Отрыв. Повесть для кино

Ледовая арена

Братья на льду. Один падает, получив в стычке удар, и другой, перемахнув через бортик, уже летит к нему с клюшкой наперевес, старший на помощь младшему.

Сбил с ног обидчика, и сам, сраженный, падает на лед. Опять бросается в бой. Под свист трибун, побросав перчатки, хоккеисты месят друг дружку кулаками. Судьи виснут на старшем брате, а он все не может остановиться, молотит и молотит.

И еще напоследок, из объятий судей вырвавшись, к чужой скамейке успевает подъехать, где сплевывают кровь от него пострадавшие, и улыбается, сам кровь сплевывая.

— За брата!

На своей скамейке тренер недоволен.

— На рожон-то чего, не понял?!

— Так совсем пришибли, чего!

— Это кого?

— Его!

— Тебя, по-моему!

За нос боец держится, все с брата глаз не спуская, а тот уже шайбу к воротам гонит.

Ребята на скамейке смеются.

— Здоровей тебя боров! Нос крепче держи, отвалится!

И сказать в ответ нечего, вместе со всеми смеется. И тут же вместе со всеми с криком победным вскакивает. младший выручил, в ворота шайбу загнал!

У Дворца спорта

Авто их старенькое в сумерках на стоянке. Миша, старший, заводить пошел, а младший, Игорь, еще на ступенях задержался. Вернее, его задержали, мужик в куртке спортивной вдруг под локоть взял.

— Стой, чего на ушко шепну!

— И чего?

— Тайну одну, не рыпайся.

Крепкий мужик, не отпускает.

— На контракт тебя хочу, как?

— И все?

— Мало?

— А по башке, как?

Нет, не вырвать локоть, и в ухо всё речи непонятные:

— В Миннесоту тебя с перспективой на драфт!

— Отвали!

— Детали обсудим. Бумаги, то, сё.

И подпишу тебя, лады?

Пытался мужика даже сумкой с амуницией достать, тот обиделся.

— Эй, глаза разуй. Кто я?

— Кто?

— Гатаулин.

— И чего?

Смех.

— И счастье подвалило.

— Еще скажи: тот самый!

— А какой, чучело?

И отпустил мужик, всё. И Игорь поверил, потому что отпустил. Уйти уже не пытался, хоть путь был свободен. И мотор легковушки урчал, брат даже просигналил нетерпеливо.

— Правда, что ли? А чего вдруг меня? — спросил Игорь.

— Так глаз наметанный.

— А шепотом чего?

— Да там братишка твой.

— Он не слышит, — сказал Игорь. — Мотор.

Усмешка в глазах раскосых мелькнула.

— Ты меня понял, вижу.

— Да. Вы одного меня решили.

— И молчок.

— Заметано, — выдохнул Игорь.

— И не светись возле меня пока. Сам найду.

И пошел незнакомец, растворяясь в полутьме. И теперь Игорь его локоть поймал, он опять не верил.

— А это все точно уже?

— Еще не в самолете, бомбардир.

— Ясно.

— С братишкой еще в машине, — напомнил Гатаулин.

В машине

Старший, конечно, поинтересо-вался:

— Это кто ж такой был-то?

И младший не замедлил с ответом:

— Поклонник, кто. Еле отвязался.

— Звездой стал, Чепчик!

— Уже по рогам ему хотел.

Старший не одобрил:

— Чего так-то? Для людей играешь, нет?

Пока по улицам мчались, то за руль он хватался, то за нос, постанывая,

и смеялся.

— Битый небитого везет, скажи?

— Сломали нос-то, — заметил младший.

— Ага, похоже. Ну, и чего?

— И ничего. Зря.

— Так из-за тебя!

— Вот-вот, я и говорю, — усмехнулся младший.

И старший усмехнулся:

— А ты тут ни при чем, Чепчик. Голос крови.

Младший закричал:

— Ох, ты меня этим Чепчиком достал!

И брата в сердцах кулаком ткнул, и тот в ответ двинул его локтем, смехом давясь.

— Так виноват, что ли, если на тебя мать чепчик, не на меня! Незабываемая картина!

— На тебя вообще косынку!

Возились, как дети, тискали друг друга. Машина виляла, выписывая кренделя.

И тут из кустов навстречу им выпорхнула стайка девчонок, фары высветили их пестрое оперенье.

Старший только вздохнуть успел:

— Засада! Машину засекли, всё!

— Кто ж звезда из нас?

— Оба мы районного масштаба!

И не до разговоров стало: фанатки, за руки взявшись, выстроились посреди дороги.

На них прямо мчались, не снижая скорости, кто кого!

И младший в последнюю секунду прохрипел:

— Дави, Мишка, так их!

Мелькнули рядом в объятии расставленные руки, девичьи лица с разинутыми ртами.

Прорвав хоровод, ехали молча.

— А теперь ты зря, — заметил старший.

— Что?

— А вот это. Что сказал.

— Так что я, что?

— Их не давить, любить надо!

Младший успокоил:

— Да живы, чего им сделается? Вон сиганули как! Кузнечики!

Брат вдруг придвинулся, губы дрожали.

— Потому что не пробовал, целка! Попробуй! Другое закричишь: сладко, ой! Пирожное!

Младший рассмеялся:

— А сам-то, сам? На них прямо!

— Тормоза.

— Чего тормоза?

— Да педаль провалилась. Спокойно, — сказал старший.

Ехали, лавируя среди транспорта. До младшего дошло.

— Так мы это… без тормозов?

С ума, что ли?

Притерлись кое-как к бордюру, встали. И сидели, как сидели, молча.

На улице

Так же молча наружу выбрались, багажник открыли. За сумками полезли.

И тут старший ловко младшему на спину запрыгнул.

— Вези!

Опять хохотал.

— Чепчик, ты чего сегодня такой?

— Слазь! Какой?

— Ну, не такой. Неродной. Вот вези!

Младший сделал шаг-другой, шатаясь.

— Я за себя просто не отвечаю, — трещал за спиной брат, — когда на тебя кто руку, ты понял? Это я уже не я! Чепчик, ты обиделся?

— Нет.

— Морковка-то торчит, я волнуюсь? Куда хоть ее, знаешь?

— Не бойся.

— Ты хоть куда уже присунь, разборчивый.

— Скажу тогда. Тебе первому.

Старший, видно, выдохся, спрыгнул.

— Сегодня чего-то не то. Ты не такой, и я не такой, оба мы какие-то!

И нос проклятый! — простонал он, ладонями лицо прикрывая.

Сумки взяли и пешком пошли по темной дороге. И опять вопрос:

— Так он поклонник был, кто?

— Ну а кто?

— В общем, конь в пальто! — сам себе и ответил старший.

Квартира брата

— Не поклонник никакой! Сам Гатаулин! Глаз положил!

Это младший прокричал той же ночью, ворвавшись к старшему в квартиру. В пальто, как был, навис над брачным ложем.

— В Миннесоту на драфт! Контракт посулил!

Некстати он и совсем не вовремя. Брат исполнял свой супружеский долг. Жена выглядывала из-за его плеча с неясной улыбкой. Губы ее дрогнули.

— Фортуна! Ура!

Она встала с тахты и оказалась плотной и рослой, выше гостя на целую голову. Прошла рядом, не стесняясь ни роста, ни наготы, на ходу ощутимо задев увесистой грудью.

— Ура!

Брат сел в постели.

— Правда, что ли? Это ж башку сносит!

— Ну, бабка надвое еще, подожди. Еще он посмотрит.

— А где он есть-то?

— Завтра на тренировке будет, как пить дать.

— И чего?

— Ну, постараться, значит, надо!

Старший не сомневался, просиял даже.

— Так отбегаем, ты чего? Мало не покажется! Чепчик, прорвемся!

Жена опять в комнате возникла.

— Ду ю спик инглиш?

Еще пыталась что-то выговорить, но словарный запас был, видно, исчерпан. Брат обратил внимание:

— Эй, прикрой хоть! Совсем обнаглела, ты чего?

Она ушла не сразу.

— А Чепчику можно. К столу давайте, эй!

Младший ждал, пока брат оденется.

— Мишка!

— Я Мишка.

— Вот что не сказал я тебе, это как? Что лапшу на уши!

Брат плечами пожал.

— Ну растерялся. Любой на твоем месте.

— Это я сука, — заключил младший и вроде даже комок в горле сглотнул, — ты б не растерялся!

Старшего другое волновало:

— Слышал, у них там за океаном тренера докапываются до клюшек, чтобы у всех одинаковые были… А ты ж знаешь, мне нужен мой загиб, с прямой у меня шайба слетает!

— Да подожди ты еще, загиб!

— А Кукин рассказывал, когда из «Коламбуса» вернулся.

— Какой «Коламбус», сплюнь!

Они всерьез сплюнули и еще по дереву постучали. Младший о дверной косяк, а старший себя по голове, не найдя возле тахты ничего более подходящего.

На кухне, за стол еще не садясь, он сразу рюмку поднял.

— Чепчик! Это ж вызов, так, нет? Лига американская! Это как себя проверить, ну вот подлинное какое-то свое… Индивидуальность, все дела…Вот что я могу? Правильно? Что ли, по одной, чтоб не спугнуть это дело?

Но сам тут же рюмку и опустил.

И бутылку отставил, жене приказав:

— С глаз долой проклятую, ну-ка!

— И суп не будете?

— И суп тем более.

А брату сказал строго:

— Все. Уже на дурочку не проканает. Тут без раздолбайства надо, ты смотри у меня! Вот чтоб завтра на тренировке, как штык!

— Так не я тренировки пропускаю, — заметил младший.

Старший не отрицал:

— Я, я. Было. А теперь все, жизнь!

Когда в коридоре прощались, гость опять вроде комок сглотнул.

— Мишка, я без тебя не поеду один!

Брат удивился.

— Так вместе мы, а как еще?

— Никак.

— Мы ж парные?

— Вот именно.

— И по игре, и вообще? И он это лучше нас понимает, не сомневайся, — успокоил старший. — Порознь ноли, а вместе?

— Сила, — кивнул брат.

— И домой баиньки!

И сам не сомневаясь, хозяин гостя поскорей на лестницу вытолкал, светало уже.

Ледовая арена. Тренировка

Пришел Гатаулин, явился не запылился. Среди горстки болельщиков на пустой трибуне сел, маскируясь. Устроился мирно с локтями на коленях, а кулаками под щеками, вроде ни до чего и дела нет.

А брат не явился. И младший у бортика стоял и стоял, не зная, что делать.

И побежал Игорь по льду. Без клюшки.

— Брата не видели?

Дергал ребят, отвлекал, на лице чуть не отчаяние.

— Где брат, знает кто?

А ребята работали, комбинации чертили, пот градом.

— Да где ж мы тебе его… Твой брат! Опять, не иначе, глаза залил!

Бегал Игорь и бегал как заведенный, всем надоел.

— Уйди, Будник, исчезни! Сам на грудь принял!

Ну, и дали ему крепко, чтоб под ногами не путался. Вроде нечаянно сбили, полетел на лед вверх тормашками.

Голову поднимает: нет на трибуне Гатаулина, след простыл!

И опять побежал он. В проход метнулся и дальше по коридору, забыв, что под коньками уже льда нет.

Гатаулин одевался в вестибюле.

— Что это было, я не понял? Что за цирк вообще?

— Вы подождите, он сейчас. Он придет! — пообещал Игорь.

— Кто?

— Брат.

— А при чем брат, опять я тебя не понял? — удивился Гатаулин.

В куртке уже был. И недоволен.

— Не светись, сказал. Вопрос решается. Не надо за мной.

Он пошел к выходу. И Игорь следом застучал коньками по паркету.

— Вы ж нас в игре видели!

— Опять!

— Так в связке мы с братом, парные!

— Нет.

— Что «нет»?

Гатаулин плечами пожал.

— Совсем даже нет. Наоборот даже.

— А что он меня сильней, это как?

— Ну, сильней.

— Вот!

— А нужен ты, — сказал Гатаулин.

Игорь не понял:

— Это как так, почему?

Гатаулин на него посмотрел.

— А вот так. Нипочему. Ты. — Был уже в дверях. — А хромаешь чего?

— Да сейчас треснулся.

— Будешь рядом со мной ходить, совсем кости переломают. А этого нам не надо, совсем ни к чему!

Он еще оглянулся, пальцем погрозил.

— Не дури!

Квартира Светланы

Не был брат пьяный, а все равно как пьяный.

Игорь женщину оттолкнул, которая дверь открыла.

— Пошла!

Брат в комнате на тахте сидел и опять полуголый. Закричал, увидев лицо младшего:

— Караул, Светка, на помощь! Убьет!

И руками виновато развел.

— Чепчик, хоть режь. Так получилось.

— Как?

— А у Светки отгул.

— Важней, чем отборщик на трибуне?

Старший задумался.

— Может, и так.

— И ты в забое опять?

— Работа у нас такая!

Все было то же: квартира стандартная, брат на тахте с голыми ляжками.

И женщина спортивная, рослая, но не жена.

— Игорешка, чего сердитый?

Брат засмеялся.

— Да ты ему нравишься! Хорош тут стриптиз!

Женщина присела к нему на тахту, и, обнявшись, они стали шептаться. Обо всем сразу позабыли.

Игорь, подскочив, рывком поднял брата и потащил из комнаты. Любовница ручищами вцепилась.

— Куда ж ты его голого!

— В Америку! — хохотал старший. Он вдруг обмяк, не сопротивлялся.

На улице

Выволок на улицу с вещами под мышкой.

— Где машина?

— Тормоза делают. А как ты меня вычислил?

— Весь город знает.

Брат забеспокоился.

— А Люська, как думаешь?

И бросил его Игорь посреди улицы, пошел, не оглядываясь.

— Чепчик!

Догнал, конечно. Шагал рядом, на ходу одеваясь.

— Да придет он, придет еще, не бойся! Никуда не денется! За такие бабки!

— За какие?

— Которые этот жук на нас наварит. Купит и продаст! Ты за бабки его переживаешь, я не понял?

Младший сказал с горечью:

— А говорил-то, говорил!

— Кто говорил?

— Да ты. Все, мол, жизнь!

— Так она и есть, — опять развел руками брат.

— Вот такая?

— Да.

— Между Люськой и Светкой?

Старший вдруг сказал с волнением:

— А я люблю их, Чепчик.

— Обеих сразу?

— И эту, и ту, да! Все больше! Запал!

На лице даже страдание было.

— Чего со мной? Ну, кранты!

— Америка!

Старший услышал:

— Америка, да. Вот, может, и выход. К чертям сорвусь отсюда.

— Еще сорвись. Пусть он еще тебя возьмет.

— Тебя, что ли?

Младший не удержался:

— Так все к этому, герой-любовник.

— Не смеши, — отмахнулся старший.

Но шаг замедлил.

— Как это? Тебя возьмет, а меня нет? Ну, даешь!

— Да так я, к слову.

— И я к слову. Если уж из нас двоих, так кого?

Нет, не мог он уже успокоиться.

И выплеснулось:

— Чепчик, да без меня тебя вообще нет, если на то пошло! Если твои три шайбы удачно совпали, что мы поднялись по таблице, так это я тебя сделал! Всю жизнь был тупой козлик, и что, вдруг извилина проросла?

Ну, я тебя сейчас в санчасть свожу! — Кричал уже, сам себя все сильней распаляя, прохожие оглядывались. —

Малышок! Да тебя не пришибли еще, потому что я! Нянька твоя! А ты? Кто ты есть? Нет, скажи, кто? А, сам не знаешь! Потому что ты никто! Чепчик, одно слово!

А потом уже и выговорить ничего не мог сквозь хохот.

Младший шагнул к брату, к себе прижал. И тот вдруг, хрюкнув, покорно в плечо ему уткнулся. Так и стояли посреди улицы, обнявшись. Два больших человека, под центнер каждый.

Еще шепот услышал Игорь:

— А сам-то! Всех моих баб глазами!

И он сильней только брата обнял.

Гостиница. В номере

— Чего-то он не то, понимаешь? Ну, твой брат.

— Это почему?

Гатаулин объяснить пытался:

— Ну, как сказать… Вот я сам не пойму, вроде все при нем, а не то!

— А я то?

— Очень даже.

— Спасибо, — улыбался Игорь.

— Бумаги подвезут. Это пара-тройка дней. Мы сняли вопрос?

— Мы сняли.

— И все нам уже ясно?

— И все нам. И мы без брата не поедем, — сказал Игорь.

Гатаулин засадил кулаком в мягкое кресло, на котором сидел.

— Эй, ты! Мое время стоит денег!

Я серьезный человек, не говорю о себе лишнего, но если я взялся за дело — не хочу, чтоб с обратной стороны был понос какой-то!

У него был органайзер, и он его схватил и стал читать по вертикали:

— Ну. У меня все есть! У меня, думаешь, только ваша команда на примете? У меня бизнес! Я всю область держу под своим прицелом! Я знаю, чем закончится ваш завтрашний матч!

А ты, как попка, все втираешь мне тут про брата, которого я не хочу? На что надеешься?

Игорь терпеливо стоял посреди номера, хозяин не предлагал садиться.

— Что вы еще посмотрите на него и возьмете.

Гатаулин стал смеяться.

— Все, достал! Парень, я сейчас это кресло порву к матери! Это один шанс из миллиарда! Ты забыл, сколько команд таких, как ваш «Каучук», и не понимаешь, что никто никогда не выплывает из них… Просто тебе повезло!

— Да, — кивнул Игорь.

— Что «да»?

— Повезло.

Гатаулин догадался:

— И сейчас скажешь про брата!

— Сказал.

Хозяин махнул гостю.

— И ушел быстро. Всё. Вон.

Тот удалился безропотно.

Гостиница. В коридоре

В коридоре Гатаулин Игоря догнал, пошел рядом по ковровой дорожке.

— Ну? И чего ж ты ушел?

— Знал, что следом побежите.

— На силовой прием взял, техник.

— Так какая техника без силы? — не отрицал Игорь. — Теперь вот ясно, что вы за меня уже бабки взяли, нет разве?

Гатаулин засмеялся.

— Ну, шустрый!

— Так сам себе удивляюсь, — подтвердил Игорь.

— Игра когда?

— Завтра Пензу будем рвать.

Как ни хотелось, а пришлось Гатаулину главное сказать:

— Я приведу человечка, ты мне руки выкрутил. Может, войдет в долю. Это ж вас теперь двоих поднимать надо!

И Игорь не выдержал, как ребенок, просиял и кулаком даже в воздухе потряс.

— Постарайтесь, и мы постараемся! Мы, братья Будники! Так и в Америке будем братья Будники, вы еще спасибо скажете за такое!

И помчался по лестнице вниз.

И Гатаулин тоже вместе с ним засмеялся и побежал молодо следом.

— А братишку ты зря за собой, — заметил он напоследок.

— Так ведь как лучше хочу, нет?

— Вот, может, не надо?

— Как это не надо человеку как лучше? — удивился Игорь.

— Ну, может, каждому свое? — спросил Гатаулин. И, не найдя понимания, предложил: — Ты как, мастер силового хоккея? Вот если мы сейчас в ресторан, чего-то на душе тошно?

— Режим, — погрозил пальцем Игорь.

Гатаулин спохватился:

— Ух, какой! Иди, иди от греха подальше!

И Игорь, пока по холлу к выходу шел, все в зеркала на себя заглядывал, ни одного не пропустил: вот такой я!

А в последнем зеркале вдруг мордочку с собой рядом заметил, детскую совсем. Обернулся: девушка за ним по пятам идет, каждый шаг повторяет!

На улице

И вот из гостиницы выйдя, он эту девушку с собой прихватил, подъем вдруг невыносимый! А может, это она его, из-за спины выпорхнув и первой за руку схватив — не важно было уже, кто кого и куда, и как звать… сговорились, не сговариваясь, и по улице быстро шли, да бежали уже!

Квартира

И вот уже она у него на коленке в юбке короткой с пупком голым. Маленькая, прямо игрушечная с личиком острым, а он большой мужик, огромный. И всё они без слов обходятся, не нужны слова. И быстро между ними всё, мгновенно, наваждение!

Ползала по нему муравьем, а потом за спину перевалилась. По короткому шуршанью он понял, что одежды уже нет на ней.

А он с ботинок начал, руки дрожали. Один скинул, а на другом шнурок никак не развяжет, вот незадача.

Она в паузе дар речи даже обрела:

— А вон фотка твоя на стенке, между прочим!

— Да.

— Вот ты какой, не ожидала… а в шлеме такой, ужас!

Даже похвастаться успела:

— На тачке вашей вы с братом на меня! Это я была, я!

Нет, не развязал. Уже сидит без движения.

Фанатка за спиной насторожилась.

— Ты чего?

— А шнурок.

Наваждение кончилось, как слова начались.

— В Америке развяжу.

И он скорей на одной ноге к двери поскакал.

Ледовая арена

Смотрит Игорь: на трибуне уже Гатаулин, всё! И с очкариком, которого с собой на просмотр притащил, как договаривались… Получилось!

Но, главное, брат на скамейке рядом родной и в бой рвется.

— Чепчик, ты чего? Никак коленки дрожат? Прорвемся! — Обнимает младшего, подбадривает и озирается все, по трибуне глазами шарит: —

И где они, где?

Ответа не дождавшись, рукой в неизвестность машет, судьбу приветствует!

Ребята на скамейке интересуются:

— Это кому ж ты там?

Старший младшему подмигивает:

— Поклонники!

И всё, игра. Уже на льду они.

И дальше непонятно, что происходит: старший сразу в драку лезет, одного зацепил, другого! Носится в ярости с клюшкой наперевес и тычет ею, как пикой, подряд всех… и орет еще на всю арену: «Фак! Фак! Фак Пенза! Бразерс Будник!»

Тренер на скамейке не понимает:

— С ума, что ли! Расфакался!

Никто ничего не понимает.

И Игорь в первую очередь, застыв у бортика. А старший брат все мечется, пикой азартно орудует и усталости не знает, наоборот. Еще он на трибуну взгляды бросает, успевает, мол, ну как? Красиво судьбе улыбается!

И виснут на нем и свои, и чужие. Как психа, под конвоем со льда выволакивают.

А Игорь уже не на брата смотрит, на трибуну в отчаянии. Там Гатаулин к выходу решительно пробирается.

И партнер его за ним следом, недовольно сверкая очками.

В перерыве в раздевалке буйство продолжается. Старший брат крушит инвентарь, все, что под руку подвернется. Опять на нем виснут, опять: «Фак! Фак! Фак!», и на губах чуть не пена. Уже у кого-то кровь на лице.

И одна надежда на младшего. Игорь подходит и, получив безжалостный удар, падает.

Но не зря собой жертвовал. На этом все заканчивается, театр одного актера. Старший брат, опомнившись, уже на скамейке сидит. Замер, глаза вытаращенные: что это было?

У Дворца спорта

Потом он за младшим по ступеням семенил, оправдываясь:

— Кувалда Шульц, ты не понял?

Я ж под него работал! Отборщикам показывал! Там, за океаном, у них в каждой команде такой Шульц, ну, малый, который всех на льду мочит и не обижается никто! — Нет, не раскаивался, больше удивлялся: — Потому что это работа у него такая, чего ж тут? Морды бьет, соперника деморализует, а потом вроде тебя технари им шайбы катают! — И рассердился даже, вспомнив: — Удалил меня ублюдок судья! Его резать тогда надо. Но мы ж не шпана заводская. Все будет еще, Чепчик, прорвемся! — В конце концов, не вытерпев, схватил младшего брата за рукав. — Все, кончай ты тут в молчанку-то! Ну, прости, елки… Это под Шульца я сперва, а потом уж совсем завелся, да. — Дверцу машины услужливо распахнул. — Ну садись давай. И помчались. Тормоза сделали, все тип-топ.

Когда младший, шага не замедляя, мимо прошел, он сказал в спину ему с горечью:

— Да пропади оно все пропадом! Веревки из меня вьешь! Сам меня в это дело и еще недоволен! — Мотор завел, поехал. На ходу прокричал уже весело: — Теперь стресс снимать из-за тебя! К Светке я!

— Каждому свое, вот точно, — сказал младший брат.

Единственное, что сказал, и то себе самому.

Квартира брата

Но, видно, сдерживался в своей немоте, раз на жену брата обрушился, и часа не прошло: — Всё! Не отберут нас! А я-то на карачках ползал, добивался, и так, и этак! Все, гуд бай Миннесота, поняла? — На нее почему-то вместо брата со всей силой: — И не поедешь! Всю жизнь будешь тут в панельке, так и проживешь! Вот на тахте своей! Не заслужила ты!

Люся растерялась:

— Нет?

— Все проворонила, ворона медленная!

— Я-то при чем?

— А кто? Жена! Самый близкий человек! А ты… да одно только в голове!

— Это что же?

— Морковка!

Люся, правда, не быстро соображала, на тахте сидя, но соображала:

— Так я, что ли, судьбой заведующая? С меня-то чего спрос пошел? Интересное дело! Он плохой, а на меня взъелся!

— Это ты про брата? Плохой? — спросил Игорь.

— А про кого?

Он посмотрел на нее.

— Не смей.

— Ладно, — испугалась Люся.

— Он лучше меня, поняла? —

усмехнулся Игорь. — Да он такой… он вообще лучше всех! Как он, людей больше нет, знаешь ты это, пустоголовая?

Она рукой под кофточку залезла и стала грудь мять, сердце:

— Знаю. Где он сейчас, с кем.

Но Игорь не видел, не слышал.

— Да ты чего? Если б не он, меня бы вообще не было! Он же… он возле меня, как нянька! С детсада под ручку! Да я и есть всю жизнь чепчик! — Кричал, слезы даже выступили. — И ты не смей, я не посмотрю, ты, не ты, я за него хоть кому пасть порву, вот хоть сейчас тебе, поняла?

С яростью он ей, а она улыбалась, за сердце держась.

— Какой ты!

— Какой?

Взгляда с него не спускала.

— Красивый.

— Это чего, сердце у тебя? — спросил Игорь дрогнувшим голосом.

И шагнул к ней, ноги сами шагнули. Сильной рукой она к груди прижала его яростное лицо, будто ждала.

Игорь услышал ее сердце, прошептал:

— Ураган!

Другой рукой она погасила свет.

Дворец спорта

Женщины на площадке в волейбол играли. Старший брат со скамейки смотрел.

Игорь рядом сел.

— Мишка, я Люсе присунул.

— Да?

— Мишка, я теперь уже как бы взрослый мужик, и это вышло так, что я присунул Люсе.

Брат все не слышал.

— Ты взрослый мужик?

— В смысле я раньше особо не имел никого, ты знаешь.

— Да. И ты Люсе?

— Ну то, что делают мужчина с бабой. Мишка. Прости меня, у меня душа просто как отбитая.

Там на площадке Люся играла. Она как раз с мячом на подачу вышла.

И, словно услышав, посмотрела в их сторону.

— Бей, бей, ты чего! — закричал ей старший брат и засмеялся, потому что мяч улетел в аут.

Он повернулся к младшему, впервые посмотрел.

— И сразу брак в игре, да? Чепчик, что ты такое говоришь? А Светке еще не присунул?

— Нет.

— Спасибо.

Светлана тоже в трусах и маечке на площадке была, брат на обеих своих женщин любовался.

— Мишка, больше никогда не будет такого.

— Не будет, значит? Не понравилось?

— Прости меня!

Брат встал со скамейки и поднял стокилограммового младшего. И держал, в глаза глядя. Тяжко ему было, стонал он даже, и лицо со вздутыми венами страшным было.

Приземлив брата, он прошептал:

— Живи.

Младший так и остался на корточках, на скамейку не сел. Старший прикрикнул:

— Ты захнычь мне еще! Как тебя в детский сад сдавали и ты обоссался, так ты и не изменился, плакса! —

И позвал брата: — Сюда иди, садись, ну? Я не слышал ничего, что ты говорил. — Потом спросил: — Он как, здесь еще или с концами укатил?

— Кто?

— Ну купец этот? Завтра с химиками игра. Я к тому, придет он меня еще смотреть, как?

Младший вскочил, обрадовался:

— Да ты чего? Даже не сомневайся! Придет! А куда денется? Вот сейчас я к нему прямо! Да я его… я вот так его поломаю! Вот так!

Он показал как: через колено!

И уже пошел, переходя от слов к делу. Но напоследок еще подбодрил брата:

— Мишка, мы прорвемся! Точно теперь, я знаю! Все, игра пошла!

— Если я опять чего не выкину. Больной же на всю голову, — пробормотал старший и окинул уходящего Игоря: — Чепчик!

Тот обернулся, посмотрел.

— Чего?

— Ничего. Я ведь тоже ее это самое, — подмигнул старший.

Холл Дворца спорта

А на следующее утро вышли после тренировки с хоккейными сумками.

— Насуем им сегодня, как думаешь?

— Вратаришка умный, зараза, низко стоит!

— Ну колотить ему, колотить, а что ж!

— Его выманивать надо, паука, не колотить!

Волновались даже братья в предвкушении. Будто ничего и не было между ними, кроме игры.

Пошли вперед к дверям, стали, как швейцары, и, пропустив своих, начали чужих игроков обсуждать, чтоб те слышали, мимо проходя:

— Чего-то мелкие, да?

— Не пойму, вошки из зоопарка убежали, что ли?

— Глянь, как клюшку держит, руки под хрен заточены!

— Чужое место в дивизионе занимаете, купили! Вот точно, химики!

И очень были друг другом довольны, атакой своей психологической. Враги прошли безропотно, а братья всё в дверях стояли.

— Вообще по бортам мелкоту размазать соблазн, нет?

Старший сказал серьезно:

— Нет, я буду тихим. Ни единой силовухи. Никакая не кувалда, всё.

Ты ж не судишь по тому разу?

Младший по плечу похлопал, утешая:

— Североамериканская школа, мистер Будник!

— Ну пригодится еще, да? — улыбнулся со значением старший. И спросил: — А он точно придет смотреть, как? А то, елки, только вроде наладилось, я уж боюсь!

— Обещал.

— Что ли, ты финтом его своим коронным?

— Ну да.

Старший жест младшего повторил: через колено! И сказал:

— Ну а сегодня мы этих козликов вот так, что, нет? Ну если нет просто другого выхода!

— Этот!

— Какой?

Младший на двери показал.

И ушли последними. Давно в пустом холле стояли, оказалось.

В машине на набережной

Американский флажок на панели управления. Джаз на полную громкость. Старший брат бубнит, подпевая, и гонит авто по набережной.

Толпа внизу на льду. Миша тормозит, услышав крики. Выскакивает из машины и, перемахнув через парапет, скатывается по склону к реке.

«Бу, бу, бу!» — все бубнит старший и бежит по льду. В проломе в пальто кто-то барахтается. Тонет уже, холодно.

Миша ложится на лед и ползет к пролому. Схватил земляка за руку, а другие земляки ему самому в ноги вцепились. Вытянули утопающего общими усилиями.

И узнали спасителя.

— Будник! Куда, стой!

И утопленник пьяный опять за рукав мертвой хваткой.

— Стой! Бутылка с меня!

Окружили, не пускают.

— Да стой, — говорят! Как неродной!

Еле из плена вырвался, вверх по склону обратно карабкается:

— Вы чего, мужики? Опаздываю, на пределе! Игра у меня!

Опять за рулем, опять «бу, бу, бу», там он уже, в Америке, хоть пока на дороге разбитой, рытвина за рытвиной! А вон еще одна, проклятая — и он вдруг затормозить не может, нет тормозов, всё!

Простонал даже с досады, к бордюру притираясь уже привычным маневром. Из машины наружу — и ногой ее в ярости!

И с сумкой по набережной бежит. Голосует попуткам, оборачиваясь, и опять бежит.

У Дворца спорта

— Ханыгу из проруби достал!

— Чего-чего?

— Из проруби, говорю!

Игорь засмеялся. И ребята все вместе с ним, потому что младший после игры с командой выходил.

— Орден дали?

— Нет.

— Ну, дадут еще. Обмоем!

— Давай мы это… с тобой в сторонку, что ли? — предложил старший.

Он с сумкой своей брата на ступенях дожидался. Младший удивился:

— А чего в сторонку-то?

— Ну скажу, елки зеленые… Опоздал почему, причину!

— Так сказал вроде, нет?

— Не все еще.

Опять смех. Младший предпочитал вместе с командой смеяться.

— Не все, так давай! А чего еще, интересно?

— Да что ж мы при всех-то? — все не понимал и обижался Миша.

А Игорь только плечами пожал.

— Так все, тайн уже нет, какие? Ты опоздал, и купец с концами ушел, соскочил, теперь уж точно… Это мы в Америку целились, было дело! — объяснил он команде.

И уже не смех, хохот.

— Еще тормоза, — сказал старший.

— Опять?

— Они, проклятые!

Улыбка сходила с лица младшего.

— Не надо. Ты чего-нибудь одно, понял?

— Так ведь и то и другое, Чепчик!

— И утопленник, и тормоза вместе?

— Да.

— Так не бывает, — сказал Игорь.

— А жизнь… это то, что не бывает, — пожал плечами Миша.

И брат закричал:

— Это твоя!

И тут их, как магнитом, потянуло друг к другу, бросило! В ненависти без слов схватились и по снегу катались, рыча по-звериному… И никто не смеялся уже и не разнимал братьев.

Квартира

А на следующий день друг от друга лица воротили, за накрытым столом сидя.

— Поругались, что ли? — спросила мать.

Надо было изображать.

— Кто сказал?

— Да ты чего, мам?

Мать головой качала, на лица их битые глядя.

— Подарок мне на день рождения!

Закричали наперебой:

— Так, мам, в хоккей мы, не в теннис настольный!

— Не в шахматы с шашками!

И заплакала она, на их дружбу глядя.

— Это что ж такое было, что вы друг на дружку так, бессовестные?

Забегали вокруг стола с рюмками, заволновались, два огромных мальчика, и у самих на глазах уже слезы детские.

— Не надо, мам, не надо, не переживай!

— Вот, мам, смотри на нас, смотри! Это мы поругались, да?

И обняться перед матерью пришлось. И выпить.

— За тебя, мам! Здоровья тебе и больше ничего! Остальное все у тебя есть!

Мать слезы вытерла.

— Да ну! Что у меня есть?

Сказано в шутку, а вопрос заковыристый. Братья переглянулись в комнатке убогой.

— Да мы у тебя есть, мало? — нашелся младший.

Еще с ними человек за столом сидел, голову в дремоте на грудь ронял.

— А чего он спит, с каких таких дел? — спросил старший.

— Устал отец, чего! — вступилась мать.

Занервничали братья.

— В другой семье устал?

— А сюда, что ли, спать пришел, а, мам?

— Меня поздравить пришел!

— Это он так поздравляет?

И тут отец всхрапнул на свою беду. И братья к нему подступили с боков.

— Слушай, чего-то нехорошо так за столом!

— Пусть отдохнет, да, мам?

Подняли отца с табуретки, повели ласково.

— Бать! Отдыхать надо! Давай, милый!

А в коридоре и кончилась ласка.

— Бать, литр взял, сколько?

— Что ж безобразничаешь в такой хороший день?

Между ними отец оказался маленьким, крошечным. Телогрейку нацепив, они его под локти к дверям понесли.

— Всё, бать, на свежий воздух!

На пороге квартиры, когда открылась за дверью темнота в подъезде, отец проснулся, начал выкручиваться у мальчиков из рук. И стал то ли возмущаться, то ли себя самого хвалить:

— Я вас сделал, таких бугаев! Вон каких слонов сделал!

В ответ на сопротивление они на него раздражились и попросту вытолкнули, захлопнув дверь.

И слышно было, как вниз по подъезду, как по колодцу, с этажа на этаж спотыкаются пьяные ножки. Постояв, братья переглянулись и за отцом рванули, как были, раздетые.

На реке

Догнали.

— Батя!

Он молчит испуганно. Они полезли обниматься.

— Плачете? — уже доволен отец.

— Мы тебя проводить.

Он выхватывает из телогрейки бутылку.

— А идем!

Но младший у него выхватывает и первый пьет. А старший у младшего, цепная реакция. Отцу не дают.

— Не, бать! Тебе не надо. Не-не-не.

— А нам теперь можно! А, Чепчик? — подмигивает брату старший.

Младший понимает:

— Да хоть залейся теперь!

И, бутылку друг у друга хватая, по замерзшей реке идут. И навстречу им люди идут, как по улице городской.

— Слышь, а с Миннесотой этой чума сразу, да?

— Не говори. Как сдурели!

— Да я б там в петлю точно с тоски!

— Нет, я б там первый!

— Я, говорю, я!

— Чего это ты-то? Заякал! Я!

И стали толкаться даже, кто первый. Ну, так и помирились без слов, без объяснения, само собой.

И тут среди прохожих Гатаулина вдруг увидели, навстречу шел!

— Кто, смотри!

— О, легок на помине!

Хохотали. И Гатаулин, испугавшись, от них побежал по снежной тропинке.

Припустили без спешки.

— Стой, дура, не бойся! Ничего не сделаем!

Поймали и в снегу стали валять, не били.

— Подавись Миннесотой своей! Нам же хорошо только! Только лучше нам, жук!

А потом поняли: не он, не Гатаулин, другой какой-то.

Бросили и к отцу пошли, возвращаясь.

Миша заметил:

— А по делу вообще, что моя Люська у тебя первая.

— Как это? — не понял Игорь.

— Ну, своя все же, как… свой человек!

Отцу интересно было.

— Кого поймали?

Братья опять бутылку достали.

— А, никого, косого. Обознатки.

Пили на снегу сидя, уже все равно было.

— А играть-то как будете? — спросил отец.

— Ленин пусть играет!

— Точно!

Игорь засмеялся.

— Да ты чего, бать, Ленин в мавзолее!

А Миша снегом закусывал и озирался.

— Да куда мы, правда? Хорошо-то как, елки!

— Так родина! — пожал плечами отец.

Дали и ему хлебнуть по такому случаю.

А он, выпив, стал младшему непонятно пальцем грозить:

— А глазки-то у тебя, Игорешка!

— Чего такое, бать?

— А чужие, не наши какие-то! Глазки-то!

И все грозил, грозил пьяно с не-доброй усмешкой.

Но тут к ним как раз этот в ушанке подошел, кого валяли, и старший брат сказал:

— Вернулся? Ну молодец, правильно! Это по-нашему!

И теперь они человека, наоборот, стали ласкать, как угодить, не знали. За ушанку схватив, к себе приземлили в объятия в снежную размазню. И он, не сопротивляясь, с охотой к бутылке приник, и сам уже друзей новых обнимал. Но еще в раскосых глазах вопрос был:

— Часы!

— Чего часы, чего?

Отец первым догадался:

— Да потерял, пока вы его там!

— Ох, делов-то! — засмеялся старший брат. И, сняв с руки часы, отдал.

Квартира

А назавтра, конечно, голова раскалывается. И день в разгаре, а Игорь один в комнате зашторенной пластом лежит. И лучше в темноте, если свет не мил.

В коридоре звонок некстати. Открывать поплелся.

И Люся в дверях фигурой своей чуть не весь проем перекрывает! И попятился от нее он полуголый, босой, какой был!

А она идет за ним конвоиром и подталкивает, смеясь.

— Это ж сколько вчера на грудь взял, зараза!

Так и затолкала в комнату женщина-гигант, он и не пикнул. И опять уже на постели своей лежал, а она, меховушку по пути на пол скинув, рядом не спеша приземлялась, кровать под двоими отчаянно скрипела.

Ну а потом вообще он дар речи потерял, потому что в полутьме не Люся это была, Света!

Руки ее от себя отжимал, она удивлялась:

— Ух, здоров лось, мышцы! Ну,

у нас тоже мышцы!

Схватились не на шутку, от напряжения дрожа: кто кого? И пересилила она, а может, он поддался.

Опять смеялась.

— Чепчик, брал уже чужое!

— Какое?

— Братово!

Грудью голой над ним нависала.

— Вот такое же!

— Да.

Рядышком пристроилась.

— А руки-то заграбастые!

— Почему?

— А нет, разве?

— Ну, вообще да.

— Так вообще обними!

И обнял, а что ж еще ему, с другой любовью братовой лежа?

Шептал:

— А ведь я… я как лучше хочу! Я ж из кожи лезу, ну, всё для него уже, все! А чего получается?

— И чего?

— Ну, вот это.

Стала целовать его, женщиной

стала.

— И плохо разве?

— Хорошо.

— Ну и выкинь из головы. Ты ведь уже уехал, всё.

— Как это?

— А сам не заметил.

— Да?

— Там уже. Особняк с бассейном. Слуги.

Нет, не смеялся он, потому что простое ее лицо серьезным было.

— Мировая звезда, Чепчик. Станешь. Да ты уже!

— Я?

На плече лежала, накрашенными глазами далеко глядя.

— Ты, ты! С Кубком Стэнли в руках! Это ты!

И верил он.

— А брат? Брат со мной?

— Ты же знаешь.

— Эх, дурной! Но почему, почему?

— Ну, такой брат.

— Да, — сказал он. — Я за спиной у него вчера договорился с купцом, а ему врал, что купец свалил с концами. А купец не свалил, и я договорился, как сука последняя!

— Мстишь.

— Это почему?

Она усмехнулась в полутьме.

— Потому что чужое берешь.

— Да я… да ты чего? — встрепенулся он. — Я как с Люськой у меня случилось, я вообще с ума сходил… я себе сам чуть не оторвал, честно!

— Не оторвал, уже во мне, — заметила Светлана.

Да, не до разговоров было. Но он еще сказал, потому что догадался:

— А ты там в особняке этом с бассейном кто?

И женщина опять глупой стала, пролепетав:

— Я? Я там собака твоя! Чепчик,

с собой возьми!

Зал игровых автоматов

Старший брат играл. Проигрывая, пьяный на автомат кричал:

— Малый, рискуешь сильно! Отдай бабло назад! Слышь, нет? Я Майкл Будник! Кувалда! Душу из тебя вытрясу, козел!

И вытрясал, бил в автомат, ухмыляясь.

На него смотрели простые парни от телевизора за стойкой.

— Да нет бабла в нем, колоти не колоти!

— А где ж? Сейчас только насовал!

— Ты в другой, в соседний! Помни, куда суешь!

Стал пересаживаться, они смеялись:

— Да не сейчас, утром насовал! Давно уж всё выгребли!

Не знал уж, куда ему и вообще где он… шатался, кулаком тряс.

— В Миннесоте у нас за такие шутки! Фак!

Пожалели американца.

— Туда вон еще не совал, в угловой! Давай! А то со своей Миннесотой заколебал!

Он закричал на весь зал:

— Всем виски за мой счет! Дабл!

И почувствовал будто, обернулся: брат в дверях стоял!

— Ты?

Увидел его лицо и замер. И, уже не отрываясь, смотрел.

— Чего ты? — спросил Игорь.

Миша все смотрел. И шагнул к нему, уже судорога по губам бежала.

— Фак, Чепчик! Фак, фак, фак!

И Игорь попятился. Понял, что брат понял.

На улице

— Убью! — рычал Миша, догоняя.

Настиг, кулак уже разящий занес, но споткнулся и носом в сугроб полетел.

Вскочил и опять в погоню, хоть Игорь далеко успел убежать. И опять по-звериному:

— Светку не отдам! Не отдам!

Гнев праведный силы удесятерял. И настигал снова, прохожие шарахались. Но опять повезло мерзавцу: из зашторенного автобуса люди вдруг в камуфляже навстречу выскочили!

Не поняли братья, что и произошло. Но уже лицом в снег лежали, обо всем позабыв. На спинах подошвы тяжелые, а к затылкам автоматы приставлены.

Младший первым очнулся:

— Глаза разуйте! На кого тянете!

Из-под маски черной крик:

— Вякни, падло! На запчасти разберем!

— Да вы чего… Будники мы, я и Мишка вон, братья!

— Какие такие?

— Те самые!

— Лежать!

И взмолился Игорь:

— Мы это, мы! Да кто ж не знает нас!

И вдруг из-под маски:

— Мы, мы! Друзья, блин, школьные забытые!

И хохот. И масок уже на головах нет.

— Всё, личности пошли опознавать!

— Куда это?

— В ресторан!

Игорь в себя пришел, возмутился:

— Ну вы даете тоже! Положили нас позорно!

— Так и вы тоже… гонки вдруг!

— Тренируемся, — объяснил Игорь.

— Так и мы тренируемся! В общем, все при исполнении!

Автоматчики братьев, со снега подняв, в объятиях тискали, об автоматах забыли.

— Где пропадаете? Седьмое ноября — вас нет, в бар зазывают — где вы? Снег выпал, по-белому гуляем, а Будники, говорят, не пришли! Это дружба?

— Значит, Михеева родила от араба какого-то бен Ладена, приезжала с области гордая… На поляну пришло кроме нас трое девок и ноль народу!

А у Паши папа, который начальник транспортного цеха был, сейчас строит дом, и Паше будет в собственность заводская квартира, обмывали без вас!

— А меня в Ульяновск возили на учения. С ненаглядной мы жопа к жопе и в загс на развод! Обмывали без вас! Чего так?

Они говорили по очереди, друг друга перебивая и с волнением даже, а потом возмутились:

— Вы чего такие? В расслабоне вдруг, приколы, что ли? Напряги, блин! Нормальные были друзья, и вдруг какие-то заскоки хитрые! У нас работа ненормированная, а мы дружим, как пашем!

И всё, замолчали и переглянулись, потому что братья молчали. А один, который все в маске оставался, черту подвел:

— Надо эти школьные связи на хрен рвать! Меняются люди, это философия. Детство, нормальная жизнь и пенсия, друзей из этапа на этап нереально перетянуть! Дружи с друзьями по службе, Швец, я ж тебе говорю!

И они к автобусу своему двинулись. Швец еще обернулся.

— Мишаня, увезу тебя все-таки на дачку! Лук и самогон! Я тебе всю деревню растрясу! Ты чего, Мишаня, может, плохо тебе, задел я тебе чего?

И невидимка в маске тоже оглянулся.

— Брата хотел мочить, двинутый. Свалим, что ли, их опять?

Встали, напряженно на братьев глядя. Все уже снова в масках были.

И, казалось, сейчас к ним ринутся, еще секунда. Нет, от добычи отвернулись без охоты и в автобус свой по-лезли.

На площади

Пар из брата вышел весь, видно. Ничего лицо не выражало, и молчал мертво. Будто и не было его с Игорем рядом, по площади не шел с коленкой драной после схваток.

И Игорь не боялся уже близко идти, в лицо ему заглядывая. И слова нашлись:

— Утром завтра здесь. В девять. Вопросов сейчас не задавай.

А Миша и не задавал.

— Завтра как штык. Слышишь меня?

Игорь заволновался: правда, нет брата!

— Вот на этом месте! Здесь! Да или нет?

Миша встал и стоял. Бросал на снег игральные жетоны из кармана. Игорь смотрел на него:

— Брюки рваные. Стыдно в центре.

Брат кивнул. Был он, был.

Гостиница

— Это все не считается! — сказал Игорь с порога.

— Что это?

— Что я вам раньше говорил, вы забудьте.

Гатаулин руками развел.

— Да ты много чего, я уж запутался!

— Что без брата согласен.

— Не согласен?

— Нет!

В номере люди сидели. И Игорь на них с ненавистью смотрел, не таясь. На тех, кто с братом не разлучил чуть.

А они смеялись.

— Да кто бы сомневался! Что, опять качать понты будешь?

Был тут с Гатаулиным и очкарик, конечно, тот самый. И тренер их с братом, Василий Павлович. За столом сидели, за бумагами. И бутылка стояла, полезное с приятным.

— Вот тренер твой даже пришел! — улыбался Гатаулин. — Как там мои хоккеисты торгуются, говорит? Погляжу на такое чудо!

Они выпили и опять стали бумаги друг дружке совать, взглядами обмениваясь. Не до Игоря было явно.

— Так чего, как? — спросил он.

— С братом, что ли, или нет?

— Да, чего мы решаем?

Гатаулин от дел не отрывался.

— С братом, с братом!

Игорь думал, что ослышался.

— Как так?

Очкарик засмеялся:

— Опять плохо!

Тренер сказал:

— Ну, забодал! Уезжайте уже хоть куда! Вы ж тут, Будники, уже всем как икота в глотке!

Игорь к столу подошел и налил себе, не спросясь. И выпил, чтобы поверить.

Они и не заметили. Не знали, как от него отделаться.

— В Пензу с братом в четверг первым рейсом, чемоданы пакуйте, всё!

— Бумаги когда?

— На месте.

— В Пензе?

Нет, всё он в легкую победу не верил.

— И смотреть нас больше не будете?

Гатаулин руками уже замахал.

— Ох, тормозной! Вот Василий Павлович мне дал свои установки, как вас воспитывать, ну а я свои установки добавлю, будете гениями! Ну всё, нет?

Но Игорь еще спросил:

— А в Пензу почему?

— А куда ж?

— А Миннесота?

Очкарик голову поднял.

— Чего-чего?

И тут им весело совсем стало. Бумаги даже свои отложили.

— Ну… в перспективе, да, — подтвердил Гатаулин, — очень даже возможно такое! Почему ж нет?

— Не бывает из Пензы в Миннесоту! — сказал Игорь.

— А из твоей дыры бывает? — спросил очкарик.

Они принялись рассуждать:

— Из Пензы, может, в Ижевск их, на сезон-два, — предположил тренер. — Ну а там, глядишь, и в Москву, а чего?

— Нет, не получится, напрямки нереально, — возразил Гатаулин.

— Через Новосиб реально, — подтвердил очкарик. — Но там год в отстойнике.

— Тогда еще сначала в Нижний с заходом, это как пить!

— А вдруг сразу в столицу их? — не отступал тренер.

— Не припомню случая, Палыч.

— Год, два, три! А чего-то мы далеко загадываем, нет? — спросил очкарик.

И они опять засмеялись, за бумаги взялись.

Еще тренер сказал, сам вдруг волнуясь:

— Игорешка, ты чего? Это ж… это совсем далеко, куда ты хочешь! — Он вверх руки даже мечтательно воздел. — Это там где-то вообще… за облаками!

Игорь все посреди номера стоял. Гатаулин подошел, за плечи обнял и повел, выпроваживая.

— Ты не слушай, понял, чего мы тут… ты это мимо ушей!

— Да.

— Потому что прорвешься, я знаю. Все будет.

— И я знаю, — сказал Игорь.

— Неужели думал, что сразу?

— Нет, конечно.

— Брат?

— Да. Ему не восемнадцать, он не дотянется. Возраст.

— Ну, старший брат, — пожал плечами Гатаулин. И за дверь Игоря выталкивал. — Не сходи с ума. У меня брат один уголовник, другой вообще клоун… и чего?

Еле вытолкал.

На площади

Миша ждал, как договаривались. Будто с места не сходил.

А Игорь подошел и одно только сказал:

— Едем!

Брат и удивиться не успел, обрадоваться, потому что это Игорь удивился, на коленку рваную глядя:

— Ты чего? Дома, что ли, не был?

— Нет.

— А где?

— Ну здесь, где.

Игорь так и не понял.

— Подожди… как это?

— Чепчик, мы договаривались, — сказал брат.

— И чего?

— Ну ты же сказал стоять… и я стоял, делов-то!

— Ты… и ты всю ночь? — все не верил Игорь.

Под ногами круг протоптанного, как у медведя на цепи, снега… правда ведь, с места не сходил!

Миша пожал плечами.

— Зато не опоздал ведь, да?

— Идем, — сказал Игорь.

Брат пошел за ним, но как-то странно — именно что за ним, след в след, каждое движение повторяя… и Игорь испугался.

— Ты чего, Мишка, а? Может, это… ну, крыша у тебя?

— Нет.

— Ты кончай тут!

— Это я послушный, — сказал брат. — Чепчик, я теперь всегда за тобой только… ну, что ты, то и я! —

Он усмехнулся. — И мне всегда хорошо будет, правда?

Но сам шагал уже рядом. И Игорь услышал:

— Темнишь… не так чего-то!

— Чего?

— Не знаю. Чего-то. Ты мне не все сказал.

Игорь молчал. И брат произнес с болью:

— Чепчик, ты у меня одну бабу отнял, другую… и, если еще эту… ну я вот, честно, не переживу, все!

— Это еще эту какую?

Миша сказал серьезно:

— Ну, Миннесота… она тоже баба, нет разве?

— Да.

— Ну вот!

Шли молча. Снег хлопьями падал.

Кафе

Старший за столиком с Люсей сидел, женой.

— Ты возле бассейна лежишь, а он тебе подносит!

— Кто это подносит?

— Слуга, кто. Негр.

— Чего это он мне подносит?

— Мартини!

Люся не верила, но интересно было.

— А вот ошибочка! Я эту липучку не пью. Мне белой только!

— Ну в глаза ему плещи мартини. Можно!

— Так меня стошнит, если негр ко мне! Всё, не еду!

Миша закричал, в кафе все обернулись.

— А я тебя с Интерполом, поняла? Я ж без тебя там не смогу, Люська!

Она смеялась.

— Ладно, сам уж поезжай, опоздаешь! Рейс когда?

— Ох, проверялка! Машина вон она, под окном, багаж в багажнике… Чепчик в аэропорту! Ну ты чего? Я ж с тобой попрощаться хочу!

И он вместе со стулом к ней переместился ближе.

— И вот в наш сад вертолет садится!

Жена догадалась.

— Президент Буш выходит!

Мише не понравилось.

— Ну, зачем. Он занят, воюет. Нет, не Буш!

— А кто?

— А батя твой! К тебе. Везет сыр копченый.

— С нашего молокозавода?

— Да, — сказал Миша, волнуясь, — он летал специально, чуть не сбили его!

Жена головой покачала.

— А вот я и вижу, что ты все врешь.

— Почему?

— Потому что ведь нет бати-то у меня, ты чего?

Он еще придвинулся.

— Ну да, да! А мать к тебе привозят, мать, Егоровну! Она вылезает, и шары на лоб: Люся, мол, какие у вас везде вазочки! Кубки Стэнли то есть… А я к ней подхожу и ее целую!

— Мишка, — сказала вдруг жена, — я тебя любила и всегда любить буду!

— И я тебя всегда любил, да, — отозвался он.

— Я знаю.

— А Чепчик?

Люся его к себе прижала.

— Другое это. Сама не знаю, что.

Он спросил:

— Приедешь ко мне, заживем, ты веришь?

— И Майкл Джексон из вертолета к нам! — прошептала Люся.

Миша обрадовался.

— А я ему: «Хэлло, тезка!»

И еще крепче они обнялись.

Кафе

И опять он все сначала:

— Ну, вот ты в нашем саду, так?

И тебе белую приносят в рюмочке!

— Что же это за Миннесота, я не буду белую, ее здесь хоть залейся!

— А что прикажете?

— Мартини!

Всё наоборот. Света ведь за столом уже, не Люся. Габариты сходные спортивные, сразу не различить.

— Ну хорошо, — продолжает Миша, только с большим жаром, — привереда какая стала в Америке! Прилетает «Боинг», батя твой с моим, оба уже веселые, ну в дупель!

Но тут у Светы с Люсей все одинаково.

— Бати-то нет у меня.

Мише досадно:

— Да что ж за бабы такие, без отцов все!

Маневром своим коронным он со стулом к женщине перемещается и тоже поглаживать начинает.

— У нашего дома в Миннесоте сразу за забором море и песочный пляж, сечешь?

Нет, эта пальцем грозит.

— А там север, я карту смотрела.

— И что? Там Майкл Джексон зато живет.

— Опять гонишь, не там он живет.

Миша волнуется всерьез.

— Потому и бледный, что там без солнца живет! Выходишь, сказал, на пляж с Майклом Джексоном!

— Фу! Чего я, ребенок? Ему дети интересны.

— А он с нашими детьми вышел, их лучший друг.

Света улыбнулась.

— А у нас детей с тобой нет, по-моему.

— Ну так будут, будут, веришь?

Она совсем из игры вышла.

— Ты это… ты лучше на часы гляди, на часы! Опоздаешь!

Он не слышит.

— Вот на пляже мы с тобой, да? Ты да я… океан гудит, гудит! И ты в синих шортах, и толпа мчится на тебя, фоткает!

— Это чего вдруг?

— Вот и я им: меня, мол, меня снимайте! Я чемпион! А они: извиняйте, мол, когда рядом такая красивая девчонка, как ваша жена… ну, мы просто забываем про наши спортивные обязательства!

Света увлеклась, уже сама на все кафе:

— Да я же не жена, не жена!

Миша даже удивился:

— Так мы поженились! Свадьбу играли в ледовом дворце Миннесоты… Я тебя и вывез для этого, Светлана Будник!

Она, помолчав, спросила:

— В шортах я, говоришь?

— Плохо тебе?

— Нет, не пойду! — решила Света.

— Чего это?

Она смотрела укоризненно.

— А с задом моим, ты головой думай! В ванной только. И то темной.

Миша объяснил:

— Так вот они и прибежали со вспышкой!

А Света вдруг заплакала.

— Кривонос бедненький!

— Кто?

— Ты, ты. Нос-то кривой стал.

— А, это за Чепчика я тогда, — вспомнил Миша.

Она слезы все глотала.

— Куда ж ты от меня, а? Ну куда?

И все по щеке его гладила, даже глаза он прикрыл.

В машине

Гонка под джаз и «бу, бу, бу»!

И педаль тормоза под ногой проваливается!

Миша одно только по-английски точно знал: «Фак!»

Что ж, к бордюру он кое-как притерся, дело привычное.

И сидел. А вдалеке в сумерках огнями аэропорт светился.

Он поехал вперед, конечно. Ведь не было пути другого, этот вот только, последний: за поворотом фургон разворачивался!

Ну как разминуться?

Груда железа, а не машина. И изнутри груды играет по-прежнему джаз, но уже, не бубнит «бу, бу, бу».

Аэропорт

Ждал Игорь брата, а потом и ждать перестал, с досады сумку ногой только пнул, чуть не на метр отлетела. Зато без слов обошелся, люди кругом были.

И на посадку он уже бежал, всё.

И вдруг человечек в телогрейке под ногами… да отец это!

— Бать, ты чего?

— Попрощаться!

— Так ведь попрощались уже, нет, разве?

— Еще!

Отец рядом побежал, еле поспевая.

— Мишка где?

— А без понятия.

— Как так?

— Бать, неинтересно. Все, посад-ка! — Перед контролем билет достал. — Потому что под завязку уже! Вообще! Догоняет пусть, не догоняет… кровь всю высосал, гад!

Прощаясь, поднял маленького отца на руки и держал.

— Бать, ну ты чего?

— А чего я?

— Бать, я ж не навсегда, вернусь когда-никогда!

— Да нет, сынок.

— Ну как? Ты кончай тут, бать!

И побежал опять от слез скорей. За контролем еще контроль был, Игорь сумку поставил на конвейер. А потом забрал и обратно пошел.

Вернулся в пустой зал ожидания.

И отца в дверях увидел, тот тоже вернулся.

— Быстро ты, летчик!

— Не говори.

— А чего?

— Бать, ноги сами пошли.

— Вот-вот, — кивнул отец.

И как током его прошибло:

— Где ж он, где?

Игорь обещал:

- Придет, бать! Сейчас он, сейчас!

Сюжетная разработка при участии Александра Зельдовича.