Печальный пролетариат

Мысль о том, что режиссер всю жизнь снимает один-единственный фильм, к Роберу Гедигяну применима в наибольшей степени. За исключением «Прохожего с Марсова поля» местом действия его картин неизменно является Марсель.

Робер Гедигян

Марсель — родина Гедигяна и основа его взглядов на общество. В этом южном портовом городе много приезжих, представителей разных национальностей, рабочих и бедняков. Персонажи Гедигяна — марсельские пролетарии, не обладающие средствами производства, а иногда и средствами к существованию. Тем не менее это люди, которые сами формируют вокруг себя социальное поле.

Гедигян поворачивает проблему социального лицом к человеческому. Пытается показать и доказать, что социальную справедливость стоит искать не в радикальном насилии, а в сплоченности членов коллектива, не в подавленной меланхолии, но в трезвом взгляде на мир, не в теоретических размышлениях, но в чувственной реакции и сердечной привязанности. Классовая борьба переходит в этическую плоскость: это не борьба между одним и другим классами, а попытка создания автономной — внутренней — солидарности, независимой от внешних, часто негативных факторов. Именно индифферентное сопротивление — сопротивление без иллюзий — отказывает классу буржуа в подавляющей, подчиняющей роли.

Истории Гедигяна — это примеры подобного сопротивления, не окрашенного ни духом мая 68-го, ни крайними мерами «левого фашизма», ни, тем более, идеологией «городской герильи».

Пролетарии Гедигяна ни в чем никого не винят — для них намного важнее разобраться с собой, сделать это последовательно и даже беспощадно — так, будто «внешней», капиталистической власти не существует. И в этом смысле они не являются реакционерами (революционерами).

«В бой!» — политическое «кино о кино». Двое друзей решают написать сценарий фильма о безработице. Они проигрывают возможные варианты поступков своих персонажей, вплоть до вполне революционных. Но в конце концов смысл экстремального поступка прост: их герои берут в заложники директора завода только для того, чтобы получить собственные деньги, которые им не выплачивают уже несколько месяцев. В итоге все заканчивается благополучно — в духе социальных сказок самого Гедигяна (таких, как «В деньгах счастье» и «Мариус и Жаннетт»).

В ленте звучат коммунистические и смешанные с крайней левизной лозунги: «Мы работаем, как муравьи, но у нас ничего нет», «Тот, кто никогда не падал, не победит», «Законы несправедливы», — но эти высказывания носят, скорее, игровой характер, в них важна не форма, а содержание. В социально-политический цвет диалоги окрашиваются довольно неожиданно — так, между делом. Они подтверждают тезис о том, что вне политики ничего не существует, что вряд ли можно держаться от нее на большом расстоянии.

"В городе все спокойно"

Рабочие из фильма «В деньгах счастье» также идут на крайность — грабят банк, чтобы вернуть сумму, которую им должны. Марсель поделен здесь на две части: разграничительную желтую линию провели лидеры враждующих молодежных группировок (причина — расовая непримиримость). Взрослые тоже избегают друг друга, и только женщины вместе со священником, обустроившим под церковь автомобильный гараж, не теряют здравый смысл и пытаются разрешить конфликт. Финал у фильма сказочный: устанавливается перемирие, устраивается пир, печется большой торт в виде денежной купюры. С другой стороны, подобные финалы Гедигяна — это отстранение от иллюзий. Разрешая конфликт сказочным образом, он намекает на то, что в реальности все иначе. Ведь социальный оптимизм на экране и в жизни чреват еще большими разочарованиями, чем любая социальная пассивность. Дело социального кино не в строительстве, а в подрыве социальных утопий — не в пропаганде и агитации, а в незаинтересованном реализме. Возможно, именно из-за этой незаинтересованности кино Гедигяна не котируется на больших фестивалях, уже давно зависящих от политической конъюнктуры.

Его протагонистам не свойственно отчаяние, даже в самых сложных ситуациях они стоически относятся к тому, что с ними происходит. «В городе все спокойно» — самая жесткая картина режиссера. Фильм открывает медленная, напряженная круговая панорама Марселя — прелюдия к неразрешимым конфликтам и роковым событиям. Торговка рыбой Мишель (Ариан Аскарид) дает своей дочери-наркоманке смертельную дозу героина, чтобы избавить ее от мучений. Поль (Жан-Пьер Дарруссен) предает своих друзей-докеров, устроивших забастовку, и, стремясь жить нормальной жизнью здесь и сейчас, становится таксистом. Город связывает героев, их судьбы вписываются в историю Марселя. Одна из кульминаций фильма — смерть наемного убийцы Жерара (Жерар Мейлан). На следующий день после выполнения очередного заказа он чуть не сбивает на машине группу подростков, между ними завязывается обыкновенная перепалка. Неожиданно Жерар достает пистолет и наставляет его на одного из мальчишек, но, уже приготовившись нажать на курок, отводит оружие и с внешней невозмутимостью стреляет в себя. Накаленная и взрывоопасная атмосфера, оголенное — безграничное, но безвыходное — пространство Марселя из «В городе все спокойно» получают разрядку в ленте «Мой папа — инженер». Главная героиня Наташа (Ариан Аскарид) помогает соседским детям — француженке и арабу, родители которых не хотят, чтобы они были вместе. Но отец девочки (Жерар Мейлан) насилует Наташу, и от испытанного шока она перестает говорить. Картина заканчивается библейскими мотивами прощения. Тема жертвенности проявляется в обыденной, скромной среде и поэтому становится еще значительнее.

"Мой папа инженер"

В поздних работах Гедигяна на первый план выходит любовь, оставляя политику позади (хотя эти вещи не исключают одна другую). «Мариус и Жаннетт» повествует о романе взрослых людей, чье время (как кажется другим) уже прошло для подобных чувств. Мариус (Жерар Мейлан), охранник завода в красном комбинезоне, вооруженный снайперской винтовкой и притворяющийся хромым, чтобы не остаться без работы, — спокойный и сосредоточенный человек. И Жаннетт (Ариан Аскарид) — милая, маленькая, с большими глазами и очаровательной улыбкой. Любовь сулит героям одни проблемы, но вряд ли что-либо может запретить им встречаться. Если только не смерть, которая у Гедигяна отнюдь не является выходом из тупика, скорее — пределом безысходности. Так происходит в ленте «Мари-Жо и две ее любви». Героиня (Ариан Аскарид) не может жить и без своего мужа Даниеля (Жан-Пьер Дарруссен), и без любовника Марко (Жерар Мейлан). Вместе с тем это очень открытая честная любовь: никакой истеричной ревности, никаких словесных препирательств. Есть только уравновешенное, мудрое понимание, что ничего не изменить, что если существует столь искренняя привязанность к двум людям, значит, самым недостойным было бы разрушение любви. Гибель Мари-Жо и Даниеля в море (оба тонут, взявшись за руки) выглядит и случайной, и закономерной одновременно. Драматичность и даже эстетическая элегантность, свойственные таким историям, смягчаются и преодолеваются у Гедигяна с помощью другой интонации — сдержанной печали.

Вряд ли возможно так тонко говорить о пролетарском классе с другой, то есть беспокойной, интонацией — комической или трагической, в любом случае всегда сторонней. Пожалуй, печаль — это наиболее естественная реакция в подобном положении, положении героев Гедигяна, потому что печальное неунизительно, неутешительно, не преувеличено. Мужественное отношение к несправедливости, к неизбежным трудностям — не бегство, но и не бунт, не повсеместное разрушение — также делает пролетариат печальным. Он приобретает такое достоинство, что не позволяет себе бессмысленной жестокости против тех, кто повинен в его печали, как и не разрешает говорить о своем мире трагически. Слово «печаль» в русском языке имеет и другой смысл — «забота». Забота (пускай и безответная) о близких и чужих помогает сгладить конфликты. Но она забирает так много сил, что в остатке остается именно печаль.

"Мариус и Жаннетт"

Утрачивая явные функции классовой борьбы, направленные вовне, печальный пролетариат приобретает нечто большее — возможность строительства своей жизни. И в этом смысле бедняки Гедигяна не желают становиться богатыми, вообще не желают становиться другими, потому что они очень хорошо знают, что при этом потеряют. Эта потеря слишком дорога, чтобы на нее решиться. Поэтому социальные различия могут быть преодолены только иным путем — хотя бы приобретением бедными людьми права на достойную оплату их труда и права на нелицемерное уважение. Но пока фильмы марсельского режиссера печальны. Его актеры поддерживают эту интонацию даже на физическом уровне: Жерар Мейлан усиливает ее абсолютной выдержкой и внутренним надломом, Жан-Пьер Дарруссен — доброй наивностью, Ариан Аскарид — уставшим и в то же время прямым, открытым взглядом и чуть заметной грустной улыбкой.

Последний на сегодня фильм Гедигяна в свете его марсельского цикла кажется весьма неожиданным. Но ничего случайного здесь нет. В центре «Прохожего с Марсова поля» — фигура Франсуа Миттерана (Мишель Буке). Видимо, поворот к большой политике (возможно, временный) продиктован желанием посмотреть на социальное с другой стороны. Как и прежде, перед нами автономное пространство, только теперь это не пролетарский мир, хотя и он проникнут печалью (но печалью уходящего прошлого), а мир буржуа, спасающегося от своей идеологической идентификации эффектным публичным поведением. Мир замкнутый на самом себе, лишенный выхода во-вне (не Марсель с его пригородами, а Париж). Социализм Миттерана — с тяготением к левому флангу, а затем смещением к центру — превращается в индивидуализм и блестящий эксцентризм пожилого человека, сыплющего афоризмами, рассуждающего об истории. Несмотря на интеллектуализм и иронию, на изящество манер и манерную жестикуляцию, на хитрецу лиса и на весь свой политической опыт, Миттеран не слишком далеко ушел от других героев

Гедигяна. Он столь же человечен и похож на постоянный персонаж Жака Буде — умного, рассудительного старика, щеголяющего ушедшими в историческое прошлое революционными цитатами, фигурами речи.

Миттеран самоотверженно отстаивал идею социализма во Франции, в то время как она разваливалась по всему миру («левый эксперимент» начала 80-х). Связь между пролетариями Марселя и Миттераном тянется отсюда. Но на исходе правления Миттерана политический мир представляется ему еще более запутанным, чем раньше. Сегодня он уже не может или не хочет точно определить идею социализма (в силу всевозможных компромиссов и на первый взгляд непоследовательных поступков, совершенных им в период активной деятельности). В сухом остатке у буржуа, ставшего левым, всегда остаются ирония и словесная игра, тогда как у простых трудящихся этого никогда не будет — ни иронии, ни игры. Потому что левая идея у Миттерана привходящая (и вообще неоднозначная), а у жителей Марселя она носит материальный характер, является врожденной и вряд ли когда-нибудь перестанет существовать.

В любом случае взгляд на Марсель через призму Парижа еще более отчетливо делает родной город Гедигяна оплотом подлинного пролетариата, — самодостаточной среды, не требующей к себе снисхождения, сострадания и компенсаций за свое социальное происхождение.