Эти чертовы цветочные общества… «Софи Шолль — последние дни», режиссер Марк Ротемунд

«Софи Шолль — последние дни»

(Sophie Scholl — die letzten Tage)

Автор сценария Фред Брейнерсдорфер

Режиссер Марк Ротемунд

Оператор Мартин Лангер

Композиторы Джонни Климек, Рейнхольд Хейль

В ролях: Юлия Енч, Фабиан Хинрихс, Александер Хельд,

Флориан Штеттер, Йоханнес Зум и другие

Neue Goldkind Filmproduktion Gmbh & Co KG, Broth Film

Германия

2005

«Молодая гвардия» Герасимова…«- шепнул за моей спиной коллега и покинул кинозал минут через десять после начала фильма «Софи Шолль — последние дни». Я, законопослушная посетительница официального конкурса, конечно же, осталась. И была вознаграждена сильным художественным впечатлением. В момент эмоциональной вовлеченности в сюжет меньше всего думалось о том, «как это сделано». Режиссерская партитура проявилась post factum. Прошло время, и, вспоминая фильм, я обнаружила, что с подкорки не стерлись глыбистые, бетонно-цементные, макабрические образы карающей надличной силы, направленной против каждого, кто в своей гордыне вздумал отделиться от тотальной целостности. В монументальной стилистике картины угадываются уроки классического немецкого экспрессионизма, не отменяющие, однако, реалистического подхода к художественному осмыслению невымышленного сюжета. Хотя аналогии с реализмом герасимовского толка тут не работают.

Во время просмотра я ничего не знала о мюнхенской «молодогвардейке» Софи Шолль, зато сейчас мне известно, что это легендарное имя канонизировано в национальной памяти, оно на слуху у каждого немца. История Софи и ее старшего брата Ганса, казненных в застенках гестапо в феврале 1943 года в один и тот же день, укладывается без всяких натяжек в жанр жития, как это бывает обычно, если человеческая жизнь посвящена служению высоким идеалам. Мученичество и героическая гибель венчают типологию жанра. В истории короткой жизни мюнхенской студентки связались в узел все три классических житийных мотива. Однако режиссер решительно отказался от идеи жертвенности, он бесконечно далек от мазохизма, свойственного мистике тоталитарного сознания. Марк Ротемунд выбрал позицию хроникера, оставаясь в пределах исторически достоверных фактов. В фильме всего пять съемочных объектов: квартира, где жили брат и сестра Шолль, типография — там благодаря знакомым ребятам по ночам можно было печатать листовки, — университетская балюстрада, где Софи и Ганса схватили с поличным, здание суда и казематы тюрьмы-крепости. И никаких флэшбэков.

А ведь подобные драматургические ходы были вполне возможны и таили в себе заманчивый мелодраматический потенциал. Ведь Софи и Ганс прошли через гитлерюгенд, было время — оба тинейджера щеголяли в молодежной униформе, Ганс даже получил звание группенфюрера. Любопытно, что этот опыт был предпринят вопреки воле отца. Роберт Шолль, бывший бургомистр швабского городка Фохтенберг, глубоко презирал Гитлера и называл его не иначе, как Гаммельнским Крысоловом. Дети, однако, пошли «своим путем», поддались соблазну «каплей литься с массами». Марши под нацистскими знаменами, эйфория растворения в коллективном экстазе — наверное, это надо было пережить, чтобы отвергнуть. Короткое увлечение идеями строительства новой Германии, взросление, разочарование, накопившийся протест против оболванивания и зомбирования нации — на такие глубокие мировоззренческие сдвиги и, следом, максималистские поступки хватило всего-то девяти лет.

«Белая роза», придуманная братом и сестрой, не была боевой организацией, больше того, она не ставила себе ни политических, ни идеологических задач. Говоря современным языком, то было типичное диссидентство. Ни программы, ни манифеста, ни регламента. Горстка студентов и профессоров — союз людей культуры, противостоящих насилию и мракобесию. «Нет ничего более недостойного культурного народа, чем без сопротивления покориться безответственной и ведомой темными инстинктами шайке» — таков стиль листовок «Белой розы». Их всего-то было шесть — на шестой Софи и Ганс попались, их схватили на выходе из университета, после того как они успели разложить кипы свежих прокламаций у дверей аудиторий. Несколькими днями позже был арестован и тоже осужден на смертную казнь третий подпольщик — Кристоф Пробст.

С января по апрель 43-го гестапо казнило 310 тысяч борцов Сопротивления — такую впечатляющую статистику я нашла в Интернете. В высоких политических кругах нацистской Германии антифашистскую активность немцев пытались представить как постсталинградский синдром до смерти напуганного аппарата гестапо, склонного преувеличивать масштабы Сопротивления. Обергруппенфюрер СС Отто Кальтербруннер считал своим партийным долгом бороться с пораженчеством и снижал реальное противостояние режиму до «взвода струсивших генералов», а уж «эти чертовы цветочные общества» в его интерпретации вообще не заслуживали упоминания, дабы не пропагандировать имена двух-трех изменников.

Контрпропагандистские усилия гестапо имели свои отдаленные последствия. Вплоть до того, что уже после падения «третьего рейха» реанимированная историческая наука долгое время недооценивала немецкое Сопротивление — возможно, свою роль здесь сыграл комплекс вины, который культивировался в поверженной Германии. Процесс коллективного покаяния превратился в стойкий синдром.

Фильм Марка Ротемунда ни единым кадром не отсылает зрителя к вышеприведенным фактам. Они остаются в заэкранном пространстве и нейтральны по отношению к замыслу фильма. Автор вводит зрителя в пространство экзистенции, где героиня остается наедине со своим выбором, перед лицом смерти. Вот почему кадр так аскетичен. В эпизодах тюрьмы нет оскорбительных деталей типа параши в углу, цементного пола, на который бросают замученных пытками людей. (Кстати заметить, что на просмотре фильма с присутствием ветеранов Сопротивления некая пожилая дама была шокирована лакировкой тюремного быта. Ее резоны можно понять: ветеранка-антифашистка не обязана проникаться эстетическими концепциями режиссера.) Ротемунд делает ставку на сцены допросов. Героиня проводит часы в кабинете следователя, совсем не хрестоматийного гестаповца в черной униформе. Человек в цивильном костюме и со следами усталости на непроницаемом лице ведет бесконечные разговоры с двадцатидвухлетней Софи. Хотя английские титры не доносят всех переливов этого бесконечного диспута-единоборства, скорее мешают вглядеться в пластику, в лица героев, нельзя не заметить, с каким тщанием выстроена партитура идеологического поединка. Хочешь не хочешь, но это поле аллюзий, и беседы прокуратора с Иешуа — не последняя из них. Наступает момент, когда Софи вызывает у следователя что-то вроде сочувствия, и он не исключает возможность отвести ее от смертного приговора ценой сотрудничества с гестапо. Когда опытный следователь понимает, что такую склонить к предательству невозможно, он устало поднимается из-за стола, подходит к раковине и, подобно Понтию Пилату, «умывает руки».

Тюремные эпизоды, включая беседы со следователем, оказались ударными сценами для молодой актрисы Юлии Енч. Она-то и получила «Серебряного медведя» за лучшую женскую роль, и, надо сказать, в конкурсном показе соперниц у нее не было. У Юлии Енч — яркий романтический темперамент, совпадающий с темпераментом ее героини, девушки уж точно незаурядной, душевно одаренной и зрелой не по годам. Она писала своей старшей сестре из тюрьмы о своем сне: «Солнечный день. У меня на руках ребенок в длинном белом платье. Я иду его крестить. Чтобы добраться до церкви, надо ступить на крутой ледник. Я крепко прижимаю к себе ребенка. Когда ступаю на ледник, передо мной разверзается трещина. Я едва успеваю перенести ребенка через трещину, сама срываюсь в пропасть». Когда сестра пришла проститься с Софи, та прокомментировала свой сон: «Ребенок — это наша идея. Она выживет, несмотря на все препятствия». Даже если это апокриф, он ложится на образ юной интеллектуалки, какой она представлена в фильме.

Перед казнью заключенным дарована милость выкурить сигарету — одну на всех. Брат и сестра, их друг Курт курят в преддверье экзекуторской. Режиссер не плюсует ситуацию — напротив, в ней нет ни грана экзальтации, камуфлирующей предсмертную тоску.

…Премьера фильма чуть-чуть не дотянула до очередной годовщины со дня ареста лидеров «Белой розы» — это случилось 18 февраля 1943 года.