Знак «4-х». «4», режиссер И. Хржановский

«4»

Автор сценария В. Сорокин

Режиссер И. Хржановский

Операторы А. Хамидходжаев, А. Ильховский,

Шандор Беркеши

Художник Шавкат Абдусаламов

Звукорежиссер К. Василенко

В ролях: Марина, Ирина и Светлана Вовченко,

С. Шнуров, Ю. Лагута, К. Мурзенко, А. Хвостенко,

А. Адоскин, Л. Федоров, Ш. Абдусаламов

«Фильмоком» при поддержке Службы кинематографии

Министерства культуры РФ, Hubert Bals Fund

Россия

2004

Чтобы стать интернациональным,

надо быть национальным.

Г. К. Честертон

В последние годы наши игровые картины так редко удостаиваются высших наград на международных кинофестивалях, что ажиотаж, который устраивает российская пресса вокруг каждого лауреата, — явление закономерное. Тем удивительнее тот факт, что успеху дебютного фильма Ильи Хржановского «4» на Роттердамском кинофестивале в России обрадовались немногие. В отличие от «Возвращения», после триумфа на фестивале в Венеции превознесенного российскими критиками до небес, «4», получивший две награды престижного европейского форума в Роттердаме — главный «Золотой тигр» и приз имени Тео ван Гога «Золотой кактус» — шквала похвальных слов в российской печати не удостоился. Развернутых комментариев к фильму Хржановского-младшего1 немного, а восторженных отзывов еще меньше. Кто-то предпочитает нейтрально констатировать факт, мол, растет интерес западных зрителей к кино из России, благо фестиваль в Роттердаме позволял «утопить» фильм «4» в целой обойме русского артхауса, представленного в специальной программе. В чем же причина неожиданной индифферентности к фестивальным призам? Неужели «4» так и останется одним из самых ярких событий года не для наших, а для западных критиков?

Отчасти ответ на этот вопрос заключается в сопутствующей выходу фильма истории с прокатным удостоверением. Открыто приветствовать фильм, который Министерство культуры почти четыре месяца «мариновало» на полке под предлогом излишних длиннот, нецензурной лексики и «неподобающих» изображений, сегодня решится не каждый. В России зависимость кинематографа от государства еще никто не отменял. Как минимум, на последнем этапе, когда создателям фильма нужно получать прокатное удостоверение от Минкульта. Пока в случае с фильмом «4» чиновники не решились проявить себя в полную силу (Хржановский получил право на ограниченный кинопрокат своего фильма, не прибегая к требуемым Минкультом купюрам), но нет гарантий, что в будущем с кем-то другим они не поведут себя более непримиримо.

Эта история с получением прокатной лицензии подала знак о проблеме цензуры. И каждый сумел прочитать этот знак согласно своим представлениям о российских реалиях. Оскорбленные патриоты после успеха на фестивале поспешили обвинить режиссера «4» в желании сделать карьеру на Западе за счет искажения имиджа нашей страны. «Авторы многих фильмов, книг и спектаклей уже не ориентируются на отечественную публику — они ждут аплодисментов на заграничных фестивалях, разрабатывая имидж России дикой и конченой, — пишет Валерий Кичин. — Имидж этот придуман без сколько-нибудь реального знания своей страны (как узнать ее тусовочным мальчикам, Садовое кольцо покидавшим только для поездок на дачи!), но с точным знанием, что можно хорошо продать в мире. Они не надеются покорить „мир“ в смысле массового зрителя, для этого у них нет ресурсов ни творческих, ни интеллектуальных. Но фестивальная публика — специфическая, маргинальная, охочая до любых, самых скользких изощренностей и оттого считающая себя элитарной. Она устала от лакированной Америки, беззаботной Италии и боевого Китая, она ждет шокирующих диковинок. И ей Россия потребна именно такая: разъеденная коррупцией и хитрованством, пьяной нищетой и экзотическим непотребством»2

Если на минуту поверить, что какой-нибудь сумасшедший доктор Мабузе и вправду потрудился, внушив нашему дебютанту образ России как страны торжествующей дикости и безысходности, — подобная «спецоперация» все равно не будет считаться чем-то из ряда вон выходящим, учитывая нынешнее состояние российской действительности. Однако гораздо интересней вопрос: почему многочисленным «мабузе» с российских государственных телеканалов не удалось, несмотря на все старания, проделать с этим же дебютантом ровно обратное — внушить ему образ России как страны торжествующего закона, передовой экономики и гуманистических ценностей?

Конъюнктурность, стремление угодить вкусам «маргинальных» фестивальных тусовок — вот наиболее частые обвинения в адрес фильма Хржановского (странно, что этот упрек нередко предъявляется теми, кто раньше никогда не брезговал зарубежными фестивалями). На самом деле это обвинение не имеет прямого отношения к сути обсуждаемого вопроса. Не исключено, что Хржановский действительно ориентировался на западную фестивальную конъюнктуру, но не исключено также, что многие из его критиков ориентируются на конъюнктуру внутрироссийскую. Вопрос следует ставить не о том, кто в большей степени конъюнктурен — говорить правду можно и из конъюнктурных соображений, а лгать, напротив, совершенно бескорыстно, — а о том, адекватна ли картина, нарисованная создателями фильма «4», российским реалиям.

В отличие от отечественных, западные критики вынесли за скобки вопрос о личных мотивах тридцатилетнего «мальчика», видимо, понимая, что правда все равно не становится ложью, даже если ее говорят из каких-то конъюнктурных соображений. Ошарашенные фильмом, они отреагировали на него как на своего рода попытку тотальной рационализации негативных фантомов российской реальности, что, в частности, видно на примере высказывания корреспондента нью-йоркского Village Voice, посчитавшего «4» самым большим открытием Роттердамского фестиваля: «Нашпигованный признаками старения и умирания, „4“ — это грандиозное исследование варварства и деградации, настоящий трактат о телесном, демонстрирующий генетическое родство с фильмами Леоса Каракса, рекламными акциями Общества защиты животных и видеоклипами Криса Каннингема. Высоколобый, загадочный фильм Хржановского стремился разрешить вопрос, который также ставили перед собой большинство фестивальных участников: что значит — быть человеком?»3

Рискну заявить, что фильм для Ильи Хржановского оказался способом личного экзорцизма — попыткой дистанцироваться от собственной «русскости», сегодня не дающей никаких оснований собой гордиться. (Согласно официальной статистике Федерации по делам молодежи и спорта, 50 процентов молодых людей в нашей стране «не испытывают гордости за Россию».) Конечно, Хржановский-младший — не первый художник, резко критически относящийся к собственной стране. Можно вспомнить создателя «Истории одного города» — произведения, которое многие также могли бы назвать позорящим Российское государство. «А может быть, ты скажешь мне, что при таких условиях жить невозможно. „Невозможно“ — это не совсем так, а что „противно“ жить — это верно», — писал Салтыков-Щедрин во вступлении к «Сатирам в прозе».

Личный экзорцизм есть своего рода форма протеста сильной личности против пресловутого «опыта неудачи», который, по мнению социолога Льва Гудкова, является специфически российским культурным механизмом коллективного самоопределения и не имеет ничего общего с индивидуальным опытом проб и ошибок. В обществе подавления личностных и социальных свобод, в которое вновь превращается Россия, «опыт неудачи» должен только усугубляться. Он и усугубляется, поддерживая торжество общего принципа: «Когда нечем гордиться, можно жить, понося и принижая других». Подобный принцип Хржановского не устраивает: он предпочитает выстраивание дистанции между собой и фантомами российской действительности, чтобы изучить их получше. Это не вульгарный вуайеризм, это аналитическая работа обладателя острого зрения.

«4» вызовет неприятие, как минимум, у двух категорий граждан: во-первых, у поборников государственной пропаганды, призывающих поверить в будущее страны как милитаристской империи (на этой ниве сегодня активно трудятся и киношники, поставляющие пропагандистские поделки вроде «Личного номера», «Шпионских игр»), во-вторых, у «болота», сонно булькающего в такт телевизионной попсе (здесь также есть свои кинообразчики, вроде проектов «Меня зовут Джинн!» и «$матывай удо4ки»4, демонстративно нацеленных погружать зрительский интеллект в коматозное состояние). Обозначенные категории граждан, хоть и кажутся противоположными, на деле дополняют друг друга, как две стороны одной медали, поскольку каждая на свой лад способствует реализации проекта по усмирению социальной активности с кодовым названием: «Даже не думай, Путин думает за тебя». В этом контексте в принципе не предусмотрена возможность появления авторского фильма как метафоры современной России. Там, где «правильный» имидж страны диктуется сверху, подобные метафоры всегда будут нежелательными.

В этой связи «4» — событие в молодом игровом кино незаурядное, так как, вопреки новым российским табу, фильм в первую очередь адресован тем, кто способен воспринимать кино в том числе и как способ социопсихологического портретирования общества. Об этом статусе наш кинематограф в последние годы вспоминает все реже и реже — исключительно только стараниями «немолодой гвардии», среди которой лично у меня наибольшее уважение вызывают Вадим Абдрашитов («Время танцора», «Магнитные бури»)

и Иван Дыховичный («Копейка»).

Что до концепции фильма «4», было бы неправильно приписывать все заслуги Илье Хржановскому — писателя Владимира Сорокина можно считать соавтором проекта, перерабатывать вязкую российскую серость в выпуклые фантасмагорические метафоры он, пожалуй, умеет лучше других. «Москва», «Копейка», «4» — благодаря таланту Сорокина, российское кино все еще имеет примеры адекватного взгляда на постсоветское время. «4» — случай особый: он открывает еще никем не освоенный в нашем игровом кино путь тотального осмысления путинской России.

Картина нашего мира (от Москвы до самых до окраин) действительно не щадит глаз, привыкших к попсе и глянцу. Мрачно то, что мы видим в первой же вступительной сцене-метафоре. Городские машины, как сорвавшиеся с цепи железные монстры, ночью с грохотом рубят асфальт в центре Москвы, заставляя бездомных собак бежать прочь.

Ночная Москва холодна и безлюдна. Только витрины горят. От угрожающей жути городских улиц хочется спрятаться в укромное место и желательно на всю ночь. Чем, видимо, и руководствуются три главных героя фильма, когда забегают в одно случайное заведение с усталым барменом за стойкой (А.Кудряшов). Прежде чем вновь нырнуть в опасную ночь (вектор судеб каждого из героев будет в дальнейшем прочерчен), полуночники познакомятся и заведут разговор — вялый и ни к чему не обязывающий. Проститутка Марина (М.Вовченко), настройщик роялей Володя (С.Шнуров) и мясоторговец Олег (Ю.Лагута) — всех их объединяет нежелание говорить хоть толику правды. В фильме ложь — больше чем механизм замаскировать одиночество, это способ существования общества. В сцене в баре ложь разливается, подобно реке в период наводнения, и создает настоящую фантасмагорию. Представившийся «ученым», Володя раскрывает секрет экспериментов по клонированию людей в специальных лабораториях; «сотрудник кремлевской администрации» Олег компетентно повествует об эксклюзивном источнике, из которого поставляют питьевую воду президенту России; и даже Марина — «специалист по маркетингу» — вносит свою посильную лепту, рассказав о чудодейственном аппарате улучшения настроения, который ей приходится продвигать на рынке. Хржановский с Сорокиным вовлекают зрителя в эксперимент по проверке воздействия лжи на сознание. Ложь — перформативна благодаря талантливой увлекательности, с ложью можно легко примириться, попасть под ее абсолютное обаяние и даже начать обвинять в несостоятельности собственную способность видеть и понимать. За минуту до сцены в баре было показано, чем именно занимаются в жизни Володя или Марина, но оказалось достаточно компетентного вида и уверенной интонации, чтобы если еще не зомбировать реципиента, то, по крайней мере, заставить его строить иные гипотезы. Например, о том, что клонирование — вполне современное научное объяснение причины того, почему одетый в строгий серый костюм «кремлевский снабженец» Олег так похож на ВВП.

Главная тема фильма «4» — тема клона — принципиальна для Владимира Сорокина (достаточно вспомнить роман «Голубое сало» и постановку оперы «Дети Розенталя» в Большом театре, вызвавшую нездоровый интерес у депутатов Госдумы). В «4» она помогает расширить исследование природы лжи и национальных фантомов. Клон есть новая редакция таинственного двойника, зловещего близнеца, широко представленного не только в западноевропейской, но и в славянской традиции. В славянской мифологии близнец входит в число важнейших героев: он всегда — знак беды и несчастья, расценивается как зло, кара небесная.

Свой двойник есть у каждого из главных персонажей фильма «4», потому главная тема неоднократно изменит свою вариацию. Она проявится трагически, как только настройщик роялей Володя после ухода из бара будет арестован милицией и отправится в «горячую точку», чтобы искупить кровью преступление, совершенное неким субъектом, похожим на него как две капли воды. Затем тема возникнет опять — в более фантасмагорическом ключе, когда Олег с удивлением обнаружит в одном ресторане партию идентичных «круглых поросят» и на собственную погибель погонится делать бизнес в село, где их вывели. И, наконец, кульминирует тему встреча трех сестер-близнецов (Марина, Ирина и Светлана Вовченко). Женщины встретятся в глухой деревне Малый Окот на похоронах четвертой близняшки — Зои.

Сцена в деревне Малый Окот производит самый сильный шок — не то три похожих друг на друга сестры на похоронах четвертой, не то три клона на поминках оригинала. Придумавший ее постмодернист Сорокин верен себе: как и в сценарии фильма «Москва», он вызывает к жизни знаменитую мифологему русской культуры, представляя ее во всей яркости современной деградации. Сцена похорон Зои символична и прозрачна по месседжу: это похороны русской красавицы, не ставшей матерью по причине отсутствия подобающей мужской половины, гения-самородка, не сумевшей реализоваться в российской провинции, молодой непорочности, избравшей скорбный труд в глухомани вместо проституции на столичной панели. Что говорить — Зоя Космодемьянская в эпоху великой отечественной войны за выживание. Настоящий герой.

Жизнь в условиях рыночной экономики превратила нищий Малый Окот в трудолюбивую артель по изготовлению кукол, которые отличаются человеческим выражением лиц и наличием мужских гениталий. Со смертью Зои, владевшей секретом изготовления из хлебного мякиша «живого лица», оказался обречен на верную смерть и весь Малый Окот, способный лишь изготавливать гениталии. Предложить что-то альтернативное здесь вряд ли кто-то сумеет: в деревне остались только старые беззубые бабушки да местный юродивый, любивший покойницу (К.Мурзенко).

Похороны и поминки в деревне Малый Окот — все вместе и ничего по отдельности: шабаш ведьм, пир во время чумы и плач в богадельне. Не то от чрезмерного потребления ядреного самогона, не то по причине старческого маразма деревенские бабушки под конец входят в натуральный экстаз, продолжительность которого на экране — настоящее испытание для зрителя. Старухи бузят и горланят «ирока страна моя родная!», хохочут и плачут, сбрасывают кофты, меряются друг с другом величиной сморщенных обнаженных грудей и снова пьют за покойницу. Эффект «неочищенной» спонтанной реальности, близкий к документальному, возник благодаря участию в съемках Алишера Хамидходжаева (оператор Сергея Дворцевого).

В контексте темы близнецов и клонов внешнее сходство трех сестер поначалу выглядит пугающим. Но сцена в деревенской бане, позволяющая им оставить за порогом вместе с одеждой не только индивидуальное чувство стыда, но и все социальные маркировки, открывает телесное здоровье и красоту каждой участницы. Месседж фильма уже представляется не столь безнадежным. Зоя ушла в мир иной, но для оставшихся трех сестер еще не все радости жизни потеряны. Сказать, что Илья Хржановский снимает лишь про культурную деградацию, ментальное умирание и социальный распад, было бы все же неверно. Он скорее эколог, который волнуется, что болезни, вирусы и грязь нашего времени совсем уничтожат то здоровое от природы, что в России осталось. Развивая мысль наблюдателя из Village Voice о схожести фильма с рекламными роликами Общества защиты животных, можно сказать, что постановщик «4» художественно агитирует в защиту живого. Масштаб его истребления в современной России, похоже, катастрофичен. Не время лгать себе и другим. При этом Хржановский-младший может рассчитывать на большее понимание, чем, к примеру, одержимый той же самой идеей радикальный «эстет» Евгений Юфит5, так как разворачивает концепцию смело, внятно и демократично.

И последнее: после выхода фильма «4» Илья Хржановский был обвинен в аморальности. Пока только критиками, а не «идущими вместе», как когда-то Владимир Сорокин. Возможно, режиссер, убедивший старух показать перед камерой коллективный стриптиз и отправивший в баню трех голых сестер, не самый лучший образец высокой моральности в этом мире. Однако печаль и внимание, с которыми он смотрит на черные дыры российской действительности, говорит о большей человечности, чем та, что имеется у его обличителей, путающих мораль с державным интересом.

1 Илья Хржановский — сын известного режиссера анимационного кино Андрея Хржановского.

2 К и ч и н В. Кактус. О природе успеха нашего кино за рубежом и пределах нашей терпимости. — «Российская газета», 2005, 7 февраля, № 23.

3 Winter Light by Dennis Lim. — Village Voice. February 15th, 2005.

4 Впечатляет цифра статей в российских СМИ о фильме «$матывай удо4ки», вынесенная на обложку лицензионного DVD, — 1123. Если это правда, то данную картину, видимо, следует признать главным достижением отечественного кино в минувшем году.