Имя шиза. «Шиzа», режиссер Г. Омарова

«Шиza» Авторы сценария С. Бодров-старший, Г. Омарова Режиссер Г. Омарова Оператор Х. Кыдыралиев Художник Т. Асыранкулов Музыка SIG В ролях: О. Нусуппаев, Э. Табишев, О. Ландина, Б. Баймуханбетов, Виктор Сухоруков и другие Кинокомпания «СТВ», «Казахфильм» при участии Les petites Lumiиres, Kinofabrika Россия-Казахстан-Франция-Германия 2004

«Шиzа» — очень простой в обращении фильм. Это не дизайн обертки, а природное качество. Его можно случайно принять за простодушие, за склонность автора к скольжению по поверхности скромной истории. И то и другое — неправда. Гульшад Омарова всего лишь не ищет обходных путей — через перевалы иносказаний, топи цитат и холодные пустыни разного рода умствований. Эта многим знакомая, многими пересеченная местность для нее чужая и ложная. Она твердым и легким шагом идет напрямую к тем, к кому адресуется. Вместе с Сергеем Бодровым-старшим сочиняет повесть воспитания, а потом превращает ее в точное кино. Точное с первой же монтажной фразы, где спокойный общий план выжженного поля дважды — туда и обратно — перерезается по горизонтали неуверенным движением мотоцикла. А встык на сверхкрупном плане — мужские руки умело забивают косяк.

Управлять мотоциклом учится четырнадцатилетний Мустафа по кличке Шиза. Сокращенно от «шизофреник», как он сам почему-то радостно поясняет мордатому невропатологу в местной больнице, куда его приводит усталая и обеспокоенная мать: «В школе говорят, что нельзя ему с нормальными детьми». Невропатолог — чудесное камео Виктора Сухорукова. Комичный бутуз в белом халате больше всего обеспокоен состоянием своего здоровья и холодильника: с одним и тем же озабоченным видом ставит себе градусник, измеряет давление, пробует принесенную матерью Шизы густую сметану и укладывает на полку кулек со свежими яйцами — подношение за помощь.

У Сухорукова здесь два выхода, откровенно концертных, но мир «Шиzы» устроен так, что актерская эксцентрика не вываливается из кадра и из житейской истории — ни у Сухорукова, ни у Бахытбека Баймуханбетова в роли потасканного дяди Жакена с коронной фразой «Ты чего родную дядьку на людях позоришь?», ни у Эдуарда Табишева, который сыграл Сакуру.

Сакура и есть тот мужик, который балуется травкой, пока Шиза учится управлять его мотоциклом. Он сожитель матери Шизы, заметно ее моложе, уселся ей на шею, и матери неловко перед сыном — и за возрастную разницу, и за свою покорность. Но Сакура держится с Шизой на равных, как мужик с мужиком — без покровительства и с отцовской нотой. Нота лживая, однако безотцовщина Шиза до поры не чувствует этого. Сакура одобряет решение Шизы расплеваться со школой, зовет работать на него — и парень доволен, улыбается.

Когда Шиза улыбается, его расцарапанное лицо становится совсем детским. Улыбается он редко. Обычно вид у него нелюдимый, угрюмый. Лицо, надо понимать, расцарапали девчонки. «Баха говорит: хочешь с Нелькой трахнуться?» — «А ты?» — «Я говорю: хочу». — «А дальше?» — «Дальше Баха втолкнул меня к девчонкам в раздевалку, и они меня там сами трахнули по голове». У Шизы нет друзей, учителя держат его за идиота, а он не возражает — ему все равно. Но с самим собой и с собственной жизнью Шиза в непростых и, уж точно, содержательных отношениях. Этот личный сюжет отчетлив в Олжасе Нусуппаеве — режиссер Омарова с выбором не ошиблась. Разглядела в детдомовском мальчишке пластичное природное существо, за которым интересно наблюдать и которое непросто предсказать в его следующем внутреннем движении и поступке. Будущее смутно тревожит Шизу, и Омарова находит способ воплотить эту тревогу пластически. Когда невропатолог захочет поговорить с матерью Шизы наедине, он выгонит парня в коридор. Тот в ожидании матери будет пялиться в окно — и увидит там себя, шагающего вдаль по шпалам. В своей рыжей рубахе, обвислой куртке защитного цвета и линялых клешах, подметающих пыль.

Шиза накрепко заперт изнутри. Его представления о морали отмечены своеобразием, нравственный закон живет в нем по очень специальным правилам. Исполняя последнюю просьбу умирающего парня, которого забили во время боя без правил, Шиза несет деньги его сожительнице и даже в мыслях не держит, что ими можно распорядиться иначе. Впервые в жизни ему поверили, и он горд этим. Но до того он со спокойной душой вписался в работу по вербовке неприкаянных мужиков для подпольных боев, потом спокойно потащит туда дядю-алкоголика, не будучи до конца уверен, что дядя сдюжит, спокойно наставит пушку на работника обменной лавки, чтобы завладеть кассой. Наконец, решительно пустит пушку в ход — накажет подлеца Сакуру пулей. За все это недоброжелатели — а такие у «Шиzы» имеются — окрестили его казахским «Братом». Но похоже, что эту рифму подсказала принадлежность обоих фильмов кинокомпании «СТВ», а не суть дела. Алексей Балабанов с Данилой и Гульшад Омарова с Шизой контактируют по-разному.

В «Шиzе» есть сродстсво с героем и неслащавая нежность к нему, но восхищения его обаятельным варварством — нет. Омарова не отправляет Шизу по белоснежному первопутку к новым столичным победам — она как моралист основательной закалки проводит его через места заключения. В финале она его, конечно, выпустит, но прежде заставит тюремным сроком расплатиться за выстрел в человека, пусть даже трижды подлеца, — это ей важно. Да и сама природа того выстрела — не столько «братская», сколько «воровская». Я имею в виду выстрел мальчишки из «Вора» в мнимого отца, предавшего мать и обманувшего его самого. Допускаю, что Омарова и не думала оглядываться на мелодраму Павла Чухрая, предвосхитившего мощный разворот темы «отец и сын» в новейшем русском кино. Однако, оказавшись со своим «Шиzой» в этом тематическом поле, она невольно окликает «Вора»: ее Шиза, как и чухраевский Санька, убивает лжеотца, химеру, вора за наглую попытку украсть его сыновние чувства. У Омаровой, впрочем, все сложнее. Шиза безотчетливо тоскует по отцу, но есть в нем — этим он много взрослее своего старшего «брата» Данилы — и рано разбуженная готовность к отцовству. К тому, чтобы стать мужчиной в доме: содержать женщину, опекать ее сына.

Женщину звать Зинкой, она из местных русских, и сын ей не родной: пригрела молодого казаха с ребенком и вот теперь оказалась одна с этим ребенком на руках. Ее сожитель и погиб на боях, успев передать вербовщику Шизе деньги. Просьба незнакомого смертника, непутевого отца, привела Шизу на окраину поселка, где обитает в одинокой хибарке Зинка — хроменькая, бойкая и смешливая, лихо сыгранная Ольгой Ландиной. Непонятно, чем занимается, непонятно, на что живет, да еще с пацаном. Все грозится сдать эту обузу в детский дом и выйти за китайца, «потому что они мужья хорошие», но ясно же, что ни то, ни другое никогда не сделает. Зато поможет Шизе мгновенно и остро ощутить собственную нужность этой несуразной и безалаберной жизни, почувствовать себя мужем-отцом-добытчиком. Мужчиной, который на утро после первой ночи вправе сказать веско: «В Китай не езжай. За пацаном смотри». Именно это чувство и выпустит пулю в Сакуру — ведь тот позарился на его долю от криминальной выручки: договорились на «фифти-фифти», деньги предназначались Зинке, которую Шиза уже выбрал в свои женщины, и ее сыну, которому он теперь вроде за отца.

Отец и сын как устойчивая и актуальная персонажная пара Омарову не заинтересовали. Она сделала фильм про превращение сына в отца, про то, как один прорастает в другом, про мгновения их сосуществования в четырнадцатилетнем человеке. Эта двойственная мужская жизнь Шизы (по-гречески «шизо» значит «расщепление», в англоязычной версии фильм предполагалось назвать «Фифти-фифти») акцентирована остроумными и психологически убедительными подробностями. Взяв по наводке Сакуры кассу обменника, Шиза не торопится к подельнику, хотя время идет на секунды, а заворачивает к торговцам, чтобы прикупить красных яблок — просто он любит яблоки. Впервые появившись в доме у Зинки, он сует в карман приглянувшуюся ему детскую игрушку. Несколько дней спустя он возвращает чужое и дарит свое: ушастый пацан, который больше всего любит опустить голову в бадью с водой и разглядывать дно, получает от Шизы очки для подводного плавания. В этих очках он будет в финале встречать Шизу у ворот тюрьмы, а Зинка будет с букетом в руках и в цветастом платье, подаренном Шизой, и они втроем уйдут на общем плане к своему частному счастью.

С финалом, на мой взгляд, есть проблема. Как будто на европейца — а эта азиатская история рассказана Омаровой в сотрудничестве с оператором Хасанбеком Кыдыралиевым очень европейским тоном — нахлобучили голливудскую бейсболку. На мой вкус, отличную точку ставит кадр, где с лязгом разъезжаются выкрашенные в восхитительный, невозможный, отчаянный голубой цвет тюремные ворота. Однако фильм был продлен в пространство сладкого — подозреваю, не без участия Сергея Бодрова-старшего, обладателя ощутимого американского опыта. Если так, то здесь режиссер Омарова послушалась продюсера напрасно. И еще напрасно не отстояла перед другим продюсером, Сергеем Сельяновым, естественные, ненастроенные голоса своих исполнителей. У Сельянова были, разумеется, свои резоны, он полагал, что профессионально интонированная речь придаст дебютному предприятию дополнительное взрослое качество. Но звероватому фильму Омаровой модельная стрижка и поверх обильный лак — во вред. Он не хочет казаться тем, чем не является, он равен сам себе. Не взрывает традицию кинематографических повестей воспитания с улично-криминальным привкусом — от французских «400 ударов» до нашего «Замри — умри — воскресни!», — а изящно в нее вписывается. Свою удачную фестивальную судьбу ни одним кадром не выпрашивает, с тенденциями не заигрывает, отборщикам не подмигивает: никакой все-на-продажной ориентальщины нет и в помине.

«Шиzа», живой и ясный фильм, сделан в размер человека, и сделан хорошо.