Асфиксия критики

Ландшафт родных осин

«И не оспоривай глупца!» Не оспаривать,

а выбрасывать за дверь при первом суждении.

Марина Цветаева

Культур-созидающий контингент высокомерно указывает критическому сообществу на его ущербность, аргументируя известной формулой: критикует тот, кто сам ничего не может создать. Или, как пришлось однажды услышать из телевизора от одного крупного нашего режиссера, «не стоит обращать внимания на людей, торгующих своим мнением». В свою очередь критическая масса парирует столь же проверенным образом: мол, не надо быть курицей, чтобы оценить вкус яичницы. Однако я могла бы привести вполне убедительные примеры в пользу того, что из критика может получиться совсем неплохой «создатель», скажем, режиссер. Только в ландшафте наших осин назову по крайней мере три актуальных имени: Олег Ковалов, Николай Лебедев, Михаил Брашинский. Все трое, вышедши из профессиональных критиков, и кино делают, как говорится, дай бог каждому. А если потревожить великие тени, то «чистых» творцов можно было бы пристыдить именами Эйзенштейна, Пудовкина, Трауберга, Ромма, чьи работы вошли в золотой фонд мировой кинотеории. Но вот наши-то современники, легко бросающие в адрес соседей по кинематографическому общежитию слова о торговле мнениями, они-то «вкус яичницы» насколько профессионально способны оценить? Хотелось бы найти соответствующую птицу-тройку в среде режиссеров, столь же успешно проявившую себя даже не в теории, а в критике. Хочу быть правильно понятой. Я во-все не собираюсь выстраивать отношения критики с режиссурой на принципе «сам дурак». Речь идет всего-навсего о способности той и другой адекватно оценивать качество своего продукта и свое место в искусстве. Хотя бы наедине с самим собой, без прикрытия в виде рекламной упаковки. Чтобы крыша не поехала. И тут не грех иной раз прислушаться к чужому мнению, даже чтобы потом с ним не согласиться. А в остальном пусть каждый возделывает свой сад.

Обиженная критиками, Марина Цветаева пыталась объективно выяснить свои отношения с ними в эссе «Поэт о критике». Она искренне желала понять позицию критика изнутри, но не могла не начать с проповеди: «Первая обязанность стихотворного критика — не писать самому плохих стихов». И тут же нашла извинение для такого критика: «Можно быть слепым на свое и зрячим на чужое» и привела в пример замечательного критика и посредственного лирика Сент-Бёва. Однако Сент-Бёв не только был зряч на чужое, он сумел и свое оценить по справедливости, и поэта в себе убить (то есть плохого поэта). Тем самым он завоевал уважение и доверие поэта Цветаевой, признавшей непогрешимость и неподсудность критика.

Словом, чтобы завоевать уважение со стороны своего «объекта», критика должна каким-то образом продемонстрировать непогрешимость, чтобы оказаться неподсудной.

Тут надо бы договориться о терминологии.

Когда видишь толпы молодых людей, заполняющих кинозалы на пресс-просмотрах, невольно думаешь: «Сколько их, куда их гонит?» Неужто все это кинокритики? Ведь для этой специальности недостаточно только овладеть определенными навыками письма, нужен, извините за выражение, талант хотя бы той же «зрячести» и определенный уровень знаний, в том числе из истории вопроса. Но! Для того чтобы написать заметку-анонс-отзыв для газеты «Красный лапоть» или «Голубая луна», все это обременительная роскошь. Тут потребна именно что беглость пера и толика чутья. Плюс, конечно, владение соответствующим форматом, принятым как закон в том или ином издании. Ибо речь в данном случае никак не идет о критике; это так называемый petit journalism, территория journalier, то есть, дословно, поденщика. И не надо принимать его за критика. Так всем будет лучше.

Критики же вообще много не бывает, и место для нее ограничено, и спрос на нее довольно узок. Даже в эпоху подъема такого, бесспорно, авторитетного критического журнала, как Cahiers du cinйma, Франсуа Трюффо писал в статье «Семь смертных грехов кинокритики», что «в настоящий момент во Франции и нет настоящих кинокритиков», а есть писатели, историки, публицисты, сценаристы, а единственный компетентный критик всего один — Андре Базен.

Когда сегодня у нас говорят о смерти кинокритики, хочется спросить: а кто, собственно, умер? Неужто был некогда цветущий сад, который вдруг взял и завял? Конечно, что-то мы в свое время читали с интересом, считали профессиональным. Однако если обратиться к прошлому, то что из фонда 60-70-80-90-х можно было бы сейчас напечатать вновь и прочитать без стыда? Признать по-прежнему актуальным, как, скажем, рецензию Трюффо на «Ночи Кабирии»? Прямо скажем, очень немногое. В то же время я могла бы назвать десятка два имен коллег, пишущих сегодня, чьи рецензии вполне могут считаться компетентными, что, правда, не означает, что они переживут свое время. Но это уже издержки профессии. А кое-что, я уверена, свое время переживет. Как говорил Маяковский, заходите через сто лет, побеседуем.

А коли таких выживших окажется мало, так не одной критики в том вина. Обращусь опять к авторитету Трюффо, который писал в эпоху подъема «новой волны»: «Если появилась „асфиксия критики“, то она вызвана огромным количеством лент, которые на самом деле никакой критике не подлежат. По-настоящему в девяти случаях из десяти следовало бы, набравшись мужества, написать: „Поскольку господин такой-то художником не является, то и фильм его произведением искусства считать нельзя“. А мы вместо этого толчем воду в ступе, рассуждая о сценарии, музыке, актерах и всяких мелочах».

Надо сказать, что меньше всего Трюффо имел при этом в виду коммерческую продукцию, беззащитную в своем откровенном простодушии, а говорил про «пошлость, глупость и духовную скудость тех лент, в которых более или менее грубо делается попытка „заморочить голову“ зрителю». Но сегодня наш критик, неуверенный в собственной компетенции, именно перед такой псевдовысокохудожественной продукцией безоружен. Он стесняется своей дремучести и подозревает некие бездны эзотерического знания там, где на самом деле зияет пустота. Поэтому вокруг «артхаусного» хлама легко выстраивается псевдомногозначительный комментарий. А труднее всего написать обыкновенную рецензию на якобы простой и ясный фильм, в котором не найти зацепки для наукообразного, «интеллектуального» анализа, искренне признаться, что не все понял. Недавно жертвой такой критики стала «Малышка на миллион» Клинта Иствуда, чья простота была названа примитивностью, четкая авторская позиция — назойливой нравоучительностью, а сам автор — бездарным «экс-красавцем в духе рекламного ковбоя Мальборо, на склоне лет подавшегося в режиссуру». На самом деле это, конечно, не рецензия на фильм, а рентгеновский снимок рецензентки, наглядно обнаруживший в этом акте вербальной агрессии все те смертные грехи кинокритики, о которых писал Трюффо, начиная с незнания истории и заканчивая… Нет, не удержусь еще раз от цитаты: «Критик авторитарен и нагл… критики оценивают „собственный“ замысел тех фильмов, в суть которых они проникнуть не в состоянии». Слава богу, Иствуд никогда не прочитает этой рецензии, как и Ларс фон Триер никогда не увидит своего интервью, которого он на самом деле не давал одному солидному российскому еженедельнику (появление такого рода фальсификата — это уж совсем ниже плинтуса, об этом и писать противно; это имеет отношение не к профессии и даже не к этике, а к сфере закона). А родные режиссеры читают.

И я могу себе представить, как лезут их глаза на лоб, когда они узнают, к примеру, из рецензии на «Гарпастум», опубликованной в многотиражной газете, что великие поэты Серебряного века не могут быть проходными персонажами фильма. Я всегда стараюсь бежать из кинозала, пока не зажегся свет, чтобы не видеть алчных глаз коллег, жадно кидающихся друг к другу с вопросом: «Ну что?», потому что большинство из них не способны разгадать замысел, если он недостаточно четко сформулирован в пресс-релизе, и вообще не могут понять — хорошо это или плохо. Потом из такого послепросмотрового обмена мнениями создается «мнение критики». Как сказано было в выше упомянутой рецензии на «Малышку», «некоторые интеллектуалы (sic! — Н.Ц.), случайно забредшие на пресс-показ, всерьез интересовались, не пародия ли это». Вот именно.