Не забудьте выключить телевизор

СЛАБОЕ ЗВЕНО

Ушедший год оказался богат на всевозможные трагедии, пригодные для того, чтобы стать сценарием телешоу. Трагедий, для телешоу непригодных, случилось не меньше, чем обычно, и на них не больше, чем обычно, обратили внимание. Приходило ли кому-нибудь в голову посчитать, сколько людей погибли в автокатастрофах в тот день, когда гигантское цунами смыло в открытое море туристов и жителей прибрежных зон? Сколько несчастных случаев и трагических смертей происходит каждый день. Кому они интересны? Гекатомба интересна всегда, ибо она, сколь бы страшна ни была, — всегда зрелище. Сюжеты о разгуле стихии могли соперничать с самым ошеломительным блокбастером. Затягивали не хуже триллера. Вот схема движения гигантской волны. Вот картины чудовищных разрушений. Вот впечатляющая статистика. Цифры мелькают, как на счетчике. Четыре тысячи жертв. Сто тысяч. Сто пятьдесят… Последний день Помпеи. Чтобы сострадать, надо сначала ужаснуться. Эта логика совершенно естественна, но она не всегда безупречна.

Печальная судьба подводной лодки «Курск» легла в основу подлинного реалити-шоу. Чуть ли не каждый час нам сообщали неутешительные подробности с места событий. Гибель моряков стала национальной трагедией. Правительство, неправительственные организации, просто граждане и лично Б. А. Березовский нескончаемым потоком переводили деньги семьям моряков. Примерно в это же самое время в Чечне продолжали гибнуть солдаты срочной службы, которые, в отличие от подводников, сознательно выбравших профессию, связанную с риском для жизни, никакой такой профессии не выбирали. Просто попали в мясорубку, и всё тут. Кого взволновала их смерть? Какой олигарх перевел деньги их семьям, нуждающимся в этих деньгах ничуть не меньше (подозреваю даже, что больше), чем семьи моряков? Их судьба, как и горе их близких, были глубоко безразличны миру. Их трагедии не попали в фокус телекамеры, а значит, вообще не попали в фокус.

В те же дни, когда случились кошмарные события в Беслане, у знакомого моих знакомых похитили ребенка. Это была полукриминальная история, в которой он оказался заложником обстоятельств, а его ребенок — заложником в прямом смысле этого слова. История, по счастью, закончилась благополучно. Ребенок жив и даже невредим, отец ребенка тоже. Больше всего его поразило, что судьба его сына не волновала не только весь мир, но даже его собственных соседей по подъезду. Горе человека, живущего за стенкой, оказалось дальше от них, чем горе совсем чужих людей, явившееся в их дом в виде жутких телекадров из Беслана.

Это не означает, разумеется, что человечество стало черствее (или, наоборот, чувствительнее), безнравственнее (или наоборот нравственнее). Этим вообще невозможно измерять уровень нравственности. Просто телевизионный мир стал для современного человека куда реальнее и, главное, куда актуальнее, чем тот, в котором он живет. Часто ли вы видите вокруг себя маньяков и убийц, землетрясения и наводнения, перестрелки и пытки? Между тем вы окружены ими ежедневно. Вторая отраженная реальность беспощадно давит и вытесняет реальность первую. Эту первую мы уже порой почти не замечаем, о второй помним чуть ли не ежеминутно.

На самом деле новый тип войны, именуемый терроризмом, так же, как и сама новая разновидность терроризма, когда не просто стреляют в генерал-губернатора, но еще захватывают роддом или театр, возможны именно в этой новой ситуации. Ибо только в этой ситуации заложником террористов оказываются, по сути, вся страна, а то и весь подсевший на телезрелища мир. Не будь ТВ, такая тактика имела бы мало смысла. Трудно представить себе народовольцев, захватывающих какой-нибудь государственно важный объект, вроде полицейского участка (о захвате школы или роддома в связи с такими благородными людьми, как народовольцы, неловко даже и заикаться), с тем чтобы вынудить правительство принять новый закон о земле или отпустить из тюрем товарищей по борьбе. Что толку, рискуя жизнями, захватывать что-то или кого-то где-нибудь в Тамбове, если об этом захвате моментально не узнают миллионы в столице и по всей стране? Подобные локальные акции эффективны лишь при незамедлительном планетарном резонансе. Они сработают, только если станут зрелищем. И современные террористы хорошо знают этот закон. Они неплохие сценаристы. А главное, они ни на секунду не сомневаются, что их сценарий будет разыгран по полной программе. Хотя самое простое средство борьбы с подонками — как раз отвергнуть этот сценарий. Сразу, на корню.

В дни Беслана граждане больше всего возмущались, что не сразу сообщили о масштабах трагедии. Я лично искренне не понимаю, а что, собственно, изменилось бы, если бы сообщили. Говорили, что школьников триста, а оказалось, что тысяча. А если бы оказалось, что двести, стало бы легче? Если захватили триста — это плохо, а если девятьсот, то в три раза хуже? Да это ровно так же плохо. В масштабах населения всего земного шара эта разница ничтожно мала, а для родителей хоть с тремя сотнями детей их ребенка захватили, хоть с тысячью — не имеет значения. По большому счету эта статистика имеет значение только для воздействия на умы населения.

Вместо того чтобы требовать правды и всей правды, искренне и наивно полагая, что правда окажется спасительна (могла ли она спасти хоть одну жизнь?), надо поставить вопрос совершенно иначе. О захватах заложников не следует сообщать ни правды, ни тем более неправды. О них вообще ничего не следует сообщать. Никогда. Принять международную конвенцию, согласно которой всякое упоминание о таком захвате грозит журналисту дисквалификацией, а органу массовой информации расформированием. Эта конвенция сразу же вернула бы борцов с неверными в дотелевизионную (а хорошо бы и вообще в догутенберговскую) эпоху и если не предотвратила бы окончательно, то, во всяком случае, очень сильно обессмыслила новую форму ведения войны. То же относится и к угрозам со стороны всяких усам бен ладенов. Эти люди есть до тех пор, пока мы обращаем на них внимание. Вот канал «Аль-Джазира» передает пламенную речь харизматичного подпольщика, где он пророчит скорую гибель западной цивилизации от рук его соратников и грядущую славу ислама. Потом отрывки пламенной речи транслируют и комментируют телеканалы всего мира. То есть некто, даже не говоря спасибо, использует наши же телевизионные мощности, чтобы нас же запугивать. С какой стати? Любой человек, призывающий к террору или произносящий экстремистские речи, не должен появляться на телеэкранах. В идеале он вообще не должен упоминаться средствами массовой информации. Но на телеэкране — ни за что.

Ведь телевидение — не просто СМИ. Это нечто совершенно особое, не могущее существовать по тем же законам, по которым существуют в открытом обществе литература, театр, кино, просто журналистика. Оно формирует современного человека и систему его ценностей эффективнее, чем вся пресса, а так же школа и церковь вместе взятые. Cила его воздействия на граждан — в том числе граждан с невысоким интеллектуальным уровнем, которые книг не читают и газет не покупают, — ни с чем не сравнима. Если ты работаешь на ТВ, то для влияния на умы людей тебе уже не нужно быть Мартином Лютером, Львом Толстым или, на худой конец, Львом Троцким. Не нужно отличаться высоким интеллектом, личным мужеством или обладать неколебимой силой духа. Достаточно быть диктором или ведущим какой-нибудь телепрограммы. Главное, чтобы в прайм-тайм. Остальное приложится. И, действительно, прикладывается.

Если у человечества в руках оказывается атомная бомба и оно осознает силу этого оружия — это чрезвычайно опасно. Но если не осознает — опаснее в сто крат. Ведь именно понимание того, какую страшную энергию таит в себе расщепление атома, и спасает нас пока от ядерной катастрофы. Телевидение — это тоже страшная термоядерная сила, ибо никогда прежде в истории человечества не бывало такого, чтобы одномоментно из огромного потока событий миллионам людей предлагали то, из чего решено сделать событие, и чтобы одномоментно эти миллионы смотрели на мир глазами горстки других людей. Вот оно, новое оружие массового поражения, к которому, в отличие от ядерного, всегда относились и продолжают относиться с преступной халатностью.

Никого не смущает, что бытование школы, тоже впрямую ответственной за формирование ценностной системы людей, регулируется жесточайшими нормами, а не пожеланиями школьников (будь так, учебный план наверняка включал бы в себя много занятий по пению и физкультуре и ни одного по математике). Никто не называет эти нормы цензурой. Жизнь ТВ регулируется не запретами и предписаниями, не простейшим, но очень важным соображением «не навреди», а рейтингом, которому поклоняются с большим рвением, чем отпавшие от Бога евреи поклонялись золотому тельцу. Воплощенные в этом самом рейтинге демократия и рынок именно здесь, на ТВ, с особенной наглядностью обнаруживают свои чудовищные издержки.

Несколько лет назад российские зрители впервые заглянули «за стекло» и обомлели. Там, как рыбки в аквариуме, плавали их соотечественники — ели, пили, шутили, грустили, предавались нуждам низкой жизни, занимались любовью. Жили-поживали, в общем.

Некоторые чувствительные мои соотечественники сетовали в связи с этим примерно так: ах, какие они («застекольщики») убогие и некультурные, и почему я, такой нежный, должен на них смотреть! Разве ж дело в этом? Неужели, если бы за стеклом оказались вдруг члены-корреспонденты Академии наук, полегчало бы? Тут все обстоит куда хуже. Раньше самый непослушный школьник знал, что подглядывать в замочную скважину плохо, независимо от того, кто находится за дверью — одноклассник-двоечник или старшеклассник-отличник. Самый тупой взрослый понимал — если увидел эксгибициониста (а как еще назвать человека, готового, чтобы за ним наблюдали чуть ли не в самые интимные минуты жизни), лучше отвести глаза. Теперь телевизионный эксгибиционизм и телевизионный вуайеризм стали нормой. Их сделали нормой. И это только один шаг по замещению всех прочих норм, ибо TB-зрелища в подавляющем своем большинстве сделаны так, чтобы спровоцировать самые что ни на есть низменные инстинкты граждан. Причем по обе стороны экрана.

Нам создают ситуацию пауков в банке и предлагают посмотреть, как пауки будут жрать друг друга («Дом»). Нам предлагают понаблюдать, как голодные люди будут терять человеческое достоинство — попрошайничать, рыться в помойках, торговать собой любимым («Голод»). Нам предлагают взглянуть, как несколько человек говорят одному, что он ничтожество, дебил и «слабое звено», а потом — как этот один объясняет, сколь убоги и закомлексованы те, кто только что обложил его с головы до ног. Нам предлагают не просто подсмотреть в замочную скважину или пусть даже в открытую дверь, каким жалким и омерзительным может быть человек (жадных и подлых героев можно увидеть и в «мыльном» сериале, и в постановке пьесы Шекспира), нам предлагают увидеть это и не ужаснуться. Принять как данность. Как данность — значит в конечном счете как норму. Ведь, в отличие от спектакля по Шекспиру, никакой авторской позиции в телешоу и телеиграх нет. Есть этически нейтральное пространство предлагаемых обстоятельств. Если так мерзок человек на экране, значит, и мне все позволено — вот нехитрый и неизбежный вывод пошлого обывательского ума. Сколькие смердяковы делают такой вывод?!

Этот этический нейтралитет ТВ развращает умы и сердца хуже всякой порнографии (в конце концов, заниматься сексом все же более естественно, чем рыться в помойке, прилюдно собачиться с соседом и рассказывать своему сопернику, что он дерьмо на палочке). Но порнография почти везде запрещена (или уж, во всяком случае, не разрешена), а этически нейтральные шоу крутят по всем каналам — от частных дециметровых до государственных. Люди всегда были падки до зрелищ. Особенно плебс. Телевидение удовлетворило потребность плебса по всем программам и стало его (плебса) заложником. С этим, черт побери, надо что-то делать. Ведь чудовищный замкнутый круг, когда предложение мерзости рождает ее спрос, а растущий спрос — еще большую, то есть еще более рейтинговую, мерзость, хуже любой цензуры.

Для смелых экспериментов существуют театр, кино, литература — то есть сфера творчества, и тут никаких ограничений, за исключением уголовного кодекса, действительно быть не должно. Для развлечений — цирк, варьете, поп-концерты, казино, дискотеки. Пусть там веселятся, как хотят.

ТВ нужно совсем для другого. Это не просто источник информации, это та точка опоры, с помощью которой можно было бы повернуть умы граждан в верном направлении. В пределе — создать вожделенное гражданское общество. Атомная энергия может быть разрушительной, но может и созидательной. Попросту говоря, ТВ может приносить не только чудовищный вред, который сейчас, безусловно, приносит, но и пользу. Надо только не пускать дело на самотек. Ясно наметить приоритеты, сформулировать запреты, наложить ограничения (пусть, в конце концов, появление на экранах русских поп-звезд будет введено хоть в какие-то берега). В общем, отрегулировать процесс. Кто и как будет регулировать — отдельный, сложный, но, на мой взгляд, все же разрешимый вопрос. То, что все главные каналы в стране являются фактически государственными, кроме очевидных негативных последствий могло бы при таком подходе иметь и положительный эффект.

Но эта простая мысль мало кому приходит в голову. Даже умные люди исходят из того, что ТВ есть сфера обслуживания, а потребитель всегда прав, и продолжают верить в удивительную химеру, называемую рейтингом. Но парадокс как раз и заключается в том, что если в прайм-тайм по всем главным каналам крутить не «Фабрику звезд», а назидательную историческую передачу, подсевшие на телевидение люди все равно будут сидеть у ящика. Куда они все денутся! В конце концов, установку: «Надо показывать то, что будут смотреть» не так уж сложно поменять на принципиально иную: «Будут смотреть то, что покажем». И показывать то, что хотя бы не навредит. Надо предпринять хоть какую-то попытку остановить триумфальный марш плебсократии. Если его вообще еще можно остановить.