Помнить о Сталине. «Дети Арбата», режиссер А. Эшпай, «Московская сага», режиссер Д. Барщевский

«Дети Арбата»

По мотивам одноименного романа А. Рыбакова

Авторы сценария В. Черных, Ю. Дамскер

Режиссер А. Эшпай

Оператор Ш. Беркеши

Художник В. Петров

Композитор А. Леденев

В ролях: Е. Цыганов, Ч. Хаматова, Е. Симонова,

Д. Страхов, М. Суханов, И. Оболдина,

И. Леонова, Е. Киндинов и другие

«Новый русский сериал»

Россия

2004

«Московская сага»

По мотивам романа В. Аксенова

Автор сценария Н. Виолина

Режиссер Д. Барщевский

Оператор К. Костов

Художники С. Бржестовский, В. Ермаков, А. Табакова

В ролях: Ю. Соломин, И. Чурикова, А. Балуев, О. Будина, Е. Никитина, К. Орбакайте и другие

Кинокомпания «Риск» при поддержке

правительства России, правительства Москвы

Россия

2004

Меня давно занимал вопрос: что бы такое могло означать в персидском языке глагольное время, именуемое «недостоверным прошедшим»? Однажды решила позвонить замечательному поэту и переводчику Липкину, ныне, к великому сожалению, покойному. Семен Израилевич порадовал доступностью объяснения: «Вы говорите: я была в магазине. Тут прошедшее время.

А если вы вспоминаете детство и утверждаете: я тогда была в магазине, дело другое. Это и есть недостоверное прошедшее«. Наше прошедшее сплошь недостоверно. Его переписывают под себя не только правители, но и ТВ. Что ни новое произведение, то новая версия.

Тридцать восемь дней Первый канал отдал эпохе сталинского Большого террора: сразу за двадцатидвухсерийной «Московской сагой» последовали шестнадцатисерийные «Дети Арбата». Такое целенаправленное погружение в историю середины минувшего века требует осмысления.

Новейшее телевизионное летосчисление зафиксировало несколько волн интереса к теме сталинщины. Первая совпала с началом горбачевской перестройки. Освобожденные из узилищ цифры оглушали: за годы советской власти государство уничтожило 66 миллионов сограждан, львиная доля пришлась на царствование Иосифа Первого. Но ТВ оставило на потом анализ убойной статистики, предпочитая ему громокипящую публицистику. Бинарные оппозиции по типу «Нуйкин-Клямкин против Ленина-Сталина» заполонили экран. Дети ХХ съезда множились со скоростью детей лейтенанта Шмидта; утомляя однозвучностью, они без устали сокрушали основы. Слова, не подкрепленные делом, стирались, как медные пятаки.

К началу 90-х от пустого перестроечного пафоса всех тошнило. Из вещательных сеток лихорадочно изымались программы с намеком на пресловутую публицистичность.

Вторая волна прилила к нашему берегу во время президентской кампании 1996 года, когда ельцинский рейтинг стремился к нулю, а Зюганов, напротив, набирал обороты. Ельцинский агитпроп заволновался, увидев вокруг себя выжженную пустыню. Опытные штабисты, пораскинув мозгами, снова выдали антисталинизм как венец своих интеллектуальных усилий. Все каналы ринулись на поиски чего-то шибко разоблачительного. Электорат затошнило еще пуще прежнего. Великая апатия овладела умами.

Без малого десять лет жили по Чаадаеву, полагавшему: «Мы так удивительно шествуем во времени, что по мере движения вперед пережитое пропадает для нас безвозвратно». Да вдруг накатила третья «сталинская» волна — продукт напряженной мысли креативных начальников. С одной стороны, имя кровавого диктатора, прошедшего через облагораживающее горнило художественного вещания, открывало большой оперативный простор, который пришелся как нельзя кстати: эпоха саг бандитских и ментовских приближается к закату, пора обживать новые территории.

С другой стороны, неустанный поиск аудитории заставил обратить внимание на свежую референтную группу. Ровесникам перестройки стукнуло двадцать; Сталин для них — то ли расхожая скучная мифологема, то ли персонаж массовой культуры, вроде Чапаева. Пора просвещать, развлекая, или развлекать, просвещая.

«Московская сага» и «Дети Арбата» — кино для ровесников перестройки. История представлена в доступных потребителю сюжетах, персонажах, картинках. Авторам не пришлось идти по стопам Алексея Германа. Напомню: он перед показом картины «Хрусталев, машину!» на канале «Культура» попросил зрителей не выключать телевизор. Вряд ли многие вняли крику режиссерской души. Пронзительный германовский фильм, тяжелый и мрачный, как кладбищенская плита, требовал от зрителя сотворчества, вписанности в историю не телевизионную, а подлинную.

Дмитрий Барщевский и Андрей Эшпай оказались гораздо более милосердными. Исключительно из соображения человеколюбия литературные источники перекраиваются по новым лекалам. Сценаристка «Саги» Н. Виолина делает зрителю «красиво», дописывая эффектные, с ее точки зрения, эпизоды. Последняя серия, старательно украшенная виньетками хэппи энда, целиком принадлежит ее перу. В «Детях» вообще смещаются акценты: политическая борьба уходит на второй план, уступая место трогательной любовной истории. В подобной системе координат не существует понятия «историческая правда»; тут что Сталин Барщевского, что Сталин Эшпая — все едино. Если же посмотреть на фильмы с точки зрения правды художественной, то «Дети Арбата» — в отличие от «Саги» — выдерживают такой подход. В «Саге» все припомажено и картонно; в «Детях» есть атмосфера — довоенного быта, липкого иррационального страха в ожидании рокового момента, когда цепная реакция предательств и провокаций настигнет и тебя.

В «Саге» ужас бытия одомашнен; Сталин порой выглядит даже милашкой; дом Градовых и во всеобщей разрухе пахнет свежими пирожками, уютом, покоем. Ему, дому, все нипочем — даже в страшном 41-м, когда страна накрыта покрывалом светомаскировки, он пылает огнями не хуже, чем казино «Европа» на Страстном в год шестидесятилетия победы над фашизмом. Конечно, уложить большое историческое время в сериальный формат — задача архисложная. Да и роман достался режиссеру Дмитрию Барщевскому не из лучших. Текст Аксенова, напоминающий подстрочник для американских студентов, грешил беглостью мысли и торопливостью письма. Фильм унаследовал эти родовые недостатки. Некоторые важные сюжетные линии слабо разработаны. Так, полагаю, не всякий зритель поймет суть взаимоотношений комдива Градова с женой. Любящую пару расфасовали по разным лагерям. Но линия фронта неумолимо подступала к Москве, и Сталин решил вернуть известного военачальника. Заодно освобождают и его жену Веронику. И тут выясняется, что комдив не может жить с той, которую в лагере пользовали все желающие — от начальника до вохровца, хотя и продолжает ее любить. Тема зоны, переламывающей судьбы, нуждается в отдельной саге…

Мелкие и крупные неточности оставляют ощущение недостоверности, чтобы не сказать — фальши. Некоторые из них происходят от безвкусицы и малограмотности: в лагере кашу поливают маслом, бушлат Вероники Градовой пахнет «шанелью», вохровец не боится насиловать фаворитку начальника лагеря сразу вслед за своим хозяином. Иные отдают жгучей неправдой. Подобное ощущение оставляет, скажем, сцена ареста Вероники. Хранительница очага Мэри Градова в присутствии чекистов разражается гневнойфилиппикой: дети, запомните этот миг, вы должны научиться их ненавидеть. Быть может, именно такая режиссерская зыбкость в отношении того, что есть правда, не дает развернуться Инне Чуриковой (Мэри) во всю мощь своего дарования. На мой вкус, это самая провальная работа замечательный актрисы за последние четверть века.

Мало того что ее роль слабо прописана. В каком-то смысле Чурикова стала еще и жертвой сериального бума, чья неотъемлемая черта — боязнь эксперимента, тиражирование одних и тех же узнаваемых лиц. В Америке сериальные актеры и актеры кино — параллельные прямые, редко пересекающиеся в пространстве. Общеизвестно, сколько сил потратил Клуни, дабы убедить город и мир в том, что он может блистать не только в долгоиграющей «Скорой помощи». Мы же и тут идем своим путем. Весь смысл отечественного кастинга сводится именно к тому, чтобы на каждом квадратном сантиметре экранной площади скапливалось как можно больше известных широкой публике актеров. О том, чтобы они еще и внутренне подходили друг другу, речь не идет. Для сериальных актеров вроде Гоши Куценко или Марии Порошиной это действительно не имеет никакого значения. Но когда в любящую (по сценарию) супружескую пару старших Градовых объединены Соломин и Чурикова, звезды подлинные, а не мнимые, люди не только разных театральных школ, но и разных жизненных позиций, проблема становится очевидной. Чувствуется, что они все время не вместе, а порознь. Ставка на привычный «верняк» тоже не всегда дает искомый результат. Равен себе Александр Балуев; вздорна и пуста, как расколотый орех, Ольга Будина; плохо чувствует жанр всенепременная Виктория Толстоганова; не в силах расстаться ни с бунинским обликом, ни с бунинскими интонациями Андрей Смирнов.

Зато много удачных работ второго плана. На разрыв аорты, с поразительной беспощадностью к себе сыграла роль завредакцией Марина Швыдкая. Высшей похвалы заслуживает филигранная работа молодой Марианны Шульц, она же пламенная революционерка Циля Розенблюм. Очень хороша Кристина Орбакайте — не только ее игра, но и песенка «Тучи в голубом» в ее исполнении стали украшением сериала… Впрочем, привычные оценочные критерии вряд ли годятся для «Саги». Это типичный мультимедийный проект, который и раскручивался по всем канонам жанра — от растяжек на Тверской до викторин на «Эхе Москвы», от маек с фирменным логотипом до спецвыпуска телевизионных «Пяти вечеров». Тут любопытна сама мичуринская попытка скрестить современный подход к делу с не самым рейтинговым, назовем его так, сугубо интеллигентским материалом. В центре повествования — семья Градовых, потомственных врачей. Действие вращается вокруг Серебряного бора, места знакового для данной социальной группы (щедро разбавленной после революции представителями чекистской элиты). Судя по высоким показателям «Саги», попытка удалась — хороший промоушн на ТВ важнее темы.

Совсем другой разговор — «Дети Арбата». Это настоящее кино, продукция штучная, а стало быть, и спрос другой. Сериалы восходят к античной драме: минимум психологизма, открытость эмоций, маски вместо характеров. В кино экран большой, в телевизоре — маленький; разность оптики диктует разность приоритетов. В кино первична картинка, отточенность кадра, в сериале — текст. Сериал — субстанция не творческая, но математическая. Восемь-десять сюжетных линий чередуются в строгом порядке, каждая мизансцена представляет новую сюжетную линию (по две-три штуки на фильм). Тут алгеброй поверяется не гармония, а откровенная бухгалтерия. В «Детях Арбата» иной, тяготеющий к киношному принцип монтажа. Здесь возможны не только крупные планы, как в «Саге», но и томительно длинные, задыхающиеся, с рваным ритмом, с потаенной страстью, вырвавшейся наконец наружу. Вспомним потрясающую сцену встречи Вари и Саши, когда они долго бегут, спасаясь от преследования, по какому-то старому плавсредству в надежде хоть на минуту остаться вдвоем.

Но у этих двух сериалов, при всей их полярности, есть общность, породившая сходные просчеты. «Детей» с «Сагой» сближает не только время действия, но и весьма далекий от совершенства литературный первоисточник. Суперпрофи В. Черных и его ученица Ю. Дамскер со своим делом экранизаторов справились не в пример лучше Н. Виолиной. Не отвлекаясь от главного — любовного — мотива фильма, им удалось неназойливо, но внятно показать: тотальные репрессии не цепь случайностей, а фермент, на котором заквашивалась советская власть. Правда, при перелицовке романа Рыбакова не учтено одно важное обстоятельство. Не сравнивая автора с Достоевским, вспомним, что последнего принято считать провидцем. И действительно, будучи свидетелем появления «бесов», он своим обостренным внутренним зрением хорошо видел концы. Но, заметим, односторонне видел начало. Нечто сходное произошло и с Рыбаковым. Роман пронизан истовой верой в советскую власть, которую угробил плохой Сталин — антипод хорошего Ленина. Без этой веры, окончательно растворившейся на просторах сценария, невозможно нам, знающим начала и концы, понять образ Саши Панкратова. Если бы не Евгений Цыганов (великолепный типаж и главная, на мой взгляд, удача фильма), чутьем талантливого человека угадавший суть Панкратова, драма, лишенная контекста, выпала бы в банальный мелодраматизм. Но вот парадокс: чем лучше работает Цыганов и другие великолепные актеры, тем заметнее эстетический разнобой, тем явственнее отсутствие жесткой режиссерской руки.

Цыганов — ученик Фоменко, чья школа предполагает особую актерскую технику, особые взаимоотношения с ролью, отличное от традиционного проговаривание текста. Чулпан Хаматова (Варя, любимая девушка Панкратова) представляет классическую школу переживания по Галине Волчек с натуральными истериками и назойливой — временами — театральностью. Сталин в исполнении Максима Суханова играет строго по Мирзоеву. Образ вождя эпатажен, иррационален, но эта иррациональность заряжена большим смыслом, чем самый подробный реализм. Одна беда — Панкратов и Варя даны в развитии, Сталин статичен, как мавзолей на Красной площади. И только Евгения Симонова в роли мамы Саши Панкратова не презентует никакие извивы творческих поисков — она просто великолепно делает свое дело. Сцена свидания с сыном в тюрьме достойна того, чтобы пополнить перечень вершинных достижений отечественного искусства. И вот эти-то яркие индивидуальности, не объединенные единством стиля, все-таки не сложились в космос — качество, которое уж точно не повредило бы сериалу с его специфическими законами.

Тем не менее примерно с середины сериала все подобные соображения отходят на второй план. Мощная стихия длящегося апокалипсиса подминает под себя даже самых раздраженных критиков. Она исподволь рождает ощущение художественной правды — той, которая выше правды исторической и эстетической.

Но главная заслуга создателей «Детей Арбата» лежит не в творческой, а в идеологической сфере, да простит мне читатель сей архаизм. Никто до Эшпая не отважился перевести на язык кино этот поистине знаковый роман. Ведь не Солженицын, не Шаламов, а именно Рыбаков, чьи «Дети Арбата» были опубликованы в конце 80-х миллионными тиражами, первым разбудил нацию от летаргического сталинского сна. Сегодня ровесникам перестройки не грех напомнить: не только старшие поколения, но и они — жертвы чудовищного эксперимента. В сериале речь идет о системе, которую мы не в силах преодолеть и в наши дни. Несколько лет назад в новостях промелькнул сюжет. 30 октября, в День политзаключенного, Сергей Юшенков предложил братьям по Думе почтить память невинно убиенных вставанием. И что же? Почти все думские дьяки во главе с Селезневым не оторвали седалищ от кресел.

Контекст жизни незаметно меняется. То, о чем еще вчера и помыслить было невозможно, теперь стало явью. Спикер Борис Грызлов бережно отыскивает в Сталине доброе и вечное; город Волгоград вот-вот переименуют; дискуссии об установке памятника великому полководцу на Поклонной горе по накалу страстей сравнимы с обсуждением кардинального вопроса современности, изящно именуемого «монетизацией льгот». Как ни крути, кремлевский горец и сейчас живее всех живых.

Как-то ярый государственник Михаил Леонтьев, подойдя к «барьеру» (программа НТВ), как всегда, авторитетно изрек: «Мы свою страну прокакали и теперь пытаемся уйти от окончательного решения этого вопроса». Помнить о Сталине — непременное условие ухода от «окончательного решения вопроса».