Жизнь Жанны д'Арк. Сценарий

Поражение

— Сир, — сказал архиепископ королю, — Дева потерпела поражение!

Ее войско отброшено!..

— Как?!

— Как и следовало ожидать, сир.

— Несчастье! — произнес король. — Ведь я же говорил! Я предупреждал ее! Я просил!..

— Она не побоялась сражаться даже в день Божьего праздника.

— Какой ужас! — воскликнул король. — Какая неосмотрительность.

Где же она теперь, скажите?

— На пути в Компьен, Ваше величество!

— Но, помилуйте, зачем?! — удивился король.

— Спешит на помощь осажденным…

— Безумная! О чем она только думает?!

— О Франции, Ваше величество. О чем же еще?..

— Остановить ее! Вернуть! — вскричал король. — Немедленно!

— Это невозможно, Ваше величество.

— Вернуть!..

— У нее много приверженцев, сир… Могут начаться волнения. Нас не поймут…

— Неслыханно! Неужели ее никто не остановит, гордячку?!

— Никто… Разве что смерть, — сказал архиепископ.

— Несчастная! — произнес король. — Упрямая девочка!.. Возмутительное, непостижимое существо!..

Пленение

В мае Жанна была в осажденном Компьене — неопорной позиции французского короля к северо-востоку от Парижа.

В этот день она слушала мессу в церкви Святого Иакова.

Д?Олон увидел ее стоящей среди женщин и детей возле одной из колонн храма. Приблизившись к Деве, он сказал:

— Сударыня, противник у ворот города.

— Сколько их? — негромко спросила Жанна.

— Пятьдесят копий, — ответил д?Олон.

Жанна и д?Олон вышли из церкви. На площади у городских ворот Жанна сказала, обращаясь к своему отряду:

— Солдаты Компьена, только ваша доблесть и усердие спасут город от неприятеля! Так проявим же их, солдаты!..

И, взмахнув мечом, Жанна устремилась вперед.

Отряд миновал ворота, подъемный мост и выехал в поле. Движение было столь неожиданным и быстрым, что противник повернул обратно. Увлеченный погоней отряд все дальше и дальше удалялся от стен города.

— Сударыня! — крикнул Жанне д?Олон. — Надо вернуться! Впереди возможна засада!..

— Вперед! — кричала Жанна. — Вперед! Только вперед!

Слева из-за холма показался большой отряд бургундских конников.

Отряд заходил в тыл, отрезая путь к отступлению.

— Сударыня, нас окружают! — крикнул д?Олон.

— Все назад! — скомандовала Жанна. — Назад, в город!

Впрочем, большинство и так уже повернули в город.

— Я прикрою отступление! — крикнула Жанна.

— Назад, сударыня! Прочь! — закричал д?Олон и наотмашь ударил ее коня.

Конь понес Жанну в город.

Д?Олон остался прикрывать отступление. Когда, прорвавшись наконец сквозь кольцо преследователей, он въехал на подъемный мост городских ворот, мост дрогнул и с грохотом стал подыматься.

— Мост! Опустите мост! — закричал д?Олон.

Он увидел, что Жанна и с нею человек десять-пятнадцать еще оставались в поле и теперь, оторвавшись от преследователей, приближались к воротам.

— Опустите мост! — кричал д?Олон. — Что вы делаете, безумцы?!

Мост поднимался.

Обнаружив это, поотставшие было преследователи снова возобновили погоню.

Д?Олон ринулся вниз. Не имея иного оружия, кроме сломанного меча, он сумел, однако, пробиться к своей госпоже. Но отбить ее ему не удалось. Их схватили, стащили с седел.

— Д?Олон, д?Олон, ты видел?! — задыхаясь, кричала Жанна. — Ты видел, д?Олон, они подняли мост?! Они предали нас!.. Мы бы успели!.. Это предательство, д?Олон!.. Предательство! Это ля Тремуйль! Это все он подстроил, он!..

Я так и знала! Так и знала, д?Олон!.. Я говорила!

Д?Олон опустился перед Жанной на колени

— Простите меня, сударыня! Простите! — произнес он. — Это я вас не уберег!.. Простите!..

Их связали и повезли.

Его величество Генрих VI Английский

В июне английский двор перебрался во Францию, в город Руан. Цель предпринятого путешествия заключалась в том, чтобы увенчать девятилетнего Генриха VI, короля Англии, французской короной. Мальчика перевезли через Ла-Манш со всеми необходимыми предосторожностями. Разместив юного повелителя в парадных покоях Буврейского замка, регенты ожидали только благоприятного момента, чтобы доставить Его величество в Париж на церемонию миропомазания.

А пока малолетний король Англии, не ведая ни забот, ни превратностей этой жизни, в окружении наставников и учителей гонял по зеленой лужайке кожаный мяч. Увидев в окне своего дядю, кардинала Винчестерского, юный король улыбнулся ему и помахал рукой.

Дядя ответил племяннику тем же. Он испытывал к мальчику искреннюю привязанность и во многом заменял ему его безвременно почившего отца Генриха V.

— Его величество так вырос, возмужал! — заметил Пьер Кошон, французский епископ из города Бове, провожая взглядом юного повелителя. — Истинный король Англии, Ваше преосвященство!

— И милостью Божией — законный наследник французского престола! — незамедлительно добавил Его преосвященство Генри Бофор, кардинал Винчестерский.

— Глубоко разделяю это! — ответил епископ.

— Очень одаренный мальчик! Чуткий! — произнес кардинал, и немолодое лицо его осветилось неподдельной доброй улыбкой.

Оба сеньора стояли у распахнутого окна королевского кабинета и, казалось, с искренним интересом наблюдали за игрой своего господина.

— Я призвал вас, брат мой, — сказал кардинал, — чтобы сообщить вам, что Его величество король Генрих VI намерен передать в руки святой инквизиции некую женщину, которую французы именуют Жанной-девой из Лотарингии.

— Да, я слышал о ней, ваше преосвященство, — сказал епископ. — Люди вашего союзника и моего господина герцога Бургундского взяли ее в плен возле Компьена.

— В пределах вашего диоцеза, — заметил кардинал.

— Да, в моей епархии, — сказал епископ.

— Признаюсь, брат мой, — продолжал кардинал, — гнев наших солдат к этой женщине был столь велик, что ее хотели растерзать без суда и следствия. Мы с трудом этому воспрепятствовали. Было бы преступлением позволить колдунье избежать правосудия. Это лишь на руку дофину Карлу, которому она служила. Вы согласны?

— В высшей степени! — ответил епископ. — Зло всегда должно быть наказано. И наказано только по закону!

— Только по закону! — повторил кардинал. — И тогда все узнают, каким путем этот самозванец взошел на престол! Суд! Во имя блага нашего короля и матери нашей святой католической церкви!..

— Это очень высокая честь, ваше преосвященство, — скромно сказал епископ.

— И вы ее достойны, брат мой, — ответил кардинал. — Лучшего председателя суда мы и не желаем!

— Благодарю, но это и очень высокая ответственность, ваше преосвященство… Согласитесь, что грех этой несчастной — тяжкий грех.

— Именно! — с готовностью согласился его преосвященство, кардинал Винчестерский.

— И, доказав его, этот грех, — продолжал епископ, — суд вынужден будет жестоко покарать виновную — отправить ее на костер.

— Именно! — с еще большей готовностью согласился Его преосвященство.

— Поэтому, ваше преосвященство, я должен подумать, — сказал епископ.

— Вас что-то смущает? — спросил кардинал.

— Я должен подумать, ваше преосвященство, — повторил епископ. — Слишком велика ответственность. У несчастной много сторонников — пойдут смуты…

— Вы что же, сомневаетесь в ее виновности? — насторожился кардинал.

— Не сомневаюсь, — ответил епископ. — Она виновата… Но именно это меня и беспокоит.

— Почему?

— Мое личное мнение, — сказал епископ, — не должно влиять на правосудие. Суд сам должен разобраться и сам установить истину.

— Не смею возражать, брат мой, — произнес его преосвященство.

— Только доказательства неопровержимые, бесспорные, — продолжал епископ, — способны утвердить или ниспровергнуть истину, способны уничтожить человека или оправдать его…

— Вы совершенно правы, брат мой, — снова согласился его преосвященство. — Нам не нужна безвинная жертва. Мы обязаны публично уличить преступницу и тех, кому она служила. И сделать это надо, широко оповестив весь христианский мир… Преступница сама должна покаяться в своих грехах и сама должна признать себя виновной. И лишь тогда мы сможем заявить, что правосудие свершилось! — И, сделав паузу, его преосвященство заключил: — Я уполномочен сообщить, брат мой, что Его величество король назначил вам денежное вспомоществование в тысячу ливров…

В эту минуту в раскрытое окно кабинета влетел кожаный мяч.

С улицы донесся голос Его величества:

— Дядя Генри!.. Дядя Генри, киньте мой мяч!..

Услышав племянника, его преосвященство Генри Бофор, кардинал Винчестерский, направился к мячу, который укатился под стол, но его опередил епископ. Он с неожиданной легкостью подхватил кожаный мяч и, повернувшись к окну, точным движением послал его вниз.

— Спасибо, сэр! Благодарю вас! — крикнул снизу Его величество и, поймав мяч на лету, снова погнал его по траве.

— Какой удивительный мальчик! — глядя на Его величество, произнес епископ. — Дивный мальчик! Любезный… Истинный король Франции!..

Суд церкви

Жанну судили в Руане судом Церкви, судили англичане руками французов — именем церковного трибунала Франции. Это был процесс по делу веры, что намного упрощало все судопроизводство. Суд Церкви не знал ни прений сторон, ни гласности свидетельских показаний, ни права обвиняемого на свою защиту. И это более всего устраивало регентов английского короля. Суду вменялось не только физически покарать Жанну, но опорочить и всю ее деятельность в глазах доверчивых и набожных соотечественников. Судили не столько Деву, сколько дело, которому она себя посвятила. Судили любовь к отечеству. Судили освобождение Франции.

Суд заседал в капелле Буврейского замка и представлял собой пестрое, но весьма внушительное зрелище. Среди пятидесяти асессоров были доктора Парижского университета — богословы, специалисты по гражданскому и каноническому праву, были бакалавры и лиценциаты, были представители руанского Капитула, соборных клиров, монастырей, приходов, были и нищенствующие братья-монахи. Председательствовал на суде мессир Пьер Кошон, преподобный отец во Господе, епископ и граф Бове.

Жанна сидела напротив на грубом табурете в окружении стражников.

Дознание уже началось. Спрашивал подсудимую следователь суда Жан де Лафонтен:

— Когда ты попала в плен, Жанна?

— В конце мая прошлого года, сударь, — ответила Жанна.

— Где ты находилась, когда узнала, что тебя продали англичанам?

— В башне замка Боревуар.

— Зачем ты выпрыгнула из окна?

— Когда я узнала, что меня продали англичанам, я решила бежать.

— Но ведь это безумие, прыгать с такой высоты! — воскликнул д?Эстиве.

— Ты хотела умереть? — спросил де Лафонтен.

— Нет, сударь, я хотела бежать, — повторила Жанна

— Но ты могла разбиться!

— Лучше отдаться в руки Бога, сударь, чем в руки англичан, — сказала

Жанна.

Появился комендант королевского замка лорд Уорвик со своим адъютантом. Он бесшумно прошел туда, где сидели асессоры, и занял место неподалеку от епископа.

— Скажи, Жанна, — начал епископ, — что заставило тебя покинуть родительский кров?

— Жалостная судьба Франции и моего народа, святой отец!

— Но ведь в Писании сказано: «Чти отца и матерь твою…»

— Будь у меня сто отцов и сто матерей, я бы все равно ушла, — ответила Жанна.

— И тебе не жаль было своих родителей?

— Очень жаль, святой отец, но война есть война!

— Кто надоумил тебя надеть мужскую одежду? — спросил д?Эстиве.

— Спросите о чем-нибудь другом, сударь, — ответила Жанна.

— Разве ты не знаешь, что в Писании сказано: «Да не наденет жена мужское платье, а муж женское…»? — спросил епископ.

— Я поступила так по доброму совету, сударь.

— И кто же тебе советовал?!

— Здравый смысл, святой отец, — ответила Жанна. — Кто же еще? Ведь мне приходилось ездить верхом!

— А может быть, тебе подсказали твои голоса? — спросил де Лафонтен.

— Мои голоса не подсказывают, сударь, — ответила Жанна. — Они говорят.

— И что же они тебе говорят?

— Мои голоса говорят мне, — сказала Жанна, — чтобы я смело отвечала на все ваши вопросы и ничего не боялась.

— Кто говорит с тобой? — спросил мэтр де Бопер.

— Сегодня святой Михаил. А вчера — святая Екатерина и святая Маргарита.

— Мессир, пожалуйста, спросите ее, — шепнул на ухо епископу лорд Уорвик, — не говорит ли святая Маргарита по-английски?

Епископ кивнул и в свою очередь шепнул что-то на ухо д?Эстиве. Тот

сказал:

— Жанна, а не говорит ли святая Маргарита по-английски?

— Зачем ей говорить по-английски, сударь, ведь она не англичанка, — ответила Жанна.

Лорд Уорвик улыбнулся. Улыбнулись и остальные.

— Послушай, Жанна, а когда ты впервые увидела святого Михаила? — вновь обратился с вопросом к подсудимой мэтр де Бопер.

— Сначала я его только услышала, сударь, — ответила Жанна. — Это было в деревне, в саду моего отца. Тогда мне минуло тринадцать.

— Ну а потом?

— Потом я его увидела, — сказала Жанна. — Это было года через два. В полдень. Я пасла овец.

— Расскажи, — попросил епископ.

— Сначала я услышала голос… Он раздался, как всегда, со стороны церкви. Потом вспыхнуло сияние, и явился он.

— Кто же?!

— Святой Михаил.

— Как ты его узнала? — спросил де Лафонтен.

— По голосу, сударь.

— Он был голый?! -спросил д?Эстиве.

— Неужели вы думаете, сударь, — сказала Жанна, — что Господу Богу не во что одеть своих ангелов?..

— Он был старый? — не унимался д?Эстиве.

— Помоложе вас, сударь! — ответила Жанна. — И очень хорош собой. От него все время исходил свет. Он был в сверкающих красивых одеждах, а за спиной у него — два белоснежных крыла.

— А как ты узнала, что это был святой, а не сатана, принявший образ архангела? — спросил епископ.

— Потому что он учил меня добру, мессир…

— Чему же он учил тебя, дочь моя?

— Он говорил, чтобы я поспешила на помощь моему народу и королю… Чтобы я освободила Орлеан, — сказала Жанна. — Он поведал мне о страданиях Франции, — продолжала она. — И о том, что если мы будем отважными, нас ждет победа!

— Он дьявол, твой святой Михаил! — воскликнул д?Эстиве.

— Он ангел, — ответила Жанна. — Он любит мою Францию и мой народ.

— Ты думаешь, дочь моя, что Бог ненавидит англичан? — спросил де Лафонтен.

— Ненавидит ли Бог англичан или любит, мне ничего об этом не известно, сударь, — сказала Жанна. — Я знаю только, что все они будут изгнаны из Франции, кроме тех, кто найдет здесь могилу.

— Неслыханно! — вскричал Уорвик. — Это нельзя записать, епископ!..

— Я не имею права, милорд! — ответил епископ.

— Что за церемонии, святой отец! — сказал Уорвик. — Ведь платим за все мы! Мы ее купили!..

— Милорд, — произнес епископ, — вы должны понять, что здесь церковный суд, а не военный трибунал! Мы обязаны вести дело с образцовой тщательностью. — И, наклонившись поближе, он добавил: — Вряд ли Его величеству королю Англии и единственному законному наследнику французского престола нужна жертва, осужденная не по закону. Не так ли?..

— Так, — сказал Уорвик. — И все же я уполномочен сообщить вам, мессир, что ваш суд слишком затянулся!.. Мой король этого не потерпит!..

С этими словами лорд Уорвик покинул заседание.

Воцарившуюся тишину нарушил брат Жан Леметр, викарий Жана Граверана, инквизитора Франции по делам ереси.

— Жанна, дочь наша, — произнес он доброжелательно и мягко, словно дело происходило не в суде, а в родительском доме среди своих, — скажи, пребывает ли с тобою Божья благодать?

Услышав вопрос, судьи умолкли, наступила мертвая тишина.

— Я должна подумать, мессир, — сказала Жанна.

— Подумай, подумай, — охотно согласился брат Жан Леметр.

— Ай да вопросик! Ай да вопросик! — потирая руки, шепнул епископу д?Эстиве. — Теперь девица в наших руках, теперь она попалась!..

Епископ молчал — он был непроницаем.

— Если она скажет «да», мы ее обвиним в гордыне. Если скажет «нет», мы обвиним ее в общении с дьяволом! — заключил д?Эстиве.

Жанна ответила:

— Сударь, если Божья благодать не со мной, то я буду просить Господа, чтобы он мне ее послал. Если же она со мной, то я буду просить Господа, чтобы он ее не отнял.

— Безупречно! — произнес пораженный ее ответом брат Жан Леметр.

Гул удивления прошел по рядам.

Епископ по-прежнему молчал — он был непроницаем.

Болезнь

Жанна лежала без сознания на железной койке в камере тюрьмы ля Тур де Шан, прикованная цепью к стене. Вокруг больной собрались члены церковного суда, стража, граф Уорвик и врач.

— Она съела рыбу, сэр, — сказал стражник.

— Какую еще рыбу? — спросил Уорвик.

— Рыбу, сэр, которую ей прислал господин епископ, — ответил стражник.

— Рыба была вполне свежая, милорд, — заметил Жан Масье, судебный пристав.

— Это мы проверим! — сказал граф.

— Милорд, — сказал брат Ладвеню, — несчастная просила, чтобы в случае смерти мы похоронили ее в освященной земле.

— В мужской одежде? — воскликнул д?Эстиве. — Какая наглость!

— Напротив, сударь, — сказал Ладвеню. — Когда брат Изамбар спросил ее, хочет ли она иметь на себе женскую рубашку, если умрет, несчастная ответила: «Хочу. Только бы она была длинная…»

— Если девица скончается, мы начнем расследование, — предупредил Уорвик. — Наш король ее купил, и она дорого ему стоила!

— Мы сделаем все, милорд, чтобы она выздоровела, — заверил д?Эстиве.

— Король хочет, — сказал Уорвик, — чтобы она умерла по приговору суда и на костре, а не естественной смертью!

— Она задыхается! — сказал Масье.

— Уйдите же! Дайте ей воздуха!- воскликнул брат Изамбар.

Лорд Уорвик вышел первым.

Обвинение

По выздоровлении подсудимой заседания возобновились. В этот день Жанне наконец предъявили обвинение.

Минувшая болезнь, одиннадцатимесячное заточение и многочисленные изнуряющие допросы измучили девушку. И хотя плоть ее была слаба, глаза ее, глубоко запавшие на бледном и худом лице, напряженно горели.

По всему чувствовалось, что заседание затянулось, и не только Жанна, но и сами судьи были измучены своими тщетными попытками заставить ее склониться и признать себя виновной. Утомились даже и стража, и палач, присутствующий здесь, и секретарь суда.

— Итак, Жанна, — произнес епископ, — вот в чем мы обвиняем тебя! Выслушай и вразумись наконец! Первое, ты сражалась под Парижем в день Божьего праздника!.. Второе, ты спрыгнула с башни в замке Боревуар, желая лишить себя жизни… Третье, ты повинна в смерти Франке из Арраса. Четвертое…

— Остерегитесь, епископ! — воскликнула Жанна.

— Четвертое!..

— Неправый суд вы затеяли!

— Четвертое!.. Ты носила и продолжаешь носить мужскую одежду!..

— Вы скоро умрете, епископ! — сказала Жанна. — Я это знаю… Остерегитесь!..

— Это ведовство! — вскричал д?Эстиве. — Она ведьма!

— В огонь ее! В огонь! — кричал Лефевр.

— Занесите в протокол! — потребовал Шатийон.

— Не надо! — приказал епископ и, сделав над собой усилие, спокойно добавил: — Отвечай, Жанна!

Жанна молчала.

— Отвечай, Жанна! — шепнул брат Ладвеню, монах-доминиканец. — Иначе ты погубишь себя. Отвечай!..

— Хорошо, мессир, — сказала Жанна епископу. — Я отвечу. Хотя ясно как день, что вы только ищете повод, чтобы послать меня на костер.

— Отвечай по существу, Жанна! Упорствуя, ты подвергаешь себя еще большей опасности.

— Чем больше опасность, святой отец, тем больше чести!- ответила Жанна. — Вот вы говорите — Париж, Божий праздник, — продолжала она. — А при чем тут Божий праздник? Грех это или не грех — не суду решать… Разве что моему духовнику… Дальше. Не отчаяние меня заставило прыгнуть с башни, наоборот — надежда! А что касается Франке из Арраса, то этот заслужил свое.

Он сам признался, что он негодяй и предатель! Я хотела его обменять на сторонника своей партии, господина де Лурса из Парижа, но тот умер. Было бы глупо отпускать негодяя Франке на свободу!..

— Но мужская одежда!..

— Неужели вы не понимаете, епископ, что, находясь среди мужчин, пристойнее носить мужской костюм? Отпустите меня домой к моей матушке, и я вернусь к ней в женском платье.

— Последний раз спрашиваю тебя, Жанна, — сказал епископ, — согласна ли ты подчиниться Церкви?

— Нет, — ответила Жанна, — вам, моим судьям, я не подчинюсь.

— Отвечай, Жанна, почему?

— Потому что вы служите англичанам, святой отец!

— Мы французы, Жанна, не забывай это!..

— Вы предали Францию!

— Мы — Церковь, Жанна, мы выше вражды королей!

— Если это так, святой отец, судите меня там, где мой король! А не здесь, где англичане…

— Подумай еще, Жанна, — сказал епископ. — Подумай хорошенько… Несмотря на все твои жестокие слова, — продолжал он, — которые ты мне только что сказала, я глубоко уважаю тебя и глубоко тебе сочувствую, мне понятны причины твоего раздражения. Я знаю, сколь остро ты переживаешь свое одиночество, в каком великом напряжении пребывают твоя душа и все твои телесные силы. Поверь мне… Но именно поэтому, Жанна, я особенно хочу, чтобы ты поняла одно: заявляя суду «нет», ты подвергаешь себя смертельной опасности; но, сказав «да», ты не только спасешь себя, но при этом еще и ничем не рискуешь. Ведь, отдав себя в руки Церкви, ты тем самым перелагаешь на нас всю ответственность за оценку твоих поступков. Это мы будем повинны, если ошибочно по своей гордыне или своему неведению сочтем, что твои голоса и вся твоя деятельность — от лукавого. Это нам придется держать ответ перед Господом. Но ты, Жанна, будешь неповинна…

— Я и так ни в чем не повинна, святой отец!

— Значит, нет?!

— Нет, — ответила Жанна.

— Жаль, — со вздохом произнес епископ. — Искренне жаль… Людям, не слушающим советов, Жанна, нельзя помочь… Господин Масье…

Епископ дал знак судебному исполнителю.

Господин Масье поклонился епископу и произнес:

— Покажите обвиняемой орудия пыток…

Стражники схватили Жанну и увели ее за железную дверь. Воцарилась тишина.

— Это дитя народа, — шепнул д?Эстиве своему соседу Жану Леметру, —

хитрее сотни богословов!

— Вы преувеличиваете, брат мой, — сказал Жан Леметр.

— Ничуть!.. Вы обратили внимание, как она остерегалась сказать, что голоса ей велели надеть мужской костюм?

— Она понимает, что это была бы ее погибель. Ведь тогда бы пришлось признать, что голоса ее от сатаны…

— Говорят, что леди Бедфорд, — вмешался в разговор брат Лефевр, — лично убедилась, что подсудимая — девственница.

Д?Эстиве скептически поднял брови.

— Да, да! — заверил брат Лефевр. — В этом нет никакого сомнения. Говорят даже, будто сам герцог Бедфордский через специальную щель в полу тоже лично убедился в этом…

— Господа, прошу соблюдать тишину, — произнес епископ, призывая братьев к порядку.

Шепот прекратился.

Наконец открылась железная дверь, и двое стражников выволокли из подземелья Жанну. Она была без сознания. Ее усадили на табурет, плеснули в лицо водой…

Жанна открыла глаза и долго смотрела перед собой, собираясь с силами.

— Если вы даже будете меня пытать и переломаете все мои кости, — проговорила она, — то и тогда я не скажу вам ничего другого…

— Ты хочешь сказать, что не боишься боли? — спросил д?Эстиве.

— Боюсь, очень боюсь! — ответила Жанна. — Моя плоть трепещет от боли. От страха меня бьет озноб… Но моя душа… Она вам неподвластна. Она сильней и пыток, и страха… И если я скажу вам под пыткой то, что вы ждете от меня, я все равно потом заявлю, что у меня вырвали эти слова силой! Так и знайте…

— Жанна, заблудшая дочь наша, — устало произнес епископ, — на что ты надеешься? Неужели ты веришь, что кто-то придет и спасет тебя?

— Верю.

— Это сказал тебе святой Михаил?

— Да, — ответила Жанна. — Он сказал мне, что я освобожусь в день великой победы.

— Может быть, он сказал тебе, когда это будет? — спросил д?Эстиве.

— Я не знаю точно, сударь, когда, — ответила Жанна. — Но я знаю твердо, что это будет!..

Отречение

На рассвете 24 мая 1431 года судебный пристав Жан Масье и с ним два доминиканских монаха брат Изамбар и брат Ладвеню вошли в камеру Жанны.

— Сэр, девица, похоже на то, выдохлась, — сказал, обращаясь к Масье, один из английских стражников, охранявших Жанну. — Ночью она хотела встать и упала… Так что пришлось ее поднимать…

— Ночью во сне, сэр, она все звала святого Михаила, — сказал другой. —

А потом плакала, что он ее покинул. И все ее покинули. Даже король!.. Да так жалостливо, сэр, она плакала, что я, признаться, заткнул уши.

— Кончайте уж ее поскорей, сэр, — добавил первый. — Она хоть и ведьма, а все же человек. Чего ее зря мучить?

Жанна открыла глаза. Увидев вошедших, она попыталась встать.

— Мы поднимем ее, сэр, — вызвался один из стражников.

— Не надо, — сказал Масье. — Пусть полежит.

— Лежи, Жанна, лежи, — сказал ей брат Ладвеню. — Мы поговорим с тобой и так. Лежи…

— Мы пришли к тебе, Жанна, — начал Масье, — чтобы сообщить, что сегодня суд вынесет тебе свой приговор… Мы пришли, — продолжал он, — чтобы еще раз просить тебя подчиниться матери нашей Святой Церкви, отказаться от голосов и снять мужскую одежду.

Жанна молчала.

— Если ты этого не сделаешь, Жанна, тебя сегодня сожгут, — сказал Масье.

— Будь благоразумной, сестра моя! — сказал брат Ладвеню. — Ведь ты же знаешь, что англичане только и ждут повода, чтобы тебя сжечь… И лишь Церковь, она одна может защитить тебя.

— Решайся, Жанна, — сказал Масье, — и ты будешь свободна. Ты вырвешься из этой тюрьмы навсегда…

Жанна молчала.

— Почему ты молчишь? — спросил брат Ладвеню. — Неужели ты все еще надеешься, что кто-нибудь придет и спасет тебя?!

— Надеюсь, — чуть слышно ответила Жанна.

— Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин, Жанна, — сказал Масье. — Решайся… Через час за тобой придут, и тогда уже никто не сможет тебе помочь. Ни твои голоса, ни твой король!

— Не трогайте моего короля! — сказала Жанна. — Он тут ни при чем.

— Как ни при чем?! Он предал тебя!

— Это неправда!

— Это правда, Жанна, как ни прискорбно, но это правда…

— Нет!

— Правда! Твой король мог бы выкупить тебя. Но он этого не сделал…

— У него не было лишних денег!

— Допустим… Но у него есть войско, Жанна. Он мог бы тебя освободить!

— У него есть заботы и поважнее!

— Он тебя предал, Жанна! Предал! — воскликнул, не выдержав, брат Изамбар. — Пойми!..

— Значит, так надо было Франции! — ответила Жанна.

— Но тебя сожгут!

— Пусть сожгут! Я и на костре не скажу ничего другого!..

Наступило молчание. И только странный, непонятный звук нарушал тишину каземата — это звенела цепь, которой была прикована к стене Жанна.

— Ты дрожишь? — спросил Жанну брат Ладвеню.

— Мне холодно, — ответила Жанна, ее бил озноб.

На кладбище возле церкви Сент-Уэн, в присутствии палача, толпы горожан, многочисленной стражи, лорда Уорвика, кардинала Винчестерского и всех членов церковного суда Жанна подписывала отречение. Она стояла на специальном помосте в окружении членов церковного трибунала и была столь слаба, что двое стражников вынуждены были поддерживать ее.

— Еще немного, Жанна, и ты спасена, — сказал ей Масье, протягивая перо и лист с текстом отречения.

— Я ничего не вижу, — проговорила Жанна. — Помогите мне…

Масье взял ее руку в свою и вывел на листе слово «Жанна».

Потом нетвердой рукой Жанна сама поставила крестик.

— Ну вот, теперь ты спасена, — с облегчением сказал ей Масье, забирая отречение. — И слава Богу!

Он передал отречение епископу.

Взглянув на подпись, епископ торжественно возвестил:

— После наших многократных терпеливых наставлений ты, Жанна, наконец открыто признала свои заблуждения и публично от них отреклась. А потому Церковь принимает тебя в свое лоно. Но поскольку ты тяжело погрешила против Церкви, мы приговариваем тебя к пожизненному заточению в тюрьме, к хлебу горя и вину отчаяния. Но при этом мы не оставим тебя нашим милосердием. Таков окончательный приговор суда…

— Мошенник! — произнес лорд Уорвик. — Вместо того чтобы отдать девицу в руки палача, он снова отправляет ее в тюрьму! Плакали наши денежки, ваше преосвященство, — сказал он кардиналу Винчестерскому. — Нас одурачили…

— Не спешите, милорд, — произнес кардинал. — Епископ Кошон знает свое дело и вполне предан нам.

— Если это преданность, мессир, то как же назвать тогда предательство?!

— Терпение, милорд. Терпение, — ответил кардинал.

— Иди с миром, Жанна, — говорил епископ, — и помни, что теперь, когда ты подписала покаяние, пути назад нет! Любой отказ исполнить наши предписания будет повторной ересью, и тогда без суда тебя отправят на костер… Хорошенько запомни это, дочь моя! Хорошенько…

— Куда ее отвести, мессир? — спросил Масье.

— Туда, откуда привели, — ответил епископ.

— Но вы же обещали перевести меня в женскую тюрьму!- воскликнула Жанна.

— Спокойно, крошка, спокойно! — сказал стражник. — Пошли домой…

— Меня обманули! — крикнула Жанна.

— Пошли домой! — повторил стражник. — На тебе лица нет, ты еле держишься! Пошли!

Ее увели.

Победа над собой

В тюрьме монахини переодели Жанну в женское платье и остригли ей волосы.

Жанна была тихой, покорной и казалась равнодушной ко всему, что с ней теперь происходило.

Ее мужскую одежду монахини положили в мешок и понесли. В дверях один из стражников молча отнял у них мешок, а когда святые сестры удалились, он кинул мешок к ногам осужденной. Жанна сказала:

— Джек, отомкни цепь.

— Нельзя, — сказал стражник.

— Отомкни, будь другом…

— Зачем?

— Ты знаешь, зачем.

Джек отомкнул цепь.

— Отвернись, — сказала Жанна.

Джек отвернулся.

— Ты скоро? — спросил он.

— Скоро, — ответила Жанна.

— Давай быстрей, — сказал Джек.

— Готово, — сказала Жанна.

Джек обернулся. Жанна снова была в мужской одежде.

— Ну вот и слава Богу! — сказал обрадованно Джек. — Теперь и мы отдохнем — недолго ждать! Джон, Том, Гарри!- позвал он остальных. — Обедать

пора…

Джек развязал узелок, достал хлеб, луковицу, нарезал вареное мясо, посолил. Протянул ломоть Жанне.

— Ешь, девочка, подкрепляйся! — сказал он.

Жанна взяла хлеб и начала есть.

Епископ

Епископ обедал, когда к нему вошел Жан Масье.

— Ваше преосвященство, она снова надела мужской костюм!- сообщил пристав.

— Не может этого быть, — сказал епископ спокойно. — Не верю…

— Я видел собственными глазами, мессир!..

Епископ не ответил. Он молча доел рыбу, потом произнес:

— Воду!

Служка подал ему чашу с водой для омовения рук. Епископ умыл руки.

Святые дары

Утром рано 30 мая к Жанне вошли двое — брат Изамбар и брат Ладвеню. Жанна встретила их в мужской одежде.

— Жанна, сестра наша, — сказал брат Ладвеню, — мессир епископ прислал нас, чтобы приготовить тебя к смерти…

Жанна покачнулась, ее поддержали.

Когда она пришла в себя, брат Ладвеню спросил:

— Сестра, зачем ты снова надела мужское платье?

Жанна ответила:

— Потому что судьи обманули меня. Они не выполнили своих обещаний.

— Ты раскаиваешься? — спросил брат Ладвеню.

— Только в том, что отреклась, — ответила Жанна.

— Зачем же ты отреклась?

— От страха.

— Страшишься ли ты теперь?

— Да, очень, — ответила Жанна.

— Что сказали тебе твои голоса?

— Они сказали мне, что сегодня я буду спасена.

— Ты по-прежнему надеешься, что тебя освободят?!

— Но разве сегодня я не выйду из тюрьмы? — сказала Жанна. — И разве сегодня я не буду свободна?

Брат Ладвеню опустился перед Жанной на колени. Он плакал.

Снаружи послышалось пение — это несли святые дары.

Костер

За ночь на площади Старого рынка были возведены два помоста. Один — большой, он предназначался для знати и архиепископской кафедры, на нем стояло кресло кардинала Англии, окруженное сиденьями для прелатов. Второй помост был поменьше и предназначался для подсудимой, проповедника и членов церковного суда во главе с епископом. В сорока шагах от помостов был воздвигнут высокий оштукатуренный эшафот, хорошо видимый отовсюду, даже с самых удаленных мест.

Процедура казни началась с девяти утра выступлением проповедника в

присутствии горожан и всего английского гарнизона, который плотным кольцом охватил оба помоста и эшафот. К обеду и стража, и зрители заметно устали.

Но лишь теперь, когда было уже около двух часов дня, епископ Кошон приступил наконец к чтению приговора.

Жанна в эту минуту стояла в нескольких шагах от него, босая, в грубой до пят холщовой рубашке, с непокрытой головой. Она была бледна, но держалась спокойно, хотя руки и тело ее непрерывно дрожали.

— Мы, Пьер, Божьим милосердием епископ Бовеский, и брат Жан Леметр, викарий преславного доктора Жана Граверана, инквизитора по делам ереси, — внушительно читал епископ, — объявляем справедливый приговор, что ты, Жанна, в народе именуемая Девой, повинна во многих заблуждениях и преступлениях…

— Я, наверное, свалюсь, — виновато улыбнувшись, сказала Жанна брату Ладвеню. — Ноги что-то не держат. Устала…

— Мужайся, сестра, держись, — тихо отвечал ей брат Ладвеню, незаметно придвигаясь и подставляя свою руку. — Обопрись. Вот так… Уже недолго…

— Мы решаем и объявляем, — продолжал епископ, — что ты, Жанна, должна быть отторжена от единства Церкви и отсечена от ее тела, как вредный член, могущий заразить другие члены, и что ты должна быть передана королевской власти…

— Попы, дармоеды! — говорил один английский сержант другому. — В прошлый раз из-за них без обеда и сегодня тоже… Опять без обеда!

— Моя бы власть, — произнес второй, — я бы их туда же… куда и эту колдунью… В огонь!

— Ох, и натерпелись же мы из-за нее страху! Ох, и натерпелись! — произнес третий. — Стыдно сказать!

— А ты не говори, — сказал второй.

— Есть хочу, — сказал третий.

— И я хочу, — сказал четвертый.

— Хотите не хотите, а придется потерпеть, — заметил первый. — Она еще гореть часа четыре будет.

— Ну, не скажи! — заметил второй. — Чему в ней гореть-то? — И, окинув взглядом Жанну с головы до ног, он добавил: — Пару часов — не больше!.. А если дровишек подкинуть, то и часа хватит. Факт.

— Тогда я подкину, — вызвался третий. — Чтоб мне сдохнуть! Клянусь пресвятой Девой…

— Мы отлучаем тебя, Жанна, — заканчивал чтение приговора епископ, — отсекаем и покидаем, прося королевскую власть смягчить приговор, избавив тебя от смерти и повреждения членов…

Епископ умолк.

Притихли зрители на площади. Слышно было, как чирикали на крышах городские воробьи и плакал где-то ребенок.

Один за другим покидали помост священники. Последними сошли брат Изамбар и брат Ладвеню. Жанна осталась одна.

Трое сержантов взошли на помост и за руки стащили ее вниз.

И тотчас вздох толпы на площади сотряс воздух.

Жанну отдали палачу.

— Делай свое дело, — сказали ему.

Жанна шла, задыхаясь, едва поспевая за палачом, — ее узкая, очень узкаярубашка сковывала, затрудняла дыхание.

Палач помог Жанне подняться на эшафот.

— Не больно? — спросил он, привязывая Жанну к столбу.

— Чуть-чуть, сударь, — ответила Жанна.

Палач ослабил веревку.

— Теперь хорошо?

Жанна кивнула.

Закончив привязывать, палач сказал:

— Прошу прощения, сударыня, за то, что я не в силах уменьшить ваши страдания. Костер слишком высок, и я не сумею подняться…

— Зачем? — не поняла Жанна.

— Чтобы задушить вас, сударыня, и тем уменьшить страдания, — ответил палач. — Простите!..

Жанна содрогнулась.

— Прощаю, — ответила она, помолчав. — Только уж делай все побыстрее. Пожалуйста!..

— Уж я постараюсь, — воспрянув, заверил палач. — Для вас, сударыня, я все сделаю! Прощайте… Счастливый путь!.. — И он добавил вдруг, переходя на шепот: — Чего бы там о вас ни болтали эти попы, я-то уверен, сударыня, вы будете в раю! Через час, — добавил он, спускаясь, и уже снизу крикнул: — Только не смотрите на огонь, сударыня! Тогда не так страшно!..

Жанна огляделась. Отсюда, с высоты эшафота, была видна вся площадь и народ на площади — великое множество лиц, а вокруг — дома, церковь, крыши и окна, и снова лица, лица, множество лиц.

Это была ее Франция и ее народ, который она столь горячо любила, за который сражалась и пошла на костер.

— Смерть! Смерть! — закричали в толпе. — Смерть ведьме! В огонь! В огонь ее! В огонь!..

И вдруг Жанна улыбнулась. Улыбнулась неожиданно ясной улыбкой.

Толпа замерла. Заголосили женщины, заволновались мужчины.

— Дайте мне крест! — сказала Жанна.

Палач разжигал костер.

— Дайте крест! — повторила Жанна.

Начальник караула подбежал к лорду Уорвику.

— Сэр, она просит крест.

— Никакого креста еретичке! — распорядился Уорвик.

Огонь занялся. Жанна начала задыхаться, кашлять, клубы дыма застилали ее.

— Дайте ей крест! — загудела толпа. — Крест!.. Дайте ей крест!..

Один из стражников кинул Жанне самодельный крест, связанный из прутиков. Жанна подхватила крест, прижала к груди.

Костер разгорался.

И вдруг Жанна увидела среди тысячи лиц на площади одно знакомое лицо. Это был святой Михаил — она почувствовала, узнала его взгляд.

— Кто это? — заметив незнакомца, спросил епископ у начальника караула.

— Святой Михаил, — ответил начальник караула.

Епископ вздрогнул.

— Кто тебе сказал, что он святой?..

— Все говорят, мессир…

— Арестуйте его! — приказал епископ.

— Слушаюсь, мессир! — сказал начальник караула.

Огонь приближался, гудел. Одежда на Жанне дымилась, как впрочем, и крест из прутиков, зажатый в руке.

И вдруг крест вспыхнул. И в то же мгновение стена пламени закрыла Жанну. И оттуда, из-за завесы огня и дыма, взлетел над площадью пронзительный крик. Это был последний глас Жанны.

Ревел огонь.

Знакомый сержант, кинувший в пламя охапку хвороста, свалился без чувств. Когда его оттащили и привели в сознание, он поводил вокруг влажными глазами и все повторял:

— Я видел!.. Я видел, как у нее из уст вылетела голубка!.. Я видел!.. Мы сожгли святую!..

Толпа рухнула на колени. Люди плакали. Плакали судьи. Плакал епископ.

— Он скрылся, мессир! — сообщил епископу начальник караула.

— Иди прочь, болван! — сказал епископ.

Ревел огонь.

Так 30 мая 1431 года оборвалась жизнь Жанны д?Арк — дочери крестьянина Жака д?Арка и его супруги Изабеллы Роме.

В тот год Жанне минуло девятнадцать.

Победители

Шло время. Была зима, падал снег.

По широкой холмистой равнине шло французское войско. Это было большое войско, хорошо оснащенное, с большим обозом. Это шли победители.

Среди них — Бертран де Пуланжи, Жан из Меца, вернувшийся из пле-

на д?Олон, Теофраст со своими учениками и еще многие и многие боевые то-

варищи Жанны — те, кто с ней начинал когда-то и прошел весь путь до Ком-пьена.

На обочине дороги, по которой двигалось войско, стояла, завалившись набок, большая забрызганная грязью карета. Потный измученный возница метался по обочине и кричал:

— Священника! Христа ради, священника!.. Умирает мой господин!..

— Не ори, братец, тошно! — сказал ему, останавливаясь, один из воинов. — Кто тебе нужен, скажи только?

— Священник! Умирает мой господин!

— Есть тут у нас один монах, — сказал воин и крикнул: — Эй, Михаил!.. Брат Михаил!..

— Кто меня звал? — спросил, появляясь из колонны идущих, брат Михаил.

— Умирает мой господин! — кинулся к нему возница. — Прими исповедь, брат!.. Христа ради, прими!..

— Идем, — сказал монах.

В карете на подушках полулежал умирающий. Это был епископ Кошон.

— Мессир, пришел священник, — обратился к умирающему возница. — Мессир…

Епископ открыл глаза.

— Оставь нас, — прошептал он слуге обескровленными, слабыми устами.

Возница исчез.

— Кто ты? — спросил епископ, обращаясь к брату Михаилу.

— Я брат Михаил.

— Я епископ Бове Кошон, — сказал умирающий. — Прими исповедь, брат…

— Слушаю тебя, — сказал монах.

— Я сын виноградаря из Шампани, — начал епископ. — В моих жилах крестьянская кровь… Великим трудом и милостью Божией я вышел в люди и стал епископом… Много превратностей было на моем пути, — продолжал он, — много искушений, много опасностей. Но я честно служил Господу и своему земному владыке герцогу Бургундскому… Вот и сейчас я, умирающий и всеми покинутый, бегу из вверенной мне епархии не по своей доброй воле, но от врага…

За своим господином, дабы сохранить ему верность…

Епископ умолк, перевел дыхание.

— Ты слушаешь меня, брат? — спросил он.

— Слушаю, брат, — ответил монах. — Продолжай…

— Я судил девушку, — продолжал епископ, — и осудил ее… хотя это было очень нелегко, судить юную и чистую… Мне было жаль ее… Она сгорела. Ее сожгли…

Епископ снова умолк и снова перевел дыхание.

— Что же тебя мучит? — спросил монах.

— Что ее сожгли, — произнес епископ.

— Значит, она была невиновной?

— Нет, она была виновата, — ответил епископ.

— Тогда почему же тебя мучит, что ее сожгли?

— Потому что огонь сделал ее святой, а меня злодеем, — ответил умирающий. — Она безупречно умерла, и я никого не убедил, что был прав… А я был прав!

— Бог тебе судья, — сказал брат Михаил.

— Я выполнил свой долг!

— Долг — это верность тому, что приказываешь себе сам, — сказал монах.

— Я служил Господу, иного себе не приказывал! -сказал умирающий.

— Никакие слова не могут указать человеку на то, чего он не хочет видеть, — сказал брат Михаил. — Прощай, — добавил он. — Я буду за тебя молиться…

— Постой, — сказал умирающий.

Брат Михаил остановился.

— Я узнал тебя, — воскликнул умирающий. — Ты святой Михаил!.. Ты был на площади в день ее казни?!

Монах не ответил. Он молча благословил умирающего и вышел.

Снаружи его ждал возница.

— Он умер?!

Брат Михаил пристально посмотрел на парня. По лицу здоровяка текли

слезы.

— Успокойся, брат, твой господин переживет многих, в том числе и тебя самого… У него горячка.

— Откуда ты знаешь?! — поразился парень.

— И еще, — добавил брат Михаил, — уезжай, пока цел. Если кто-нибудь

узнает, кого ты везешь, тебя вздернут на первом же суку вместе с твоим господином.

— Я мигом! — сообразил возница.

Вскочил на передок и погнал карету напрямик через поле подальше от

войска.

Брат Михаил постоял, посмотрел вслед, потом свернул к ветхим строениям у дороги — заброшенной хижине и овину.

В овине было пусто — только ветер и снег.

Брат Михаил осмотрелся, снял с плеч котомку, суконную накидку, отстегнул тяжелый панцирь, меч. Протянул вверх руки, глубоко вздохнул и… расправил крылья. Два живых, белых крыла. Расправив их, он устало закрыл глаза и так застыл, отдыхая. Отдохнув немного, он несколько раз легко и мощно взмахнул крыльями, еще постоял, потом сложил крылья за спиной, опустил руки. Пристегнул меч, надел панцирь, накидку, котомку на плечи и тихо вышел.

На дороге брат Михаил смешался с идущими и скоро скрылся из виду.

По широкой холмистой равнине шло войско. Это было большое, грозное войско. Это шли победители — друзья и соратники Жанны д?Арк.

Падал снег.

Окончание. Начало см.: 2004, № 12.