Кинотавр-2005. Радио есть, а счастья нет

Отец «Кинотавра» Марк Рудинштейн долго прощался со своим фестивалем, все искал братьев по разуму и духу, кому он может доверить выпестованное и доведенное до совершеннолетия детище.

И настал час: на традиционной пресс-конференции в начале апреля в присутствии отца-основателя было объявлено, что шестнадцатилетний «Кинотавр» обрел новых владельцев и попечителей в лице Александра Роднянского (председатель Совета попечителей) и Игоря Толстунова (генеральный директор фестиваля). Расставание давалось нелегко, настолько, что обоюдно было решено: в этом году Рудинштейн не приедет на фестиваль — как говорится, чтобы не было мучительно больно. Прошел слух, что он все-таки появился инкогнито, но я не знаю никого, кто бы его видел лично. Мне симпатична такого рода сентиментальность — свидетельство огромного душевного вклада в строительство старейшего отечественного фестиваля нового времени, на экранах которого складывалась история постсоветского кино.

Весть о вступлении «Кинотавра» в новую фазу каким-то неведомым нам образом проникла в ноосферу. В день торжественного открытия традиционное дефиле гостей и участников по звездной дорожке сопровождалось прямо-таки тропическим ливнем. Зонтики были совершенно бесполезным реквизитом, и если бы не пластиковые накидки, будто по-щучьему велению появившиеся на выходе из отеля, то Зимнему театру, только что отреставрированному, грозил бы срочный ремонт. Все обошлось, и потому в самый раз вспомнить, что дождь в начале пути — хорошая примета.

«Бедные родственники», режиссер Павел Лунгин

Отличительная особенность XVI «Кинотавра» — плотный деловой график. Помимо конкурсных, внеконкурсных и ретроспективных программ проводились предварительно подготовленные «круглые столы» с участием продюсеров, бизнесменов, режиссеров, актеров, критиков. Словом, весь фестивальный контингент был в работе и активно участвовал в восстановлении профессиональной кинематографической среды — одна из задач, поставленных новым руководством «Кинотавра». Дирекция отказалась от международного кинофестиваля, который обычно проводился в рамках «Кинотавра», но освободившееся время было тут же занято просмотрами, специально организованными для приглашенных в Сочи отборщиков международных фестивалей и предпринимателей, интересующихся перспективами российского кинорынка и кинобизнеса.

Кинокритики не ударили в грязь лицом и каждый вечер в час назначенный обсуждали фильмы конкурсной программы в присутствии приглашенных авторов. Параллельно проходили семинары конкурсантов «Короткого метра», где давали мастер-классы крупные режиссеры — участники фестиваля.

Словом, жизнь удалась! Есть все основания надеяться, что «Кинотавр», как и задумано, превратится в фестиваль-семинар, фестиваль-дискуссию.

Е.С.

«Жмурки», режиссер Алексей Балабанов

Елена Стишова. Особенность ХVI Сочинского фестиваля, по-моему, в том, что он зафиксировал изменение структуры кинопроцесса, весьма симптоматичное, как увидим дальше. Иными словами, революция, о которой так долго говорили кинематографисты, свершилась. Родился конкурентоспособный русский блокбастер «Ночной Дозор», породивший семью «блокбастерят», каковые и были представлены в программах кинофестиваля: «Бой с тенью», «Побег», «Статский советник» «Жмурки», «Мама не горюй-2». «Турецкого гамбита», правда, не было, но не помянуть этот хит сезона, абсолютный рейтинговый чемпион, было бы неправильно. Это продукция той же масти, что и вышеназванные картины, образовавшие долгожданный прорыв в россий-ском кино. Значение этого прорыва огромно, он сулит бурное развитие кино-промышленности. Ее становление мы наконец-то наблюдаем. Государство перестало быть основным заказчиком и радетелем кинопродукции. Можно смело констатировать, что главной фигурой кинопроцесса стал независимый продюсер. Не на одном только Сельянове, которого мы так любим, сошелся белый свет. Мы уже выучили имена Дишдишяна, Члиянца, Яцуры, Грибкова, Каленова etc.

Ты помнишь, мы пережили не один фальстарт, когда верилось, что наконец-то пройден Рубикон, кино вышло из фазы иррационализма, сформировались новые идеи и стало ясно, про что снимать. Мне особенно запомнился тот год, когда в конкурсе сошлись «Мусульманин», «Особенности национальной охоты» и «Время печали еще не пришло». То была рефлексия «русской идеи», причем под знаком критики и даже осмеяния наших «национальных особенностей».

«Ловитор», режиссер Фархот Абдуллаев

Увы, это были очередные романтические иллюзии — насчет конца идеологический энтропии. Жизнь показала, что нынешний зритель отзывается не на новые смыслы, а на крутые аттракционы. Покуда российский кинематограф тихо загибался и слухи о его скорой кончине не казались сильно преувеличенными, на глубине происходил невероятно важный процесс: одна за другой рушились мифологемы «киноискусства больших идей». Менялась структура зрительских ожиданий. На эти ожидания и ответили пришедшие в кинематограф реалисты, люди с новым экономическим сознанием, «рыночники». И у них покатило.

Вроде бы мы на правильном пути. Но не скрою, диспропорция в сегодняшнем отечественном репертуаре меня напрягает. Образно говоря, сегодняшний репертуар выглядит эдаким рахитиком: огромный живот — это блокбастеры и прочие экшн, а кривенькие ножки — мейнстрим и артхаус. Ведь единственный полноценный мейнстрим в сочинском конкурсе — это «Бедные родственники» Павла Лунгина. «Требуется няня», на мой взгляд, не получилась. Ларисе Садиловой, королеве мейнстрима, на этот раз изменила удача. «Ловитор» Фархота Абдуллаева, «Парниковый эффект» Валерия Ахадова и «Куктау» («Небесная гора») Илдара Ягафарова — картины, объединенные актуальной тематикой брошенных на произвол судьбы детей, — вряд ли станут альтернативой российскому экстриму. Зритель сидит на этой игле и хорошо сидит. Выбора-то у него нет.

Итак, теоретически холера развивается нормально, как любит говорить моя подруга. Продюсеры ощутили вкус успеха, стали богатеть, а там, глядишь, им захочется создать что-то вечное, замахнуться на пальмовую ветку или на венецианского льва.

Представь себе, один из продюсеров успешного «Побега» драматург Олег Погодин оказался самокритичным настолько, что за продюсерским «круглым столом» высказал сомнение в безотказном успехе единственной модели — экстремальной. «Нельзя же без конца ее прокручивать, — заметил он. — Пройдет какое-то время, и рынок насытится, публика захочет чего-то иного».

Подобные заявления обнадеживают. Сегодня, сейчас зрительский паек очень скудный. Его разнообразят, разумеется, доступный нам Голливуд и европейское кино, но разговор у нас не об этом.

«Мама не горюй—2», режиссер Максим Пежемский

Что же до кино «не для всех», то некоммерческое киноискусство, пред-ставляющее авторские амбиции, у нас всегда имеется. В одном ряду с хитами проката соревновались «Удаленный доступ» Светланы Проскуриной, «Вокальные параллели» (это была мировая премьера фильма Рустама Хамдамова, приглашенного на Венецианский МКФ), три дебютные картины — прогремевший в Роттердаме «4» Ильи Хржановского, уже снискавший известность «Пакостник» Татьяны Деткиной и никому не ведомая квазидокументальная утопия «Первые на Луне» Алексея Федорченко, тут же получившая несколько фестивальных приглашений. Да, не забыть бы про народное кино «Я тебя обожаю» Хусейна Эркенова.

Вот такая калькуляция, такие контрасты в одном конкурсе.

Наталья Сиривля. Я приехала на этот фестиваль, устав от своей работы на телевидении. Сериалы, думала я, — это кошмар; за редким исключением все лепят что ни попадя, халтурят безбожно, мол, «пипл схавает», и нет проблем… Но ведь есть же кинематограф! Там все серьезно. Там рынок налаживается и конкуренция не с «Аншлагом», а с американским и прочим кино. Там и деньги другие, и амбиции, и уровень качества…

Что же я увидела? Я увидела, что да, действительно, рыночная идеология всерьез овладела умами продюсеров. Если раньше получение ощутимой прибыли от проката воспринималось как счастье, как нежданный выигрыш в лотерею, то теперь это изначально формулируемая цель. Запуская проект, продюсер хочет гарантированно получить деньги и потому использует, как ему кажется, стопроцентно действенные рецепты.

«Бой с тенью», режиссер Алексей Сидоров

Рецепт номер один. Взять произведение какого-нибудь раскрученного писателя (типа Акунина), пригласить на главные роли звезд первой величины, вбухать кучу денег в масштабные съемки и спецэффекты и проехаться по ушам потенциального зрителя всей мощью рекламных возможностей телевидения: мол, иди и смотри, а не посмотришь — жизнь твоя прошла псу под хвост. Так сделаны все блокбастеры Первого канала.

Рецепт номер два. Взять раскрученного режиссера (типа Сидорова), дать ему кучу денег, чтоб в кадре ехал не один «Мерседес», а три, чтоб вертолеты летали, тысячная массовка толпилась и т.п. Поразить зрителя бюджетом, притом что сюжет не важен, смысл не важен, характеры, мотивировки, элементарная логика не важны совершенно… Так сделан «Бой с тенью» Алексея Сидорова.

Рецепт номер три. Взять раскрученную жанровую мифологию, типа черной криминальной комедии а-ля Тарантино или Гай Риччи, перенести действие под сень родимых осин со всей возможной неряшливостью и тупоумием и срубить деньгу на тяге зрителя к потреблению уже виденного. Первым лавры на этом пути стяжал продюсер Сергей Грибков, сделавший фильм «Даже не думай!». Но поразительно, что тем же путем следует сегодня и лучший наш продюсер Сергей Сельянов, только у него в «Жмурках» вместо безвестного Руслана Бальтцера у Тарантино списывают сценарист-футболист Стас Мохначев и талантливый режиссер Алексей Балабанов, спрятавший ради такого случая весь свой талант в карман.

«4», режиссер Илья Хржановский

Все три фильма компании «СТВ», представленные в конкурсе последнего «Кинотавра», — криминальные комедии. Помимо «Жмурок» еще «Ночной продавец» Валерия Рожнова, где сценарий более ладный, но тоже собран, как конструктор «Лего», из готовых сюжетных блоков черного фильма: ночь, дождь, маньяк, усталый полицейский, роковая красотка и т.д. А также «Мама не горюй-2», составленная из того, что было придумано Максимом Пежемским и Константином Мурзенко в первой «Маме».

Таким образом, задача вписаться в рынок на данном этапе почему-то решительно отменяет всякое творчество. В этом смысле фильм «Жмурки» кажется мне программным. По-моему, это абсолютно сознательная «игра на понижение». Прежде Сергей Сельянов не уставал повторять, что занимается «кустарным производством» и не думает заводить конвейер. Теперь мысль о конвейере явно ему не чужда. Но поставить на поток производство фильмов уровня «Брата» и даже «Брата-2» или «Бумера» — задача довольно сложная, учитывая дефицит идей и творческих кадров. Значит, надо намеренно снизить планку: взять непрофессиональный сценарий, предложить Балабанову поработать на чужих и собственных штампах. Позвать на все эпизодические и главные роли блистательных или просто хороших артистов, густо облепить их гримом и заставить сыграть одномерных бандюков и прохвостов в духе «ОСП-студии» или «КВН». Поглядим, что получится.

«Статский советник», режиссер Филипп Янковский

И, в общем, получилось. В прокате картина не провалилась, рыночный успех налицо. Я не поленилась залезть в Интернет и посмотреть разнообразные форумы, где простые зрители, искренне пишущие «сейчас» через «ща», обсуждают свежие киноленты. По поводу «Жмурок» мнения разделились. Одни сказали: «Говно полное. До Тарантино этим „Жмуркам“, как до Луны». Другие написали: «А чё, клево! Прикольно! Скока звезд и кровищи!»… Но и те, и другие сошлись во мнении, что больше одного раза они смотреть это кино не будут. И даже забесплатно скачав из Сети — сотрут, ибо хранить его незачем.

Продюсерам на это, собственно, наплевать: люди один раз посмотрели, денежки заплатили, а завтра им предложат другое кино, но такого же качества. В общем, весь этот бизнес-план намеренно рассчитан на производство одноразовых стаканчиков. Да, это не севрский фарфор, зато приносит стабильную прибыль. Людям же надо как-то проводить время. Ключевая фраза в интернетовских обсуждениях: «Смотрел кино. Пил пиво. Время прошло незаметно». А разборчивым товарищам, которые выступают с претензиями, всегда можно сказать: «А чего вы хотите? Время (то есть 90-е) было тупое. Братки тупые. Нечего ждать от них игры ума, искрометного юмора и каких-то нетривиальных поступков. Люди просто перли, как танки, оставляя позади себя горы трупов, и вот — пожалуйста, вылезли наверх, руководят государством…

Мы еще доброе дело делаем — развенчиваем эту бандитскую мифологию, овеянную романтическим флером в сериалах типа «Бригады». О том, что элементарной вменяемости, таланта и профессионализма мы ждем не от героев-братков, а от самого кинопроизведения, говорить бесполезно. Эти зритель-ские ожидания нынешним рыночным кинематографом не учитываются.

«Первые на Луне», режиссер Алексей Федорченко

Е. Стишова. Эту потребность — делать качественное кино — почти отбили и у создателей. Как и на ТВ, они работают на уровне самых примитивных зрительских ожиданий. Задействованные модели спроса и предложения учитывают определенную категорию зрителей. Меня, к примеру, не учитывают.

А без меня народ не полный, пусть я и критик.

Н. Сиривля. Впрочем, бог с ними, с блокбастерами. Таких фильмов во всем мире ежегодно производят тысячи, они выходят в прокат, занимают какую-то строчку в сводках бокс-офиса и забываются на другой день. Особенность нашей нынешней ситуации в том, что на завоевание рынка брошены лучшие силы кинематографа, и потому все эти картины участвуют в конкурсе национального кинофестиваля. А когда ширпотреб оказывается в несвойственном ему выставочном пространстве, он неизбежно обрастает незапланированными концептуальными смыслами. Кажется, что-то такое глубокое авторы имели в виду, когда предлагали высоколобому арт-сообществу свои одноразовые стаканчики. Да ничего они не имели! Просто денег хотели заработать, причем — наверняка! И потому в процессе производства упразднили за ненужностью всякую оригинальность и авторское начало.

Печально, но что поделаешь. Правда, если обратиться к той части программы, где авторы «играли не из-за денег», радостей тоже негусто. За два с половиной года редакторской работы над сериалами я стала страшной занудой. Изо дня в день пытаю авторов: что это у вас за герой? Чего он хочет? Почему делает то или это? И в каком жанре вы работаете? Про что вообще кино? Практически все фестивальные фильмы вызывали у меня те же вопросы. Сюжетные линии обрываются на полуслове, персонажи куда-то исчезают, мотивировки отсутствуют, жанр плывет… «Где был редактор?» — возмущенно вопрошала я. Но когда такое происходит на каждом просмотре, в голову неизбежно закрадывается мысль, что, может, дело не в редакторе, а в общей смутности мироощущения, которую невольно репрезентирует наш нынешний кинематограф.

«Требуется няня», режиссер Лариса Садилова

Если отбросить готовые, сложившиеся мифологемы — мифологию 90-х с ее бандитским беспределом и новорусским шиком малиновых пиджаков или мифологию героического прорыва в космос («Первые на Луне»), — все, что несет на себе отпечаток сегодняшнего времени, отмечено какой-то печальной, анемичной энтропией. Кто у нас герой дня? Господин Никто, мелкий пакостник.

В одноименном фильме Т. Деткиной некий бледный юноша работает сторожем на богатой даче. Его со дня на день должны уволить, и он от нечего делать меланхолично устраивает хозяевам всякие пакости. То камеру наружного наблюдения приспособит в сортире, то плюшевого мишку взрывчаткой начинит… Все это не со зла, не из социального протеста и не из мести, а просто так. Хозяева, конечно же, неприятные: муж-упырь с явно криминальным прошлым и настоящим, замученная молодая жена, двое детишек, которые развлекаются тем, что вешают плюшевых мишек в сарае. Но ничего такого они в кадре не делают, чтобы у героя были основания вот так вот им мстить. Не нравятся, ну иди куда-нибудь в другое место. Но в том-то и дело, что податься некуда да и не на чем. Даже до станции не доехать. В машине бензина нет…

Когда мир вокруг тонет в тумане и некуда идти, нечего хотеть, некого любить, человек может заявить о своем существовании, только разрушая уныло-дискомфортную окружающую среду, то есть делая гадости. Альтернатива — столь же бессмысленное созидание неуклюжих, непонятного предназначения механизмов, которому предается у себя на даче приятель героя.

В картине Деткиной нет ни внятного сюжета — а откуда ему взяться, если намерения героев неясны им самим, — ни сколько-нибудь волнующего конфликта, ни убедительной развязки. Никого из героев не жалко, и совершенно безразлично, что с этими людьми будет дальше. «Пакостник», в сущности, лишь серия этюдов, учебных заданий, выполненных на твердую «пятерку». Картину, как это часто бывает, подвел полный метр; гораздо органичнее она смотрелась бы в конкурсе короткометражек. Видно, что дебютантка многое может. Изобретательна в деталях. Умеет создать атмосферу. А то, что на месте целого туманная меланхолия и невнятный, но всеобъемлющий негатив, так это, возможно, со временем пройдет.

«Я тебя обожаю», режиссер Хусейн Эркенов

Но вот мы смотрим картину, снятую вполне профессиональным режиссером Ларисой Садиловой, «Требуется няня». И видим все то же самое. Только если в «Пакостнике» нам было предложено встать на позицию бедного сторожа, то здесь, скорее всего, зрителю следует разделить переживания хозяев поместья, неосмотрительно пригласивших няню-злодейку. Точнее, некое смутное чувство тревоги и иррациональную неприязнь к тем, кого ты обошел по социальной лестнице, — эмоции, присущие, возможно, и самой Ларисе Садиловой, не так давно примкнувшей к так называемому «обеспеченному классу». Убеждение, что «человек человеку — пакостник», свойственно людям и по ту, и по эту сторону черты, отделяющей слуг от господ. Все они в новых ролях еще не обвыклись, не знают, чего друг от друга ждать, и ждут при этом самого гадкого.

Няня Галя (эту роль Садилова отдала своей любимой актрисе М. Зубановой) на глазах у хозяев прикидывается милой, интеллигентной учительницей, а втайне учит шестилетнюю девочку всему плохому, травмирует детскую психику страшными сказками, стучит на милейших узбеков рабочих, которые трудятся в поместье, затаскивает к себе в постель мужа и отца семейства, доводит дело чуть ли не до развода и успокаивается только тогда, когда с помощью шантажа получает он несчастного хозяина тридцать тысяч баксов. Эта история с шантажом выглядит в фильме едва ли не жизнеутверждающе — наконец-то хоть что-то понятно, хоть какой-то внятный мотив. Девушка хочет денег! Но тогда при чем здесь страшные сказки, похороны лягушек, бесконечное подслушивание-подглядывание, звонки по телефону жене и прочие «бескорыстные» пакости, которые совершает Галя, превращая и без того невеселую жизнь работодателей в ад? Нет, нам рассказывают не историю авантюристки-шантажистки и не историю сдвинутой барышни с больным воображением, не историю мстительницы за права угнетенных или фантастического монстра, материализовавшегося из глубин нездоровой совести… В своем стремлении разделаться с ненавистной Галей Садилова предъявляет ей все обвинения разом: няня и ребенка портит, и семью разрушает, и узбеков изводит, да еще и денег хочет срубить — одним словом, пакостница.

Е. Стишова. Так всплывает наша любимая идея социального реванша.

Н. Сиривля. Да нет, даже и не реванша… Если бы так, все бы прочитывалось совсем просто: хозяева систематически унижают бедную женщину — она мстит. Но ведь этого в фильме нет. Там такая невнятица на уровне сценария! В принципе няня может быть кем угодно: и маньячкой, и сумасшедшей, и шантажисткой, она может быть расисткой, которая брезгует «черными», она может жаждать социального реванша и ненавидеть богатых, потому что они богатые, а она бедная… Но только все это разные мотивы, предполагающие разные жанровые решения, разную манеру актерской игры, разную манеру повествования. Здесь все смешано в кучу…

Е. Стишова. Да, картина называется «Требуется няня», но если бы я о ней писала, то, наверное, назвала бы статью: «Требуется жанр». Фильм снят совершенно вне жанра, и, значит, никакой модели происходящего у Садиловой в уме нет. Она как режиссер ее не придумала. Она вообще ничего не придумала, кроме самолетов, которые все время с ревом взлетают над домом. Но это уже было, не новый образ…

Н. Сиривля. Всякий устойчивый жанр хорош тем, что представляет собой модель реальности, предлагающую набор определенных объяснений — сколь угодно фантастических, но все-таки связанных одно с другим по принципу «причины и следствия» и убедительных для нашего подсознания. Когда никаких объяснений нет, мы попадаем в пространство неструктурированной реальности, порождающей лишь сгусток негативных эмоций по отношению к ближнему.

Е. Стишова. Лет десять назад все вопили вслед за Виктором Ерофеевым и Дмитрием Галковским: «Ах! Русская культура нас обманула, потому что учила нас добру, а зло скрывала». За последнее десятилетие негатив у нас накопился в таком количестве, что мы забыли: все может быть по-другому, есть нормальные люди, нормальные реакции…

Н. Сиривля. Мне кажется, эта ситуация репрезентирует вообще систему взаимоотношений в социуме, где нет четких ролей, нет четких задач, нет пред-ставления о будущем, а есть только взаимное недовольство, связанное с имущественным и социальным расслоением. И все всех боятся. Бизнесмены боятся государства, государство — бизнесменов, наемные работники боятся хозяев, хозяева — работников, горожане боятся деревенских, славяне — кавказцев и наоборот… Все это превращается в какую-то паранойю, из которой невозможно рациональным образом никак выбраться. Может, я идеалистка, но моя (по большей части безуспешная) борьба со сценаристами за внятность мотивировок, четкость жанровых решений и наличие логики обусловлена желанием отстоять саму идею объяснимости и постижимости мира. Да, мы рассказываем сказки, да, они зачастую не имеют никакого отношения к реальности, но в них должна быть логика, должен быть хоть какой-то человеческий смысл, иначе мы наносим страшный вред незащищенному зрителю. Но жизнь сильнее меня, и, если судить по фестивальным картинам, отсутствие логики становится знаком времени.

Е. Стишова. Я не думаю, что логическая невнятица объясняется иррационализмом коллективного бессознательного, который распространяется и на творцов. Мне кажется, все проще. За столько лет все дружно отвыкали от элементарных требований профессионализма, от техминимума. Потеряна школа. Была школа на протяжении многих лет, был редактор, который неукоснительно следил, чтобы концы с концами сходились. Поколение за поколением кинематографистов были воспитаны на том, что нужно уметь рассказать историю и ответить, по крайней мере, на вопросы, кто, что, с кем, когда, зачем. То есть обозначить в сюжете причинно-следственную связь.

Долгий период самозаказа (временами талантливого), крах института редактуры привели к небрежению нулевым циклом фильма. Но без него невозможно выстроить здание, все порушится…

Н. Сиривля. Я не думаю, что это связано только с отсутствием профессионализма. Возьмите фильм «Ночной продавец»: тут с профессиональной точки зрения ни к чему не придерешься, все концы с концами сходятся, и жанр «чернушного комикса» выдержан практически безупречно. Но про что это кино? Про то, что милый, неглупый молодой человек может за одну ночь превратиться в маньяка. Просто в силу стечения обстоятельств. Нет, он не хотел. Так получилось. Однако с женой босса спал? Спал. Труп, который, может, был и не труп вовсе, потрошил? Потрошил. От тела избавлялся? Избавлялся. Любовницу свою коварную, которая его подставила, шантажировал? Шантажировал. Полиции врал? Врал. По всем меркам, и божеским, и человеческим, он виноват. Законченный кандидат в КПЗ. Господь как deus ex maсhina спасает его в финале, открыв небесный крантик и пустив ливень, который смывает все следы. Но в самом-то герое нет никакой точки, никакого предела, на котором он мог бы остановиться, никакого импульса сопротивления обстоятельствам. Только страх за себя и зависимость от внешних воздействий. Перед нами абсолютный ноль. Пустота. Господин Никто.

Изящный цинизм этого построения не может не радовать своей четкостью на фоне общей невнятицы. Но дух времени, надо сказать, проявляется здесь однозначно.

Или фильм «4» Ильи Хржановского, где полное отсутствие внутренней структуры человеческого «я» становится и темой, и сюжетом, и главным стилеобразующим принципом. Тут мало того что все герои выдают себя за других, так еще и жизнь делает с ними, что хочет: превращает в лагерную пыль, в пушечное мясо или вообще дает понять, что они не люди, а клоны, отходы неудавшегося эксперимента.

При всей моей нелюбви к этой картине, не могу не признать, что «4» — едва ли не единственный фильм программы, где автор ставит перед собой художественные задачи. Задача сводится в основном к тому, чтобы найти кинематографический эквивалент прозе Владимира Сорокина с ее пафосом тотального уничтожения смыслов путем особо изощренной текстуальной игры. Эксперимент, на мой взгляд, не удался, потому, наверное, что язык кино более грубый и примитивный. Означаемое и означающее, смысл и физическая реальность связаны в нем непосредственно и телесно, и если сознательно элиминировать внятный для зрителя житейский смысл из набора мелькающих перед глазами картинок, все рассыпается, смотреть становится попросту скучно. Что и происходит во второй части фильма, где мощная деревенская фактура, отрезанная от всего, что за нею стоит — от реальной жизни и судьбы этих документальных старух, от их повседневности, их представлений о мире, их действительных ритуалов, занятий, стремлений, болей и радостей, — превращается в набор бессмысленно-тошнотворных аттракционов. Люди здесь — куклы, набитые хлебным мякишем; с виду вроде похожи, а внутри — все перемешано и пережевано; фактура отделена от структуры человеческой жизни, от внутренней обусловленности облика и поведения, и в результате фильм не спасают никакие искусственно привнесенные метафоры, аналогии, параллели и прочие риторические фигуры.

Но отрицательный результат — тоже результат. Во всяком случае, тут есть, что анализировать…

Е. Стишова. По поводу фильма «4» хочу тебе решительно возразить. Да, это, что называется, преждевременная картина, как в свое время «Москва» (отметим, что автором сценария в обоих случаях является Владимир Сорокин, штатный возмутитель общественного спокойствия). Радикализм этой картины трудно вынести русскому человеку: наносится сокрушительный удар по нашим архетипам. Ведь в коллективном бессознательном все еще теплится надежда на «почву» как на что-то сакральное, на то, что спасет и сохранит не-смотря и вопреки. Поэтому зрелище пьяных полуголых деревенских старух на-столько задевает и оскорбляет, что мысль об эстетике средневекового карнавала, профанирующего все ценности, о рецидиве язычества и в голову не приходит. Для молодого режиссера ничто не свято! — вот что выходит на первый план. Картина провоцирует наше неистребимое ханжество. С одной стороны, мы алкаем истины, с другой — боимся правды, бежим бездн, хотя живем на краю и ходим по краешку. Картина открывает непреодолимую пропасть между нашими невнятными, невысказываемыми, но по сути своей «ветхими» представлениями о человеческих отношениях и современной реальностью с ее бесчеловечными законами. Но в нас есть какая-то машина типа перпетуум мобиле, которая бесконечно редуцирует невыносимую жестокость бытия. Наше бессознательное и осознанное находятся во внутреннем противоречии.

Н. Сиривля. Мало того что наше бессознательное и осознанное находятся во внутреннем противоречии. Картина мира, предъявленная в разных фестивальных лентах, различается так, словно их снимали не граждане одной страны, а обитатели разных планет.

Для меня одним из самых сильных впечатлений фестиваля стал день, когда один за другим показали фильмы «Ночной продавец» и «Куктау» («Небесная гора»). С одной стороны, цинично-веселое потрошение трупа, с другой — сахарное до приторности повествование про уголовника и больного мальчика из детдома, которые бродят по солнечным просторам Татарстана в поисках Родины-мамы. Пафос такой: у нас замечательный, здоровый народ, у нас восхитительная природа, все друг другу готовы помочь, все друг друга спасают и лечат: и люди, и муравьи, и пчелы… И наш мальчик безногий, которого почему-то отдали американцам, должен жить здесь, в этом искусственном, лубочном раю, сильно смахивающем на музей народного быта.

У меня закралась нехорошая мысль, что не может быть единой страна, в которой появляются на свет и та, и эта картины. Тем более что «Куктау» — национальный фильм, снятый на татарском языке. Когда на одном полюсе — игрушка, построенная на полном освобождении от иллюзий нравственности и смысла, а на другом — пряно-утопический образ родины, кажется, что конструкция пойдет вразнос. Должна же быть какая-то середина!

Е. Стишова. Не разделяю твоего изумления по этому поводу. У «Куктау» свой зритель, у «Ночного продавца» — свой. И вместе им не сойтись. К тому же «Куктау» много лучше тематически пересекающихся «Ловитора» и «Парникового эффекта» вместе взятых. Картина последовательно сделана в жанре идиллии, сказки, святочного сновидения. Да, она сентиментальна, ну и что? Многим зрителям такое очень даже по душе. К тому же замечательный актер в главной роли — Фарид Бикчантаев.

Кинопроцесс везде и всегда держится на мейнстриме. Мы с трудом набрали четыре-пять мейнстримовских фильмов в конкурсе, ни один из которых, кроме «Бедных родственников», не конкурентоспособен. Однако середина — какая-никая — все-таки есть.

Н. Сиривля. Не спорю. «Бедные родственники» на общем фоне — удача. И я понимаю, почему эта картина получила Гран-при. К фильму можно предъявить множество претензий. И то, что этот Голутвин-Голотвин — придуманный городок, населенный героями анекдотов. И то, что Островский с Лунгиным не в силах последовательно и внятно связать воедино четыре-пять нехитрых сюжетных линий (хотя сценарий «Родственников» много лучше предыдущих опусов Геннадия Островского). И фарсовую одномерность многих персонажей. И условность развязки, когда русалка-резонерша учит под водой закатанного в бетон героя Хабенского уму-разуму. Кажется, что в самом «теле» картины идет борьба между искусственным и естественным, между бездумным шоу и подлинной драмой, между желанием «сделать деньги» и неконтролируемым прорывом любви. Эта любовь к кровным родственникам, тяга к собиранию несчастного народа, разбросанного по миру, эта неисцелимая боль разлуки длиною в жизнь, эта память о бесчисленных катастрофах оказываются сильнее любых афер, мелочной лжи и фарсовых счетов. В сущности, любовь от начала и до конца убедительно играет здесь лишь старушка Эстер (Эстер Гуетен), которой на закате жизни выпало счастье увидеть братика Сему, потерянного в младенческом возрасте. То, как она гладит его поседевшие волосы, напевая колыбельную на идиш, как, рискуя жутким скандалом, пытается всучить ему фамильную ценность — бабушкины золотыезубы, как с тихим смирением выносит буйное хамство неуемного Яши (С.Гармаш), который и с топором кидается, и дом норовит поджечь, то, как в ответ на предложение перебраться в Америку твердо и тихо говорит: «Без Яши я никуда не поеду», — это и есть подлинная, несокрушимая, неистребимая кровная связь. И пусть все остальные сюжетные линии торчат в разные строны, как пук оборванных проводов, хотя бы по одному идет ток, хотя бы один протянут от сердца режиссера к сердцам зрителей, и это спасает картину. Хотя и не делает ее безупречной.

Е. Стишова. Ты слишком пристрастна. «Бедные родственники» мне понравились. Мысль о том, что каждый человек, быть может, сам того не зная, хочет ощущать близость близких, — эта мысль в наше время жесткого индивидуализма дорогого стоит. Она живая, эта картина, несмотря на бросающиеся в глаза нестыковки и оборванные провода сюжетных линий. Она смешная. Герой-авантюрист сыгран так, что негативных чувств не вызывает. Он смешон, нахален, жалок и обречен на поражение. Талантливая пародия на великого комбинатора. «Родственники» — едва ли не единственный мой просмотр в Сочи, когда во мне проснулся зритель.

Кстати, картина очень рациональная, просчитанная, но работает она с коллективным бессознательным. Это ее материал. Когда герой впадает в истерику, понимая, что заигрался, он открывает карты, но остановить процесс коллективного кайфа на почве обретения родных душ уже не может.

Кстати, в конкурсе были по крайней мере две картины, транслирующие — бессознательно! — новое содержание социума: «Парниковый эффект» Валерия Ахадова и «Ловитор» Фархота Абдуллаева. Отважна сама попытка взяться за больную тему, которую наше кино не трогает, хотя известно, что в России бездомных детей — миллионы, больше, чем это было после гражданской войны.

Сценарий «Ловитора» (авторы Фархот Абдуллаев, Евгений Митько), мне казалось, давал возможность сюрреалистического решения сюжета. Но режиссер избрал эстетику приблизительного реализма, не использовав своих собственных придумок. Бездомные подростки обрели дом в стоящем на приколе списанном самолете. Образ прерванного полета не получился. Трогательная дружба беспризорников, складывающих добытые деньги в общую копилку на покупку дома и свято верящих в своего покровителя, безногого летчика, оборачивается полным крахом. Покровитель оказывается наркоманом, покупающим наркоту за те деньги, что добывают ребята, и, разоблаченный, кончает с собой. Ребята куда-то исчезают, растворяются в пространстве, и только главному герою повезло встретить цирковых и стать ловитором.

В «Парниковом эффекте» куча театральных условностей и минимум мотивировок, чтобы можно было получить удовольствие от этого гламурноромантического сюжета со сказочным финалом. Суть его в том, что девушка, приехавшая в столицу искать возлюбленного, теряет деньги, паспорт и чемодан. Зато встречает беспризорника, который ведет себя, как настоящий мачо, просто как рыцарь. В результате он получает срок, а беременную девушку отправляет в Грецию, где у его покойного дружбана оказалась вилла.

В обоих фильмах появляются представители власти. В «Ловиторе» это мент, которого надо постоянно подмазывать, чтобы не сажал в «обезьянник» беспризорников. А в «Парниковом эффекте» менты хватают пацана.

Контактов с обывателем у деклассированных героев практически нет. Словно эти два мира не соприкасаются. Обе картины фиксируют социальное безразличие к униженным и оскорбленным как некую норму. И никакой попытки отрефлексировать ситуацию. Это нормально для художников или эта моральная неточность отражает состояние общества?

Н. Сиривля. Социум наплевал на бездомных детей и не обращает на них внимания. Это реальность.

Е. Стишова. Социум не замечает, но художники?

Н. Сиривля. Художники? Они на фоне общего безразличия рассказывают святочные истории, спекулируют, так сказать, на больном.

Более перспективным кажется мне шаг в другую сторону. При всех очевидных недостатках на уровне сценария и режиссуры картина «Я тебя обожаю» Хусейна Эркенова — абсолютно частная история, не связанная с социумом никаким боком. Это история «страшной матери», женщины, которая, положив жизнь на детей, в конце концов превращается в монстра, ибо главным для нее становится власть над ними. Она не в состоянии их отпустить, не в состоянии дать им дышать и жить, ее жертвенность перерождается в безграничную жажду власти. Абсолютно нормальная история — драматическая, парадоксальная, при этом психологически вполне достоверная. Из нее можно было сделать неплохое кино, если бы удалось ее сначала правильно написать, а затем правильно сыграть и поставить. Но в картине Эркенова столько неточностей, пробелов, нестыковок и ляпов, что ничего, кроме недоумения, она не вызывает.

Тем не менее, я думаю, такого рода истории — это и есть мейнстрим. Каждый человек так или иначе живет в семье, и разного рода семейные коллизии не могут быть уже совсем безразличны зрителю. Подобные фильмы тоже имеют право на существование, может быть даже больше, чем все остальное. Потому хотя бы, что все остальное уже существует, а это — некий шаг в сторону. Некая альтернатива.

Кинематограф развивается нормально только в условиях разнообразного предложения. Есть кино, чтобы «время прошло незаметно», и другое кино, чтобы попереживать и как-то разобраться в собственной жизни. Это тоже задача… Только все нужно делать, как говаривал Жванецкий, «тщательнее». Когда смотришь голливудскую продукцию, поражает, во-первых, ее разнообразие, а во-вторых, что там даже то, что я смотреть в жизни не буду, сделано как следует. Во всяком случае, там соблюдены некие стандарты качества, которые делают эту продукцию приемлемой. Если она рассчитана на определенные потребности людей, то она их и удовлетворяет сполна.

Е. Стишова. Ты помнишь, в самые худшие для отечественного кино времена мы в редакции выдвинули тезис: не в деньгах дело. Дело в том, что общество, отринув прежнюю систему ценностей, не выработало новой. Вот кино и повисло над пустотой. Системы ценностей нет и по сей день. А кино между тем возродилось, путем проб и ошибок попав, наконец, на ту модель зрелища, которую «пипл хавает». Нашло-таки точку опоры. Однако тот факт, что продюсеры стали зарабатывать и знают, как создать и раскрутить зрелище, не означает, что найден путь, на котором Россия вновь обретет себя как великая (увы, в далеком прошлом) кинематографическая держава.

Ты понимаешь, какой парадокс: мы вроде бы все время мечтали, когда наконец-то продюсер станет продюсером, когда мы наконец-то начнем конкурировать с голливудскими боевиками, у нас будут свои, отечественные.

И вот дожили: сидим в президиуме, а счастья нет.

Н. Сиривля. Радио есть, а счастья нет! Конечно, все это прекрасно, развитие рынка — естественный процесс, который можно только приветствовать.

Но пока что замечательный, прекрасный наш рынок приводит к а) однообразию, б) снижению качества, в) вытеснению побочных перспективных ветвей и г) к нагнетанию и аккумуляции социальной невнятицы. Трудно, конечно, требовать, чтобы в невнятном обществе кино было внятным. Но мне кажется, никто из продюсеров даже и задачу такую перед собой не ставит. И никто не хочет пахать какие-то непаханые делянки. Если подобное и происходит, то в нерыночном секторе. Фильм «4» с его художественным радикализмом не имеет даже разрешительного удостоверения. «Я тебя обожаю» — картина, нащупывающая новые перспективы мейнстрима, тоже в прокат, я думаю, не выйдет. Фильм «Первые на Луне» — замечательная визуальная фантазия, виртуозно помещающая советскую космическую программу в реалии 30-х годов, — делался «на коленке» в Екатеринбурге много лет подряд. Маленький шедевр Рустама Хамдамова «Вокальные параллели» — какое он имеет отношение к рынку?

Может, конечно, потом все выправится и кинематограф станет более разнообразным, продюсеры сознательно займутся созданием кино, а не деланием денег. Деньги ведь — это не так интересно, их можно заработать, торгуя семечками на рынке. Пресловутые «евреи, которые создали Голливуд», создали не только киноиндустрию, но и национальную мифологию. И за счет этого стали элитой общества. Наш продюсер чем он больше зациклен на своих коммерческих успехах, тем меньше заботится о смыслах.

Е. Стишова. Социолог Борис Дубин в недавнем интервью говорил о том, что драмой нашей сегодняшней жизни является как раз именно то, что за годы постперестроечной жизни мы не выработали ни единого нового смысла. Нет смыслов и нет смысла. Сейчас уже даже неприлично говорить про концепцию личности, уж больно выспренне. Какая там концепция личности? Где эта личность? Возьми хотя бы наши экстримы — что там за герои? Это, как правило, суперчеловеки, способные прыгнуть из летящего вертолета в озеро, и хоть бы хны. Не случайно, кстати, жюри не нашло ни одной женской роли, за которую можно было бы дать приз на этом фестивале.

Жаль, что Муратова со своим «Настройщиком» не могла участвовать в сочинском конкурсе, — вот кто переломил бы ситуацию, и не только в номинации на лучшую женскую роль.

Нужно добавить, что свою роль в этом процессе играет и критика. Было время, когда критика спасала наш угасающий кинематограф, находя бесконечные дискуссионные варианты, узлом завязывалась — только бы разговор не прервался. Но как только обозначился настоящий зрительский успех, мыпопали в ситуацию «победителей не судят». У кого бокс-офис больше, тот и пан. А это тупик.