Жизнь Жанны д'Арк. Сценарий

Рождение

Была тишина, и на сколько хватало глаз — луга, поля, леса, перелески, холмы и овраги, дороги и тропы, — все сущее, что ютилось под открытым небом, все покрывал снег.

Уткнувшись окнами в улицу, темнели на отлогом берегу незастывшей реки деревенские домики, отдавая небу скудное тепло своих крестьянских очагов. Томились во сне не привыкшие к отдыху их обитатели. Дремала, вздыхая, в хлеву рабочая скотина, спали гуси и утки, спали охрипшие за ночь собаки, спали звери в лесу и птицы. Сон сковал все и все уравнял.

И вот над всею этой тишиной и предрассветной благодатью взметнулся крик. Крик истошный, пронзительный, хриплый. Взметнулся резко и смолк. Кричала женщина. Залаяли разбуженные по дворам собаки, пропел заспавшийся петух. Потом поблизости где-то хлопнула дверь, и было видно, как из дома, примыкающего к церковной ограде, выскочил всклокоченный мужчина и зашлепал по мокрому снегу через улицу к дому наискосок. Мужчина спешил, ноги его скользили, дыхание срывалось, из-под овечьей куртки торчало исподнее белье. Добежав до дома, мужчина принялся барабанить в дверь. Он колотил, не щадя рук. Колотил до тех пор, пока дверь не скрипнула и оттуда не высунулась какая-то женщина. Пришедший выдохнул что-то неразборчивое, женщина исчезла и вскоре появилась вновь, но уже в чепце, в суконной жесткой пелерине и в башмаках. Оба, он и она, бегом, скользя и падая, проделали весь путь наискосок обратно, и лай потревоженных собак летел им вслед, пока не хлопнула дверь и шаги не пропали.

И снова взметнулся над деревней крик. Взметнулся истошно, отчаянно, бесконечно. И тут же следом, вторя ему, послышался другой — еще неумелый, неокрепший голос. Кричал освободившийся из материнского чрева человек. Кричал в охотку, заливисто, властно.

В широкой крестьянской горнице у постели роженицы деревенская повитуха Лаура Готье приняла в свои толстые крепкие руки четвертого ребенка и вторую дочь в семье крестьянина Жака д?Арка и его супруги Изабеллы Роме.

— Девочка, — произнесла Лаура, держа за ножки головкой вниз кричащего младенца.

— Вижу, — проронил отец, разворачивая прохладную простыню, чтобы принять на руки ребенка. — Жанетта, козочка моя! Иди к отцу, рыбка…

И он протянул к дочери свои огромные шершавые руки.

Это сморщенное крошечное существо, беспомощный мокрый комочек человеческой плоти, едва явившийся на свет и уже вещавший миру свой собственный голос, была Жанна д?Арк. Случилось это 6 января 1412 года на окраине Франции в деревне Домреми, что и по сей день стоит на берегу Мааса возле леса Шеню.

Первая месса

В деревенском храме шла праздничная служба. Исполнялась месса. Хор голосов, шершавых и сильных, как руки их обладателей, торжественно сотрясал каменные своды святого сооружения и, пробиваясь через распахнутые двери, у которых толпился народ, летел по деревне, по лугам, над рекой и над лесом в розовые дали. Среди этого хора, за множеством могучих спин, худых и тучных торсов сидела на руках у отца девочка. Она пытливо, с великим вниманием разглядывала лица поющих и слушала. Звали девочку Жанной. Ей минуло тогда два года. И слушала она свою первую мессу.

Люди пели, и звуки этой песни одушевляли их, даря им силу, надежду и любовь.

Битва

В конце сентября тихим, погожим днем жители Домреми, побросав работу, взобрались на холм, возвышающийся на левом берегу Мааса. С холма отчетливо виднелся луг по ту сторону реки, простиравшийся от берега до деревни Максэ. В течение весны и лета луг всегда был местом пастбищ и обильного сенокоса. Но в этот день и час 1418 года он стал местом битвы двух отрядов, встретившихся здесь, в излучине Мааса, по случайной прихоти изнурительной войны.

Отряды были небольшие — по сотне копий в каждом. Бились не все сразу, а человек по двадцать-тридцать с каждой стороны. Остальные наблюдали, спешно поправляя вооружение, сбрую, доспехи. Вся картина боя, особенно издалека, напоминала детскую игру. Фигурки воинов бегали, сшибались, совершая множество нелепых и смешных движений. Зрители на холме, среди них были и дети, была и Жанна с братьями, с любопытством и хладнокровием охотников взирали на происходящее.

Один из всадников ударом своего копья выбил из рук противника меч. И когда тот, сдаваясь, поднял руки, победитель с силой, умело пронзил его — лязгнуло железо, пораженный насмерть исторгнул тяжкий вопль.

И в тот же миг, казалось, весь страшный смысл происходящего достиг сознания Жанетты — лицо ее побледнело, губы и тело задрожали, она пронзительно закричала:

— Больно!.. Ему больно! Помогите!..

И кинулась бежать вниз к реке, где кипел бой.

Братья и кто-то из взрослых подхватили девочку и понесли прочь. Она потеряла сознание.

В тот год Жанне минуло шесть.

Легенда

Воскресным днем после обедни детвора и взрослые — все жители Домреми — на пятачке возле храма обступили слепых странников. Это были инвалиды-воины. Сопровождал их высокий худой старик. Он еще видел и сейчас взирал на людей своим мудрым слабеющим взглядом, давно уже постигшим все — и любовь, и жестокость, и превратности этой жизни, и ее красоту.

Слепые пели. И песня их, энергичная и простая, рассказывала о королеве Изабо — беспутной женщине, погубившей Францию изменой, и о чистой девушке из Лотарингии, которая придет однажды из девственного леса спасти отечество от чужестранцев. Это была известная легенда того времени, которую сочинил народ, передавая из уст в уста как свою мечту и свою надежду на избавление.

Слепые пели.

Люди слушали. Дети, и те поутихли. И никто не обращал внимания на девочку, стоявшую в стороне среди своих сверстниц. У девочки этой был не по-детски серьезный взгляд. Когда отзвучали последние слова песни, девочка украдкой кинула монетку в шапку старика и никем не замеченная побрела прочь по лугу через рощу к реке.

— Жанетта, — окликнула девочку ее сверстница Катрин. — Ты куда, Жанетта?

Жанна шла, не оглядываясь, не слыша, погруженная в свое, и вскоре скрылась из виду.

— Жанетта!..

В тот год ей минуло тринадцать.

Мать

Светало. Изабелла тихо, чтобы не будить мужа, поднялась с постели и босая на цыпочках вышла из комнаты. Тихо она вошла в комнату дочери.

Жанна лежала на кровати, устремив глаза в потолок. Ощутив присутствие матери, она притворилась спящей.

Изабелла приблизилась, молча постояла над дочерью, потом нагнулась и ласково поцеловала ее.

— Ты почему не спишь, дочка? — шепотом спросила мать.

Жанна молчала.

— Что с тобой? — повторила мать.

— Скажи, — прошептала Жанна, — я прилежная христианка?

— Самая прилежная, — сказала мать.

— Скажи, — снова прошептала Жанна, — а я хорошая дочь?

— Я благодарю Бога, дочка, за то, что ты у меня есть.

— Спасибо, — прошептала Жанна.

Она стремительно села, прижалась к матери.

— Что с тобой, милая? — с нескрываемым беспокойством спросила мать.

— Я слышала голос.

— Какой еще голос? — не на шутку встревожилась Изабелла.

— Со мной говорил голос ангела, — сказала Жанна.

— Когда?

— Минувшим днем после обедни.

— Где?

— В нашем саду.

— Это бывает, — успокоила мать. — И я в своей молодости кое с кем разговаривала. Всякое грезилась, дочка.

— С кем? — спросила Жанна.

— Да уж и не помню. Давно это было, еще до замужества… Потом прошло…

— Это не то, — сказала Жанна. —

Я слышала голос ангела.

— Перегрелась ты, дочка.

— Он сказал мне, — продолжала Жанна, — что я должна слушаться своих родителей и усердно ходить в церковь.

— Помилуй, дочка, да куда ж усердней? — воскликнула Изабелла.

— Тише! — прошептала Жанна. — Отец услышит…

— Не услышит, спит крепко, — сказала мать.

— Только ты ему ничего не говори, — сказала Жанна. — Он опять переживать будет.

— Да, уж очень вы с ним похожи, — вздохнула Изабелла.

— И еще мне голос сказал, чтобы я готовилась в путь.

— Это еще зачем? — всплеснула руками Изабелла.

— Я должна спасти Францию, мама, — сказала Жанна.

— Францию?! — застыла Изабелла.

— Францию, — повторила дочь. — Все говорят, что ее погубила женщина, но спасет девушка из Лотарингии.

— Ты-то при чем, дочка?

— Эта девушка — я, — сказала Жанна, и во взгляде ее отразились недетские сила и убежденность.

Потрясенная Изабелла молчала.

— Ты что, мне не веришь? — спросила Жанна.

— Что ты, — спохватилась Изабелла. — Что ты, дочка! Как же я могу тебе не верить-то!.. Спи… Спи, милая, проспись.

— И ты спи, — сказала Жанна.

— И я, — согласилась мать.

Она крепко обняла дочь, поцеловала ее и, уходя, прошептала:

— А про этот голос забудь. Всякое бывает в жизни, дочка. Вот проживешь с мое и не такого наслушаешься… Ну да спи, спи, козочка моя ненаглядная… Спи…

И она вышла бесшумно, как и вошла.

Прошла в свою комнату и тихо легла с краю.

— Проморгала дочь-то! — не открывая глаз, сумрачно произнес Жак.

И стало ясно, что он не спал и все слышал.

Изабелла всхлипнула.

Жак приоткрыл глаза и покосился на жену.

Жена плакала.

Теофраст

Днем отец и Жанна вышли на опушку леса. Сквозь кусты орешника виднелись хижина, очаг возле хижины, на котором что-то варилось, и люди у очага, человек шесть. Среди них были дети.

— Жди тут, — приказал отец, направляясь к хижине.

Жанна села на траву, посидела так, огляделась.

Кружили бабочки. Присел на стебелек лохматый шмель. Летала в воздухе паутина.

Жанна легла в траву, закрыла глаза и прислушалась.

Трещали кузнечики, щебетали птицы, прошелестела в воздухе стрекоза, застучал в лесу дятел. Но вот ко всем этим звукам примешался иной — хрустнула ветка, зашуршала трава…

Жанна открыла глаза и тотчас вскочила — неподалеку стоял босой, среднего роста человек с высоким лбом, с живыми пронзительными глазами. Одет он был в суконные свободные одежды, в руках у него была торба, полная трав и цветов.

— Ты кто? — спросила человека Жанна.

— Я Теофраст, — ответил незнакомец. — А ты?

— Я Жанна, — сказала Жанна. — Что ты здесь делаешь?

— Собираю травы.

— Для овец?

— Я врач, — сказал Теофраст. —

Я делаю из трав лекарства.

— Ты маг?

— Нет, я врач, — повторил Теофраст. — Я этим живу.

— И хорошо платят? — поинтересовалась Жанна.

— Скверно, — ответил Теофраст.

— Мало больных?

— Нет, много нищих.

— Во всем виновата война, — сказала Жанна.

— Здравая мысль, — сказал Теофраст. — Ты наблюдательна, девочка.

Жанна улыбнулась, польщенная.

— Сколько тебе лет? — спросил он.

— Пятнадцать.

— Ты выглядишь взрослее.

Жанна опять улыбнулась, польщенная.

— А сколько тебе? — спросила она.

— Мне пятьдесят, — ответил Теофраст.

— На вид ты моложе.

— Спасибо, девочка, ты хорошо воспитана.

Жанна улыбнулась в третий раз.

— Приходи ко мне в гости, — сказал Теофраст. — Живу я поблизости. Вон там.

И он кивнул в сторону хижины.

— Как-нибудь на досуге, — не без кокетства ответила Жанна. — А теперь ступай, тебя там ждут…

— Кто?

— Жак, мой отец.

— Он болен?

— Что ты, здоров, как бычок.

— А кто же болен?

— Я, — усмехнулась Жанна.

Несколько озадаченный этим, Теофраст открыл было рот, но Жанна его опередила:

— Торопись, отец ждет…

Теофраст живо взглянул на нее, поклонился и зашагал к хижине.

Между Жаком, отцом Жанны, и Теофрастом произошел такой разговор.

— Люди говорят, — сказал Жак, — что ты врач и аптекарь из Парижа?

Теофраст кивнул.

— А почему ты не в Париже? — спросил Жак.

— Меня оттуда выгнали.

— За что?

— За то, что хорошо лечил.

Жак криво усмехнулся.

— Так я тебе и поверил! — сказал он.

— В Париже англичане, — пояснил Теофраст, — а я арманьяк.

— Это другое дело, — согласился Жак. — А то — «хорошо лечил»… Кто ж за это прогонит, какой олух…

— Представь себе, за это тоже по головке не гладят, — сказал Теофраст. — Можешь мне верить.

Жак снова ухмыльнулся.

— Да, да, сказал Теофраст. —

Я знаю, что говорю.

— А чем докажешь, что ты врач? — спросил Жак.

— Вот люди, которых я лечу, — ответил Теофраст и кивнул на людей у оча-га. — Теперь они могут ходить, а еще недавно их принесли ко мне на носилках.

Осмотрев недоверчиво людей у очага, Жак снова ухмыльнулся.

— И у меня есть диплом, — сказал Теофраст.

— Покажи, — сказал Жак.

— Пройдем в дом, — предложил

Теофраст.

Они вошли.

Внутренность хижины, в которой обитал Теофраст, напоминала лабораторию алхимика, впрочем, она и была таковой — кругом стояли тигли, реторты, склянки и баночки с серой, с углем, с кислотами и щелочами. Под потолком вдоль стен и по углам висели связками сушеные травы. Двое молодых помощников что-то кипятили в углу. В доме стоял невыносимый чад.

— Здесь я работаю и живу, — сказал Теофраст, открывая тяжелую шкатулку. — Тут я делаю лекарства.

Жак по-хозяйски приглядывался.

— А где твои книги? — спросил он, не обнаружив ни одной книги.

Теофраст поманил его пальцем. Когда Жак приблизился, Теофраст быстрым движением отдернул занавес, прикрывавший нишу в стене, и сказал:

— Вот мои книги…

Жак окаменел: там, в глубине ниши, на широком дубовом столе лежала распластанная туша теленка.

— Ты что, — сказал Теофраст, — не видел разъятой туши?!

— Зачем это? — насилу овладев собой, вымолвил Жак.

— Я изучаю печень, сердце и мозг.

Жак снова окаменел.

— Ты дьявол, — сказал он, придя в себя.

— Я врач, — сказал Теофраст. — Вот мой диплом.

Жак тупо уставился в диплом.

— Ты смотришь вверх ногами, — заметил Теофраст.

— А это что? — спросил Жак, показывая на круглую восковую печать диплома.

— Это печать, — сказал Теофраст.

— Печать, — повторил Жак, и взгляд его и голос заметно потеплели

Печать явно подействовала успокаивающе — Жак стал тих и задумчив, словно его подменили.

— Спаси мне дочь! — умоляюще произнес он.

— На что она жалуется? — спросил Теофраст.

— Она не жалуется. Она того… — ответил отец и неожиданно всхлипнул.- С ангелами разговаривает…

— По ночам?

— То-то и оно, что днем.

— К священнику водил?

— Водил — не помогло.

— Это хуже, — сказал Теофраст.

— Хуже некуда! — согласился Жак и снова всхлипнул.

— Чем думаешь платить? — поинтересовался Теофраст.

— Что есть, тем и платить, — ответил отец.

— Веди теленка, — сказал Теофраст.

— Пощади! — взмолился Жак. —

У меня ж семья.

— А у меня расходы. Видел, сколько больных? И все нищие, все есть просят.

— Приведу барана.

— Двух.

— Одного.

— Двух!

— Помилуй, за что?!

— За лекарство.

— Чтоб ты сдох! — сказал Жак. — Давай лекарство!

— Сперва баранов, — сказал Теофраст.

— Живодер!

— Я этим живу.

Бедняга Жак отправился за баранами.

— Сгинь, — прошипел он дочери, пробегая мимо и замахиваясь.

Жанна с завидной ловкостью отскочила.

Смятенный отец, треща сучьями и ломая ветки, скрылся по направлению к деревне.

— Слушай, девочка, пойди-ка сюда, — позвал Жанну Теофраст.

Жанна подошла.

— Только честно, — предупредил Теофраст. — Насчет ангелов, о которых здесь толковал твой папаша, это, конечно, вранье?..

— Что вы, сударь, разве можно об этом врать?! — сказала Жанна. — Я слышала ангела…

— Какого ангела?

— Вы слишком любопытны, сударь, я вам не скажу.

— Почему?

— Я вас мало знаю.

— Но я врач.

— И все же, сударь…

— Тогда ты, может быть, скажешь, о чем он с тобой говорил, этот ангел?

— Пожалуй, — согласилась Жанна. — Но об этом никому…

— Никому, — сказал Теофраст. — Клянусь…

— Голос ангела говорил мне, чтобы я спасла Францию, сударь, — сказала Жанна.

— Недурно! — заметил врач.

— Голос ангела говорил мне, — продолжала Жанна, — что нужно прогнать из Франции всех англичан и проучить бургундцев, предателей, которые с ними заодно!

— Совсем недурно! — воскликнул Теофраст. — И как это сделать, ангел тоже тебе говорил?

— Нет, сударь, не сказал, — призналась Жанна.

— Жаль!

— Конечно, жаль. А что же делать?

— А ты подумай! — весело предложил Теофраст.

— Я уже думала.

— Ну и как?

— Войско требуется.

— Верно!

— Конечно, верно! А где его взять?

— Как где? У короля! — усмехнулся Теофраст.

— У нашего дофина Карла?!

— Ну да!

— Я думала об этом, — призналась Жанна.

— За чем же дело стало? — весело продолжал Теофраст. — Пойди к королю и скажи ему, что ты Жанна, дева… Кстати, ты дева? — спросил он вдруг.

— Конечно, сударь, — с достоинством ответила Жанна.

— Отлично! — сказал Теофраст. — Ты придешь во дворец и скажешь королю, что ты Жанна — дева из Лотарингии. Что голос ангела повелел тебе от имени Бога изгнать всех англичан и тем восстановить Францию и королевский род. И что ты, Жанна-дева, явилась это свершить.

— Пожалуй! — живо откликнулась Жанна. — А что потом?

— Потом король даст тебе войско и ты спасешь Францию! — рассмеялся Теофраст. — Проще простого!

— Проще не бывает! — рассмеялась Жанна.

И, утихнув вдруг, она о чем-то задумалась. Потом сказала, лукаво усмехнувшись:

— А что, совет ваш недурен! Я, пожалуй, так и сделаю, сударь, в самом деле, вот пойду и скажу. И король мне даст войско!

— Ты шутишь? — улыбаясь, спросил Теофраст.

— Ничуть, — улыбаясь, ответила Жанна. — Вот пойду и сделаю… Верьте мне, сударь, сделаю!.. Я для этого рождена! Ну, прощайте, пока!..

Теофраст застыл и долго смотрел ей вслед.

— Готовь лекарство! — уже издалека крикнул Теофрасту Жак, таща на веревке двух баранов.

— Поставь баранов в овчарню, — распорядился Теофраст.

Жак нехотя исполнил — поставил баранов в овчарню, и тут же огромный пес, лежавший до этого неподалеку, не спеша подошел и улегся возле дверей.

— Гони лекарство! — сказал Жак.

— Изволь, — сказал Теофраст. — Только слушай меня и хорошенько запомни… Ты должен выдать дочку замуж да поскорей. И пусть она нарожает тебе побольше внучат.

— Зачем? — удивился Жак.

— Тогда голоса пройдут, — сказал Теофраст. — Они не будут ее беспокоить.

— Как? — растерялся отец.

— Иначе дело дрянь, — сказал Теофраст.

— И это все?! — придя в себя, вскричал Жак.

— Самое верное средство, — сказал Теофраст. — Можешь мне верить.

— А как же мои бараны?! — снова вскричал Жак.

— Они теперь не твои, — сказал

Теофраст.

Незнакомец

В тот день Жанна пасла овец. Солнце стояло высоко над лесом. Журчал, как всегда, Смородинный ручей, и овцы бродили по лужайке.

Жанна опустилась на траву, сорвала стебелек, огляделась.

Кружили над поляной бабочки. Присела на цветок пчела. Летала в воздухе паутина.

Жанна положила руки под голову, закрыла глаза и задремала, прислушиваясь. Трещали в травах кузнечики, в небе свирестели птицы. Прошелестела в воздухе стрекоза. Застучал в лесу дятел. Но вот, как некогда в тот день, когда Жанна впервые увидела Теофраста, ко всем этим звукам примешались иные — хрустнула ветка, зашуршала трава…

На поляну вышел незнакомый человек. Человек этот остановился и молча стал неотрывно смотреть на Жанну, словно желая убедиться в том, что это именно она. Казался он не старым, лет тридцати пяти, усталым и озабоченным, был роста среднего, сложения сильного. Одет человек был в свободные светлые и не очень новые одежды, под которыми виднелись панцирь и меч. Разбитые башмаки его покрывала дорожная пыль.

Жанна открыла глаза и тотчас вскочила.

— Ты Жанна, — сказал незнакомец.

— Жанна… А ты святой Михаил! — воскликнула Жанна.

Незнакомец не ответил.

— Я узнала тебя по голосу.

— Я ищу тебя.

— Рада тебя видеть.

— Собирайся в путь.

— Как, опять?!

— Пора!

— Но я уже ходила раз… В Вокулер. Все, как ты велел, — сказала Жанна. — Но меня прогнали оттуда

— Знаю. Иди снова, — ответил незнакомец.

Жанна молчала.

— Почему ты молчишь? — спросил он.

— Мне страшно, — призналась Жанна.

— Мужайся.

— Я боюсь, что не выдержу.

— Ты должна.

— Постараюсь, — сказала Жанна и, помолчав, добавила: — Я только не знаю, как это сделать.

— Подумай и реши сама.

— И я не знаю, — продолжала Жанна, — как мне лучше начать.

— Подумай и реши сама, — повторил незнакомец.

— А как мне узнать, что я поступаю правильно?

— Подумай и реши сама.

— Подумай, подумай! — в отчаянии воскликнула Жанна. — Что ты заладил, ты же святой!..

— Успокойся, Жанна, — сказал незнакомец. — И святые тоже не все ведают на этом свете.

— Что ты!.. Что ты говоришь, святой Михаил!

— Я знаю, что я говорю, Жанна, — ответил незнакомец устало. — А если сказать по совести, — продолжал он, — то я потому только к тебе и пришел, что и святые не всё знают и не всё могут…

— Не верю! — воскликнула Жанна.

— А ты верь. — Верь, но никому не говори об этом. Никогда, — прибавил он, — даже под пыткой!..

— Ты меня испытываешь! — вскричала Жанна.

Незнакомец улыбнулся.

— Прощай, Жанна.

— Как, ты уходишь?

— Ухожу.

— Но ты мне будешь помогать?!

— По мере сил, — сказал незнакомец.

— Я буду очень надеяться!

Он не ответил.

Решение

В обеденный час семейство д?Арков сидело за столом. Не было только Жанны. Обедали без нее. Ели молча, степенно, как это и приличествовало добропорядочным семьям. Изабелла, мать Жанны, то и дело поглядывала на мужа. Муж то и дело прислушивался — он явно был раздражен отсутствием дочери и теперь пребывал не в духе. Когда младший из братьев, Жюль, ему было шесть и он был последним в семье, залез не в свою тарелку, отец с силой огрел сына ложкой по голове. Малыш пискнул и укатился под стол. Изабелла вскочила, но муж усадил ее обратно. Малыш тем временем вылез из-под стола и, сопя, взобрался на свой табурет. Перехватив поудобней ложку, он принялся как ни в чем не бывало уплетать дальше.

Дверь скрипнула — вошла Жанна. Она молча поклонилась всем и села к столу.

— Где была? — строго спросил отец.

— Я потом объясню, папа.

— Сейчас! — сказал отец.

— Поешьте лучше, — сказала мужу Изабелла. — Стынет все. А говорить можно и после…

— Сейчас! — вскричал отец и ударил кулаком по столу.

— Я должна отправиться к дофину, отец, — сказала Жанна.

— Чего?!

— Я должна отправиться к дофину, отец. Взять у него войско и снять осаду с Орлеана.

Отец выронил ложку.

— Ты слышишь? — вскричал он, обращаясь к жене.

Изабелла сидела, не шелохнувшись, тихо и горестно глядя на дочь.

— Я должна, отец, — повторила Жанна, и в голосе ее и в глазах была непреклонность.

— Должна?! — вскричал отец и, замахнувшись, кинулся к дочери.

Но, прежде чем он приблизился, дочь отскочила.

— Отец! — воскликнула она. — Что начинается с гнева — заканчивается стыдом!..

— Держите ее, — крикнул отец сыновьям.

— Только посмейте! — предупредила Жанна братьев.

Братья не двинулись с места.

— Ах, так! — снова вскричал отец, видя в этом прямое и дерзкое неповиновение. — Я проучу тебя, телка! — крикнул он и выскочил из комнаты.

— Жак, опомнись! — крикнула вслед Изабелла. — Остановись! Дочка, прячься! Он вне себя, он тебя покалечит!..

Жанна не двинулась с места. Она не шелохнулась и тогда, когда разъяренный отец влетел в комнату с широкой кожаной шлеей в руках.

— Получай!

Он с силой хлестнул дочь по спине.

Жанна осталась на месте.

— Одумалась?! — вскричал Жак.

— Я должна, отец, — тихо повторила Жанна.

Отец пришел в ярость.

— Шлюха! На войну захотелось, к солдатам! — вопил он. — Шлюха обозная, дрянь!

И он в исступлении принялся хлестать дочь.

— Жак, опомнись! — кинулась к мужу Изабелла. — Опомнись!..

— Сгинь! Сокрушу! — заорал вне себя Жак и, оттолкнув жену, продолжал избиение.

И Жанна вдруг рухнула — потеряла сознание.

— Зверь! — крикнула мужу Изабелла. — Ты убил ее! Зверь!..

— Да, папаша, вы уж малость того… перестарались! — сказал Жан, помогая матери и Пьеру поднять сестру.

Жанна открыла глаза. Осознав, что с ней, она поднялась, оправила платье и тихо признесла:

— Отец, милый, не сердись на меня… Я должна пойти к дофину. Должна взять у него войско и снять осаду с Орлеана. Я должна… Если даже для этого мне придется стереть ноги до колен…

Прощание

Это было в конце января 1429 года.

Утром затемно Жанна собралась в путь.

— Не волнуйся, — говорила она матери. — Дядюшка Лассуа живет недалеко — я дойду одна. А в Вокулер он меня проводит.

— А потом? — спросила мать.

— Потом, — ответила Жанна, — сеньор де Бодрикур даст мне отряд, и с ним я спокойно доберусь в Шинон, к нашему дофину.

Изабелла протянула дочери узелок и, всхлипнув, привлекла ее к себе.

— Да храни тебя Бог, дочка, — сказала она — Пусть все будет по-твоему.

Они поцеловались.

— И еще, доченька…

Изабелла замялась в нерешительности.

— Что, матушка? — ласково спросила Жанна.

— Людям не говори, дочка, что мы с отцом тебя удержать не сумели… Осудят люди… Засмеют…

— Что ты, матушка! Разве я не понимаю, — воскликнула Жанна. — Никогда в жизни не скажу такого… Ты меня знаешь.

Жанна нежно и крепко поцеловала мать.

— Иди, дочка, простись с отцом, — попросила Изабелла. — Он ведь не спит…

Жанна пошла.

Отец стоял у окна. Он был одет, и по всему чувствовалось, что он не сомкнул глаз в эту ночь.

— Подойди, — сказал он, не оглядываясь, когда дочь вошла.

Жанна подошла.

— Уходишь? — спросил отец все так же — спиной к дочери и глядя в окно.

— Ухожу.

— Возьми, — сказал отец и протянул дочери кошелек.

Жанна прильнула к его руке.

— Не уходи, — сказал он.

— Я должна, отец.

— Зачем?

— Я спасу Францию.

— Да куда тебе, дочка, — горько сказал отец, — когда вон целое войско и наш король не могут ничего поделать!

— Они перестали верить в победу.

— И что?

— А я верю. Очень верю, отец.

— И что? — повторил отец.

— Я сделаю так, чтобы они тоже поверили.

— Останься!..

Отец опустился перед дочерью на колени.

— Я прошу тебя, — сказал он. — Очень прошу, дочка!..

— Отец, милый, пожалуйста, не проси — ответила Жанна. — Я теряю смелость, когда ты просишь.

— Останься, дочка! Пусть другие идут.

— Это нехорошо, отец. У других тоже родители. Они тоже боятся за своих детей.

— Прошу тебя, дочка!

— Неужели ты не хочешь, отец, чтобы наша Франция была свободна?

— Хочу, — сказал отец. —

Останься!

— Ты не прав, отец.

— Я отец. Ты взялась не за женское дело, дочка.

— На женскую работу найдется много других, — сказала Жанна. — Прощай, отец! Я должна…

Она поцеловала руку отца и вышла. Отец плакал, губы его шептали молитву.

Разговор

По дороге в Вокулер Жанна свернула к Теофрасту. Из трубы, из дверей и окон его хижины валил густой дым.

— Теофраст! — позвала Жанна.

Ей никто не ответил.

— Теофраст!

В хижине зашипело что-то и глухо рвануло. В тот же миг в раскрытую дверь кубарем вылетел человек, за ним последовал второй и наконец показался третий. Он вышел, пошатываясь, с черным от сажи лицом, одежда на нем дымилась. Дым шел отовсюду — изо рта, из носа и, казалось, даже из ушей.

— Невежды! Олухи! — восклицал человек в гневе.

— Теофраст, это ты? — кинулась к человеку Жанна.

Человек кивнул.

— Ты горишь?!

— Я работаю, — устало произнес Теофраст и закашлялся.

— А эти двое? — кивнула Жанна в сторону распростертых на земле помощников Теофраста. — Им надо помочь?..

— Их надо убить! — сказал Теофраст. — Опять все перепутали, олухи!.. Орел только время теряет, когда учит летать ворон!

И он снова тяжело закашлялся.

— Тебе дурно? — спросила Жанна.

— Мне противно! — ответил Теофраст.

— Давай я тебе помогу, — предложила Жанна.

— Пустяки, — сказал Теофраст. — Это скоро пройдет… Ты ко мне?

— К тебе, проститься.

— Как, ты уходишь?!

— Час настал. Я иду к дофину.

— Ты шутишь?

— Какие уж тут шутки? Англичане вот-вот возьмут Орлеан!

— Кто тебе сказал?

— Пышка Тереза, молочница. Она вернулась из Вокулера.

— А ей кто сказал?

— А ей — кривой Жак, башмачник. Они на рынке встретились.

— И ты веришь?

— Верю. Как же можно не верить!

У кривого Жака брат в Орлеане и троюродная сестра.

— Если это правда, — сказал Теофраст, — тогда дело дрянь. Если они возьмут Орлеан, дофину крышка!

Жанна изменилась в лице.

— Англичане никогда не возьмут Орлеан! — сказала она резко и сильно. — Запомни это, Теофраст, это я тебе говорю, Жанна-дева из Лотарингии!..

Теофраст рассмеялся.

— Что вы ржете, сударь? — холодно спросила Жанна.

— А я-то, старый осел, думал, ты уже замужем! — признался Теофраст.

— Неужто вы думаете, сударь, что я позволю себе стирать пеленки, когда Франция в опасности?!

— Не думаю, Жанна, успокойся, уже не думаю, — с сожалением сказал Теофраст и, помолчав, добавил: — Хотя это не так уж плохо — женщине стирать пеленки…

Жанна ответила:

— Каждому свое, сударь! Одним — пеленки стирать, другим — командовать армией.

— Жанна, милая, живи незаметно! — сказал Теофраст. — Не лезь на рожон!.. Учти, война многим на руку, поэтому ее никак не могут закончить. — И он повторил: — Живи незаметно, Жанна. Подальше от короля и поближе к отцу с матушкой. Ведь они не вечны.

Теофраст умолк.

— Ты все сказал? — спросила Жанна.

— Все, — ответил Теофраст.

— Тогда послушай меня, — сказала Жанна. — Послушай, что я тебе скажу, Теофраст. Послушай и хорошенько запомни это… Не позднее мая я со своим войском двинусь в Орлеан, сниму английскую осаду и пойду в Реймс. Освобожу город и в большом соборе короную нашего дофина. И тогда у нас будет свой король, а не английский. И тогда мы победим окончательно и навсегда.

Теофраст молчал. Молчали и очнувшиеся после взрыва его ученики, которые теперь стояли тут же рядом, возле своего учителя и слышали все, о чем говорила с ним Жанна.

Жанна помолчала, потом лукаво улыбнулась и сказала вдруг сердечно и просто:

— Послушай, Теофраст, будь другом, пойдем к королю вместе… Ты такой башковитый! Ты мне поможешь… Пойдем, Теофраст!.. К тому же ты врач — на войне нужны врачи… Будь другом, пойдем!

— Нет, Жанна, я не пойду, — сказал Теофраст.

— Почему, ты же француз?!

— Да, но я благоразумный француз.

— Тогда подумай, если ты благоразумен. Ведь англичане могут прийти и сюда…

— Подумаю, — охотно согласился Теофраст. — А пока не пойду.

— Жаль, — сказала Жанна. — Очень жаль, Теофраст… Придется топать одной.

— Придется, — сказал Теофраст.

— А я так на тебя рассчитывала, — сказала Жанна. — Так рассчитывала, Теофраст! Прощай…

— Прощай.

— Да, еще хотела тебя спросить, — вспомнила вдруг Жанна. — А кто такой ля Фердуй?

— Понятия не имею.

— А я слышала, он самый первый человек при дворе.

— Так это де ля Тремуйль! — сразу понял Теофраст. — Шамбеллан его величества.

— Ну да, конечно, де ля Тремуйль! — подхватила Жанна.

— Это большой человек, — сказал Теофраст. — Первый жулик при дворе!

— Вот так новость!

— Это не новость. — Он давно ворует, и не один.

— Вот гадина! — воскликнула Жанна. — Я его проучу… Теофраст рассмеялся.

— Я пошла, — сказала Жанна. — Время дорого, надо спешить.

— Ты с ним поосторожней, — предупредил Теофраст.

— Прощай, — сказала Жанна.

— Прощай…

Жанна двинулась в путь.

Теофраст и его ученики долго смотрели ей вслед.

— Учитель, — сказал наконец один из учеников, казавшийся поумней, — а девица-то, похоже, того — сбрендила малость.

— А по-моему, в ней что-то есть, — сказал другой, казавшийся поглупей.

— А по-моему, сбрендила, — повторил казавшийся поумней. — А ты как думаешь, учитель? — обратился он к Теофрасту.

— Если бы каждый сбрендил, как она, — ответил Теофраст, — Франция уже давно была бы свободной.

— Что же ты в таком случае не сбрендил, учитель? — спросил ученик, казавшийся поумней.

— Я ничтожен, — сказал Теофраст. — Я боюсь…

— Вот как, учитель?! — воскликнул ученик.

— Да, — сказал Теофраст, — и ничего не могу с собой поделать. Стоит только мне представить, как какой-нибудь английский лучник или рубака вонзает в мой толстый живот свою стрелу или меч, так тут же я дрожу, как овечий хвост.

— Значит, у нее отсутствует фантазия, учитель, она глупа, — сказал все тот же ученик, казавшийся поумней.

— Олух, — ответил Теофраст. — Она не глупа, она отважна.

— И болтлива, — обидевшись, прибавил все тот же ученик, казавшийся поумней.

— Запомни, олух, — сказал Теофраст, — наиболее доверчивы серьезные люди. — И, помолчав, спросил: — А кто из вас способен следовать за нею?..

— Пожалуй, я, учитель, — ответил тот, что выглядел поглупей.

— А я, пожалуй, нет, — ответил тот, что выглядел поумней. — Я лучше с вами, учитель…

— Ты трус, — сказал ему Теофраст.

— Я учусь, — ответил ученик.

Дядюшка

Дюран Лассуа, муж двоюродной сестры Жанны по матери, был старше Жанны на шестнадцать лет, и потому она звала его дядюшкой. Проживал дядюшка в деревне Бюре, что стояла на пути из Домреми в Вокулер. Был он человеком добрым, чутким и покладистым. Жена его пребывала в тягости, слыла ласковой, веселой и застенчивой, как ее муж.

Когда Жанна подошла к дому, супруги загоняли в хлев овец.

— Дядюшка! — позвала Жанна. — Жанетта! — окликнула она свою тезку-кузину.

Дядюшка обернулся, увидел племянницу, и лицо его осветилось улыбкой.

— Жанна, — сказал он жене, — смотри, кто пришел!

Дядюшка кинулся к племяннице.

— Жанетта, родная, надолго ли?! — воскликнул он, обнимая ее и целуя.

— До утра, — ответила Жанна. — Привет тебе от матушки и отца.

Подоспела кузина.

— Все живы-здоровы? — спросила она.

— Живы-здоровы, — ответила Жанна.

— Пошли в дом, — предложила кузина.

— В дом, — сказал дядюшка.

— А это вам пряники, — сказала Жанна, извлекая из узелка гостинцы.

Кузина и дядюшка тут же взяли по прянику, откусили — кузина и дядюшка были сластенами.

— Неужто в Вокулер ты пойдешь одна? — спросила Жанну кузина.

— Одна, — вздохнув, ответила Жанна.

Кузина выразительно посмотрела на мужа. Муж сказал:

— Почему одна… У тебя есть дядя, племянница. Он тебя и проводит.

— Проводит, — сказала кузина.

— Милые вы мои! — воскликнула Жанна. — Как же я все-таки соскучилась по вам, как соскучилась!..

Забытые овцы разбрелись по двору.

Крепость Вокулер

Смеркалось, моросил дождь, когда Жанна и дядюшка увидели в долине реки раскинувшийся город и крепость в городе.

— Вокулер, — сказала Жанна.

— Он самый, — дрожа от холода, подтвердил дядюшка.

— Скорей, — сказала Жанна. — Надо успеть до темноты…

Они прибавили шаг.

Было уже совсем темно, когда Жанна и дядюшка достигли крепостных ворот. Моросил по-прежнему холодный дождь. Под небольшим навесом у стены толпились путники — крестьяне окрестных деревень, просители, которые пришли в крепость и которых туда не пускали. Небольшой костерок тускло освещал их усталые мокрые лица и мокрые грубые одежды.

— Стучи, — приказала Жанна дядюшке и первая ударила в тяжелые дубовые ворота крепости, окованные железом.

На стук никто не отозвался.

— Не пускают, — сказал простуженный мужской голос из-под навеса. — Третий день не пускают. Вот сидим…

— Стучи! — снова приказала дядюшке Жанна. — Стучи сильней!

И она принялась стучать первой.

На сей раз за воротами послышался голос:

— Кого там еще черт принес?! Сказано, пускать не будем!..

— Откройте! Я — Жанна-дева из Лотарингии!..

— А нам-то что, хоть из Парижа!

— Откройте!

— Катись!

— По важному государственному делу!

В ответ за воротами послышался хохот.

— Откройте! А то вам не поздоровится!

Хохот усилился. Жанна снова принялась стучать.

Тогда со стены на нее хлынул целый водопад — это стражники вылили сверху бочку ледяной воды. Жанна покачнулась и рухнула. Стража покатилась со смеху.

— Жанетта, милая! — кинулся к племяннице дядюшка. — Пойдем от-сюда! Уйдем!

— Иди сам! — задыхаясь от воды и гнева, крикнула Жанна. — Мне нужно видеть сеньора де Бодрикура! — крикнула она стражникам. — Я спасу Францию!..

Сверху снова хлынула вода, Жанна снова упала и снова поднялась.

— Вам будет стыдно! Очень стыдно потом! — кричала она.

— Жанетта, милая, пойдем! — уговаривал дядюшка. — Уйдем!..

— Прочь! — закричала Жанна.- Вы можете вылить на меня хоть целое море! Я и тогда никуда не уйду!..

Сверху снова хлынуло. Жанна снова упала и снова поднялась.

— Давайте еще! — кричала она вне себя, захлебываясь от воды, гнева и отчаяния. — Лейте! Чего же вы медлите, рыцари?! Лейте! Да лучше смолу!.. Тогда я не встану. Или сыпьте камни!.. Ну?! Смелее!.. А то я опять поднимусь и проломлю ваши ворота! Ну, что же вы?!

Смех на стене стал утихать, поутих он и за воротами. Застыли люди у костра. Замер потрясенный дядюшка. И тогда рассмеялась Жанна.

— Ну что же, мы так и будем стоять? — крикнула она стражникам как могла веселее, словно ничего не произошло. — Открывайте ворота!.. Слышите, храбрецы?!

Ей никто не ответил. Жанна опять рассмеялась.

— Я жду, смельчаки! Пошевеливайтесь!..

И тут загремел тяжелый засов — ворота со скрежетом отворились.

— Входи! — произнес голос.

Жанна не двигалась.

— Входи, — повторил голос.

— Дядюшка, — тихо, чтобы никто не слышал, позвала Жанна. — Помоги, у меня ноги свело, я сейчас упаду…

Дядюшка подхватил ее, они постояли немного, потом медленно, молча вошли. Ворота за ними замкнулись.

— Эта девушка спасет Францию, — сказал старик у костра. — Верьте мне!

— Она спасет всех нас, — сказала старуха. — Ее послал Бог!

Сеньор де Бодрикур

Спустя две недели, тусклым февральским утром сир Робер де Бодрикур, бальи и капитан крепости Вокулер, одевался, сидя на своей широкой, необъятной кровати под балдахином, как у всех знатных особ. Ему исполнилось пятьдесят, но он, как в юности, был весел, жаден и лукав. Ходили слухи, что капитан нередко сражался за своих, нередко — против, но всегда соблюдал свою выгоду.

Благородный Бертран де Пуланжи, двадцатичетырехлетний дворянин, начальник караула, сохраняя почтительное расстояние, совершал свой утренний доклад. Он говорил:

— Весь город, сир, только о ней итолкует. Приходят паломники из деревень. Все хотят видеть Жанну-деву из Лотарингии.

— Как, она все еще здесь? — сонно спросил сир Робер де Бодрикур, натягивая розовые панталоны.

— Уже две недели, сир, — ответил де Пуланжи. — С тех самых пор, как вы с ней говорили.

— Тем хуже для нее!

— Говорят, сир, что она восстановит Францию и королевский род.

— Знаю, знаю!.. Она мне с этим все уши прожужжала.

Сир Робер полез под кровать в поисках рубахи.

— Она сказала, сир, — продолжал де Пуланжи, — что сотрет себе ноги до колен, но не позднее марта будет у короля.

— У короля?!

— У короля, сир.

— Деревенщина!.. Гоните ее прочь!

— Это невозможно, сир.

— То есть как это невозможно?! Вы что, забыли, как я ее вышвырнул полгода назад?!!

— Это невозможно, сир.

— Что-о-о?..

— А то, что весь гарнизон на ее стороне.

— Ложь!

— Это факт, сир. Особенно после того, как богохульник Жак угодил в колодец.

— Бред!

— Передают, что Дева предсказала ему это еще накануне.

— Невероятно!

— Так и вышло, сир.

— Вот и имей с ней дело после этого! — заключил сир Робер де Бодрикур, выглядывая из-под балдахина.

— Среди населения зреет недовольство, — понизив голос, сообщил де Пуланжи.

— Какое еще недовольство?

— Вами, сир.

— Это еще почему?!

— Да потому, сир, что вы заставляете ждать Деву- Божию посланницу.

В поисках рубахи сир Робер откинул одеяло — под ним, свернувшись в клубок, посапывала молодая женщина. Обстоятельство это несколько озадачило сира Робера. По лицу его было видно, что он, старательно напрягая память, силился вспомнить, кто эта молодая особа и как она к нему угодила. И так как память его, утомленная вином и непрестанным радением о благе вверенного ему кастелянства, не дала объяснений, сир Робер обратил свой взор на начальника караула.

Бертран де Пуланжи незамедлительно пришел на помощь.

— Эта женщина, сир, — пояснил он, — просительница за своего мужа, жестянщика, который охотился на кабана в вашей роще.

— Черт бы его побрал, вор! — негодуя, воскликнул сир Робер де Бодрикур. — Отпустите его завтра. Или нет, лучше- послезавтра… Стыд-то какой! — И он накинул одеяло на спящую. —

Ну и народ!.. Вот командуй такими!.. Мужичье, хамы!..

Сир Робер потряс кулаком, потом отхлебнул вина из кубка и сказал, кивнув на спящую:

— Только это между нами, Бертран…

— Разумеется, сир, — сказал благородный начальник караула.

Сир Робер продолжал как ни в чем не бывало:

— Так что, ты говоришь, я ей обещал?

— Вы имеете в виду, сир, Жанну-девственницу? — вежливо уточнил де Пуланжи.

— Девственницу, девственницу!

— Вы обещали, ей, сир, лошадь, отряд в двадцать человек и провизию для всех.

— Интересно знать, — заметил

Бодрикур, — а на какие шиши я это сделаю? Кто мне за это заплатит?

— Придется раскошелиться, сир.

— Ты думаешь?

— А что же делать, сир? Во имя Франции… Все ждут.

— Ну и пусть ждут!.. Наша Франция принадлежит всем, а мой кошелек — лишь мне! Раз все хотят, пусть все и раскошелятся! Франция, Франция, а плати — я!.. Нашли дурака!

— Так как же быть, сир?

— А так! Пускай сограждане раскошеливаются… Пусть соберут по миру сотню-другую ливров, тогда я дам и лошадь, и провизию, и людей. Во имя Франции, конечно!

— Сир, — сказал де Пуланжи, — вы, кажется, что-то потеряли?

— Рубаху не могу найти.

— Рубаху? — удивился де Пуланжи.

— Рубаху. А что?

— Так ведь она на вас, сир.

— Как?! — изумился де Бодрикур.

— Взгляните, сир.

— На мне! Пресвятая Дева, рубаха-то на мне!..

И он умолк, подавленный.

— Что с вами, сир?

Сеньор де Бодрикур молчал,

— Си-ир?!

— А вдруг она ведьма?! — неожиданно произнес де Бодрикур.

— Кто ведьма? — спросил де Пуланжи.

— Дева, кто же еще?

— Не может быть, она же Дева!

— Ну, не скажи!.. Это еще проверить надо! — произнес де Бодрикур и, оглянувшись на дверь, добавил: — Упаси Бог, если она ведьма! Упаси Бог, Бертран! Такие будут неприятности! Такие неприятности — головы не сносить!.. — И он в волнении принялся ходить по комнате, рассуждая: — Не послать к дофину, а вдруг она и впрямь святая?.. Послать, а вдруг она ведьма?.. Вот и разберись! Что делать, что делать?! — твердил он. — Голова кругом! Помоги, Бертран!.. Будь другом, сослужи! Я тебе поросенка подарю…

— А что, если попа позвать? — предложил де Пуланжи.

— Попа? — оживился Робер.

— Попа! Поп что-нибудь придумает.

— Знаю! — вскричал сир Робер. — Знаю!.. Веди попа, Бертран. Окропим девицу святой водой, и с глаз подальше! — Отдышавшись немного, он отер со лба пот. — Ох, Бертран, дорогой Бертран, — произнес он. — Скажу тебе по совести, и надоела же мне она с этими своими голосами, с ангелами, с этой девственностью своей, как клистирная трубка! Зови попа, Бертран! И пусть она убирается к своему дофину… Хватит!.. Устал!.. — И, схватившись рукой за грудь, сир Робер де Бодрикур неожиданно заключил: — Я, пожалуй, вздремну часок. Что-то нездоровится мне. Сердце пошаливает. — Тяжко вздохнув, он залез под одеяло. — Зови попа, Бертран! Зови попа!..

Святая вода

В тот же день Робер де Бодикур в сопровождении своего духовника, мессира Жана Фурнье, и Бертрана де Пуланжи отправился в дом возчика Анри Леруайе, у которого квартировали Жанна и дядюшка.

Падал снег.

Все трое плавно продвигались вниз по кривой улочке, лавируя между лужами и колдобинами, по щиколотку в грязи.

— Бес, он ведь как, — охотно объяснял своим спутникам святой отец. — Он любит проникать в тело девушки с едой. И особенно с хлебом. Живет бес под языком, в ноздрях или в животе… Это хуже нет, когда в животе, — заметил святой отец. — Тогда его изгнать почти невозможно… Если молодую особу, в которой поселился бес, окропить святой водой, то она тут же начнет бесноваться, извиваться и обязательно попытается бежать…

На последнем слове святой отец оступился и непременно угодил бы в лужу, если бы не расторопность Бертрана де Пуланжи, который вовремя подхватил его и водворил на место.

По ту и другую сторону улочки молча толпились люди и ждали чего-то. Это были жители Вокулера и окрестных деревень, сошедшиеся сюда, чтобы увидеть Жанну-деву, которая восстановит Францию и королевский род. По мере продвижения к дому возчика людей становилось все больше и больше. Возле самого дома люди уже стояли тесной толпой.

— Это что за народ? — спросил, протискиваясь сквозь толпу, сеньор де Бодрикур.

— Это паломники, сир, — ответил де Пуланжи, уступая дорогу святому отцу. — Я вам уже докладывал.

— Делать им нечего, бездельники! — проворчал де Бодрикур, озираясь.

У дверей дома все трое остановились.

— Без меня управитесь, святой отец? — спросил де Бодрикур.

— Управлюсь, сын мой, управлюсь…

— Тогда идите вдвоем!.. — оживился бальи и, облегченно вздохнув, добавил: — А я вас тут подожду, на воздухе, сердце что-то пошаливает.

Жанна и дядюшка в этот час были дома. Жанна разговаривала со странниками, набившимися в комнату.

Войдя и поклонившись всем, Бертран де Пуланжи сказал:

— Милейшие! Мессир Жан Фурнье, наш святой отец, просит оставить его наедине с Девой!..

С этими словами Бертран де Пуланжи настежь распахнул дверь.

Люди стали выходить.

Жанна с недоумением наблюдала за происходящим.

Когда все удалились и дверь наконец закрылась, святой отец, отчужденно и зорко наблюдая за девушкой, облачился в епитрахиль, извлек склянку со святой водой и, побрызгав из нее на Жанну, произнес слова заклинания:

— Изыди, изыди отсюда, если ты существо злое!.. И приблизься, приблизься, если ты мыслишь доброе!..

Еще до начала обряда Жанна поняла причину появления мессира Фурнье, и пока он возился с епитрахилью и пузырьком, в котором хранилась святая вода, девушка молча опустилась перед ним на колени и в течение всего заклинания безропотно и печально смотрела на него. И когда святой отец закончил священнодействие, она, не поднимаясь с колен, покорно приблизилась к нему и поцеловала стопы его ног, густо покрытые грязью. Святой отец был потрясен.

— Ну как? — спросил продрогший сеньор де Бодрикур, когда мессир Жан Фурнье вышел из дома.

— Чиста, как младенец!- взволнованно возвестил святой отец.

— Стало быть, ее можно отправлять? — сказал Бертран де Пуланжи.

— Отправлять, — вторил ему дядюшка Дюран Лассуа, находившийся рядом.

— Куда отправлять? — произнес сеньор де Бодрикур.

— К дофину, сир, — сказал де Пуланжи.

— Дудки! — возразил сеньор де Бодрикур. — Я сперва от дофина разрешение получу. А уж потом и отправлять!..

— А когда это будет, Ваше сиятельство? — поинтересовался дядюшка.

— Откуда я знаю, когда! — ответил сеньор де Бодрикур, заметно польщенный тем, что его называют сиятельством. — Когда будет, тогда и будет…

Я что — пророк?..

Уход

Когда дядюшка вошел в дом, Жанна сидела съежившись, спиной к двери возле очага.

— Жанетта! — позвал дядюшка.

Жанна не отозвалась. Дядюшка подошел, заглянул ей в лицо. Жанна подняла на него глаза, полные неизъяснимой тоски и печали.

— Ты что, Жанетта? — ласково спросил дядюшка. — Что с тобой, милая?

— Как он мог! — сказала Жанна. — Как он только мог усомниться во мне!..

— Кто? — не понял племянницу дядюшка.

— Мессир, святой отец! Ведь я ему исповедовалась…

— Он сказал, Жанетта, что ты чистая девушка. И он ничуть не возражает отправить тебя к королю, — успокоил дядюшка.

— А этот боров сытый, сеньор де Бодрикур! — продолжала Жанна. — Побоялся даже войти. Будто я ведьма какая-то!..

— Тебе бы покушать чего-нибудь, племянница, — вздохнул дядюшка. —

А то кожа да кости!

— Я никак не пойму, дядюшка, — продолжала Жанна, — отчего все-таки люди такие!.. Ведь я не о себе, я о Франции!

— А чего тут понимать? — сказал дядюшка. — Сир Робер о себе думает, о выгоде своей!

— А как же Франция?!

— Франция как Франция, — ответил дядюшка. — Авось, кто-нибудь защитит…

— Неужели ему все равно?!

— Все равно, — ответил дядюшка.

— А мне не все равно! — вспыхнула Жанна. — Ведь нас же так всех перебьют! — воскликнула она и, вскочив, принялась собирать узелок.

— Ты куда? — опешил дядюшка.

— В Шинон, к дофину! Собирайся! — приказала она.

— Я не могу, Жанетта! — виновато сказал дядюшка. — Никак… У меня ведь жена на сносях. Я и так засиделся тут.

— Верно, дядюшка, верно!.. Возвращайся, — бормотала Жанна, одеваясь, охваченная неодолимым желанием действовать. — Ты и так мне помог… Спасибо тебе… Спасибо, родной!..

И прежде чем добряк дядюшка сообразил что-либо ответить ей и как-нибудь ее остановить, она крепко обняла его, поцеловала на прощание, накинула на плечи видавшую виды пелерину и вышла за порог.

Минуя людей, ожидавших ее на улице, Жанна незаметно скользнула во двор и оттуда задами двинулась в путь.

Падал снег.

Отчаяние

Темнело. К вечеру снег усилился.

Жанна шла по едва заметной тропе лесом вниз к оврагу, в котором шумел мутный ручей. Одежда и обувь на Жанне промокли. Девушка дрожала, ее бил озноб.

Спустившись к ручью и не найдя переправы, Жанна вброд, по пояс в воде, перешла на другую сторону и двинулась дальше.

Она шла, шла и шла. Шла отчаянно, безнадежно. Шла, стиснув зубы.

Взойдя на высокий холм, Жанна огляделась.

Кругом простирался лес. Безмолвный, спокойный.

Жанна сгребла в кучу прелые листья, залезла в них и, свернувшись калачиком, закрыла глаза.

Стояла тишина. Падал снег.

Но вот послышались чьи-то шаги, чьи-то ноги остановились возле Жанны, и чьи-то руки бережно подняли ее и понесли обратно.

— Дядюшка, — прошептала Жанна, — брось меня! Оставь!.. Я не хочу возвращаться!..

— Что ты, что ты, Жанетта! — ласково сказал дядюшка. — Зачем же здесь? Здесь ведь и окочуриться можно!..

— И то лучше, — ответила Жанна. — Я не могу больше, дядюшка! Сил моих нету ждать…

— Что ты, что ты, Жанетта! — ласково продолжал дядюшка, посадив Жанну на лошадь, усаживаясь с ней. — Как же можно не ждать. В нашей жизни без этого никак!.. Крестьянин всегда чего-нибудь ждет… Зимой весну ждет, чтобы овес посеять. А весной ждет осень, чтобы овес собрать… А там ждет, когда корова отелится. Потом, когда телок вырастет… А там, когда свои дети взрослые станут. Всю жизнь ждет. А ты такое затеяла — уму непостижимо!.. Да как же тут не ждать? Обязательно нужно ждать! — заключил дядюшка. — А уж дождешься — не зевай!..

Уткнувшись дядюшке в грудь, Жанна пригрелась и задремала. Дядюшка потеплей укрыл ее одеялом, захваченным для этой цели, и, свистнув негромко, тронул коня.

Падал снег.

Известие

Утром к дому возчика подъехали два всадника. Один из них был Бертран де Пуланжи, другой — рыцарь из Меца по имени Жан. Спешившись, воины постучали в дверь.

— Кто там? — спросил голос за дверью.

— По приказу Его величества! — ответил Бертран де Пуланжи.

Дверь отворилась, они вошли.

— Сударыня, — сказал, обращаясь к Жанне, Бертран де Пуланжи, — Его величество дофин Франции Карл Валуа повелел доставить вас к нему в королевский замок в город Шинон.

— Наконец-то! — проговорила Жанна простуженным голосом. — Наконец-то!..

— Вы нездоровы, сударыня? — спросил де Пуланжи.

— Я здорова, сударь, как никогда! Чего и вам желаю! — с достоинством ответила Жанна.

Минувшая ночь и минувшее отчаяние не оставили на лице ее ни малейшего следа.

— Нам приказано, сударыня, сопровождать вас к дофину.

— Едем! — сказала Жанна.

— Мы готовы, сударыня, — ответил Жан из Меца. — Но вряд ли ваш теперешний наряд сгодится для езды верхом. Жанна оглядела свое красное платье.

— У меня нет другого.

— Можно сшить мужское платье, сударыня, — предложил Жан из Меца. — В нем удобнее…

— А сколько это будет стоить? — озабоченно спросила Жанна.

— Об этом не думайте, сударыня, — успокоил ее Бертран де Пуланжи. — Сир Робер де Бодрикур расходы берет на себя.

— Тогда другое дело! — сказала Жанна, заметно оживившись. — Тогда я согласна, давайте сошьем!.. Сошьем мужское платье.

Отъезд

Настал день отъезда. Отъезжающие — Жанна, Бертран де Пуланжи, Жан из Меца, их слуги Жюльен и Жак, королевский посланник Коле де Вьен, лучник Ришар — и большая толпа провожающих собрались у французских ворот.

Постриженная в кружок, в новом мужском платье, Жанна напоминала юношу. Она теперь взирала вокруг с каким-то особым торжественным и радостным выражением.

Возчик Анри Леруайе, его жена Екатерина и дядюшка Дюран Лассуа окружили Жанну.

— И не боязно тебе, Жанетта? — спрашивала Жанну Екатерина. — В лесах разбойники, на дорогах разбойники, нынче солдаты, и те грабят!..

— Я не боюсь разбойников и не боюсь солдат! — с улыбкой отвечала Жанна. — Разве можно бояться, когда с тобой такие кавалеры! — добавила она, кивнув на своих спутников.

— Бог в помощь! — сказала добрая Екатерина, обнимая Жанну.

— Спасибо вам за все! — ответила ей Жанна. — И вам спасибо! — поклонилась она ее мужу.

— Бог в помощь! — напутствовал Леруайе.

Дядюшка Дюран Лассуа молчал, он не мог говорить.

Жанна щекой прижалась к его куртке и тихо сказала:

— Если бы не ты, дядюшка, ничего бы у меня не вышло!.. Спасибо тебе за все, родной! Поклонись отцу с матушкой, братьям. И пусть они меня простят, если смогут.

Дядюшка кивнул.

Подошел сир Робер де Бодрикур. Он отстегнул свой меч, протянул его Жанне и, похлопав ее по плечу, по-отечески чмокнул в лоб.

— Ну, ладно, иди, — произнес он. — И постарайся сделать то, что ты обещала… А если вдруг станешь важной персоной, не забудь и меня, старика! Замолви словечко! — И, обернувшись к отряду, скомандовал: — Поехали!..

Жанна и ее спутники сели на коней.

Мессир Жан Фурнье окропил всадников святой водой.

— С Богом! — произнес он.

Отряд двинулся в путь. Люди кричали и махали вслед. Некоторые плакали. Кое-кто, в том числе дядюшка, возчик Леруайе и его жена, некоторое время еще бежал за отрядом.

Выехав за ворота, Жанна оглянулась в последний раз, помахала рукой и крикнула:

— Дядюшка, если у кузины родится дочь, назовите ее Жанной. В память обо мне!..

Добрый дядюшка кивал, махал в ответ рукою и плакал. Отряд спустился в долину Мааса и скоро потерялся в тумане.

Так, в один из февральских дней 1429 года стало свершаться то, к чему столь упорно и настойчиво стремилась Жанна д?Арк и что теперь, с этого дня и мгновения, подвигаемое к цели ее усилиями, неотвратимо должно было случиться и остаться навсегда в памяти потомков.

В тот день Жанне исполнилось семнадцать.

Его величество

Монсеньор де ля Тремуйль, шамбеллан Его величества дофина Карла в Шиноне, превозмогая тучность и одышку, спешил к своему господину.

— Они купаются, — сообщил привратник, пытаясь остановить шамбеллана.

Монсеньор де ля Тремуйль оттолкнул лакея и бесцеремонно распахнул дверь.

— Кто это?! — воскликнул Его величество, сидя в бочке с горячей водой.

Он спешно погрузился в воду до самого подбородка.

— Она уже здесь, Ваше величество! — объявил шамбеллан, заходя и опускаясь на табурет.

— Кто?! — встрепенулся Его величество.

— Эта девица из Вокулера.

— Но я же моюсь.

На лице Его величества мелькнул столь неподдельный страх, что даже желчный шамбеллан, не склонный к юмору и шуткам, не смог на этот раз не улыбнуться.

— Успокойтесь, Ваше величество, ее здесь нет, — поспешил сказать он. — И, я надеюсь, никогда не будет!

— Послушайте, шамбеллан, мой дорогой, — усомнившись, сказал Его величество, — давайте поговорим в другом месте.

— Нет, нет! — возразил шамбеллан. — Тут у вас спокойнее. Никто, по крайней мере, не подслушает, — объяснил он, деловито заглядывая за портьеры, нет ли там кого-нибудь, и, не обнаружив никого, добавил: — Ваше величество, отправьте лакея вон…

— Нет уж, это слишком! — воскликнул Его величество. — По какому такому праву, сударь, вы мне приказываете?! Я король!

— Ну, пока вы еще не король, Ваше величество, — спокойно заметил шамбеллан. — Вы только дофин. — И, кивнув лакею на дверь, сказал: — Убирайся!..

Лакей испарился.

— Монсеньор, перестаньте командовать! — снова воскликнул Его величество. — Хозяин здесь я!..

— Тогда верните мне долг, хозяин, — сказал шамбеллан.

— Но вы же знаете, монсеньор…

У меня временные затруднения, — заметно потускнев, сказал Карл.

— Тогда временно помалкивайте! — ответил шамбеллан. — Ведь я шамбеллан. И я у вас на жалованье, Ваше величество, которое, кстати, плачу себе сам… Я обязан советовать!..

— Ну, Бог с вами, советуйте! — согласился дофин. — Только, пожалуйста, побыстрей, а то я озябну.

— Ваше величество, — сказал шамбеллан, переходя на шепот, — мне сообщили, что названная девица из Вокулера — английский шпион!..

— Не может быть!

— Представьте себе!

— Значит, меня опять обманули! — воскликнул Его величество. — Я хочу одеться, шамбеллан, отвернитесь!..

Шамбеллан отвернулся.

Но вошел монсеньор Ренье де Шартр, архиепископ Реймский, он же канцлер Его величества, и Его величество дофин снова погрузился в воду до самого подбородка.

— Прошу прощения, Ваше величество! — кланяясь, сказал архиепископ. — Необходимо срочно решить, когда вы примете девственницу, явившуюся к вам из Вокулера.

— А вы думаете, ее надо принять?

— Несомненно, Ваше величество, — ответил архиепископ. — Дева обещает снять осаду с Орлеана и короновать вас в Реймсе.

— А мой ясновидящий из Гоникура предсказывает поражение под Орлеаном, — вставил шамбеллан.

— Вы слышите, монсеньор? — сказал Его величество, обращаясь к архиепископу.

— Лучший пророк тот, кто пророчит хорошее, — ответил архиепископ Реймский.

— Но мне сообщили, — сказал Его величество, — что эта девушка — английская шпионка.

— Глупость! — сказал архиепископ. — Это глупость, Ваше величество! Подобное может утверждать лишь враг вашей короны.

Его величество выразительно посмотрел на шамбеллана.

— Это навет! — вскричал шамбеллан. — Навет!.. Я докажу!..

— Докажите, — спокойно сказал архиепископ.

— И докажу! — кричал вне себя шамбеллан. — Докажу!..

Его величество, сидя в бочке с водой, пристально вглядывался в лица своих верноподданных, пытаясь точно установить истинные стремления обоих.

— Ваша девица колдунья! — кричал шамбеллан. — Она колдунья!..

— Это мы проверим, сударь, — ответил архиепископ.

— Да, да, вы проверите! — не унимался шамбеллан. — И, конечно, девица у вас окажется святой!.. Ведь она зовет в Реймс, а Реймс — ваша епархия, сударь!

— Я не вижу в этом ничего дурного, — ответил архиепископ. — Какой же хозяин не желает вернуться в свой дом?!

— Интересы Франции для меня всё! — кричал разбушевавшийся шамбеллан. — Всё!.. Они священны!

— Совет окончен! — решительно заявил Его величество. — Отвернитесь, монсеньоры! Я приказываю!..

Но распахнулась дверь, и в комнату стремительно вошла королева, а с ней — ее мать, теща короля. При виде дам оба сеньора незамедлительно откланялись.

— Ну, что ты решил, милый? — властно спросила у мужа королева.

— Мне холодно, дорогая! — ответил супруг, по-прежнему сидя в бочке с водой.

— Так что же ты решил, я тебя спрашиваю?!

— Я не знаю, дорогая, я замерз!..

— Вы слышите, мама! — вскричала королева. — Он опять не знает, что он решил! Тряпка!.. Если бы ты только знал, как мне надоели твои разноцветные глаза! Твое кислое лицо! Твои холодные ноги!.. Ты король или не король, я тебя спрашиваю?!

— Я дофин, дорогая.

— Вы слышите, мама! — снова вскричала королева. — Он уже смирился, что он не король, ему все равно!.. Мы нищие! — кричала она. — Мне надоело это платье! Мне надоело экономить! Мне надоело есть одно и то же! Одно и то же!.. Ничтожество!..

В отчаянии королева с силой запустила в мужа башмаком. Но Его величество вовремя нырнул, и башмак пролетел мимо.

— Ты резка и несправедлива ко мне, дорогая, — обиженно сказал он. — Хотел бы я посмотреть на любого умника в моем положении!..

— Мальчик, дорогой мой, в этом ты, конечно, прав, — включилась в разговор мать королевы, — положение твое действительно ужасно. И эта крестьяночка из Лотарингии, быть может, твое единственное спасение!..

— Все не так просто, мама, — заметил Карл. — А вдруг она ведьма?

— Этого не может быть! — сказала мать королевы. — Она святая!..

— Возможно даже, что она шпионка, — снова попытался возразить Его величество.

— Она святая! — повторила мать королевы. — Только святая может дать нам корону! Не так ли?

— Она святая! — грозно произнесла дочь.

— Ну, хорошо, хорошо, святая, — согласился Его величество. — Святая!..

Королевский прием

Спустя два дня, вечером 8 марта 1429 года, Жанну и ее спутников — Бертрана де Пуланжи и Жана из Меца — по многочисленным мостам и мостикам, лестницам и переходам провели в замок Шинон, в башню короля.

Их оставили посреди небольшого пустынного помещения без окон, в котором было несколько дверей и горели канделябры. У дверей застыли закованные в сталь люди.

Бертран де Пуланжи и Жан из Меца, начищенные до блеска, с потными от волнения лицами, не спускали глаз с той, чья воля и чья настойчивость привели их сюда, в королевский замок, из лесной глухомани. Сама Жанна, казалось, не видела вокруг ничего. Она стояла, наклонив голову, тихая, сосредоточенная, погруженная в себя.

Наконец одна из дверей открылась, и появились граф Вандомский и господин де Гокур, сопровождавший Жанну и ее товарищей в замок.

— Где она? — осмотрев присутствующих, коротко спросил граф Вандомский.

— Она перед вами, сударь, — ответил старый де Гокур.

Его сиятельство граф, видя перед собою юного пажа в суконном черном полукафтане, в серых узких штанах и в кокетливой шапочке на голове, стриженного в скобку, в замешательстве переспросил:

— Это она?!

— Она, монсеньор! Она, — ответил де Гокур. — Жанна-дева из Лотарингии.

Преодолев замешательство, граф Вандомский сказал:

— Прошу извинить меня, сударыня, и следовать за мной…

— С Богом, — шепнул Жанне Бертран де Пуланжи.

— С Богом! — шепнул Жан из Меца.

И тотчас двери, из которых за минуту до этого вышли граф Вандомский и господин де Гокур, широко распахнулись, и Жанна проследовала в зал.

Под расписными потолками парадного зала горели пятьдесят факелов. Триста человек присутствующих — люди высших сословий, мужчины и женщины, пожилые и молодые, одетые пышно и дорого, — повернули головы в сторону вошедшей.

Среди присутствующих были Жанне де Тилле и Аршибо де Виллар, посланцы осажденного Орлеана, граф де Клермон, господин де ля Тремуйль, шамбеллан короля, монсеньор Ренье де Шартр, архиепископ Реймский и канцлер Его величества, королева, мать королевы и, наконец, сам король.

Блеск и парадность предпринятой встречи, по мнению королевского совета и монсеньора де ля Тремуйля, должны были ослепить девушку и, ослепив, разоблачить ее, сбить с толку.

Однако случилось так, что Его величество дофин Франции Карл Валуа, ощутив неизъяснимый трепет, в который он нередко приходил по самому простому поводу, а иногда и вовсе без повода, в последнюю минуту перед самым появлением Девы скрылся среди своих верноподданных, отойдя подальше от обычного места, где ему надлежало быть. Обстоятельство это весьма смутило графа Вандомского, исполнявшего в этот вечер обязанности королевского мажордома, когда Его сиятельство не обнаружил государя там, где он его только что оставил.

Между тем Дева, войдя в зал и осмотревшись, решительно направилась к своему повелителю и, стянув с головы шерстяную шапочку, низко, по-крестьянски поклонилась ему.

Его величество был поражен.

Толпа ахнула в изумлении и снова застыла. Слышно было, как потрескивали факелы под расписными потолками.

Жанна сказала:

— Да пошлет тебе Бог счастливую жизнь, милый дофин!..

Овладев собой, Его величество спросил:

— Сударыня, как ваше имя? Что привело вас ко мне?

— Жанна ответила:

— Милый дофин, меня зовут Жанна-дева из Лотарингии… Я пришла к тебе по велению нашего Господа восстановить Францию и королевский род… Дай мне войско, и не позднее мая я сниму осаду с Орлеана. Потом поведу тебя в Реймс и там короную… Тогда ты будешь не дофин, а настоящий король, Ваше величество!

— Тише, тише, Жанна! — поспешил сказать ей Его величество. — Тише, милая! Не надо так громко. Зачем? Отойдемте в сторонку, и вы мне расскажете все по порядку…

— Только очень прошу вас, милый дофин, — сказала Жанна, наградив Его величество ангельской улыбкой, — зовите меня просто на «ты». Так будет проще и тебе и мне, — заключила она.

— Пожалуй! — улыбнулся дофин. — Я согласен.

С этими словами он увлек Жанну в сторону, и там, в некотором отдалении, они продолжали беседовать.

Присутствующие, в том числе и граф Вандомский, и монсеньор де ля Тремуйль, и архиепископ Реймский, и королева, и мать королевы, и посланцы осажденного Орлеана, видели, как на бледном лице Его величества скоро появилась и потом уже не сходила счастливая улыбка. Потом все увидели, как Дева, опустившись на колено, по существующему обычаю щекой почтительно коснулась ног Его величества, потом легко поднялась, окинула взглядом зал и, поклонившись присутствующим, направилась к выходу.

— Ну, как?! — спросил Жан из Меца, когда Жанна выпорхнула из дверей парадного зала.

— Лучше не бывает! — ответила Жанна, сияя. — Не пройдет и двух дней, как я получу войско!

— Ну, слава Богу! — сказал Бертран де Пуланжи. — Стало быть, все не напрасно.

— Не напрасно, — подтвердила Жанна.

— Говорят, ты его сразу узнала? — спросил Жан из Меца.

— Сразу! — сияя, ответила Жанна.

— Тебе помогли голоса?

— Что ты! — рассмеялась Жанна. — Ничуть!..

— Тогда как же?!

— Очень просто! — призналась она. — Неужели ты забыл, что у нашего дофина самые тоненькие ножки во всем королевстве?!

И Жанна снова рассмеялась.

Ожидание

На следующий день Жанна в ожидании назначенного ей приема прохаживалась у дверей Его величества.

Появился монсеньор де ля Тремуйль. Жанна с достоинством поклонилась.

— Ждете? — спросил ее шамбеллан.

— Жду, — ответила Жанна.

Шамбеллан улыбнулся и, толкнув дверь, вошел в кабинет.

Проводив монсеньора пристальным взглядом, Жанна продолжала прохаживаться.

Тем временем Его величество дофин вышел через потайную дверь своего кабинета и последовал за шамбелланом. Монсеньор де ля Тремуйль молча показывал дорогу. При каждом шорохе и постороннем звуке Его величество вздрагивал, останавливался, спешно оглядывался и робко, с величайшими предосторожностями двигался дальше.

Они миновали оружейный зал, лестницу, переход, каменный дворик и уперлись в железную дверь. Шамбеллан извлек из-за пояса связку ключей, отомкнул дверь, пропустил вперед Его величество и, оглянувшись, зашел сам.

В полутемном помещении, где они оказались, была еще одна дверь, побольше, скрытая портьерой. Отворив дверь, шамбеллан снова пропустил в нее своего господина, но сам на этот раз за ним не последовал. Оставшись снаружи, он плотно прикрыл дверь, повернул ключ и тут же прильнул глазом к потайному отверстию в стене…

…Его величество, замерев, разглядывал пышную юную красавицу, возлежавшую в алькове на широкой постели. Легкая красная вуаль прикрывала ее торс и бедра. Озорница, не робея, поглядывала на короля и глуховато нервно похохатывала.

Разноцветные глаза Его величества ожили, заискрились. Он весь подобрался, вытянулся, как легавая на охоте, и, выгнув свою слабую впалую грудь, пошел на девицу,

Красавица замерла.

Подойдя к ней, Его величество быстрым движением попытался сдернуть вуаль, но красотка кокетливо встрепенулась, и король отлетел к стене.

Придя в себя, Его величество поднялся, постоял немного, отряхнулся, потом, вобрав в себя побольше воздуха, испустил радостный вопль и кинулся на девицу. На этот раз юная вакханка охотно приняла Его величество в свои объятия, и молодая пара, оглашая комнату криками и смехом, принялась кататься по широкой постели.

Монсеньор де ля Тремуйль задернул портьеру.

— Вы еще ждете, сударыня? — спросил он у Жанны, снова появляясь в приемной.

— Жду, — ответила Жанна.

— Сегодня, сударыня, вряд ли, — сказал с сожалением шамбеллан.

— Но дело, сударь, не терпит промедления! — говорила Жанна. — Вот посланцы осажденного Орлеана, — показала она на господ Жанне де Тилле и Аршибо де Виллара, приехавших к королю из осажденного города.

Оба воина почтительно поклонились.

— Что делать, что делать, монсеньоры! — вздохнул шамбеллан. — У нашего дофина не один Орлеан!.. Честь имею, сударыня…

И, учтиво поклонившись, монсеньор де ля Тремуйль быстро удалился.

Аудиенция

Его величество принял Жанну в своей гостиной. Разговор происходил без свидетелей, при закрытых дверях.

Жанна сказала:

— Милый Карл, пора немедля выступать на Орлеан, англичане готовятся к штурму!..

— Но это невозможно сейчас, Жанна!

— Ты передумал?! — с тревогой спросила Жанна.

— Нет, что ты, — ответил Его величество, — напротив…

Жанна пристально посмотрела на Его величество, окинула взглядом его с головы до ног и сказала:

— Что с тобой, милый дофин?..

— А что? — насторожился сразу Его величество.

— Ты какой-то вареный сегодня, — ответила Жанна. — У тебя неприятности?..

— А что, кто-нибудь говорил об этом?! — встревожился Его величество.

— Да нет, — улыбнулась Жанна. — Мне так показалось.

— А что тебе показалось?

— Что тебя затюкали тут, — ответила Жанна.

Его величество тяжко вздохнул.

— Ну, что ты вздыхаешь, Карл, — улыбаясь, ласково сказала Жанна. — Мужайся, все кончится хорошо!..

Его величество устало махнул рукой.

— Вот увидишь! — сказала Жан-

на. — Ведь я-то знаю, что тебя гложет…

— А что меня гложет?! — вновь встревожился Его величество.

— Ты боишься, — сказала она, — что ты незаконный сын и не имеешь права на корону.

— Откуда ты знаешь?! — еще более встревожился Его величество.

— Говорят.

— Кто говорит?!

— Все говорят.

— Где?!

— Да у нас в деревне.

— Вот так известие! — горько усмехнулся Его величество. — Приятное известие, ничего не скажешь!..

— Только этому никто не верит! — поспешила добавить Жанна. — Успокойся, Карл!.. У нас в деревне каждый знает, что ты единственный и законный наследник. И никто не верит сказкам королевы Изабо, твоей распутницы мамаши. — И она добавила: — Прости меня, пожалуйста!..

— Говори, говори! Это справедливо, Жанна, — сказал Его величество. — Говори, не стесняйся!..

— Как хорошо, Карл, — воодушевившись, продолжала Жанна, — что ты совсем не такой, как твоя мамаша!.. Ты чистый! Ты такой целомудренный!..

— Ну, это ты слишком, Жанна! Это уже через край! — заметил Его величество. — Я ведь, знаешь, иногда тоже озорник.

— А я это вижу, сударь, — улыбаясь, сказала Жанна. — Вижу… У нас в деревне парни тоже озорничают. К старости, правда, это проходит… А ты мужчина молодой. Тебе впору и побеситься!

Его величество улыбнулся. Глаза его засветились, он как-то ожил вдруг и даже повеселел.

— Ты говори, говори, Жанна! Не стесняйся! — подбодрил он. — Говори!..

— Вот я и говорю, Ваше величество, — сказала Жанна, резко меняя тему разговора, — что пора уже, наконец, выступать! А то англичане возьмут город, и тогда тебе крышка! И всем нам вместе с тобой!.. Понятно?!

— Ну вот, — произнес устало Его величество, — ты опять за свое, Жанна!..

— Но я не могу иначе, Ваше величество! — воскликнула Жанна. — Орлеану плохо! Орлеан ждет!..

— А мне, ты думаешь, сладко? — сказал Его величество. — Я целыми днями только и думаю, что об Орлеане! Но что я могу, когда у меня ничтожное войско!

— А ты собери новое большое войско, — предложила Жанна.

— Но помилуй! — воскликнул Его величество. — Как это сделать, если у меня денег не хватает платить солдатам?! — Но у тебя в стране столько патриотов, Карл! — ответила Жанна. — Ты только позови, и они придут!..

— Как же, дожидайся!

— А я уверена в этом!

— Никто не хочет умирать бесплатно, Жанна, — сказал Его величество. — Таких чудачек, как ты, — раз-два и обчелся!

— А я не чудачка, сударь! — ответила с достоинством Жанна. — И я вам это докажу под Орлеаном! Вы это увидите…

— Ну вот, — произнес Его величество, — ты уже обиделась!

— Нисколько, Ваше величество, — ответила Жанна. — Какие тут обиды, когда отечество стонет!

— Браво, Жанна! — сказал Его величество. — Браво!.. Я вижу, ты серьезная девушка.

— Жаль, что вы это сразу не заметили, Ваше величество…

— Но я это почувствовал, — улыбнулся Его величество.

— Слава Богу, — улыбнулась Жанна.

— Поверь мне, дорогая, — продолжал Его величество, — у меня этот Орлеан тоже из головы не выходит. Я его во сне вижу! Но что я могу?! Ты, наверное, думаешь, стоит мне только приказать и все исполнится?! Как бы не так!..

— Не огорчайся, Карл! Это все до поры до времени, — сказала Жанна. — Это пока ты в силу не вошел! Это пройдет, будь спокоен!..

— А я спокоен, Жанна… Я давно спокоен, усмехнулся Его величество. — Я ко всему привык… Родная мать считает меня ублюдком!.. Мне смеются в лицо! Я слабоумный сын сумасшедшего короля! Но я спокоен!..

— Вот и хорошо, будь выше! — сказала Жанна. — Не обращай внимания, Карл! У нас в деревне надо мной тоже смеются. Меня тоже многие считают дурой… Даже мои родные братья! Ну и что?

Его величество снова усмехнулся.

— Ты — другое дело, — заметил он. — Ты мужичка, Жанна, а я дофин, почти король Франции!

Жанна затихла.

— Орлеан! Отечество! — продолжал Карл. — Да если бы у меня была сильная армия, я бы завтра же двинулся в Орлеан. Но у меня ее нет! У меня вообще ничего нет, Жанна, хотя я во всем себе отказываю, чтобы иметь армию! Ты не поверишь, но у меня дырявые башмаки!

— Не может быть! — воскликнула Жанна.

— Смотри! — И Его величество показал Жанне свой дырявый башмак.

— Бедный… Бедный Карл! — снова воскликнула Жанна. — Я помогу тебе!.. Вот держи, — и она вложила в руку Его величества свой тощий кошелек. — Это пока все, что у меня есть, — сказала она. — Но я попрошу отца, и он даст еще, он меня очень любит… Бери!.. Карл, миленький, не стесняйся!

Его величество молчал — он был потрясен. Умолкла Жанна. Наступила тишина. Наконец Карл произнес:

— Спасибо, Жанна, спасибо тебе! Ты единственная, кто предложил мне помощь бескорыстно… Я этого не забуду никогда!.. Возьми свой кошелек обратно.

И он вложил ей в руку кошелек.

— А как же ты?! — спросила Жан-на. — Ты о себе подумай, Карл! Ты обижаешь меня!..

— Спасибо, дорогая, — улыбнулся Карл. — Не беспокойся. У меня все-таки кое-что припрятано…

— Ты меня успокаиваешь? — не поверила Жанна.

— Ничуть! — ответил Его величество. — На днях я украл кошелек у нашего шамбеллана.

— Что ты, Карл! — прошептала Жанна. — Зачем ты на себя наговариваешь?!

— Я не наговариваю, Жанна, — сказал Его величество. — Такое на себя не наговаривают, такое скрывают… Вот он! — Его величество показал Жанне расшитый золотом кошелек. — Теперь веришь? — спросил он и, оглянувшись на дверь, быстро спрятал кошелек обратно.

— Несчастный! — прошептала Жанна. — Бедный мой, милый дофин! До чего они тебя тут довели. Кто бы мог подумать!.. Ну ничего… крепись! Я за тебя буду молиться. И Бог, быть может, простит тебя… ведь этот жирный де ля Тремуйль, он обирает тебя в сорок тысяч раз больше!

— Он меня крепко держит! — произнес Его величество. — Я у него в руках, Жанна!

— Ничего, милый дофин, ничего, — пыталась успокоить его Жанна. — Подождем, время придет, мы его скрутим!..

— Скрутим, — согласился Его величество. — Скрутим! Я с ними посчитаюсь! — произнес он, охваченный внезапной решимостью и волнением. —

Я их всех обломаю! Всех прижму! Всех на колени поставлю! Всех!..

Но тут что-то щелкнуло за портьерой, Его величество встрепенулся и в ужасе застыл.

— Что с тобой, Карл? — удивилась Жанна.

— Тс-с-с!.. — Нас накрыли! — прошептал Его величество. — Мы в ловушке!

— Что ты, Карл! — улыбнулась Жанна.

— Тс-с-с!.. Нас кто-то подслушивал!

— Ты побледнел! — поразилась Жанна.

— Все! Теперь меня удавят! — прошептал Его величество. — Конец! Крышка!..

Жанна кинулась за портьеру. Через секунду она вышла оттуда, держа на руках дрожащего от холода щенка.

— Что это? — спросил Его величество.

— Щенок, — ответила Жанна.

— Откуда он взялся!

— Не знаю, — пожала плечами Жанна и рассмеялась. — Выше голову, Ваше величество!

Его величество натянуто улыбнулся.

— Здесь, Жанна, чаще пользуются ушами, чем языком, — сказал он, охваченный дрожью.

— Для чего же тогда язык? — спросила Жанна.

— И не спрашивай, Жанна. Лучше бы его совсем не было, с ним одни неприятности! — ответил Его величество и, нервно сглотнув, добавил: — Боюсь, что и щенок заговорит в руках у нашего шамбеллана!

— Что ты, Ваше величество! — весело сказала Жанна. — Уж на нас-то с ним, — кивнула она на дрожащего щенка, — ты можешь положиться!.. Мы ничего не скажем даже под пыткой. Даже если будем орать от боли!.. Клянемся тебе!

— Не надо, Жанна, не клянись, — устало произнес Его величество. —

К чему эти клятвы?..

— Запомни, Карл, — сказала вдруг Жанна убежденно и сильно. — Не позднее мая я все-таки сниму осаду с Орлеана! А потом поведу тебя в Реймс и там короную… Да, да, запомни!.. Это я тебе говорю, Жанна-дева из Лотарингии!

Его величество вяло улыбнулся.

— Я, наверное, не выдержу, Жанна, — сказал он.

— Выдержишь! Выдержишь, милый дофин! И у муравья на горе вырастают крылья!

— Дай-то Бог! Дай-то Бог! — сказал Его величество.

— Для этого я и послана! — сказала Жанна. — Для этого я и пришла!

— Благодарю тебя, Жанна! Благодарю тебя, милая! — снова воспрянув, произнес Его величество и вдруг спросил: — А хочешь, я сделаю тебя графиней?..

— Кем? — не сразу поняла Жанна.

— Графиней! — повторил Его величество.

— Нет, не хочу, — ответила Жанна и, упав перед Его величеством на колени, воскликнула: — Отправьте меня в Орлеан, Ваше величество!.. С войском!.. Отправьте!..

— Но у меня плохое войско, Жанна!

— Уж какое есть, Ваше величество, отправьте!..

— Ну, поезжай, — сдался Его величество. — Поезжай!..

— Спасибо! — сказала Жанна. — Спасибо, милый дофин!.. — Благодарно коснулась щекой его колен, поднялась и прибавила: — Только очень прошу тебя, Карл, не называй меня больше мужичкой, пожалуйста! Я понимаю, что это так. Но мне все-таки неприятно. Это грубо по отношению к девушке…

— Ну, конечно, конечно, Жанна! — поспешил ее заверить Его величество. — Прости меня! Прости, пожалуйста!..

— Пожалуйста! — сказала Жанна. — Ну вот и все, теперь я спокойна, — прибавила она. — До свидания, Карл! Благодарю тебя за прием! — И уже в дверях, улыбнувшись ему, она произнесла: — Не унывай, мой милый дофин, все будет хорошо! Твоя Жанна с тобой!..

Его величество проводил Жанну взглядом, и сердечная улыбка не сходила с его лица, пока в комнату не вошли сеньор де ля Тремуйль и архиепископ Реймский.

— Ну, как она, Ваше величество? — спросил монсеньор архиепископ.

— Милая девушка… Какая же она все-таки милая! — ответил задумчиво Его величество. — Прекрасное существо! Чиста, как кристалл! — И так же задумчиво он закончил: — Надо ее проверить, обязательно проверить! Не откладывая, проверить!..

Путь в Орлеан

В среду 27 апреля 1429 года Жанна на белом коне в состоянии величайшего ликования и воспаренности духа неслась по лугу вдоль Орлеанской дороги, по которой теперь двигалось войско. В этот день свершилось наконец то, к чему она стремилась столь упорно, с таким великим терпением. Его величество дофин, получив благосклонный отзыв Святого совета, повелел допустить ее к войску.

Немалая свита сопровождала теперь Деву. Были в свите и Жан из Меца, и Бертран де Пуланжи, уже знакомые испытанные товарищи, были и новые лица — пажи Людовик и Раймонд де Кут, духовник Жан Паскерель, глашатаи Амбельвиль и Гюйен, бедный рыцарь Жан д?Олон, назначенный управляющим ее делами, были и родные братья — Жан и Пьер, прибывшие к сестре по случаю внезапной славы.

Закованная в белые латы, в белой накидке и в белом платье, с развевающимся белым знаменем Жанна приветствовала войско, воздев руку в сверкающей стальной перчатке. Солдаты кричали: «Ноэль!» — и возглас этот катился дальше вдоль колонны, по мере того как продвигалась Жанна.

Братья Жанны, следовавшие рядом, беспрестанно поглядывали то на сестру, то на войско.

— Эх! — воскликнул младший из братьев Пьер. — В таких-то нарядах, да на таких-то конях, да по деревне бы!..

— Одна сладость, — вторил старший из братьев Жан.

— Не по тому мы делу с тобой, братец, пошли! — заметил Пьер. — Надо было почаще молиться. А ты все — пахать да пахать!.. Теперь бы тоже в славе купались!

— Тише вы! — цыкнула на братьев Жанна. — Купайтесь, кто вам не велит! На всех славы хватит!

— Своя-то слава послаще! — не унимался младший.

— Заткнись! — потеряв всякое терпение, прикрикнула на него Жанна. — Суета это все! А ты не ухмыляйся,

Жан! — заметила она старшему. —

Ты ведь старший!

— Ой-ой-ой-ой! — как и прежде, в детские годы, заойкал старший.

— Замолчи! — снова прикрикнула Жанна. — Перед людьми совестно! Ты не в деревне!..

— Ой-ой-ой-ой!.. А кто варенье воровал? Я, что ли?!

— Сударь! — обратилась Жанна к д?Олону. — Отправьте моих братьев в арьергард!

— Куда?! — изумился Жан.

— В арьергард! — повторила Жанна.

— Ой-ой-ой-ой! Раскомандовалась!..

Братьев препроводили в арьергард — туда, где отряд стрелков сопровождал шестьсот телег, груженных продовольствием и снаряжением для осажденных, и стадо в четыреста голов.

Жанна и ее свита двигались уже в голове войска.

Жанна спросила, обращаясь к своему управляющему:

— Д?Олон, ты заметил в обозе женщин?

— Да, сударыня.

— Они кто, жены?

Д?Олон улыбнулся.

— Они — девицы, сударыня.

— Шлюхи, — уточнила Жанна.

— Они, — подтвердил д?Олон.

Жанна сказала:

— Именем царя небесного приказываю отправить всех назад! Сегодня же…

— Боюсь, сударыня, что это не удастся… — заметил д?Олон. — Солдаты привыкли…

— Вот нас и бьют! — воскликнула Жанна. — Или шлюхи, или Орлеан! — решительно сказала она. — Что-нибудь одно, сударь!

— Слушаюсь, сударыня!

— Действуй! Вечером я проверю!..

— Д?Олон отправился исполнять.

Орлеан

В пятницу 29 апреля на исходе дня Жанна, сопровождаемая сеньором Дюнуа, орлеанским батардом, маршалом де Буссаком, сеньорами Гюи де Кайи, Пьеа и всей своей свитой, въехала в Орлеан через Бургундские ворота.

Жители осажденного города от мала до велика высыпали в этот час на улицы встречать Деву. Тысячи факелов освещали ей путь. Сотни энтузиастов с горящими глазами, давя и калеча друг друга, тянулись к ней, желая коснуться хотя бы краешка ее одежды, хотя бы только ее коня, дабы выразить ей свое признание и свой восторг. Тысячи граждан криками приветствовали ее, сотрясая воздух до самого поднебесья.

Размах и неистовство этой встречи были столь велики, что хроникер Орлеанского дома впоследствии писал:

«В этот вечер и во все последующие дни пребывания Жанны в Орлеане в городе не было иного кумира, нежели Дева, и не было иной власти, нежели власть Девы». А спустя без малого пять столетий другой француз по имени Франс справедливо заметил, что Дева «внушала арманьякским солдатам и орлеанским горожанам столько же доверия, сколько мог сообщить солдатам Луары в зиму 1871 года республиканский инженер, изобретатель бездымного пороха или усовершенствованной пушки».

Проехав через весь город, Дева и сопровождающий ее кортеж остановились возле дома Жака Буше, городского казначея.

Хозяин дома и домочадцы, все в праздничном, вышли встречать гостей. Низким поклоном Жак Буше приветствовал Жанну, монсеньоров Дюнуа, Гюи де Кайи, Пьеа, маршала де Буссака, братьев Жанны и свиту. Жанна сошла с лошади, и Жак Буше по обычаю гостеприимства поцеловал ее в лоб. Собравшиеся трижды прокричали: «Ноэль!», а когда Жанна, поклонившись всем, вошла в дом, люди запели.

Победа

На восходе 7 мая французское войско, высадившись на правый берег Луары, двинулось к форту Турель, ключевой позиции в системе всей английской осады Орлеана.

Люди шли молча плотной массой следом за своими командирами. По реке плыл туман, он полз по мосту, по траве, сквозь кусты и шеренги, укрывая идущих.

Жанна шагала впереди головного отряда вместе с сеньором Дюнуа, орлеанским батардом. Справа от нее шли знаменосец с ее белым знаменем и д?Олон, чуть подальше — паж Раймонд де Кут, братья Жан и Пьер, духовник брат Паскерель и вся свита.

Приблизившись к крепостному валу на расстояние чуть более полета стрелы, Дюнуа дал знак, и отряд остановился.

Крепость, казалось, вымерла — на высоких стенах ее никого не было видно.

Жанна вышла вперед, туда, где стояло сломанное ядром дерево. Д?Олон последовал за своей госпожой. Сложив ладони у рта, Жанна закричала в сторону крепости:

— Эй, Гласидас! Гласидас!..

— Правильно будет Гласдаль, сударыня, — вежливо поправил ее д?Олон.

— Да, да, Гласдаль, — кивнула Жанна и снова продолжала: — Гласидас! Гласидас!.. Именем царя небесного прошу тебя: сдавайся!.. Подумай о своих солдатах! Зачем лить кровь, Гласидас?! Это говорю тебе я, Жанна-дева из Лотарингии!.. Отвечай!.. Я жду!..

— Убирайся прочь, ведьма! — ответили со стены.

— Что-о? — не расслышала Жан-на. — Говорите громче! — крикнула она. — Я не слышу!

— Убирайся прочь, ведьма! — повторил голос со стены. — Только попадись, мы тебя сожжем, шлюха!..

— Это он мне?! — опешив, спросила Жанна у д?Олона.

— Сударыня, прошу вас, не расходуйтесь! Поберегите себя, — ответил рыцарь. — Словами их не вразумишь. Тут нужны пушки… Вернемся!

— Нет, погоди! — сказала Жанна. — Они должны понять. — И, сложив ладошки у рта, она снова продолжала: — Гласидас! Гласидас!.. Именем царя небесного очень прошу тебя, уходи в Англию!.. Там тебя и твоих солдат ждут дети и жены! Ты слышишь, Гласидас?! Именем царя небесного!

В ответ со стены полетели стрелы. Две из них вонзились в сломанное ядром дерево, едва не коснувшись головы Жанны. Девушка вздрогнула и, покосившись на стрелу, беззвучно сползла вниз.

— Сударыня! — крикнул д?Олон, хватая ее под мышки и оттаскивая в

безопасное место. — Вы ранены?!

Подбежали Дюнуа, братья и свита. Жанна поднялась.

— Не согласны! — сказала она, сокрушаясь и отряхивая солому с накидки. — Придется брать штурмом…

Дюнуа подал знак. Протрубил рог. Обнажив меч, Жанна крикнула, обращаясь к войску:

— Все, кто верит в меня, за мной!

И она первая пошла на приступ. Штурм начался.

Миновав глубокий ров, Жанна с помощью своего оруженосца и двух солдат прислонила к стене лестницу и полезла наверх. Но едва она достигла середины, как пущенная сверху стрела опрокинула ее наземь.

Немедля десять английских лучников спустились вниз, чтобы взять ее и доставить в крепость. Они в упор расстреляли знаменосца Девы и двух солдат, которые пытались оказать ей помощь.

Жанну ждал плен. Но в эту минуту д?Олон, Жан из Меца и Бертран де Пуланжи, защищая раненую, втроем врезались в неприятеля. Когда подошла подмога, английские лучники были истреблены до последнего.

Жанну отнесли в безопасное место, опустили на траву.

Девушка застонала от боли — стрела, пробив латы, задела правую ключицу и на пол-ладони вошла в грудь. Кровь струилась из раны.

Печальная свита и находившиеся поблизости воины обступили раненую.

Она сказала:

— Скорей позовите моих братьев!

Пажи Людовик и Раймонд де Кут, сдерживая слезы, отправились искать братьев.

— Сударыня, — сказал д?Олон, склонившись над раненой, — позвольте снять ваш панцирь. Вам будет полегче.

Пока снимали панцирь, Жанна безропотно переносила боль.

Показались братья.

— Сестренка! — еще издали крикнул старший из братьев Жан. — Сестренка, родная!

— Жан, Пьер! — увидев братьев, воскликнула Жанна. — Меня ранили!

Я, наверное, скоро умру, молитесь за меня!.. — Из глаз ее хлынули слезы. — Передайте матушке и отцу, что я очень любила их… И пусть они меня простят!..

Братья плакали.

— Ну, что же вы стоите?! Идите, сражайтесь! — сказала сестра. — Теперь вы вместо меня… Живо!..

Оба брата, глотая слезы, покорно побежали на позицию.

— Будьте героями! — напутствовала их сестра. — Мы должны победить!..

Братья припустили еще быстрей и скоро скрылись в дыму среди осаждающих.

Кровь, не переставая, струилась из глубокой раны.

— Надо остановить кровь, — сказал д?Олон.

— Кровь надо заговорить, — сказал паж Людовик де Кут.

— Я это умею, — вызвался один из воинов.

— Нет, — сказала Жанна. — Заговор противен Богу. Я не согласна.

— Это единственный способ, — возразил паж. — Умоляю вас, сударыня!..

— Это противно Богу! — повторила Жанна. — Я не согласна…

— И я не согласен! — раздался знакомый голос.

— Теофраст! — воскликнула Жанна. — Ты?!.

— Кажется, я успел вовремя! — сказал Теофраст, склоняясь над Жанной. — Кто это вас? Кто это вас посмел тронуть, сударыня?!

Говоря все это, Теофраст ловко осмотрел рану, кивнул своим ученикам, расположившимся возле.

Один из них, что выглядел поумнее, открыл походный сундучок, а другой, что казался поглупее, быстро достал оттуда кусок мягкой ткани, смочил ее в масле и, дважды макнув в серный порошок, протянул Теофрасту.

— Я, наверное, умру? — спросила Жанна.

— Чепуха! — сказал Теофраст. — От такой ерунды не умирают. Щипцы! — приказал он.

Тот, что выглядел поумнее, протянул Теофрасту щипцы.

— Это зачем? — увидев щипцы, насторожилась Жанна.

— Увидишь!

— Я сама!

— Нет уж, потерпи! Это мое дело…

Точным движением Теофраст извлек из глубокой раны железный наконечник.

Жанна молча перенесла боль.

— Ну и Дева! Ну и молодец! — похвалил ее Теофраст, накладывая повязку. — А то — умру!.. Да где это видано, чтоб такая резвая кобылка от такой царапины умирала?!

Жанна нахмурилась. А когда боль немного поутихла, она сказала Теофрасту, так, чтобы не слышали остальные:

— Что это вы, сударь, себе позволяете?..

— А что? — удивился Теофраст.

— А то, что надо быть поучтивей!

Я вам не кобылка, сударь! И мы с вами не в деревне!.. Д?Олон, бери мое знамя и — вперед! Солдаты должны видеть его! Все по местам!.. — приказала она, обращаясь к свите. — Передайте солдатам, что Дева совсем здорова и скоро будет среди всех!.. Поживей!.. Что за кислые лица?! Вперед!.. Вперед!..

Д?Олон со знаменем и свита Жанны двинулись вперед — туда, где кипел бой.

— Теофраст, — сказала Жанна, — я хочу встать… помоги…

— Еще не время, — сказал Теофраст. — Поспи…

— Не хочу! Там умирают! — сказала Жанна, вставая. — Надо идти!..

Она поднялась, но тотчас покачнулась и рухнула. Теофраст едва успел подхватить ее.

— Вот видишь, — сказал он, укладывая ее поудобнее. — Тебе нужны силы. Надо спать… Выпей лекарство.

Жанна выпила.

— Закрой глаза.

Жанна закрыла глаза.

Уже не первый час с высоких стен на осажденных летели стрелы, камни, бревна, битое стекло, лилась горячая смола.

Маршал де Буссак сказал монсеньору Дюнуа:

— Солдаты пали духом, сударь. Если через час мы не возьмем крепость, придется отступать…

— Где д?Олон? — спросил Дюнуа.

— Он здесь, — сообщил герольд.

— Пусть подойдет.

Подошел д?Олон. Вид у него был усталый, его левая рука была перевязана.

— Как Дева? — спросил Дюнуа.

— Спит, — ответил д?Олон. — Она потеряла много крови.

— Придется отступать, — сказал де Буссак.

— Монсеньор, — сказал д?Олон, обращаясь к Дюнуа, — подождем еще час. Дева обещала вернуться.

— Хорошо, час, — сказал Дюнуа.

…Жанна открыла глаза.

Возле нее сидел человек, одетый в свободные светлые и не очень новые одежды, под которыми виднелись панцирь и меч.

— Наконец-то! — прошептала Жанна. — Я так ждала тебя, святой Михаил! Так ждала! — И она всхлипнула.

— Успокойся, Жанна, — сказал святой Михаил.

— Прости меня. Я что-то часто стала реветь.

— Это без привычки. К войне надо привыкнуть.

— Ты так нужен мне! — проговорила Жанна. — Я уж думала, ты не придешь… Ты не сердишься на меня?

— За что?

— За то, что я струсила, когда меня ранили. Я только о себе и думала.

— А теперь? — спросил святой Михаил.

— Теперь я хочу встать и идти, — ответила Жанна.

— Встань и иди, — сказал святой Михаил.

Жанна поднялась. Святой Михаил помог ей надеть панцирь.

— Спасибо тебе, Святой Михаил, — сказала Жанна и, опустившись перед ним на колени, прильнула к его руке. — У тебя рука, как у моего отца, — сказала она. — Шершавая и теплая.

— Ступай, — благословил он ее, — тебя там ждут… Ступай!..

И, не задерживаясь более, святой Михаил повернулся и зашагал прочь.

Когда Жанна появилась на краю рва, солнце уже садилось, и французский трубач играл отступление. Разуверившиеся в победе воины вместе со своими командирами, прикрываясь щитами, возвращались из-под стен крепости.

— Сударыня! Сударыня, остановите их! — закричал, увидев Жанну, охрипший от усталости и отчаяния д?Олон. — Сделайте что-нибудь! Англичане выдохлись! У них кончаются стрелы и порох! Смотрите, их ядра уже не долетают до нас! Помогите, сударыня!.. Сделайте что-нибудь!..

Жанна выхватила у трубача рог. Тот изумленно уставился на нее.

— Послушай, парень! — сказала она. — Играй наступление!

— Не могу, — ответил трубач. —

У меня приказ.

— Чей приказ?

— Приказ маршала де Буссака!

— Именем Царя небесного я его отменяю! Играй!..

— А ты кто такой? — возмутился трубач.

— Как кто?! — вскричала Жанна. — Ты что, ослеп?! Я Жанна-дева из Лотарингии!

— Так тебя ж убили!

— А ты рад?!

— Что вы, сударыня, грех-то какой! Я плакал по вам.

— Тогда труби! Труби, тебе говорят! Живо!..

Трубач заиграл наступление.

— Солдаты, стойте! — закричала Жанна. — Ваша Дева с вами! Она здорова, как прежде!

Увидев ее, бегущие стали останавливаться.

— Англичане выбились из сил! — продолжала кричать Жанна. — У них кончаются порох и стрелы!.. Смотрите, их ядра уже не долетают до вас!.. Именем Царя небесного, вперед!..

Наступление возобновилось.

Д?Олон, Бертран де Пуланжи, Жан из Меца, братья Жанны первыми устремились вперед с ее белым знаменем.

— Все, кто верит в меня, за мной! — крикнула Жанна и, подняв меч над головой, пошла на приступ.

Видя ее невредимой и впереди, солдаты с криками устремились следом.

Англичане, спустившиеся было вниз для преследования отступающих, теперь, увидев Деву и ее знамя, в панике бежали обратно. Они в страхе взирали на нее с высоких стен, не в силах объяснить себе, почему эта ведьма не утратила чар вместе со своей кровью и как это ей удалось залечить глубокую рану.

— Когда мое знамя коснется укреплений, крепость падет, — крикнула Жанна солдатам.

— Сударыня! — сказал один из воинов. — Ваше знамя уже коснулось крепости!

— Тогда входите туда! — крикнула Жанна. — Все это принадлежит вам!..

Услышав ее призыв, командиры, солдаты, горожане и крестьяне ринулись на крепостной вал и скоро усеяли всю стену.

Поднявшись на укрепление, сеньоры Дюнуа, Жюль де Ре, маршал де Буссак, капитаны Жанне дю Тилле и Аршибо де Виллар, Жан из Меца и д?Олон увидели уходивших лордов Муленса и Пойинга, господина Жифара, правителя Манта и капитана Гласдаля, которые прикрывали отступление своего войска. Мужественный капитан, сжимая в руках меч и знамя, не знавшее поражений, отходил последним. Он с презрением взирал на противника и на ту, которая хитростью и колдовством помогла французам одолеть его солдат.

Она же, полная сострадания и печали, кричала ему:

— Гласидас, Гласидас! Сдайся Царю небесному! Ты назвал меня шлюхой, но я чувствую великую жалость к тебе и твоим товарищам! Гласидас!.. Гласидас!..

Когда Вильям Гласдаль, лорды Муленс и Пойинг вместе с тридцатью капитанами вступили на горящий мост, обуглившиеся доски проломились под ними, и они со знаменем упали в Луару, Жанна плакала, ее бил озноб.

— Гласидас!.. Гласидас!.. — повторяла она, потрясенная только что увиденным. — Гласидас, я буду молиться о твоей душе!.. Гласидас!..

— Полно, сударыня, утешьтесь! Это победа! — сказал Дюнуа, обнимая ее за плечи. — Вы героиня дня и герой Орлеана!.. Идемте, сударыня, нас ждут!..

Он взял Жанну под руку и повел. Скоро десятки рук подхватили ее и понесли вдоль ликующего войска в город. Солдаты кричали:

— Победа!..

— Да здравствует Дева!

И пели.

В городе звонили колокола.

Так в субботу вечером 7 мая 1429 года была одержана решающая победа за освобождение Орлеана — событие, к которому с таким терпением стремилась Жанна. Впоследствии в честь этой победы благодарный народ назвал ее Орлеанской Девой.

Свидание с королем

Жанна встретилась с Его величеством дофином Карлом в аббатстве Сен-Бенуа на Луаре. Встреча происходила за высокими стенами в тени монастырского сада.

Увидев Жанну, Его величество двинулся ей навстречу.

Опустившись перед ним на колено, Жанна сказала:

— Да пошлет вам Бог новых побед, милый дофин!..

— Благодарю тебя, Жанна! Благодарю, — ласково произнес Его величество, помогая Жанне подняться. — Я очень рад видеть тебя… Монсеньоры, — обратился он к свите, — представляю вам нашу гостью, спасительницу Орлеана!

Жанна поклонилась.

— Мы восхищены вашим мужеством, дочь моя, — сказал архиепископ Реймский, он же канцлер Его величества.

— Благодарю вас, монсеньор! — низко кланяясь, ответила Жанна. — Ваша похвала для меня особенно дорога…

— Ну а теперь, Жанна, — ласково проговорил Его величество, — тебе надо хорошенько отдохнуть, ты что-то очень осунулась.

— Что вы, Ваше величество! — ответила Жанна. — Сейчас не время для отдыха. Мы должны спешить в Реймс. Когда вы наденете корону, вся Франция признает вас!

Его величество улыбнулся.

— Ну, положим, не вся Франция, — сказал он, взглянув недвусмысленно на сеньора де ля Тремуйля, — но кое-кто все-таки меня признает…

— Тогда поспешим! — сказала Жанна. — Дорога на Реймс открыта!

— Эта мужичка скоро приберет к рукам нашего короля, — шепнул на ухо архиепископу сеньор де ля Тремуйль.

— Успокойтесь! — ответил архиепископ.

— Приберет! Мужичье настойчиво…

— Ошибаетесь, сударь! — резко обернувшись к шамбеллану, сказала Жанна. — Мужичка никого не хочет прибирать! Мужичка хочет, чтобы Франция была свободна!..

Сеньор де ля Тремуйль остолбенел — он никак не ожидал, что Дева, стоящая к нему спиной на расстоянии десяти-пятнадцати шагов, услышит сказанное шепотом.

— Мне кажется, Ваше величество, — сказала Жанна, — что кое-кто из ваших слуг не очень-то желает, чтобы вы стали королем!..

Его величество обомлел.

— Ну что ты! Что ты, милая! — торопливо произнес он. — Это невероятно! Ты заблуждаешься! Здесь всюду мои друзья…

Из глаз у Жанны хлынули слезы.

— Ваше величество, — воскликнула она плача, — не теряйте время! Именем Царя небесного прошу вас, велите выступать в Реймс, иначе будет поздно!..

Я проживу недолго!.. Спешите!..

Коронация

В воскресенье 17 июля 1429 года в городе Реймсе произошло событие, завершившее собой деяния Орлеанской Девы, возложенные на нее по ее личным свидетельствам святым архангелом Михаилом, святой Екатериной и святой Маргаритой по велению Царя небесного. В этот день дофин Франции Карл Валуа был помазан святым миром и коронован в Реймском соборе.

В девять часов утра при большом стечении народа Его величество, сопровождаемый девственницей и многочисленной свитой, вошел в церковь.

…Стоя перед алтарем в одежде, рассеченной на груди и плечах, возложив руку на Святое Евангелие, он произнес слова клятвы, которые эхом покатились под высокими сводами.

— Клянусь перед господом нашим Иисусом Христом, — говорил Карл, — сохранять мир матери нашей святой церкви и свято чтить ее привилегии!.. Клянусь неустанно чтить все привилегии и права благородного дворянства!.. Клянусь предохранять подданный мне народ от чрезмерных поборов и клятвенно обещаю не перегружать его податями!.. Именем Царя небесного клянусь управлять вверенным мне государством справедливо и милосердно! Обещаю жить честно и праведно, как завещал нам Иисус Христос!..

С этими словами Карл Валуа поцеловал золотой крест, протянутый ему архиепископом Реймским.

Герцог Алансонский надел на него рыцарское вооружение, и Жанна, все это время не отходившая от короля, коснулась его своим знаменем.

Архиепископ Реймский помазал Его величество чудесной миррой, которой Дух Святой укрепляет королей, священников, пророков и мучеников, и, взяв с алтаря венец, поднял его над головой короля. Двенадцать пэров — шесть светских и шесть духовных — воздели руки, дабы поддержать корону.

Заиграли трубы. Собравшиеся трижды прокричали:

— Ноэль!..

Жанна опустилась перед королем на колени и, обняв его ноги, сказала ему со слезами:

— Любимый король наш, теперь исполнено желание Господа Бога, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела вас в Реймс для святого миропомазания. Желаю вам, наш повелитель, долгих и счастливых лет царствования!.. Исполните же, наш господин, все клятвы, которые вы дали сегодня здесь перед Богом нашим и нашим народом!..

Его величество милостиво поднял Жанну и, ласково обняв ее за плечи, поцеловал в лоб.

В два часа пополудни сверкающий кортеж двинулся от собора по улицам Реймса. Жанна ехала неподалеку от короля в окружении пэров и маршалов.

В этот день и час всеобщего ликования она была рассеянна и печальна.

Народ восклицал: «Ноэль!» и, напирая отовсюду, сокрушал изгороди, тумбы, валил с ног коней и королевскую стражу, угрожая в приливе усердия и признательности снести самого государя.

Его величество милостиво улыбался и в знак своей благосклонности приветствовал подданных ладошкой.

За всею этой кутерьмой и шумом Жанна не могла увидеть дядюшку Дюрана Лассуа и своего отца, которые тщетно взывали к ней, желая обратить на себя внимание.

— Это моя дочь! Дочка! — твердил отец соседям по толпе, показывая на Жанну. — Я родил ее и вырастил вот этими руками.

И Жак д?Арк потрясал ручищами. Над ним смеялись, не желали верить.

— Мужичье! Бараны! — восклицал Жак. — Заткните свои глотки! Из-за вас меня не слышно! — И он кричал: — Жанна! Жанетта! Козочка моя ненаглядная!.. Рыбка!..

— Заткнись, папаша! Хватит в отцы лезть! — кричали ему из толпы. — Если Дева услышит, она тебе покажет рыбку и козочку ненаглядную!..

— Она мне дочь! — вопил Жак. — Дочь! Вылитая я!..

— Как бы не так! — гоготали в

толпе.

— Жанетта!.. Жанна! — взывал отец. — Дочка!.. Ты что, оглохла? Дрянь ты этакая, отзовись, тебе говорят!.. Корова!..

Теофраст и его ученики с крыши дома обозревали площадь и бурлящую улицу.

— Учитель, я глазам своим не верю! — воскликнул ученик, казавшийся поглупей. — Неужели это та же самая девушка, которая приходила к нам в красном платье?!

— Это она, — сказал Теофраст. — Хотя в это нелегко поверить.

— Но что она такого уж сделала, учитель? — спросил все тот же ученик, казавшийся глупым. — За что ей такая почесть — ехать с королем?

— За то, что под стрелами она была первой, — ответил Теофраст.

— Мы тоже были под стрелами, — сказал ученик. — И не бегали, как она, а таскали раненых.

— Но она была первой, — повторил Теофраст.

— Но она только кричала и махала мечом, учитель, — возразил ученик. — Она не убила ни одного англичанина. Она даже никого не ранила!..

— Но она была первой, и за ней пошли все остальные.

— Я, по крайней мере, за ней больше не пойду! — вставил ученик, казавшийся поумней. — Черт меня дернул под эти стрелы. Чуть не подох от страха!

— Вот видишь, — кивнул на него Теофраст.

— Ну и что?! — сказал ученик, казавшийся поглупей.

— Благодаря ей, — сказал Теофраст, — обычная перестрелка превратилась в решающее наступление. Если каждый из нас помышлял о себе, — продолжал он, — то она думала обо всех. И если каждый из нас, прежде всего, охранял себя, то она не берегла себя вовсе!..

— А что она получила в награду, учитель? — спросил ученик, казавшийся поумней.

— Пока ничего.

— Вот видишь, учитель! — воскликнул ученик. — Доблесть восхваляется, но бедствует!..

— Поэтому в первую очередь доблестны честные люди, — сказал Теофраст.

— И глупые, — добавил ученик, казавшийся поумней. — Король предложил ей графский титул и должность тайного советника, а она отказалась.

— А ты бы отказался?-спросил

Теофраст.

— Нет, конечно! Что я — дурак?! — ответил ученик, казавшийся поумней.

— А ты отказался бы? — спросил Теофраст у того, который был поглупее.

— Я бы не поверил, — ответил ученик.

Теофраст рассмеялся.

— Ну а если бы тебя все-таки убедили, отказался бы?

— Отказался бы.

— Почему?

— Потому что хочу быть врачом.

— Так вот, — сказал Теофраст, — чтобы преуспеть, нужно быть умным. Ты умный, — кивнул он ученику, казавшемуся поумней. — Но чтобы отказаться от всего этого, нужно быть мудрым… Ты мудрый, — кивнул он ученику, который выглядел поглупей.

Отец

Во время праздничного обеда в честь Его величества, устроенного в доме архиепископа на средства герцога Алансонского и графа Клермонского, когда на стол подали жареных лебедей, со двора донесся шум. Взволнованный паж Людовик де Кут, приблизившись к своей госпоже, сидевшей с сеньором Дюнуа, шепнул:

— Сударыня, там внизу вас требуют какие-то крестьяне.

— Я сейчас не могу, — тихо ответила Жанна.

— Но, сударыня, — снова шепнул паж. — Дело в том, что один из них угрожает и рвется сюда… Он утверждает, простите меня, что он ваш отец!

— Папа! — воскликнула Жанна и, забыв этикет, выскочила из-за стола. — Там внизу мой отец, Ваше величество, — сказала она королю. — Позвольте, я сбегаю?..

Когда Жанна сбежала вниз, она увидела, как шестеро дюжих стражников насели на ее отца и дядюшку.

— Отец! — крикнула Жанна. — Родной!.. Дядюшка!..

И, подскочив к стражникам, она принялась колотить их по чему попало.

— Дочка! Козочка моя ненаглядная! — вскричал отец и, растолкав солдат, заключил дочь в объятия.

— Племянница! — кинулся к Жанне дядюшка.

Сбитая с толку стража с удивлением взирала на то, как два потных, взъерошенных крестьянина бесцеремонно лобызали их святую.

— Мюго, милый! — крикнула Жанна своему пажу. — Найди братьев! Скажи — отец приехал… Быстро!

Отец, Жанна и дядюшка разместились в саду неподалеку от беседки, где пение птиц смешивалось с пением пьяной толпы, веселившейся на улицах города. В этот день по обычаю праздника королевский стол продолжался за воротами дома.

Разговор вели Жанна и дядюшка. Отец молчал — он слушал, привыкал к дочери.

— Ну, как тебе здесь, хорошо? — спросил дядюшка.

— Суетно, — ответила Жанна.

Она присела возле отца и уткнулась головой ему в грудь.

— Не обижают? — снова спросил дядюшка.

— Что ты, — сказала Жанна. — Меня здесь боготворят.

Она взяла руку отца в свою и, погладив ее, прижала к щеке.

— Оно и понятно, — кивнул дядюшка.

— Только здесь котелком варить надо, — сказала Жанна.

— Дворец — не деревня, — согласился дядюшка.

— Тут чаще пользуйся ушами, чем языком, — сказала Жанна.

— Для чего ж тогда язык? — полюбопытствовал дядюшка.

— И не спрашивай, дядюшка! Лучше бы его совсем не было — с ним одни неприятности! — ответила Жанна.

Дядюшка онемел на мгновение от открывшейся вдруг перед ним истины.

Отец по-прежнему молчал. Жанна протянула ему горстку колотого сахара. Отец взял кусочек, положил за щеку.

— Бери еще, — предложила дочь.

Отец взял еще кусочек и, завернув в платок, спрятал его за пазуху.

Жанна угостила дядюшку, остальное высыпала отцу на ладонь.

Появился паж. Переведя дыхание, он учтиво поклонился всем и что-то шепнул своей госпоже.

— Отец, — сказала Жанна, — братья сегодня не придут. Они очень заняты…

— Эй, девочка! — обратился Жак к пажу. — Подойди-ка поближе.

Паж приблизился.

— Я мальчик, сударь, — улыбаясь, сказал он.

— Ну так где мои детки, мальчик? — спросил отец.

Паж посмотрел на свою госпожу.

— Да ты не стесняйся, мальчик, — сказал отец. — Ты говори, говори!..

Паж молчал.

— Они у девушек, отец, — сказала Жанна. — В гостях…

Отец сплюнул.

Паж вздрогнул от неожиданности, но тут же овладел собой, успокоился.

— Ну вот что, мальчик, — сказал отец, — ты передай моим деткам, чтоб вечером были в «Полосатой корове». Мы в деревню поедем. Скоро хлеб убирать!.. А не придут — выпорю, силой возьму. Так и скажи…

— Слушаюсь, сударь, — поклонился паж. — Все будет исполнено.

Паж исчез.

— Ну и детки у меня, нечего сказать! — произнес отец. — Вот она, городская жизнь! Из-за них там ночи не спишь, а они тут… срам!

И он снова сплюнул.

— Женить их надо, — посоветовал дядюшка.

— Женить! — горько усмехнулся отец. — Сперва поймать их надо да

выпороть! Кобели ненасытные… —

Он умолк, вздохнул тяжело и, окинув взглядом дочь с головы до ног, произнес невесело: — И ты тоже хороша!

В мужских штанах по городу… Глаза

б мои на тебя не глядели!

— Мне так удобней, папа, — пробовала объяснить Жанна.

— Молчи уж, бесстыдница! — оборвал отец. — Перед людьми совестно, грех-то какой!..

И, еще раз окинув дочь с головы до ног горьким взглядом, он хотел было снова что-то сказать, но передумал, махнул рукой и отвернулся.

Слышно было, как пели люди на улицах и тарахтели птицы в саду.

— Тоскуешь по дому-то, племянница? — нарушил молчание дядюшка.

— Очень! — откликнулась Жанна.

— Когда ж обратно? — поинтересовался дядюшка.

Жанна задумалась.

— Когда всех англичан прогоним, — ответила она, подумав. — Тогда и домой…

— Стало быть, не скоро, — сказал дядюшка, похрустывая сахарком и, покосившись на Жака, добавил: — А может, все-таки поедем, племянница? Теперь есть кому воевать, у короля войско большое, командиры…

— Командиры… Они кричат:

«К оружию!», а бегут к деньгам, эти командиры! — сказала Жанна. — Нет, дядюшка, отсюда сейчас никак… ведь тут все на мне держится…

— Поедем, племянница, — сказал дядюшка. — Поедем… Дома хорошо. Простор, луга, благодать…

— Нет, дядюшка, пасти овечек я уже не смогу, — сказала Жанна. — У меня теперь другие заботы… Париж надо брать! Париж!..

— Опять воевать! — горько усмехнулся отец.

— До полной победы. Если Бог даст, — ответила дочь.

— И не боишься?

— Нет, — сказала она, потом добавила: — Только одного боюсь, отец. Предательства…

— Поедем отсюда, племянница!

Уедем, пока не поздно! — воскликнул дядюшка.

— Поздно, дядюшка, — ответила Жанна. — Поздно…

— Да как же так, племянница? Ведь ты же сделала все, что обещала?!

— Верно, дядюшка, сделала, — согласилась Жанна. — А вернуться сейчас не могу. Не могу, пойми ты меня!..

Жанна умолкла. Молчал дядюшка, молчал отец. Тактичный паж, успевший уже вернуться, соблюдая почтительную дистанцию, охранял их уединение.

— Бог тебе судья, дочка, — сказал отец, подымаясь. Париж так Париж… Тебе видней — ты уже взрослая. — Он до крайности был удручен и теперь старался приободриться. — Ну, прощай…

— Я тебя провожу! — сказала Жанна.

— Не надо, — ответил отец. — Иди.

Жанна не уходила.

— Иди! — повторил отец. — Что зря сердце томить!.. Жанна не двигалась.

— Иди! Уходи!.. Слышишь?!

Жанна кинулась отцу на грудь. Он обнял ее и прижал к себе.

— Прости меня, отец! Прости, родной! — сказала дочь. — Больше жизни я люблю матушку и тебя! Но поехать с тобой сейчас не могу! Так надо. Прости меня, пожалуйста, если можешь. Ради Бога прости!..

Когда отец и дядюшка вышли на улицу, отец вдруг остановился.

— Ты чего, Жак? — спросил дядюшка.

— Ноги что-то не идут, — ответил отец и опустился, где стоял.

— Ты чего, Жак?! — не на шутку перепугался дядюшка. — Ты чего?! Слышишь?! Отвечай!..

Отец сидел неподвижно, сгорбившись, глядя в землю. Дядюшка нагнулся к нему. Отец поднял на него ясные сухие глаза и тихо произнес:

— Все, Дюран. Нет у меня больше дочери. Нет!..

— Да ты что!.. — пробовал возразить ему дядюшка. — Бог с тобой, Жак! Что ты говоришь-то? Что говоришь?!

— Все, Дюран! — повторил отец. — Все… Потерял я дочку! Потерял навсегда… Конец!..

Просьба короля

Через день Его величество король Франции Карл Валуа принял Жанну в доме епископа и имел с ней беседу.

— Нам стало известно, Жанна, — начал король, — что ты собираешься идти на Париж. Не так ли?..

— Да, Ваше величество, это так, — ответила Жанна. — И я прошу у вас разрешения.

— Я должен подумать, Жанна, — сказал король.

— Да что тут думать, Ваше величество, когда в Париже англичане.

— Пусть тебя это не беспокоит, — сказал король. — Их там немного.

— Вот и я говорю, пока немного, их надо разбить!

— Не все сразу, Жанна, мы устали!

— Мы только-только расшевелились, Ваше величество!

— Мы устали, — повторил король, заметно раздражаясь. — Устали! Надо собраться с силами, Жанна, оглядеться, а уж тогда и в путь!..

— Чепуха все это! — сказала Жанна. — Надо ловить момент!

— Жанна, ты становишься неучтивой, — заметил Его величество. —

Я — государь и прошу тебя соблюдать дистанцию!

— Простите, Ваше величество!

Я погорячилась.

— С королем нельзя горячиться, Жанна!..

— Но это все для Франции, Ваше величество! Ведь надо же когда-нибудь решить эту… как ее… — И, не найдя слова, Жанна умолкла.

— Ты хочешь сказать — проблему?

— Проблему!

— Жанна, милая, пойми, проблемы не решают, с ними живут!

— Как?! — поразилась Жанна

— Да вот уж так, дорогая, — сказал король, — представь себе…

— Я знаю одно — англичан надо прогнать! И чем скорее, тем лучше!..

— Я вполне разделяю это твое желание. Но зачем торопиться, Жанна? Мы так хорошо начали…

— Начать много легче, чем завершить, Ваше величество!

— Согласен, — сказал король. — Но согласись и ты, Жанна, что мужество часто проявляется не в том, чтобы затеять драку, а в том, чтобы ее избежать.

— Согласна, — кивнула Жанна.

— Ну вот и хорошо, — сказал Его величество. — Ты достойно исполнила все свои пророчества, и на этом хватит. Теперь отдохни…

— Вы хотите сказать, Ваше величество, что я уже больше не нужна? — спросила Жанна, и голос ее дрогнул.

— Что ты, Жанна, я ничего не хочу, кроме того, чтобы ты отдохнула наконец! — ответил король. — Переведи дыхание… Нельзя же все время наступать, без перерыва. Ты удручающе серьезна, Жанна. Будь повеселее!

Жанна молчала.

— А может быть, тебе чего-нибудь не хватает? — спросил король. — Так ты скажи…

— Благодарю, у меня всего вдоволь, Ваше величество.

— Вот и я так думаю, Жанна. Ведь ты же теперь самый известный человек в королевстве! Тебя обслуживают лучшие портные. Ты обедаешь со мной за одним столом!.. Надо жить, Жанна, радоваться жизни. Ты же интересная девушка, ты невеста!.. Пора наконец и о муже подумать. Пора!..

— Хороша я буду с женихом, Ваше величество, когда во Франции англичане! — ответила Жанна. — Все отвернутся от меня, и никто за мной не пойдет… Все погибнет!

Король вздохнул устало и о чем-то задумался. По всему чувствовалось, что его утомил этот затянувшийся разговор и он решал теперь, как его поскорее закончить.

— Вы знаете, Жанна… Вы знаете, что я давно вам собираюсь сказать, — начал он, переходя на «вы».

— Что? — замирая, спросила Жанна.

— Я хочу сказать вам, — продолжал король, — что вы мужественная девушка, искренняя и самоотверженная. Мы не раз убеждались в этом… Вы достойны самого глубокого уважения и даже восхищения…

— Благодарю вас, Ваше величество! — сказала Жанна. — Вы очень добры ко мне!

— Не надо, Жанна, не надо меня благодарить! Я еще не все сказал…

— Я слушаю, Ваше величество.

— Жанна, дорогая, поймите, — продолжал король. — Поймите и оцените мою откровенность. Только бесконечное доверие к вам побуждает меня говорить начистоту… Хотя вы понимаете, что для политика и государя это не самый лучший способ. И все же если я к нему прибегаю, то лишь потому, повторяю, что испытываю к вам великое доверие…

— Я вам очень признательна, Ваше величество.

— Вы понимаете, Жанна, что получается, — продолжал король. — Хотя, в сущности, это, конечно, пустяк и он, конечно же, не стоит моего внимания!.. Но все же…

— Говорите, говорите, Ваше величество!..

— Я король Франции, Жанна, ваш господин, — сказал Его величество. — Но, видите ли, когда мы с вами вместе появляемся на площади, чернь все взоры обращает на вас…

— Это не так, Ваше величество! — возразила Жанна. — Это не так!

— Это так, Жанна! Так!.. — сказал король. — И не надо меня в этом разубеждать. Иначе я упрекну вас в неискренности… Об этом говорят уже придворные. Об этом шепчутся мои лакеи!..

Жанна молчала. Его величество продолжал:

— Я, разумеется, не против, естественного к вам уважения, но, согласитесь, это не должно влиять на отношение ко мне… Ведь я король! И я не могу позволить, чтобы кто-нибудь об этом забывал… Пусть даже на минуту! Поймите меня правильно, Жанна!.. Мой престиж — это политика!

— Я никому не позволю относиться к вам с пренебрежением, Ваше величество! — воскликнула Жанна.

— Это я никому не позволю, милая Жанна! — улыбаясь, заметил король.

— Вы наш господин, наш повелитель! — сказала Жанна, склоняясь перед Его величеством. — Я никогда больше не посмею появляться с вами перед народом!..

Король усмехнулся.

— Боюсь, что вы меня недостаточно поняли, Жанна, — сказал он. — Единственное, о чем бы я вас просил, так это впредь не помышлять о наступлениях, не заявлять о битвах, о Париже… Это смущает моих подданных. Это возбуждает их! Предоставьте уж, пожалуйста, это право мне. Ведь я король, и мне видней, когда и куда наступать! Когда и куда вести моих солдат!..

У Жанны навернулись слезы.

— Вы согласны? — спросил король.

Жанна кивнула.

— Ну, вот и хорошо, — продолжал Его величество мягко, снова переходя на «ты». — Отдохни. Не езди никуда… Не огорчай нас, Жанна. Я прошу тебя!

— Я повинуюсь, Ваше величество! — опускаясь на колени, тихо сказала Жанна. — Я остаюсь.

— И прекрасно! — сказал король. — Поживем спокойно, оглядимся… Время — мудрый учитель, Жанна. Оно нам подскажет, как поступать в дальнейшем…

— Ваше величество, и все-таки нельзя медлить! — воскликнула Жан-на. — Вам надо брать Париж! Брать, пока не поздно!.. Выиграть время — значит выиграть битву, Ваше величество!

— Вы опять за свое, Жанна? — холодно заметил король.

— Нет, нет, Ваше величество, я остаюсь! — сказала Жанна.

— Вы учтите, Жанна, — сказал король, — успех изменчив, а люди коварны. У вас здесь во дворце не только друзья!

— Я это знаю, Ваше величество!

— И если вы оступитесь, Жанна, — сказал король, — боюсь, что даже я ничем не смогу вам помочь!..

— Я это знаю, Ваше величество! — повторила Жанна. — Я остаюсь, остаюсь!..

Дорога на Париж

Пел рожок. Отряд под предводительством герцога Алансонского и Девы двигался по старой Парижской дороге.

Не в силах изменить себе и своему долгу, вопреки желанию короля, нарушив данное ему слово, Жанна увлекла войско вперед под неприступные стены неприступного города. Воодушевленная новым походом, в окружении своих единомышленников — испытанных боевых товарищей, к которым присоединился и Теофраст со своими учениками, — она держалась уверенно и спокойно.

Взглянув на герцога Алансонского, который скакал справа, Жанна сказала:

— Что это вы нос повесили, милый герцог?

Герцог Алансонский вежливо улыбнулся.

— Не хандрите, герцог, — сказала Жанна. — Нас ждет победа! Вы целехонький вернетесь домой! Можете не сомневаться!

На сей раз герцог улыбнулся повеселее.

— Мы возьмем Париж и отдадим ключи нашему королю! — весело добавила Жанна.

— Мне даже кажется, сударыня, — сказал Теофраст с не свойственным ему благодушием, — что я уже вижу Париж и свою аптеку!

— А я вижу баню, — сказал ученик, казавшийся поумней.

— А у меня такое чувство, — продолжал Теофраст, — будто я уже вхожу в аптеку!..

— А я моюсь! — сказал ученик, казавшийся поумней.

— А я — женюсь! — сказал ученик, казавшийся поглупей.

Новость для короля

Утром монсеньор де Шартр, архиепископ Реймский, сообщил королю:

— Ваше величество, девственница покинула двор!

— Как? Когда?! — воскликнул король.

— Сегодня на рассвете… С отрядом вашего кузена герцога Алансонского.

— Не может быть! — снова воскликнул король. — Она мне обещала остаться!

— Увы, сир!.. Теперь она на пути в Париж.

— Какая наглость! Какое вероломство! — вознегодовал король. — Вы только подумайте, какая ненасытность!..

— Деревенское тщеславие, сир! — заметил архиепископ.

— Вернуть ее! — вскричал король. — Вернуть сейчас же!..

— Стоит ли, Ваше величество?

— Вернуть! Нам не нужны ее победы! Хватит!..

— В таком случае, ей не надо мешать, сир, — сказал архиепископ. — Пусть идет.

— Не понимаю!

— У нее ничтожный отряд…

— Сколько?

— Шестьсот копий, Ваше величество.

— Всего?!

— Да, Ваше величество.

— И с таким отрядом — на Париж?! — воскликнул король. — Это же безумие!..

— Это конец, сир!- сказал архиепископ.

— Видит Бог, я остерегал ее! — произнес король. — Остерегал! Я просил!..

— Тем более, Ваше величество! Тем более!..

Дезертиры

Лил дождь. В полдень войско Жанны вынуждено было отойти под прикрытие первого вала, взятого еще утром. Осаждающие уносили с собой убитых и раненых.

Дезертиров тащили на руках и волокли вдоль рва, в котором теперь укрывались солдаты. Дезертиров было двое. Они бились, кричали, кусались. У поворота на возвышении пойманных бросили на траву возле ног Жанны. Дева стояла под навесом из плаща, накинутого на четыре копья, в окружении свиты.

Шумел дождь, ржали кони, кричали раненые, и где-то там впереди за валом со стен невидимого отсюда Парижа гремели пушки.

Пойманные дезертиры с тоской смотрели на Жанну. Один из них был лет сорока — сорока пяти, другой — совсем еще юный, лет семнадцати-восемнадцати.

— В чем их вина? — спросила Жанна.

— Дезертиры, — отвечал сержант.

— Где твое оружие? — обратилась Жанна к пожилому.

— Там, — и пожилой кивнул на широкий ручей, бурливший неподалеку.

— А твое? — спросила Жанна у молодого.

— Не помню, — ответил тот.

— Почему?

Юноша молчал.

— Почему? — переспросила Жанна.

Юноша молчал.

— Почему, почему?! — вдруг зло и с ненавистью передразнил Жанну пожилой. — Страшно было, вот почему!- прохрипел он.

Сержант выхватил из ножен меч. Жанна остановила его. Лил дождь, слышался гул орудий. Он заметно усилился.

— Прости меня, Жанна, — прошептал вдруг юноша. — Я больше не буду так! Прости!.. Пожилой молчал и мрачно смотрел на Жанну. Д?Олон сказал:

— Повесить предателей!

— Обоих? — решил уточнить сержант.

— Обоих, — сказал д?Олон.

— Жанна, спаси меня! — вскричал юноша. — Я больше не буду так, прости!..

Жанна молчала.

Юноша заплакал. Пожилой крикнул:

— Ведьма! — И сплюнул.

Их увели. Свита безмолвствовала. Жанна отошла в сторону и отвернулась.

— Сударыня, — обратился к ней д?Олон. — Пора начинать.

Жанна не отвечала.

— Пора начинать, сударыня, — повторил д?Олон.

Жанна молчала.

Д?Олон подошел к ней, заглянул в лицо. Жанна плакала.

— Что с вами, сударыня? — спросил он.

— Мне страшно! — прошептала она. Ее бил озноб.

Д?Олон сказал:

— Пора начинать, сударыня!

— Мое знамя! — сказала Жанна.

Ей подали знамя. Взяв его, она поднялась на вал и, обращаясь к войску, крикнула оттуда:

— Солдаты, кто верит в меня, за мной!..

Лил дождь, гремели пушки.

Окончание следует