Валентин Черных: «Если рыбка плывет — схвачу»

Беседу ведет Жанна Васильева

Жанна Васильева. В сериале «Брежнев. Сумерки империи» по вашему сценарию главный персонаж выглядит фигурой из комиксов. Это сознательное решение?

Валентин Черных. Разумеется. Не случайно взят последний год жизни Брежнева. Тогда был абсолютный распад, все ждали, что будет дальше. Я помню, все прислушивались, не звучат ли траурные мелодии… Не случайно и то, что наш герой просыпается 14 октября 1981 года. 14 октября 1964 года был свергнут Хрущев. Я убежден, что люди помнят эмоциональные моменты: первый бой, первое убийство, первая женщина, первое предательство, первый заговор. Поэтому Брежневу снится прошлое. Хрущева сняли потому, что все в стране посыпалось. К 1982 году в СССР тоже все посыпалось: и в Афганистане завязли, и дефицит продуктов… Мне хотелось проанализировать эту ситуацию.

Ж. Васильева. Вам была интересна ситуация правителя, который не правит, не управляет?

В. Черных. Мне был интересен тот полковник, которому уже никто не пишет. И мне был интересен уход из жизни, когда человек подводит некий итог.

Я сам уже в том возрасте, когда сильно задумываюсь, что сделано, что не сделано, что стоит делать дальше, а чего не стоит. Если Флобер говорил: «Эмма — это я», то я тоже могу сказать: «Брежнев — это я».

Ж. Васильева. Мне кажется, это не совсем корректное сравнение: Брежнев — человек во многом проигравший, а вы — человек успешный.

В. Черных. Как раз наоборот. Брежнев выиграл все. Он продержался восемнадцать лет. Он ушел сам, его не свергли, хотя могли свергнуть в любой момент.

Ж. Васильева. Вы считаете, он гениальный игрок?

В. Черных. Безусловно. Он один из наших самых хитроумных политиков. Может быть, один из самых хитрых и самых умных. Сталину было проще: он взял власть, когда система была уже создана. Хрущеву было проще: система работала на него. Брежневу было сложно, потому что система уже рассыпалась. Он вынужден был подпирать эту систему всеми возможными способами: орденами, должностями, нефтедолларами… Не случайно через девять лет после его смерти все рухнуло. Он тяжелое время выдержал, поэтому он мог считать себя победителем.

Ж. Васильева. Он мог бы считать себя победителем, если бы дело, которому он служил, укрепилось.

В. Черных. Система была обречена. Думаю, как умный человек он это понимал. Это же смешно — говорить о Продовольственной программе без частной собственности на землю, без рыночной экономики. Это все были жалкие попытки сдержать развал.

Ж. Васильева. С одной стороны, Брежнев — классический герой анекдотов, с другой — хитроумный политик. Тут нет противоречия?

В. Черных. А что такое «герой анекдотов»? Когда мужчины рассказывают анекдоты об импотенции — это попытка посмеяться над безнадежностью собственной ситуации. Так и с Брежневым. Он, кстати, любил слушать анекдоты, в том числе и про себя. Он только не любил анекдоты про еду. Заговор против Хрущева созрел, когда ввели талоны на муку. Как только возникает проблема с хлебом, это сразу становится поводом для бунта.

Ж. Васильева. Вы специально рылись в архивах, расспрашивали людей?

В. Черных. Я жил в это время. Я работал в программе «Время». После ВГИКа окончил курсы режиссеров телевидения и несколько лет проработал как режиссер. Я знал многих секретарей обкомов, потому что мне приходилось ездить и снимать сюжеты для программы «Время». Знал довольно много крупных работников КГБ и МВД. Так вот, некоторые сотрудники КГБ говорили, что страна на грани развала. Они знали о коррупции в МВД. Шла непримиримая борьба между Щелоковым и Андроповым. В партийном аппарате были свои интриги. Я все это знал если не из первых, то из третьих рук. Когда я сейчас собирал материал, то что-то уточнял у Чазова, у Медведева. К тому же вышло много книг. Наконец, как я уже сказал, я такой же Брежнев, как многие.

Ж. Васильева. Почему тогда возник герой комикса?

В. Черных. Снежкин так решил. Мне кажется, это удачно.

Ж. Васильева. Корректировка вносилась во время работы над сериалом?

В. Черных. Вносилась.

Ж. Васильева. Она согласовывалась с вами?

В. Черных. Нет. Я видел уже готовые, отснятые куски. Мне повезло с режиссером. Мой вариант сценария был все-таки немножко пресноват. Кстати, его можно посмотреть в книге, которая вышла недавно. Снежкин внес необходимые перец или уксус, некоторое хамство в показе Политбюро. У него есть замечательное достоинство: он не антисоветчик и не либерал. Он нормальный человек. Он ненавидит все хамское советское, но он понимает, что империя (как российская, так и советская) имела свои достоинства. Он не верит в шестидесятников, которые говорили на кухнях очень много, а когда дошло до дела, растерялись и не смогли ни удержать власть, ни сохранить страну. Все посыпалось уже при их власти.

Ж. Васильева. Для вас империя имела плюсы с точки зрения бытовой или политической?

В. Черных. Это некорректный вопрос. Империя есть империя. Она имела свои привлекательные качества. Давала ощущение силы государства, давала ее гражданам уверенность, что империя их защитит, хотя, признаться, не всегда это делала. Не надо было думать о визах в Эстонию или Грузию. Это не значит, что у нее не было отвратительных черт. Но факт, что сейчас у многих людей возникла ностальгия по империи.

Ж. Васильева. Ностальгия возникла не столько по империи, сколько по стабильности.

В. Черных. А только империя могла больше двадцати лет не повышать цены на хлеб. Только империя могла не повышать цены на коммунальные услуги. Только империя могла обеспечивать пусть плохое, но бесплатное здравоохранение. Только империя могла гарантировать бесплатное образование.

Ж. Васильева. Это проблема экономики, но не отношений наций внутри страны.

В. Черных. Возможно. Тем не менее были законы, понятные людям: пенсия будет 132 рубля, если ты хорошо работаешь двадцать пять лет. Империя выработала правила игры, которых сейчас нет. И это было очень удобно для среднего безынициативного человека.

Ж. Васильева. Да, но вы таким человеком явно не являетесь. Вас-то что устраивало?

В. Черных. Я играл по правилам империи. Я писал сценарии. Но я был и секретарем Союза кинематографистов при Кулиджанове, а потом при Климове, во времена перестройки. Меня тоже купили, когда выбрали секретарем, потому что я получал список из Книжной экспедиции. Мог приобретать те книги, которые были недоступны раньше.

Ж. Васильева. Сейчас эта «покупка» выглядит наивной…

В. Черных. Да, конечно. Но раньше-то невозможно было книгу просто купить, как сейчас. А тогда я мог купить двадцать пять книг в месяц.

У советской власти был тщательно проработанный принцип сдерживания и противовесов. От книжек до больниц и лекарств. Будешь хорошо работать, будешь верным — получишь хорошие лекарства. Очень четкая иерархия была. Никогда не забуду, как мы с Александром Гельманом написали письмо, которое подписал Лев Кулиджанов, с просьбой отпустить «нашим ведущим драматургам лекарство „Тагомед“ для лечения язвы». Нам в 4-м управлении написали на заявлении: «Отказать. Не основной контингент». И я, и Гельман впервые тогда поняли, что не стоит с этой властью так уж особенно заигрывать, если она отказывает в лекарствах. У многих, наверное, был свой момент истины.

Ж. Васильева. Что вы считаете самой сложной проблемой для человека сейчас?

В. Черных. Отсутствие четких законов, правил и жутчайшая коррупция.

Ж. Васильева. И в брежневское время в МВД была коррупция…

В. Черных. Да, но тогда КГБ все-таки их немного контролировал, и прокуратура ими занималась. Сейчас — нет. Люди в растерянности. Бизнесмены знают: можно заработать, но можно и все потерять. Пошла рискованная игра в рулетку, с убийствами. Хотя передел собственности вроде бы уже произошел.

Ж. Васильева. Что главное для сценариста — логика сюжета, характер героев, страсти?

В. Черных. Если есть идея, есть сценарий. Под идею ищется сюжет.

Ж. Васильева. Идея — умозрительное понятие. Скажем, какая идея в фильме «Москва слезам не верит»?

В. Черных. Идея захвата Москвы людьми, которые приехали в столицу и пытаются устроиться. Вокруг абсолютно враждебная среда. На самом деле это был автобиографический фильм. Я приехал в Москву, рассорился с женой. Она хотела меня заставить идти работать на завод, а я хотел идти учиться после армии. Тогда ее семья сказала: «А мы тебя не пропишем». Я все равно пошел учиться. За этим последовал развод.

Ж. Васильева. В каком году это было?

В. Черных. В 1961-м. Я тогда поступил во ВГИК. Этот эпизод моей жизни подтолкнул к рассказу о людях, которые ощущают себя почти крепостными, не имея в Москве ни прописки, ни работы.

Ж. Васильева. Что дало вам тогда силы вырваться из этой зависимости? Упрямство, вера в свои силы?

В. Черных. Драматург Юрий Арабов как-то сказал мне: «Валентин Константинович, вы — типичный протестант». Можно и так сказать. А можно — скобарь.

Ж. Васильева. Скобарь?

В. Черных. Я же псковский. В Пскове делали хорошие железные скобы для строительства, и всех псковских мужиков, которые приезжали в Петербург на заработки, прозвали скобарями. Это были беспардонные провинциалы, наглые, агрессивные.

Ж. Васильева. Вам этот образ нравится?

В. Черных. Я привожу только факты. Но народ псковский действительно очень любопытный. Под Псковом почвы плохие, подзолистые. Сельским трудом не проживешь. Люди промышляли контрабандой. Довольно сильно разбойничали на дорогах: прибить кого-то, прирезать было милое дело. Грабили. И при советской власти, и раньше. Народец низкорослый, выбитый войнами, пьющий. Не случайно в Псковской области губернатором дважды выбирали Михайлова, он был членом ЛДПР много лет, сейчас перешел в «Единую Россию».

Ж. Васильева. Почему «не случайно»?

В. Черных. А характер такой: «Вы как хотите, а мы все наоборот сделаем». В псковских есть драчливое упорство и очень низкий процент инстинкта самосохранения.

Ж. Васильева. Специфика местных особенностей по-прежнему остается?

В. Черных. Конечно. Характер народа не меняется. Герберштейн приезжал вРоссию во времена Алексея Михайловича, писал довольно подробно о быте русских. Читаешь его и понимаешь, что ничего не изменилось, характер народа не изменился за несколько веков нисколько. Единственное, что женщины меньше стали пить.

Ж. Васильева. Раньше женщины пили?

В. Черных. За милую душу. Они были закрыты в теремах. Женское пьянство было довольно сильное. Даже когда от Ивана Грозного писали английскому королю об одной из дочерей царя, то среди положительных качеств будущей невесты было особо указано: «не пьет».

Ж. Васильева. Вы в Москву приехали из Пскова?

В. Черных. Нет. Из Магадана. Я женился в Магадане, жена была москвичка, поэтому я приехал в Москву. Женился бы на курской, приехал бы в Курск.

Ж. Васильева. А как вы оказались в Магадане?

В. Черных. Служил в Приморье в авиации, в истребительном полку механиком. Проездные документы при демобилизации можно было выписать только в то место, откуда человек призывался. Я решил, что если уеду сейчас в Псков, то никогда не попаду на Камчатку, Чукотку. И когда я демобилизовался, то узнал, с какого причала пойдут теплоходы на Чукотку. На них должны были везти солдат-строителей на рудники. У меня были голубые летные погоны, я перевернул их — в темноте они выглядели, как черные погоны строительных войск, с которыми я собирался плыть, — и проскочил в трюм. Меня обнаружили только на третий или четвертый день пути, далеко в море. Так я попал на Чукотку.

Ж. Васильева. Так сильно хотелось увидеть те места?

В. Черных. Рассказывали, что там есть китовая охота. Я хотел устроиться в колхозную китобойную флотилию. Но я приехал поздно, уже все замерзало, и ни в какую флотилию я не попал.

Ж. Васильева. Вы хотели заработать?

В. Черных. И заработать, и вообще — китобои, Джек Лондон, детские мечты… В результате попал в газету. В это время организовалась газета «Магаданский комсомолец», и я был одним из первых ее сотрудников вместе с Эдиком Дубровским, он стал сценаристом научно-популярного кино. Это был 1958 год.

Ж. Васильева. Неожиданная смена курса — от китобойной флотилии к газете…

В. Черных. Я в армии писал в газету, мне нравилось писать. Пришел в редакцию и говорю: «Я хотел бы у вас поработать». Они спрашивают: «А что ты можешь? Как ты провел воскресенье»? «Был на мотогонках». — «Напиши». Я написал, материал пошел, он получился скандальный, и они после первого материала взяли меня на работу. Я на Колыме провел почти три года. Последний год работал в районной газете — уехал в центр Колымы.

Ж. Васильева. Хотели увидеть золотоискателей?

В. Черных. Да просто мне было это интересно.

Ж. Васильева. А потом решили, что нужно учиться?

В. Черных. Да. Когда приехал в Москву, поступил во ВГИК.

Ж. Васильева. У вас не возникало соблазна продолжить тему «взятия Москвы» провинциалами на сегодняшнем, еще более жестком материале?

В. Черных. Я все время об этом думаю. Я вижу людей, которые находятся в более тяжелых условиях, чем находился когда-то я. Это очень опасно, потому что однажды они взбунтуются. Мы не думаем об этом, но, наверное, с этой проблемой рано или поздно столкнемся.

Конечно, в советское время был государственный заказ на фильмы о рабочих, крестьянах. Но была и потребность — показать жизнь людей. А сейчас этого нет. Я участвую в жюри многих сценарных конкурсов. В сценариях, которые приходится читать, практически нет ничего ни про деревню, ни про рабочих, будто страна только и делает, что разбирается с прошлым и с криминалом. Правда, появились сценарии про жизнь в офисах: романы, внутренние разборки и т.п.

Ж. Васильева. А вам не кажется, что герои, которые раньше идеологически воспринимались как основные, то есть рабочие и крестьяне, в новой ситуации оказались маргинальными?

В. Черных. Да, конечно.

Ж. Васильева. Тогда кто стал главным сегодняшним героем? Вряд ли таковым можно считать олигарха…

В. Черных. Есть попытки показать среднего бизнесмена как героя. А старшее поколение пишет о благородных шестидесятниках, это для них главные герои. Отдаю им должное, они все-таки протестовали, но они все проиграли.

Ж. Васильева. Почему? Вы же сами родом из 60-х.

В. Черных. Я в 60-е годы учился во ВГИКе. А они четверть века проговорили на кухнях, а когда пришла пора, то ничего не смогли сделать. Посмотрите: из них никого нет ни в правительстве, ни в Думе, а писать они продолжают о том же, о чем раньше говорили на кухнях.

Ж. Васильева. Людей в царской России готовили к управлению государством долго и целенаправленно. Если всю жизнь сидел на кухне, то очень трудно ожидать, что ты сможешь управлять государством.

В. Черных. Между тем большевики после захвата власти за несколько лет смогли выработать идеологию, кого-то расстрелять, кого-то выслать, наладить производство, провести индустриализацию, коллективизацию, создать оборонную промышленность.

Ж. Васильева. Почему, на ваш взгляд, это было возможно?

В. Черных. Потому что у них была ясная цель и они при помощи страха и репрессий довольно быстро достигали своих целей.

Ж. Васильева. Страх — единственный способ управления государством?

В. Черных. В России — да. А как жить и управлять демократически, мы только-только осваиваем. Как ни печально, но в России все прогрессивное достигалось тоже при помощи страха.

Ж. Васильева. То есть вы — прагматик?

В. Черных. Да, я прагматик и всегда был прагматиком. Я конъюнктурный прагматик.

Ж. Васильева. Почему «конъюнктурный»?

В. Черных. А я считаю, что всё — конъюнктура. Книги, которые сегодня требуются, — это конъюнктура, иначе бы их не написали и не продали. Одежда, которую носит улица, — это конъюнктура. Мода — конъюнктура. Работа художников — всегда конъюнктура, им всегда работу заказывали — папа римский, короли, большевики, Гитлер… Моя конъюнктура заключается в том, что я сам чувствую, о чем пришло время писать… Скажем, «Свои» совсем не к 60-летию Победы сделаны. Но раз прошло шестьдесят лет после войны, то, может, уже пора подумать: а почему у нас было так много пленных? Во время предыдущих войн русские солдаты редко сдавались в плен. Почему тогда в 1941 году были уже сотни тысяч пленных? Плохо были подготовлены? Или не хотели защищать ту жизнь, где сотни тысяч сидели в лагерях? У каждого был свой сиделец, и каждый сам мог сесть. Почему такое количество погибших? Немецких солдат погибло 6 миллионов, а мы до сих пор не можем установить точное число наших погибших. Сегодня называют цифру 27 миллионов. Почему на Украине так много народу служили немцам, а в Белоруссии — нет? Почему когда начинаешь смотреть статистику, то обнаруживаешь, что практически все полицаи были из раскулаченных? Раскулачиванием была огромная обида нанесена крестьянам. Все равно разбираться нам — кроме нас никто разбираться не будет. Поэтому — «Свои».

Ж. Васильева. На пресс-конференции после показа фильма на Московском фестивале вы сказали, что Отечественная война фактически начиналась как гражданская. Это ваш ответ на вопросы, которые вы задали?

В. Черных. Нет. Я сказал, что гражданская война не закончилась в 1922 году. Гражданская война шла в России до 42-го года, потому что было сопротивление, неприятие советской власти. И только после 42-го года, когда люди поняли, что немцы страшнее своих, началась борьба за выживание страны.

Ж. Васильева. С одной стороны, было очень много пленных и погибших, с другой стороны, одновременно, был пример Брестской крепости. Из фильма Месхиева мотив героики, подвига напрочь ушел, разве нет?

В. Черных. Ну почему же. Они выживают. Война — это ведь не только подвиг или предательство, это выживание. Цель солдата — остаться живым и по возможности уничтожить противника. Брестская крепость — это особая ситуация. Во-первых, в крепости все же можно укрыться, потом там стояли пограничные войска. Это элитные войска.

Ж. Васильева. Да. Но, например, в недавнем номере «ИК» опубликованы воспоминания Валентина Ивановича Ежова о военных летчиках. Летчик стрелял в своего же товарища, начавшего «выживать», потому что из-за этого человека погибли трое лучших его друзей. Не кажется ли вам, что объяснение поведения на войне желанием выжить несколько упрощает ситуацию?

В. Черных. Не кажется. Я считаю, что на войне старается выжить каждый. Другое дело, что там тоже есть правила: ты можешь выжить, только если поддерживаешь товарищей рядом. Иначе тебя ударят с тыла. Это правила войны, выработанные веками. Мой отец, комиссар 213-го полка, служил в Гродно и погиб в первый день войны, 22 июня. Это был полк, подтянутый из Псковской области. Мы с мамой тоже были в Гродно, мне было шесть лет. И когда началась война, то, естественно, отступали к тетке, сестре матери, в Псковскую область. Недавно меня нашли ребята из Гродно, поисковики, которые занимаются 213-м полком. Они мне написали, что отец вместе с начальником штаба капитаном Царенком защищались до конца, взяв знамя. Когда поняли, что попадут в плен, они застрелились. Их тела обнаружил лесник, похоронил их, а знамя спрятал и передал нашим в 44-м году. Я с этими ребятами связываюсь, хочу поехать под Гродно, посмотреть, где похоронены отец и капитан Царенок. Хочу поставить там памятник. Когда я почти через шестьдесят лет узнал, как погиб мой отец, у меня было странное чувство. И чувство гордости за отца, который не сдался в плен, а застрелился. Но и: «Чего ж ты стрелялся, у тебя же двое маленьких детей и жена… Что же ты об этом-то не подумал? Если бы ты остался жив, попал бы в плен, потом вышел бы, нам было бы намного легче». Я как-то впервые задумался о проблеме выбора. Может быть, отец тогда тоже выбирал. Комиссару — сдаться в первый день войны? Да никогда свои не простили бы! Лучше уж застрелиться. Да и немцы тоже расстреляли бы. Комиссаров и евреев расстреливали в первую очередь.

Ж. Васильева. В «Своих» вы героям даже не давали имена. Есть люди, преданные советской власти, и люди, имеющие к ней счет. Вы строили характеры как схему, а потом наполняли их кровью и плотью?

В. Черных. Я с самого начала решил, что не буду давать фамилий. Я вообще считаю, что фамилии и имена в кино — условная и глупая вещь. Я, например, всех своих героинь называю именами теток, сестер матери, которых было пять. Все фамилии у меня — только фамилии родственников. Это дает какое-то оправдание, и как-то проще писать.

Ж. Васильева. А герои при этом приобретают черты характера ваших родственников?

В. Черных. Конечно.

Ж. Васильева. То есть вы представляете себе реальных людей и пишете…

В. Черных. Ну не обязательно так впрямую. Но если я пишу фамилию Тихомиров, то вижу своего дядю, который меня воспитал. У меня во многих сценариях есть Анна — это моя мать Нюра. У меня везде есть Александра, Людмила — мои тетки. Мне приятно, и им, пока они были живы, было приятновидеть себя персонифицированными в героях фильмов.

Ж. Васильева. Ваши учителя сыграли роль в вашем становлении как драматурга, или это был путь на ощупь?

В. Черных. Это был путь на ощупь. Но мне повезло, потому что путь на ощупь был достаточно сознательный. Я поступил к Кире Парамоновой и к Вале Ежову. Но с Кирой я не нашел общего языка и вынужден был уйти на заочное отделение. Потом я попал в мастерскую к Каплеру и Кожиновой. Потом перешел к Вайсфельду и Фокиной. А заканчивал у Дымшица. Я отставал от курса.

Ж. Васильева. Вы должны были зарабатывать?

В. Черных. Да, я работал в «Фитиле», а потом на телевидении. Но я благодарен всем. Потому что от них я брал только то, что мне нужно.

Ж. Васильева. Каков принцип отбора?

В. Черных. Здравый смысл. Мой учитель Илья Вениаминович Вайсфельд был замечательный. Он меня устраивал на работу, рекомендовал всюду, он меня любил. И я его, покойного, люблю по сей день. Но он читал нам лекции, и я понимал, что он на нас пробовал какие-то свои теории. Он был, как… портной: из кусочков шил что-то и проверял на нас, воспримем мы или нет. А Ежов учил, как ремесленник. Это были настоящие уроки. Он нас спрашивал, например, как показать, что у деревенского старика ноги болят. Мы гадали: хромать должен, то, сё… Он говорил: «Ерунда. Наденьте на старика валенки, и пусть он в них сидит в жару. И ясно, что он болен». На семинарах у Фрида и Дунского все брали по крохам.

Ж. Васильева. Сценарному делу можно научить?

В. Черных. Да, это такой же технологический процесс, как любой другой.

Ж. Васильева. Сценарное дело отличается от работы над прозой?

В. Черных. Сценарий более технологичен, у него более ясные законы. Вот я сейчас мучаюсь со своей студенткой. Мы запускаем ее короткометражку. Я говорю: если в первой сцене герой выиграл, он обязательно должен проиграть в следующей, потому что иначе у зрителей будет спад интереса. Не может быть так: выиграл, выиграл, выиграл. В этом смысле американские учебники очень точные. Они программируют зрительский интерес на третьей минуте, на десятой, на двадцать второй… Должны быть эмоциональные всплески, иначе человек теряет внимание. Понятно, что длиннющими монологами люди не говорят… Если у человека способности есть, то нужна скорее огранка, шлифовка дара. Если способностей нет, можно научить технологии и человек будет писать сценарии, но только плохие или средние. Сегодня таких очень много.

Ж. Васильева. Экранизация имеет свою специфику?

В. Черных. Средняя литература дает сценаристу больше возможностей вложить себя. Когда в свое время я прочел «Судьбу» Проскурина (он тогда был очень популярным, особенно в провинции), то понял, что никакая это не литература. Проскурин обиделся за то, что я переписал его роман, в кино получилась «Любовь земная». Написал в ЦК жалобу, что я исказил его замечательное произведение. И я вынужден был доказывать, что если бы я этого не сделал, то фильм не смотрели бы. А сейчас, худо-бедно, и «Любовь земную», и «Судьбу» вот уже двадцать пять лет показывают.

Ж. Васильева. Но Госпремию вам не дали, потому что вы сняли из титров свое имя…

В. Черных. Я со второй серии снял свое имя, потому что вторая серия была уже совсем полохой.

Ж. Васильева. Переписывая «Детей Арбата» Рыбакова, вы делали акцент на чисто любовной линии?

В. Черных. Да, потому что сталинская линия очень устарела. Мы решили, что без Сталина, конечно, фильм невозможно сделать, но и уделять ему слишком много внимания нет смысла. Поэтому в каждой серии есть эпизод со Сталиным примерно на две минуты. Это спасение, что Эшпай предложил Суханова на роль Сталина. Сталин в его исполнении странен, но интересен. А если бы ходил какой-нибудь грузин с трубкой и в мягких сапогах, как у Барщевского в «Московской саге», то мы вообще проиграли бы эту линию.

Ж. Васильева. Вы упомянули о конъюнктуре времени. Это чувство времени чем дается?

В. Черных. Думаю, что это идет от газеты. Я поработал в трех газетах…

Ж. Васильева. То есть вы анализируете время?

В. Черных. Конечно. Я даже заставляю студентов читать газеты, чтобы искать сюжеты, записывать. А второе — это тренинг. Примерно к третьему курсу студенты исписываются, им просто не хватает сюжетов. И у меня был такой период. Когда пришло время, мне нечем было защищать диплом. Я не мог ничего придумать и защищал документальную историю о том, как в 28-м году в Средней Азии московский уголовный розыск помогал ловить местных бандитов. Но когда я понял, что у меня есть такая прореха, что я с трудом нахожу сюжеты, я стал об этом постоянно помнить. И вдруг, в один прекрасный момент я обнаружил: ага, вот сюжет, и еще сюжет, и еще… И сюжеты пошли.

Ж. Васильева. Вы увидели жизненные ситуации в качестве сюжетов?

В. Черных. Да. Сюжет появился, и я его записываю. С 57-го года записываю, у меня гора амбарных книг. Могу привести пример. Я подрабатывал, будучи студентом, давал консультации кинолюбителям. Меня послали в Хабаровск. Я поселился в гостинице. Мне показали директора, который был недавно назначен, и рассказали, что когда ему предложили стать директором гостиницы, он сказал: «Нет, я вначале поселюсь на месяц как обычный постоялец». И он месяц прожил в номерах. Что с ним там только не творили: и выгоняли, и брали взятки и т.д. А потом он стал директором. Я это записал. Лет через пятнадцать, просматривая свои записные книжки — меня просили написать что-нибудь про Сибирь, — вспомнил об этом и написал сценарий «Я объявляю вам войну», Еременко в этом фильме сыграл главную роль, а режиссером был Я. Лапшин.

Сейчас я закончил сценарий «Ночные сестры». Я лет пять назад был у матери в Псковской области и зашел в поселковую больницу. Там один врач и три медсестры. Жуткие, никому не нужные старики больные, три молодые здоровые девки и одна крепкая врачиха. Я подумал: что бы было, если бы в эту больницу попал на лечение роскошный мужик? Наверное, ему было бы очень хорошо… Я это записал. А сформировался сюжет в духе «Ревизора». Человек попадает в автокатастрофу. Врач и медсестры принимают неожиданного больного то ли за крупного чиновника, то ли за олигарха. Все думают, что он может многое решить. Кто он такой, никто не знает, это выясняется в самом конце. Я подумал: пусть каждая из девушек попытается выложить все свои козыри в борьбе за этого мистера Х. Мне захотелось об этом рассказать, потому что сегодня женщины сошли с ума: все хотят замуж за бизнесменов, за денежных крупняков…

Ж. Васильева. Почему девушки сошли с ума? Просто они хотят вырваться из своей нищей, страшной жизни. Они очень логично действуют.

В. Черных. Но они очень стремительны, они торопятся, понимая, что срок пребывания пациента небольшой…

Ж. Васильева. Но жизнь у них тоже небольшая…

В. Черных. Но они слишком форсируют события. Эшпаю сценарий нравится. Он хочет пригласить Суханова на главную роль.

Ж. Васильева. Суханов уже играл «Ревизора» на сцене…

В. Черных. Я не видел.

Ж. Васильева. Кстати, кем оказался пациент?

В. Черных. Не буду говорить.

Ж. Васильева. Вы свои записи регулярно просматриваете?

В. Черных. Мне не надо просматривать. В конце каждой книги у меня записано, какие сюжеты для рассказов в ней есть. Я могу сразу все найти. Помню, я Толе Гребневу, покойному, говорю: «Толь, у меня сейчас есть восемьдесят шесть готовых сюжетов для рассказов». Он так на меня посмотрел и говорит: «Не успеешь». Сегодня я его часто вспоминаю.

Ж. Васильева. Вы все записи в конце классифицируете? Вы такой методичный человек?

В. Черных. Нет, но это привычка. Сюжеты есть для рассказов, для пьес, для сценариев, для эссе… Я записываю и ставлю особые значки. Все эти сюжеты — из жизни. Я это называю «лежать, как щука в тине, с раскрытой пастью». Я не суечусь, но если рыбка плывет — схвачу.

Ж. Васильева. Значит, готовые сюжеты плывут мимо вас?

В. Черных. Плывут.

Ж. Васильева. Но надо же их еще видеть.

В. Черных. Наверное, профессионал и отличается от непрофессионала тем,

что видит лучше и быстрее.