Злоумышленники. «Настройщик», режиссер Кира Муратова

Ключевая тема номера — последний Венецианский кинофестиваль. Заметным его событием стал показ картины Киры Муратовой «Настройщик». В конце минувшего года выдающемуся мастеру исполнилось семьдесят лет. В большой подборке, посвященной искусству Муратовой и ее последнему фильму, мы публикуем интервью Аллы Демидовой, Нины Руслановой и Сергея Члиянца, работавших с Муратовой над «Настройщиком», и ряд материалов, в которых предпринята попытка не только проанализировать результаты этой работы, но и представить метод уникального художника — как в размышлениях самой Киры Муратовой, так и в режиссерском разборе другого бесстрашного создателя собственного художественного мира — Анатолия Васильева.

От России в 61-м Венецианском фестивале участвовал «Удаленный доступ» Светланы Проскуриной (в конкурсе) и «4» Ильи Хржановского (в программе «Авторские дни»). Каждый из этих фильмов, на наш взгляд, дает основания подробно поговорить об особенностях и перспективах отечественного артхауса: такой разговор готовится к публикации в одном из ближайших номеров журнала.

Зара Абдуллаева

Злоумышленники

Вся пьеса веселая, легкомысленная; Санину не понравится, он скажет, что я стал неглубоким.

Из письма Чехова к Книппер

Кира Муратова

Чеховского «Злоумышленника» помнят все. А его «Злоумышленников» на-помню. Два респектабельных господина (один из них явно похож на иностранца) появляются в заштатном городе и ведут себя странновато. Сначала недовольны мухами, грязными тарелками в трактире, потом, расположившись на улице, наблюдают, как средь бела дня пропадает солнце. Затмение вызвало переполох. Когда же тьма рассеялась, таинственные господа исчезли. А старожилы принялись гадать, не австрийскими ли шпионами они были. Злоумышленники Киры Муратовой — бедный, но предприимчивый настройщик вместе со своей любимой (якобы из богатой семьи), любящей деньги, —

втираются в дом вдовы, Анны Сергеевны, дамы с собачкой, чтобы исполнить трюк с «выигрышным билетом», выманить деньги и смыться.

Эта фабульная юмореска поздней Муратовой встроена в большое кино.

Теперь Муратова — после радикальных «Чеховских мотивов»1 — весело сыграла по чеховским по нотам. И — по мотивам своих прежних картин.

А сымпровизировала — в другой тональности.

Новейшие муратовские импровизации услаждают — как изюм в калорийной булке — водевильные (по-чеховски водевильные) сюжеты про современных людей, совсем не стесненных конкретным временем. При том, что конкретных деталей нашего времени здесь пруд пруди. Просто россыпь. Тесто «Настройщика» настоялось, задышало и выплеснулось за жанровые берега.

После черно-белых «Чеховских мотивов» Муратова берет на клавишах «Настройщика» иной звук и пробует голос на тру-ля-ля. В «Чеховских мотивах» легкие артисты играли «тяжелых людей». В «Настройщике» легкомысленных персонажей играют тяжеловесы — знаменитые артисты, грациозно сменившие свои привычные амплуа. Самым экзотическим существом тут стала Алла Демидова, показавшая эксцентриаду. Рената Литвинова разменяла внебытовую (даже сакральную) красоту на образ профанного божества. Нина Русланова огорошила сверхъестественной и выточенной реактивностью. А Георгий Делиев — настройщик и концертмейстер муратовского ансамбля — выступил в маске сердечного, но порядочного плута. Обхохочешься.

Не потому ли одна часть публики расслышала в муратовском туше — и каком туше — всего лишь дивертисмент (напомню, это строгий музыкальный жанр) и актерский ангажемент? А вторая часть — долгожданное возвращение режиссера к ее ранним, черно-белым, стилистически цельнокроенным картинам.

«Настройщик»

Пора привыкнуть, хотя это трудно, что инверсия восприятия аккомпанирует каждому фильму Муратовой. Недаром одного персонажа «Настройщика», компаньонку Анны Сергеевны, будет смущать не то чтобы неразличимость зла и добра, но неразличимость зла «в поведении говорящего».

Герой чеховского рассказа «Выигрышный билет», застряв в мечтательной паузе между серией билета и отложенным (для опознания) номером этого билета в таблице тиражей, воскликнул: «А что, если мы выиграли?.. Ведь это новая жизнь, это катастрофа!» Но когда номер подкачал, юмористический герой захотел уйти из дома и повеситься на первой попавшейся осине. Так и Люба, драматический персонаж муратовских «Предложения» и «Свадьбы», отмахивается от грустных мотивов настройщика. А настройщик Андрей ей невпопад отвечает, предумышленно дамочек упреждая, что «страсть как любит минорные тона, но на новую жизнь смотрит оптимистически». Пауза.

Водевильные и авантюрные персонажи Муратовой попадают в драматические положения, но выскакивают из запенди с трагикомической сноровкой.

«Настройщик» — фарс, местами комедия. Его (и ее) вдохновенный посыл — в саркастическом и окрыляющем взгляде режиссера на своих гротесковых и романтических персонажей.

Перефразируя слова Бориса Зингермана о Чехове2, про раннюю Муратову можно сказать, что она сложна, как жизнь. Про позднюю — что она мудра… или проста, как жизнь.

В легкомысленной интриге «Настройщика» Муратова оттеняет, переводит в комический регистр важные моменты текущего социального времени. Но время ее фильма этим временем не исчерпывается, оно заносится в сторону, вкось и ввысь. А раздвигается не резко, до дна, как это было в «Асте-

ническом синдроме«, не надсадно и томительно, как в «Чеховских мотивах». Здесь пресловутая сложность «переходных времен» подана и залихватски, и — в соразмерности жанровой, стилевой разноголосицы. К тому же режиссер пародирует женские образы, сыгранные Демидовой в театре3, а Ниной Руслановой и Ренатой Литвиновой в своих давних фильмах. Можно было бы сказать, что Муратова по-королевски опустилась до хорошо сделанной пьесы, до почтенного — доходчивого — авантюрного жанра. Но ее взгляд, ее оптика на этом не успокоились, они по-прежнему маневрируют и тревожат.

Люба, героиня Нины Руслановой в «Познавая белый свет», отказывалась верить, что любовь — это временное увлечение. В «Чеховских мотивах» Муратова подарила Руслановой — гостье на фарсовом венчании — одну, зато какую реплику: «Я так люблю, когда кто-нибудь кого-нибудь любит. Никто никого не любит». В «Настройщике» Люба Руслановой, как чеховская Дуняша, умирает выйти замуж, но постоянно терпит крах и материальные убытки, как героиня чеховского рассказа «Предложение», которой вместо сердца и руки предлагается построить салотопенный завод на паях.

А для роли Ренаты Литвиновой Муратова придумала открытый, почти плакатный конфликт «формы с содержанием». И наградила то обнаженную, то расфуфыренную модель идиотическим, едва ли не епиходовским, текстом «начитанной» и смешной жеманницы.

Эти кинематографические, литературные, социальные мотивы не только инкрустированы в шутливые коллизии, остроумнейшие диалоги, изящные повадки, варварские или ненатуральные интонации, но настраивают восприятие веселого подношения режиссера к своему дню рождения на не-

юбилейный лад.

Индпошив, по которому скроен «Настройщик», ни в какие размеры арт-моды не лезет. Не превратившись в «бренд», Муратова отстояла свой «формат». На сей раз — в осколочных жанрах человеческой комедии.

Муратова балаганит, но ведет своих героев от очарования-разочарования, от «наказания вожделением», от киношных штампов, от стереотипов отношений к обороне — именно тут припрятано зерно конфликта — от реальности, спровоцированной жаждой жизни. И естествоиспытательской жаждой возмещения разнообразных ущербов. У кого нет денег, есть любовь. У кого есть деньги, нет любви. Вот и крутись.

«Настройщик»

Муратова проводит персонажей сквозь радости обольщений, сквозь

горечь обманутых надежд к пониманию «обстоятельств дела». И — к со-

чувствию. Чувствительный режиссер, а не милиционер.

«Настройщик» — фильм, конечно, о мошенниках, обводящих вокруг тонких, как у артиста (он же Лопахин), пальцев постаревших, мало кому нужных и нарядных тетенек. Но и — о лирической биографии каждого из здешних фарсёров, о ценах на ценности, о нескладном, эффектном обаянии потерпевших и терпеливых, о продувном обаянии авантюристов.

«Какой ты активный… Молодец… Я с тобой еще поживу», — вдохновляет настройщика Лина Литвиновой, вознесенная влюбленным на чердак, в

мансарду неунылого музыканта, в богемное поднебесье, декорированное соответствующим образом. Тут, кстати, точнее, некстати, и балетная пачка подвешена — не костюм ли из «Увлечений», в котором щеголяла циркачка с клоунским бантом на шее? Здесь — посреди артистично, в помоечной инсталляции, расставленного хлама — нежатся и готовятся прижать жертву приятные во всех отношениях злоумышленники.

А в финальном монологе Анна Сергеевна — после того как ее обобрали эти цветочки зла — произносит во весь голос в трамвае (на другом историческом промежутке другая муратовская пассажирка материлась в вагоне метро) монолог про слабых, беззащитных людей, от которых чего-то ждешь, но не дождешься. Про то, что настройщик мог стать музыкантом, а стал ворюгой. Как, наверное, Войницкий мог стать Шопенгауэром или Достоевским, а остался дядей Ваней. Допустим. («Человек — это звучит горько».)

В эпоху «Астенического синдрома» врожденная, не обусловленная только социальными причинами слабость склоняла уставшего человека к мертвецкому сну. Теперь — в эпоху «кошмарного социального расслоения», а также потребительского азарта и поиска «ниши в экономике» — к разбойничьему активизму. Астенический синдром — защитная реакция организма на взнервленность, на хаос и сумбур вместо музыки. Беззащитность персонажей «Настройщика» — хоть старых, хоть в расцвете лет, хоть обманутых, хоть обманщиков — общечеловеческий удел или даже врожденное биологическое свойство.

Можно даже сказать, что феллиниевское начало дарования Муратовой обостряется и другим средиземноморским акцентом — веристским уподоблением законов природы и социума, породившим итальянский диалектальный театр.

«Настройщик»

Так было в каждый переходный период, «когда закрадывались сомнения в правильности происходящего» — заводит умную речь Литвинова за свою малограмотную обольстительную героиню, заказавшую, пожадничав, в ресторане еду в размере римского пира эпохи упадка. Свой монолог она посылает глухонемой бомжихе, которую пригласила — капризным хамским окриком «Женщина!» — набить себе желудок. Таких, как эта бродяжка, «в древности», то есть в другой переходный период, «приносили в жертву» — с изумительным напряжением, словно пытаясь вспомнить, «как про это написано», озвучивает актриса Литвинова муратовский текст, который без иронической интонации мог бы сойти за текст сценаристки Литвиновой. Этот вставной номер — на манер говорящих фокусов Шарлотты в «Вишневом саде» — есть проекция будущих событий «Настройщика». А разница между немой немытой бродяжкой, которую накормили, и говорливой ухоженной дамой с собачкой, которую обчистили, хоть и велика на первый взгляд, на второй — Муратовой сокращается. Ведь все они (и мы) — жертвы кто каких слабостей. Всё остальное — милые детали, язвительные подробности, которые легко ловит Муратова и с удовольствием муссируют критики. Ее гротескные портреты, лирический саспенс, пластическая свобода, отвлекая рассеянных зрителей, составляют увлекательную партитуру «Настройщика». Кроме того, настройщик каждому нужен, если даже нет у нас ни рояля, ни пианино. А играть на нервах, на сцене, в карты, в кино, на «флейте Гамлета» каждому хочется, даже если это опасно. Даже если некоторые смельчаки, как Лина Литвиновой, запутаются в собственных рассуждениях и будут от бес-

силия теребить пальцами воздух.

Сильная — опережающая позиция Муратовой в «Настройщике» состоит (помимо высокого «легкого жанра») в прозорливом и остром взгляде назад: от следствий к причинам. Прогрессивные люди и режиссеры смотрят только вперед и причинами событий не интересуются. А Муратова, усмехаясь, иронически дублируя персонажей, объекты картины, еще не устала. И никуда не торопится, хотя работает быстро.

Люба Нины Руслановой, «медицинский работник», одета Муратовой почти так же, но с учетом социального «низа», как барыня Демидовой. Набитый антиквариатом дом Анны Сергеевны отражается в кривом зеркале, в карикатурной декорации виллы Любы, новорусской вдовы, куда попадаешь, открыв не калитку, а театральный занавес.

В доме Анны Сергеевны читаются сфабрикованные письма «парижской невесты» — крючок, на который попадается авантажная хозяйка, снявшая в придачу к деньгам — в подарок невесте — сережки, словно в память о парижском любовнике Раневской, который ее обобрал. Но Анна Сергеевна подает, чтобы доверчивые люди не обольщались, и реплику чеховской Шарлотты: «Моя собака и орехи кушает». Настройщик Андрей застревает в бесконечном академическом отпуске, в незавидной роли вечного студента. Лина является в дом Анны Сергеевны в образе советского «счетчика» — переписчицы населения — и в образе смерти с натуральной косой (у соседа Анны Сергеевны — козы). То есть фокусничает она, как «чудовище», а болтает, несет чушь, как красавица. Она же, в тунике на одесском пляже, прямо как гетера — в память о «тримальхионовом пи-

ре«, — встречает ряженого виночерпия в лавровом венке; она же — в платье по моде 60-х и с «бабеттой» на голове — изображает банковского менеджера в глянцевом общественном туалете, куда звонит из своего туалета Анна Сергеевна, чтобы сверить номер лотерейного билета. Когда же, ополоумев от обмана, Анна Сергеевна понимает, что «розыгрыш» — это розыгрыш, то у нее буквально двоится в глазах и темнеет взгляд от натуральных близняшек — привет от лацци-двойняшек из авангардного муратовского фильма»Познавая

белый свет«.

…Начинается «Настройщик» с неразличения, с паморока — сюжетного, визуального и смыслового лейтмотива. Стареющая матрона — героиня Руслановой — отправляется на свидание по брачному объявлению и видит у доски объявлений какого-то дядьку (он окажется потом просто Прохожим). Их диалог: «У вас такая настоящая русская мужская красота». — «Я грузин».

И ближе к финалу обманутые подруги наперебой составляют портрет преступника, но следователь на их гоголевский комический безудерж

реагирует с философическим простодушием: «Вы об одном человеке говорите или о разных?»

«Чеховские мотивы» — это фильм про(-)зрение.

«Настройщик» — фильм про то, что каждый слышит, что хочет, а видит, что может. И потом еще обижается.

Муратова тянет шлейф своих прежних картин, но мстительность Офы из «Трех историй» транспонирует в иронический борческий пафос Лины против абортов; ор хамских граждан из окон в «Чувствительном милиционере» про евреев и гуляющих собак, которые мешают спать, переносит в «понятное» недоверие Анны Сергеевны к настройщику, хотя «она неплохо относится к евреям». А сексапильная небритость приглянувшегося дамам настройщика (и артиста с южной фамилией Делиев) может, думает Анна Сергеевна, украшать «и чеченца, и армянина». Так раскрывшись, она тут же с нежностью припадает к своей собачке, которой хочется сыра, а это нельзя, это вредно. Но — через череду кадров — Муратова не была бы Муратовой — мы видим побольше, попроще собачку, которой не разрешают заходить в магазин и кормят, как нищенку, у порога. Вот «такое кошмарное социальное расслоение».

Но Муратова бы не стала Муратовой, если б с той же прямотой — как когда-то в Лакримозе — на живодерне в «Астеническом синдроме» — не уверила, что люди так же слабы и беззащитны, как собаки, и не надо их, нас, всех — от греха подальше — соблазнять. Если бы доверчивую Анну Сергеевну и преопытную Аллу Демидову, которая «никому не доверяет», не свела бы в пару с доверчивой до дурости героиней Руслановой, которой в дорогу с фиктивным мужем режиссер посылает громадные игрушки, застилающие взгляд от сбежавшего проходимца. Но Муратова уступила бы жанру, если б утаила язвя-

щую — как бы нелепую мизансцену: настройщика в супермаркете ощупывает, почти… как на таможне, игривый охранник в камуфляжном костюме, а текст подозреваемого звучит в таком «шоу» как серьезная реприза коверного. «В жизни есть вещи такие мрачные, они всегда неуместные: смерть, Чечня, запах старости, запах жилища стариков, больные животные…» Текст, не соответствующий такой мизансцене, — метафора главной темы «Настройщика»: лишиться не чувств и/или денег, а только «чувства реальности».

Муратова не была бы социальным диагностом, если б не умыла брачного афериста с вялым дыханием мечтой об издании его собственной «Исповеди сына века». Муратова забыла бы про Чехова, если б еще одному афери-

сту с духовным лицом облезлого барина и артиста Сергея Бехтерева не вложила бы пошлейший текст про свободу, индивидуализм, лицемерие. Если бы не одарила манерную — на буржуазный лад, в духе времени — и женственную Анну Сергеевну художественным свистом, пардон, нюхом: все же ей, тонкой погрузневшей натуре, импонирует, что настройщик придумал комбинацию, а мог — вульгарно обчистить. И туше у него… Если бы не скомпрометировала надежду на чудо, но не отняла бы чудесные мгновения и чудеса в решете.

Муратова не была бы Муратовой, если б не обронила шутку гения и на

рассвете у банка, куда затрусили падкие на розыгрыш тетеньки, не прокричал бы петух. Если б по-бабьи гениально не настропалила медсестру Руслановой дать мнимому больному — растроенному от житейских невзгод настройщику — носовой платок со словами «он новый, чистый».

Муратова не осталась бы верной себе, если б не вспомнила о слепце и не привела из «Письма в Америку» в трамвай, где он — после финальной эскапады Демидовой — рассказал случай, как потерял купюру, которую поднял прохожий, но не вернул, объяснив, что «ему она нужнее». Может, и правда, а слепцу — и так подадут.

Как подала великодушная Муратова бенефисные роли актерам. Как распределила в стёртой органике Георгия Делиева завиральный синдром, цирковые антре и мягкую достоверность обхождения. Как обострила маски Ренаты Литвиновой — до невиданного естества, до косточки, любуясь и насмешничая над хваткой хрупкой барышней в деловом костюмчике, над бледной гурией в крепдешиновом платьишке. Как подняла со дна «Коротких встреч», из «Познавая белый свет» мировую (в смысле чудную) отзывчивость Нины Руслановой, овульгаренную по роли и все равно трогательную. Как придала смелость Алле Демидовой, как настроила ее хлопотать лицом-руками, грациозничать и кокетничать — быть комической старухой, клоунессой, королевой камерного и провидческого балагана.

«Настройщик»

Авторы сценария Е. Голубенко, К. Муратова, С. Четвертков. Режиссер К. Муратова. Оператор Г. Карюк. Художник В. Евсиков. Звукорежиссер Е. Турецкий. Композитор В. Сильверстов. В ролях: Р. Литвинова, А. Демидова, Н. Русланова, Г. Делиев, С. Бехтерев. «Пигмалион продакшн» при участии Министерства культуры РФ, Министерства культуры и искусств Украины. Россия — Украина. 2004.

1 См. мою статью «Сарай или магазин?». — «Искусство кино», 2002, № 11.

2 «Про раннего Чехова можно сказать, что он прост, как жизнь, про позднего — что он, как жизнь, сложен». — З и н г е р м а н Б. Театр Чехова и его мировое значение. М., 1988, с. 178.

3 Беспечность чеховской Раневской, взятая на вооружение Муратовой, дополняется в роли Демидовой ужимками провинциальной актрисы Аркадиной, не говоря о выходках Шарлотты Ивановны. Гремучая взвесь.