лукавлю. Потому что пока, ей-богу, мне еще интересно кое-что в моей профессии. Но как только я пойму — всё, не хочу, не могу, я себя насиловать ни в коем случае не буду.

Е. Кутловская. Вы уходили из театра Фоменко, потому что не могли и не хотели чего-то?

Ю. Степанов. Я уже не в первый раз слышу этот вопрос. Никуда я из театра не уходил. Я в нем продолжал числиться, но длительное время не работал. Когда мне предложили роль в телесериале «Гражданин начальник», я пришел к Петру Наумовичу и твердо сказал: «Буду сниматься».

Е. Кутловская. А Фоменко, как известно, не любит, когда его актеры снимаются в кино…

Ю. Степанов. Ну что же делать? Я сказал, что буду сниматься во что бы то ни стало! Петр Наумович посидел, молча посмотрел на меня и, видимо, понял, что «торг невозможен». И сказал: «Я тебя, старик, благословляю, но умоляю — только не уходи из театра».

Е. Кутловская. Скажите, вам сложно уживаться с самим собой? Вы ведь вспыльчивый и слишком прямолинейный человек, а актерская профессия как никакая другая требует улыбчивости, коммуникабельности?(В этот момент за окном слышны выстрелы. После третьего Степанов с досадой говорит: «Да что ж такое, никак не убьют, что ли?»)

Е. Кутловская. А что у вас там происходит?

Ю. Степанов (спокойно). Да район такой. Сложно ли мне с самим собой?

Е. Кутловская. Есть люди очень гармоничные, может быть, я ошибаюсь, и вы такой же?

Ю. Степанов. Да какая гармония, о чем вы говорите? Я самоед, есть это во мне. И меня раздражает собственная вспыльчивость, потому что гнев, гневливость — это… совсем нехорошо. Я не люблю гневливых людей. (После долгой паузы тихо и смиренно.) Взорвешься и понимаешь, что это уже не ты, что какая-то волна идет! А когда успокаиваюсь — ужасно расстраиваюсь, но что я могу? Себя ведь не переделаешь. Я пытаюсь. Может, со временем пройдет. Книжек надо больше читать. Это успокаивает.