Разделять режим и Отечество

Живые и мертвые

О Великой Отечественной войне кощунственно писать неправду и чрезвычайно сложно писать правду. С нашей стороны ее вел преступный тоталитарный режим, притом совершенно преступными по отношению к собственной стране методами. Однако без малейшего преувеличения именно наша страна отстояла свободу для всего человечества, причем, вполне вероятно, ценой будущего самой России (потери оказались настолько велики, что восстановление человеческого потенциала стало, похоже, невозможным).

Ни одна страна, ни один народ в истории человечества не спасали сразу всех homo sapiens. Только нам это удалось. Однако не только «мир спасенный» мало что помнит и помнить не хочет, но и мы сами собственную историю оценить не способны. Та, которую нам сегодня предлагают, состоит из тотальной лжи советского официоза, которая еще в 70-е начала вызывать рефлекторное отторжение, и весьма своеобразных «современных интерпретаций». Война бессовестно используется в современной политической борьбе. И все это накладывается на конкретное, очень разное ее восприятие гражданами России, каждый из которых так или иначе причастен к ней. Ложь, особенно официозная, оскорбляет не только участников войны, но весь народ. Правда бывает очень жестока и потому очень неприятна. И никто не может вырваться из этой «вилки», впрочем, никто, похоже, и не пытается.

СССР в войне с Германией имел беспрецедентно большое количество предателей. Речь идет и о тех, кто прямо воевал против своей страны с оружием в руках в нацистской форме, и о «добровольных помощниках» или «хиви» (от Hilfswillige — буквально «готовые помочь»), занимавших в вермахте множество вспомогательных должностей. Они хотя напрямую и не участвовали в боях, но дали возможность воевать немцам. Как писал немецкий генерал Мюллер-Гиллебранд, «этот персонал большей частью честно нес службу вплоть до завершающего этапа войны, оказывая войскам реальную помощь и освобождая немецкий личный состав для использования в боевых действиях». По состоянию на октябрь 1943 года (уже после Курской битвы!) в штате обычной пехотной дивизии вермахта на Восточном фронте числилось 10 708 немецких военнослужащих и 2005 «хиви», то есть последние составляли почти 20 процентов личного состава.

Очень многие из этих людей помогали врагу совершенно сознательно.

А другие просто хотели облегчить себе кошмар плена. В плен этот их в подавляющем большинстве случаев загнало «родное» командование. Более трех миллионов попавших в плен в первые месяцы войны — цифра, не имеющая аналогов в мировой истории войн. Вдвойне потрясает то, что страна, понесшая такие потери, в конечном счете войну выиграла.

С беспрецедентным количеством предателей сочеталось беспрецедентное по героизму сопротивление тех, кто сдаваться не стал. Ни с чем подобным на Западе немцы не встречались. Летом 41-го вермахт вполне успешно реализовал план «Барбаросса», многократно превосходящая его по силам группировка РККА была рассечена танковыми клиньями и почти полностью сгинула в гигантских «котлах». Но вопреки всем канонам военного искусства многие подразделения нашей армии дрались в буквальном смысле до последнего солдата, связывая немецкую пехоту и таким образом замедляя или вообще останавливая танковые прорывы Клейста, Гудериана, Гота и Гепнера. Танки не могут слишком далеко отрываться от своей пехоты, а пехота останавливалась теми, кто дрался до последнего солдата. Многие из них не только не похоронены, но и вообще не учтены, ни в каких списках не значились. Именно они спасли страну, дав возможность создать РККА-2. Она тоже в основном сгинула в «котлах» осени 41-го. Все повторилось в точности, но танковые клинья немцев все же затупились, потеряли до двух третей боевых машин в боях, а оставшиеся завязли в русской грязи и замерзли от русских морозов. «Генерал Грязь» и «генерал Мороз» сыграли огромную роль в поражении немцев под Москвой и в переходе войны в стадию затяжной, а следовательно, заведомо губительной для Германии. Непонятно, почему этого надо стыдиться. Ведь это наши солдаты и офицеры, непохороненные и неучтенные, сделали так, что немцы не добрались до Москвы в хорошую погоду. В 42-м ситуация повторилась еще раз, немцы дошли до Волги и Эльбруса. И захлебнулись наконец в русских просторах, русских снегах и русской крови.

Безвозвратные потери советских вооруженных сил (убитые, умершие от ран, не вернувшиеся из плена) даже по официальным данным, представленным в канонизированных официозных справочниках «Гриф секретности снят» и «Россия и СССР в войнах ХХ века», составили 8668,4 тысячи человек. Внимательное знакомство с названными справочниками выявляет ряд нестыковок, из чего становится понятно, что реальные потери были существенно больше. Особенно, конечно, в начале войны. Не значившиеся в списках составили, видимо, не один миллион.

Собственно, Минобороны сегодня вынуждено признать сам факт существования не значившихся в списках, то есть тех, кто был призван, но до части не добрался. Или добрался, но еще не был занесен в ее списки, а вскоре погиб или попал в плен. Или был занесен в списки, но вся часть сгинула вместе со списками. В вышеупомянутых справочниках их число оценивается в 500 тысяч (они не входят в 8668,4 тысячи). Именно так, с точностью до сотен тысяч, в то время как по другим категориям потери приводятся с точностью до одного человека! (В технических и естественнонаучных вузах за сравнение величин, точность оценки которых различается на пять порядков, двойку ставят сразу.) Число 500 тысяч — типичное «среднее потолочное», не имеющее к жизни, точнее — к смерти никакого отношения. На сколько нужно умножить эту величину — мы не знаем. Есть предположение, что как минимум в шесть раз. Если это «клевета на наше славное прошлое», то ее надо опровергнуть научно, а не с помощью произвольно написанной цифры, на которую навешана советская демагогия.

Впрочем, и в победные заключительные годы войны потери были, скорее всего, намного больше официально признанных. Германия на всех фронтах потеряла не более 2,5 миллиона военнослужащих убитыми и умершими (ее союзники — еще до 700 тысяч). Впрочем, на Восточный фронт пришлось не менее 80 процентов этих потерь (а у союзников Германии — почти 100 процентов).

Катастрофическое начало войны, да и ее продолжение, хоть и победное, но ненамного менее кровавое, породило в советских воинах комплекс поражения, который так и не был изжит. В начале 80-х мой учитель труда рассказывал про то, как в мае 45-го он на броне Т-34 шел на Прагу и по дороге их колонна в прямом смысле раздавила немецкую пехотную часть. И какое удовольствие испытали от этого наши бойцы, потому что не все же им нас бить. Так он прямо и сказал применительно к последним дням войны, когда уже пал Берлин! И это чувство в нем осталось и через тридцать пять лет после Победы. Правда, с той стороны тоже был комплекс. Комплекс ужаса перед русскими.

Служба на немецких подводных лодках была чрезвычайно трудна и физически, и психологически. Люди месяцами были заперты в тесных железных ящиках, болтающихся на океанских волнах в тысячах миль от своей базы, в абсолютно враждебном окружении, когда любой боевой корабль, любой самолет — вражеские, желающие сделать твою лодку твоим гробом. Немецкий подводный флот хотя и создал союзникам колоссальные проблемы, но и понес колоссальные потери — 80 процентов подводников погибли в боях и катастрофах. Ни в одной из воюющих стран ни один род войск не понес таких высоких относительных потерь в личном составе.

Осень 1942 года. Уже три месяца лодка U-181, которой командует один из самых результативных немецких подводников Вольфганг Лют, находится в боевом походе в Южной Атлантике. И один из матросов, подавленный «тяготами и лишениями службы», начал открыто демонстрировать недовольство, морально разлагая экипаж, что делало ситуацию смертельно опасной для лодки в целом. Командир имел и формальное, и моральное право пристрелить паникера, но он поступил гораздо эффективнее — пообещал по возвращении на базу немедленно отправить его на Восточный фронт. И матрос мгновенно преобразился, стал демонстрировать образцовое отношение к своим служебным обязанностям. Болтанка в железном ящике в Южной Атлантике с возможностью безвозвратно сгинуть в ее глубинах (возможно, предварительно задохнувшись) показалась ему делом гораздо более приятным, чем оказаться на твердой земле, но лицом к лицу с русскими. Перед противниками с Запада они подобного ужаса не испытывали.

Франция, получив в мае 40-го такой же удар, какой мы испытали в июне 41-го, развалилась и сдалась практически мгновенно. После войны французы, которых лично де Голль включил в число победителей, создали интересную сказку о Сопротивлении, в которую сами до сих пор верят (для справки: в рядах Сопротивления погибли примерно двадцать тысяч французов, а в рядах вермахта на Восточном фронте — не менее сорока тысяч). Они не были готовы драться не только до последнего, но, как правило, и до первого солдата. Про другие западноевропейские нации и говорить нечего. Братья-славяне (поляки и югославы) сопротивлялись немцам более активно, но и они не имели шансов. Свободолюбивая Европа покорилась тоталитарному режиму Гитлера и приспособилась к нему, дожидаясь, что их освободят другие. Если у нас было много предателей, то народы Европы почти целиком оказались такими. В отличие от советских людей, у них не было оснований обижаться на собственную власть, она им не устраивала гражданскую войну, раскулачивание, голодомор и ГУЛАГ. Европейцы предали самих себя, свои декларированные идеалы. Они не понесли чудовищных потерь, как мы, не посчитали свободу той ценностью, за которую стоит умирать, и «великодушно» дали возможность другим умирать за их свободу.

Англосаксы воевали лучше континентальных европейцев. Они, как и мы, умирали, спасая не только себя, но и других. Более того, есть подозрения, что если бы нам пришлось вести такую войну, как американцам и англичанам на Тихом океане и на Атлантике, в лучшем для нас случае она бы закончилась вничью. Если война носит воздушно-морской характер, противника нельзя завалить своими трупами. Главную роль начинает играть техника и умение ее использовать. При всех выдающихся качествах танка Т-34 или штурмовика

Ил-2, они гораздо проще в производстве и эксплуатации, чем авианосец типа «Эссекс» или стратегический бомбардировщик В-29. Вспомним Цусиму. А ведь русский императорский флот и по качеству кораблей, и по уровню боевой подготовки личного состава был на голову выше советского флота времен Великой Отечественной.

Надо, однако, признать и другое. Если бы англосаксам пришлось вести такую войну, как нам, с фронтом от Баренцева до Черного моря, они бы даже вничью ее не закончили. Они бы проиграли, разве что не так быстро, как Франция. Без СССР победа над Гитлером была невозможна в принципе. Либо Германия и Япония получили бы контроль над континентальной Евразией на долгие годы, либо дело дошло бы до обмена ядерными ударами. Напомним, что ракетная техника в Германии в начале 40-х была развита гораздо лучше, чем в США или Великобритании. Освободить Европу, не имея Восточного фронта, американцы и англичане не сумели бы ни при каких обстоятельствах. Все, кто хоть что-то знает об истории второй мировой, это понимают.

Однако мы, отстояв свободу человечества, не получили ее сами. Более того, мы принесли свою несвободу в Восточную Европу, сменив для ее жителей одну оккупацию на другую. Причем наша продлилась гораздо дольше немецкой, из-за чего и сложилась нынешняя дикая ситуация — значительная часть не только политиков, но и простых граждан этого региона из того, что Сталин был плохой, начинают делать вывод, что Гитлер был не такой ужасный.

Кроме того, мы слишком много врали и продолжаем врать о войне в фильмах, книгах, газетах. Война стала важнейшим оправданием коммунистического режима, фактически единственным фактором его моральной легитимации, оказавшись единственным событием советской эпохи, которым действительно можно гордиться! А при этом очень сложно объяснить, почему за победу пришлось платить такую ненормально высокую цену. И получается, что нет никакой легитимации, а есть еще одно преступление режима.

Но если признать его преступным, то за что воевал советский солдат?

Он воевал не за Сталина и уж тем более не за коммунистическую партию. Он воевал за родину. Не мог принять иноземного вторжения — таков уж национальный характер. Стремление к свободе оказалось у нас сильнее, чем у европейцев. Как писал немецкий генерал Меллентин, «русский солдат любит свою „матушку Россию“, и поэтому он дерется за коммунистический режим, хотя, вообще говоря, не является политическим фанатиком». На протяжении всей российской истории солдату удавалось разделять режим и Отечество. Режим потом благополучно это эксплуатировал, причем в советское время эта практика достигла апофеоза.

Оно ведь и до сих пор так. И режима того как бы нет, нечего вроде бы оправдывать. И реальных, а не тыловых фронтовиков тоже почти не осталось. А тема эксплуатируется в том же стиле. Ветеран получает унизительную подачку и приторно-фальшивое торжество к 9 мая, из которого максимальную пользу пытается извлечь начальство. Оно у нас осталось советским и по старой традиции ищет своей сегодняшней легитимации за счет чужого подвига.

В ходе торжества нам в очередной раз расскажут о величии товарищей Сталина и Жукова, тех, благодаря кому Россия заплатила за победу такую чудовищную цену. Кто-то, может быть, даже вспомнит, что война не окончена, пока не похоронен последний солдат. Это благодатная тема, учитывая, что никто (кроме небольшого количества энтузиастов) ни последнего, ни предпоследнего хоронить не собирается. Сами же солдаты, живые и мертвые, станут элементом декоративного оформления мероприятий. Главное место в освещении юбилея займет мелкое сиюминутное политиканство.

Между тем описанный Высоцким в песне «Черные бушлаты» морпех, один из замечательных собирательных образов нашего солдата, хотел совсем немного.

Мне хочется верить, что грубая наша работа

Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход.

P. S. За последние пять лет я написал много сотен статей, больших и маленьких, на самые различные темы. Данный текст дался мне труднее, чем все предыдущие вместе взятые. У меня было постоянное чувство, что я пишу что-то не то и не так. Если кто-то из реальных фронтовиков на меня обидится за него — приношу глубочайшие извинения. Наверное, о той войне нельзя писать, не побывав на ней.