Полгода назад мне предложили экранизировать «Утиную охоту» Александра Вампилова, сделав ее на современном материале. Я начал думать, перечитывать пьесу, посмотрел спектакль в МХТ… И понял, что этот материал не «ложится» под мою руку. Если очистить «Охоту» от советских реалий, то остается один адюльтер и тоска не симпатичного мне героя.

Я предложил свою версию: берем Зилова как маску и помещаем его в совсем другую историю. Продюсеров этот замысел не вдохновил. Сценарий по «Охоте» написал Александр Родионов, а Александр Прошкин уже снял этот фильм [«На позднем перелете».– Прим. ред.], надеюсь, что удачно.

Я же, зная о ситуации, все-таки осмелился написать свой сценарий. В нем нет ничего от «Утиной охоты», но есть ее герой в виде знака, уже разработанный и в географе, который глобус пропил (параллели налицо), и в новой картине Александра Прошкина. Думаю, что это естественный путь для формирования нового сюжета, тем более что измены, женитьбы и выяснения отношений мне ни у Вампилова, ни в реальной жизни неинтересны.

Естественно, что сценарий получился никому не нужный и не понятный современному российскому кинопроизводству. На этом мы и разойдемся. Я пойду в свою сторону, а кинопроизводство – в свою.

Желаю читателям «Искусства кино» всего доброго.

Ю.Арабов

Специальный автомат разливал желтую жидкость из гигантской емкости в маленькие бутылки с этикеткой «Вымпел. Пиво светлое, душистое».

Алекс Пролежнев, двадцати восьми лет, подставил под автомат кружку с надписью «Вымпел». Будем здоровы!» и налил пиво на самое донышко. Отпил, пробуя на вкус. Скривился и не смог скрыть отвращения. То, что оставалось в кружке, он вылил в горшок с фикусом, который зеленел, а точнее, желтел на подоконнике пластикового окна.

Показал мастеру большой палец, что значило – пиво отличное! На уровне немецких стандартов. Сняв с себя белый халат и повесив его на вешалку, вышел из цеха.

Под халатом оказался дорогой итальянский костюм. Алекс шел по коридору офиса, мягко ступая синими мокасинами на синтетический ковер. За стек­лянными стенами, словно в аквариуме, сидели работники офиса продаж, сосредоточенно глядя на экраны компьютеров.

Алекс заглянул в один из аквариумов. Девушка в наушниках играла в компьютерную игру. На экране мускулистый герой стрелял из автомата в оживших мертвецов-зомби. Алекс стащил с девушки наушники.

Алекс. Последнюю партию – в Калугу. В Москве не пройдет.

Девушка. Поняла.

Ударила по клавишам, и на экране возник ряд цифр, на этот раз коммерческого характера.

Алекс. От тебя пахнет потом.

Девушка (обидевшись). Это парфюм такой!..

Алекс кивнул. Довольный короткой перепалкой вышел из-за стеклянной стенки на территорию синтетического ковра.

Алекс (себе под нос). Парфюм… Изюм… Арзрум… Кант, Гегель, Юм…

Работник офиса. Перекур?..

Алекс. Физзарядка. Прыжки и гримасы.

Синие мокасины привели его в раздевалку.

Он открыл персональным ключом свой персональный железный шкаф.

Снял с себя итальянский костюм, бережно и аккуратно повесил его на плечики, разглаживая неровности ткани. Забрал с других плечиков кожаную косуху в железных клепках. Натянул потертые джинсы Levis, майку с красной звездой и изображением Че Гевары. Повязал на голову палестинский платок в мелкую крапинку. Сменил мокасины на сапоги.

Вышел из раздевалки преображенный и неузнаваемый.

У бетонной стены стоял черно-серебристый мотоцикл «Харлей Дэвидсон». Кожаный Пролежнев щелкнул ключом с секреткой. У байка автоматически заперхал мощный двигатель.

Машина затряслась в ожидании рывка. Алекс сел на кожаное сиденье. Форсировал мотор так, что его грохот услышал бы и мертвый. Врубил ­аудиосистему с тяжелым роком.

Подъехал к заводскому шлагбауму, который мгновенно открылся перед ним. На черной спине Алекса белела надпись: «Deadtoride. Ridetodead».

Грохоча музыкой и мотором, он ввинтился, как штопор, в городской трафик.

На проспекте была пробка. Владельцы «БМВ» и «Аудио» провожали тоскливыми взглядами чувака в прикольной куртке. А чувак, как на байдарке, петляя и заваливаясь набок, преодолевал на «Харлее» пороги московских каменных рек. Жизнь у водителей дорогих машин проходила даром. Потому что надо было думать, прежде чем выбрасывать три лимона на бесполезную тачку. А вот мотоцикл – это другое дело… На нем умирают, чтобы ездить, и ездят, чтобы умирать…

…областное шоссе было о двух полосах, одна – туда, а вторая – обратно… Колеса «Харлея» скакали на выбоинах асфальта. Но это было в кайф. Обгоняя тяжелые фуры по встречной полосе, Алекс несся навстречу собственной судьбе. Кругом угасало вялое подмосковное лето. На западе уходящее солнце пряталось за легкой тучкой. На востоке уже зажглась яркая Венера.

Он подъехал к узенькой речке, через которую обычно «прыгал», избывая стресс трудового дня… Но там гуляли шашлычники. Стояло несколько «Фордов» с раскрытыми дверями, из которых несся электронный ритм дешевой музыки. У самой реки компания разомлевших горожан жарила на железной решетке мясо.

Алекс. Shit!..

План «прыжков» был сорван. Заниматься акробатикой на глазах досужей публики… это не входило в планы Пролежнева.

Поэтому он нажал на газ и начал искать другое подходящее место для своих опытов.

…справа от мотоцикла мелькнула табличка «р. Малая Хронка».

Это название показалось манящим. Алекс увидел старый мост. А точнее, мосток с выбоинами и впадинами. Под ним и текла речка, напоминавшая скорее большой ручей. На другом берегу чернели избы, на которые наползал поселок богачей.

Навстречу шел дачник с тележкой, груженной мусором – битое стекло, остатки ржавого железа… там было все, включая кинескоп от телевизора.

Алекс. Это какой поселок, отец?

Дачник. Хронки…

Он произнес это имя с ударением на последнем слоге.

Алекс. Хронки… Сейчас мы положим эти Хронки на лопатки!

Дачник не ответил. Он подвез свою тележку к оврагу и опорожнил от мусора.

Пролежнев поддал газку. Байк завыл, заерзал… Освобожденный от тормоза, «Харлей» на дикой скорости перелетел через мост. Алекс расслышал, как под колесами треснуло старое дерево. Одно мгновение… и ездок очутился на другой стороне речки. Испуганная коза подняла на него свои бездонные очи кинозвезды и вопросительно заблеяла. Отвязавшись от деревянного колышка, побежала по направлению к черным домам.

Пролежнев развернулся и снова влетел на шаткий мост. Секунда грохота и треска… И Алекс уже стоял на противоположной стороне, упиваясь своей дикостью. Дачник, оглянувшись, побежал со своей пустой тележкой обратно в деревню.

Поначалу Пролежнев решил добить старый мост. Эта деревянная развалюха тихо молила о своей смерти. Еще прокатись по ней пару раз, и от моста ничего не останется. Но этого Алексу показалось мало. В голове его созрел план – перелететь через речку без всякого моста, а на одной только скорости. Дерзко и смело, как делал когда-то его друг Череп, пока не отошел в мир иной…

Алекс отъехал от берега метров на сто… Выжал газ и, пригнувшись к рулю, понесся навстречу неизвестности.

Колеса его чиркнули о суглинок берега. «Харлей», как панночка из «Вия», полетел по темному воздуху наступающей ночи. И благополучно опустился на противоположный берег речушки…

Точнее, опустился бы, если б хватило скорости. Но подходящей скорости не нашлось. И Пролежнев вылетел из седла, как из катапульты. Мотоцикл рухнул в мелководье. Следом за ним пошел и Алекс, больно ударившись головой о пологий берег, потом – спиною о дно.

Мир перед ним погас, как экран компьютера. Наступила тьма небытия…

…в воздухе кружилась мошкара, обещавшая назавтра жаркий денек. На щеке Пролежнева сидел жирный комар. Алекс смахнул его ладонью и застонал. Его породистые джинсы были мокрыми, резкая боль в спине не давала дышать, в ушах гудело.

Алекс хотел подняться на ноги, но не смог. Согнувшись, хватаясь руками за берег, он встал раком и завыл от боли.

Над ним заскрипели половицы моста. Пролежнев увидел над собою женские ноги в обрезанных сапогах. Над ними – юбка, а еще выше – черный ватник. В руках у женщины была авоська с мороженой рыбой, завернутой в грубую бумагу серого цвета. Наружу торчал только твердый, как сосулька, хвост.

Женщина (Алексу). Опять нажрался!..

Шепча что-то нечленораздельное, пошла дальше.

Пролежнев по-прежнему стоял раком на мелководье. Рядом с ним издыхал дорогой «Харлей Дэвидсон», подняв колеса из воды.

Шум в ушах начал утихать. Алекс попробовал выпрямиться и закричал от боли. Кое-как подошел к байку и вытащил его, надрываясь, из воды.

Поставил на колеса, попытался завести. Но тщетно… «Харлей» был мертвее его. После десяти бессмысленных попыток Пролежнев понял, что надо спасать не импортное железо, а себя самого.

Его мутило. Грязный и мокрый, он выбрался на зеленый склон, хватаясь за корни травы. Рот был наполнен едкой слюной.

Вынул из кармана айфон Apple, чтобы позвонить и попросить о помощи. Но связи не было. Где-то недалеко загудел поезд и застучали колеса. Пролежнев пошел на этот шум, как светлячок летит на огонь лампы. Про себя отметил, что почему-то не видит в поселке дорогих коттеджей – одни избы и дачки, похожие на курятники.

На платформе горели два фонаря, освещая надпись, сделанную масляной краской: «На Москву».

Рядом с платформой находился деревянный сарайчик с совсем уже диковинным названием «Сельская потребкооперация».

Напрягаясь и пытаясь разгадать смысл незнакомых слов, Пролежнев зашел под его деревянные своды.

Продавщица. Пошли вон! Уже закрываю!..

Покупатель. Кать, а Кать… Чекушку. Маленькую… В долг.

Продавщица. В долг у жены просить будешь. Если она тебе даст.

Алекс увидал банки бычков в томате и сгущенного молока. Они были выстроены на прилавке двумя аккуратными пирамидами. Пролежнев обошел небритого покупателя с левого фланга и протянул продавщице смятую пятисотку.

Алекс. Бутылку «Коки» 0,5 и пачку «Винстон лайт».

Продавщица (выпучив глаза). Кого?!..

Пролежнев отшатнулся, понимая, что сказал нечто непотребное.

Продавщица. Ты чего это?.. Чего себе позволяешь?!. (Она рассматривала пятисотку с выражением полнейшего изумления.) Иностранец, что ли?..

Алекс (на всякий случай). Вроде того…

Продавщица. А почему по-русски написано?..

Она имела в виду банкноту.

Алекс. Потому что я – русский патриот. (Подумав.) С сотрясением мозга…

Продавщица. Ну и ступай отсель!.. (Швырнула ему пятисотку чуть ли не в лицо.) Нарисуй получше!..

Чувствуя, что сходит с ума, Алекс позорно попятился к дверям. Но все-таки не смог уйти, не сказав гадость. Ибо не привык, чтобы победа, пусть и словесная, доставалась каким-то провинциальным стервам.

Алекс (про пятисотку). Знаете, как у нас, иностранцев, это называется? Маленькая, лиловая… не деньги!

Продавщица сорвала трубку с черного стационарного телефона, который стоял на столике под консервными банками. Вертанула два раза телефонный диск.

Продавщица. Милиция?! …Это Таня Охапкина!.. У меня хулиганит псих!

Шутки кончились, и Пролежнев выбежал из магазина в темноту, растворился, как привидение…

Материальность мира была под угрозой. Привычный подмосковный пейзаж таил неожиданности, вызывавшие панику. В окошке билетной кассы торчала рукописная бумажка: «Болею. Буду через 3 дн.»

На самой платформе не было механических автоматов, которые бы пропускали пассажиров.

Алекс. А где турникеты?..

Вопрос повис в воздухе и остался без ответа.

Темноту рассек прожектор головного вагона. Электричка со скрежетом ножа, который точился о камень, подвалила к платформе и раскрыла перед Алексом свои механические двери.

Сиденья в вагоне оказались деревянными, непривычно жесткими. Пролежнев, озираясь, сел напротив пенсионера с девочкой лет десяти, по-видимому, внучкой. Она была в очках и читала «Сказки Пушкина». Дед же без очков разгадывал кроссворд в журнале «Огонек». В руках его находился довольно странный карандаш, который пенсионер слюнявил перед тем, как написать слово в графе кроссворда. Алекс не знал, что такой карандаш назывался когда-то химическим.

Алекс. А скажи, батяня, контроль тут часто ходит?

Пенсионер поднял на него умные, как у собаки, глаза и не проронил ни звука.

Алекс. Хотел купить билет, а касса закрыта…

Девочка (строго, не отрываясь от Пушкина). Контроль будет завтра. У них рабочий день уже кончился.

Алекс (после паузы). Знаете, почему нужно биться черепком об землю?..

Попутчики не ответили.

Алекс (продолжая мысль). Потому что ты сразу оказываешься там, где проезд бесплатно.

Впереди засветились новостройки спальных районов. Москва приближалась к ним, словно гигантский авианосец.

Площадь трех вокзалов... Его поразила очередь на такси. Люди, человек пятнадцать, покорно ожидали своей участи, пока «Волга» с зеленым огоньком не удостоит их вниманием. Странно было то, что рядом стояли пустые машины с шашечками, но никуда никого не везли.

Пролежнев в очередях не стоял и даже не знал, что это такое. Минуя хвост из молчаливых людей, подошел к «Волге», на лобовом стекле которой висела лаконичная табличка «В парк». Алекс дернул за ручку. Дремавший шофер пробудился от дремы и высунул голову на свежий воздух.

Шофер. Есть «Московская» и «Столичная».

Алекс. Чего?!.

Шофер. «Московская» – пятерка. «Столичная» – за семь.

Пролежнев с ужасом осознал, что ему пытаются продать водку.

Алекс. Семь тысяч? …А не жирно ли будет, дядя?

Шофер хмуро осмотрел его с головы до ног.

Шофер. Ты откуда такой взялся?

Алекс. С того света.

Шофер. Ну и ступай отсюда на тот свет.

Он поднял стекло машины, натянул фуражку с пластмассовым козырьком на лоб и снова погрузился в сон.

…Алекс прочитал объявление у билетных касс метро.

Алекс. Пять рублей за проезд, я правильно понял?..

Серая от усталости кассирша смотрела на него через стеклянное окошечко.

Кассирша. Вы будете менять деньги или нет?

Алекс. А сколько надо?

Кассирша. Пять копеек.

Алекс. Но у меня нет пяти копеек.

Кассирша. Зато у меня есть.

Алекс. Вы не поняли… Во всей стране, во всей России нету пяти копеек!..

Женщина была слишком усталой, чтобы спорить о таких пустяках. Она почти равнодушно закрыла перед ним свое окошечко… Мало ли кто ходит по Москве теплыми летними вечерами? За всех не ответишь и всем не объяснишь.

Алекс поймал на себе пытливый взгляд двух представителей закона. Они, в фуражках с красным кантом, стояли по ту сторону металлических турникетов. Над их головой светилась электричеством непонятная надпись «Опорный пункт».

Стараясь не оборачиваться и не бежать, Пролежнев вышел на свежий воздух.

Он никак не мог понять, что же его изумляет. Если отбросить в сторону абсурд с деньгами, то все равно в воздухе висела какая-то странная экзотика. Улицы, несмотря на вечер, были пустее обычного. Машины проносились редко и то в основном «Волги» да «Жигули».

Алекс. …а где здесь москвичи?

Он задал свой вопрос очкарику в шляпе, который выходил из чебуречной с бумажным пакетом. Через бумагу проступал жир завернутых в нее азиатских пирогов.

Гражданин в шляпе. Телевизор, наверное, смотрят. Новую серию «Знатоков».

Алекс. А вы почему не у телевизора?..

Гражданин в шляпе (испуганно). Я смотрю только «Очевидное – невероятное». И «Кабачок «13 стульев»…

Он хотел прошмыгнуть мимо, но Алекс придержал его за рукав.

Алекс. Вы меня не бойтесь… Я – из-за границы.

Гражданин в шляпе. А я и не боюсь. У нас – разрядка международной напряженности. Чего мне бояться?

Алекс. Эту чебуречную недавно построили? Что-то я ее не помню.

Гражданин в шляпе. Она всегда здесь стояла.

Алекс. А поесть в ней можно? Не отравлюсь?

Гражданин в шляпе. Чебуреки кончились. Я последние взял.

Алекс. Разрядка разрядкой… А пожрать негде!..

Гражданин в шляпе. Раньше нужно было думать. С утра.

Алекс. А если я пью на завтрак только черный кофе, а ем вечером?..

Очкарик промычал что-то невразумительное и побежал через трамвайные пути на другую сторону улицы.

Тошнота у Алекса прошла, и это был позитивный факт. Ему очень хотелось есть. Он поглядел на красную растяжку «Решения ХХIVсъезда КПСС – в жизнь!».

За ней стоял старый дом с забитыми окнами.

Алекс был поражен в самое сердце этим домом. Он сел на валявшийся на земле металлический баллон с надписью «Пропан».

Алекс (сам себе). Во блин!.. Ну это ж надо?!. Охренеть!

И несколько раз всхлипнул.

Перед кафе «Незабудка» стояла примерно такая же очередь, как на стоянку такси. В стеклянных дверях чернела надпись «Мест нет».

Пролежнев задумчиво почесал подбородок. В его голову пришла простая мысль: если мест нет, то почему люди все-таки стоят?..

Он обошел очередь и постучал костяшками пальцев в стеклянную дверь.

Человек из очереди. Вас не стояло, мужчина! Мы – первые.

Алекс. У нас заказано.

Откуда взялась у Пролежнева эта таинственная фраза, из каких глубин подсознания выплыла? Но она произвела магическое действие. Человек, качавший права, сразу сник и съежился, словно весенний снег.

Через стеклянные двери кафе выглянуло пытливое лицо молодого человека с быстрыми глазами, смотревшими куда-то вбок.

Помня о своем недавнем фиаско с пятисотрублевкой, Алекс вытащил из кармана смятую десятидолларовую купюру.

Быстрые глаза молодого человека сделались еще быстрее. Он отворил дверь, Пролежнев протиснулся в щель, словно дворовый кот. Сунул в руку молодого человека десятку, тот мгновенно спрятал ее в карман пиджака и проводил Алекса в зал.

Под потолком висел табачный дым. За деревянными столиками с пластмассовым покрытием сидели веселые хмельные люди. Несколько человек отплясывали в центре зала Let’stwistagainв исполнении Чабби Чекера. Магнитофон, исторгавший твист, стоял в баре под зелеными бутылками с кубинским ромом. Пролежнев разглядел вращающиеся бобины. На коричневой крышке, защищавшей лентопротяжный механизм, белела пластмассовая надпись «Комета-206».

Алекс (бармену). А пленка в нем импортная?

Бармен. Отечественная. Тип 6.

Алекс. Так у вас еще и отечественная пленка?

Бармен. Здесь все отечественное. А у вас?

Алекс. У нас… Так сразу и не скажешь.

Бармен. Вы давно приехали?

Алекс. Только что.

Бармен. Америка? Европа?..

Алекс. Москва. (Подумав.) На Гудзоне.

Бармен. Понял. Но за валюту у нас не обслуживают. (Шепотом.) Могу поменять доллары на рубли по выгодному курсу.

Алекс. А воду слабо налить из-под крана? По выгодному курсу?..

Бармен. Я вам кипяченой налью. Бесплатно.

Он отошел к кофейной машине и наполнил продолговатый стакан дымящейся водой. Бросил в стакан пару кусочков льда, и кипяток начал остывать.

Алекс. А это что за зверинец?

Он имел в виду празднично одетых людей.

Бармен. Новоселье справляют.

Алекс. Почему не в квартире?

Бармен. Дом сдан с недоделками.

Алекс. Лузеры… Они, наверное, весь налик выложили?

Бармен. Какие лузеры?..

Алекс. Ты русский знаешь? Лузеры сдали налик, потому что западло быть терпилами. Неужели не врубился?

Бармен (с трудом соображая). Они ничего не платили. Это ж не кооператив. Получили по очереди.

Алекс. Гонишь!

Бармен. Куда? Двадцать лет стояли и получили. Две комнаты с недо­делками.

Алекс (с отчаянием). Я ухожу в ретрит!.. (Он жадно отпил остывшей воды из стакана.) Как же называется эта страна, где дают бесплатно две комнаты с недоделками?

Бармен. Она называется Совдепией. (Подобострастно.) А у вас… на Гудзоне все не так, верно? Там уж если квартира, то полный шик… Без недоделок? Суперлюкс?

Алекс (с угрозой). Ты мой Гудзон не трогай. Тем более что я к нему посторонний. (Он внимательно вгляделся в припухшее лицо бармена.) Ты когда умер?

Бармен. Не понял намека.

Алекс. Ну, умер и здесь очутился… В коммунальном Раю?

Бармен. Я здесь с рождения. А ты?

Алекс. А я отошел пару часов назад. Но тебе этого не понять. Не патриот ты, парень, не патриот! (Взяв в руки стакан, он направился к гулящей компании. Осторожно обошел танцующих и поглядел на ноги дам.) Туфли-лодочки… Высший шик!

Его внимание привлек стол с обильной едой. Остатки салата оливье, котлеты по-киевски с торчащей вверх обжаренной косточкой, бутылки с узбекским портвейном… Главное, что количество еды явно превышало количество празднующих. Пролежнев был опытным менеджером, потому и оценил ситуацию мгновенно.

Алекс (присаживаясь за стол). Крепленое – для дам. А белую – для офицеров внутренних войск!..

Он налил в чистый стакан водки из графина и выпил не закусывая. Положил в тарелку салат и подцепил вилкой остывшую котлету.

На его явление никто не обратил должного внимания. Так бывает в больших компаниях – приглашенных столь много, что хозяева в точности не знают, кто есть who.

Напротив Алекса сидел человек лет на пятнадцать старше. Он тоскливо смотрел на официанта, который убирал со стола грязную посуду.

Зилов. Ну когда, Дима… когда?

Официант Дима. До начала отстрела – пять недель.

Зилов. Ты шутишь… Пять недель… это же полтора месяца! А если я за это время помру?

Официант Дима. Отчего?

Зилов. От рака.

Официант Дима. От рака так быстро не умирают. Через полтора месяца ты еще будешь на ногах.

Зилов. А если случится инсульт?

Официант Дима. Это всего лишь паралич. А не смерть.

Зилов. Ну я ведь винтовку держать не смогу. Ты об этом подумал?

Официант Дима. Я буду держать. А ты только на курок нажмешь.

Алекс (жадно жуя салат). Про что базар, джентльмены? Кого отстреливаете? Людей?

Зилов бросил на него мутный взгляд и не удостоил ответа.

Зилов (с тоской самому себе). У человека одна мечта – поохотиться перед смертью. И то нужно ждать пять недель, чтобы спустить поганый курок!..

Алекс. Берите тур в Северную Африку. И мочите кого хотите и когда.

Реплика была столь возмутительной, что ее невозможно было оставить без ответа.

Зилов (официанту). Это кто?

Дима пожал плечами, уходя от ответа.

Зилов (Алексу). Ты кто?

Алекс (обнаглев). Молчи, отец. Я мертвее тебя. И то всем доволен…

К столу подошла фривольная дамочка в красной мини-юбке.

Дамочка. Как здесь весело, алики! Люблю тебя, Зилов!

Зилов (показывая пальцем на Алекса). Можно вот этого отсюда убрать?

Дамочка (всматриваясь в Пролежнева). Это же Лёха с «Электрокабеля»!

Зилов. Ты – Лёха?

Алекс. Возможно.

Зилов. А точнее?

Алекс. Мистер Х. Nowerman.

Дамочка (лирически). Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо! Можно с тобой посидеть?

Алекс. Хорошо тут у вас. Есть где развернуться и кому в душу плюнуть.

Дамочка (садясь к нему на колени). А разве у вас на «Электрокабеле» не так?

Алекс. У нас за всё – бабки. Дышишь – платишь. Чихнешь – платишь… Всем заправляют операционисты. Зато сервис отличный.

Дамочка (Зилову). А он смешной алик. Пожалуй, я в него влюблюсь, можно?

Зилов (Алексу). Ты можешь отсюда уйти, Лёха? Раствориться, как утка в камышах?

Алекс. Котлету доем и уйду.

Дамочка. А я вот не люблю котлеты. Я люблю только барбекю на даче в Тарасовке. При свечах и с оркестром Поля Мориа. Свезете меня, Лёха?

Алекс. Вы бы слезли с моих колен, женщина. А то у меня все затекло.

Дамочка. Ты слыхал, Зилов, как оскорбляют твою любовь? У него, видите ли, затекло… Да другой бы почитал за счастье, что я у него сидела! Ты, Лёха, все-таки дурной!

Алекс. Вас здесь не стояло!

В это время мужчина начальственного вида в костюме из полиэстера, который сидел на нем колом, застучал вилкой по рюмке. Он был похож на зимний сугроб.

Кушак. Попрошу внимания… Хочу сказать кавказский тост!

Дамочка. Просим!..

Алекс. Кавказский тост под узбекский портвейн… Ну-ну!

Кушак. А вы, собственно говоря, кто?

Алекс. Я – Лёха с «Электрокабеля».

Дамочка (про Алекса). Вы его не слушайте. Он пьяный!

Кушак. А я и не слушаю. На новоселье положено быть пьяным.

Зилов. Еще и на охоте.

Алекс. Еще – на похоронах.

Зилову неожиданно понравилась эта реплика. Он протянул Алексу руку, и тот пожал ее. Это был первый мостик к взаимопониманию.

Кушак. Я хочу выпить за эту новую советскую квартиру…

Алекс. С недоделками.

Кушак. …которую ждали двадцать лет, и образцовую советскую семью…

Зилов. С недоделками.

Кушак. …которая собирается в ней жить.

Алекс протянул Зилову руку, и они снова обменялись крепким мужским пожатием.

Кушак. Как руководитель и хозяйственник…

Алекс. С недоделками.

Дамочка (Алексу). Так нельзя, Алик. Товарищ Кушак и выбил это жилище.

Кушак. …как административное лицо и член парткома я расскажу за этим обильным советским столом старую грузинскую притчу.

Алекс. Партком здесь всем правит… так?

Зилов. Еще фабком, местком и управдом.

Алекс. В яблочко!..

Они опять пожали друг другу руки по-мужски.

Кушак. Виссарион родил Сандро. Сандро родил Вано. Вано родил Гочи. Гочи родил Георгия. А Георгий родил Исаака, который и стал директором Центрального рынка!..

Алекс (вставая из-за стола). А вот этого не надо!.. (Он неожиданно обиделся.) Я как менеджер по продажам работаю и с Вано, и с Сандро…

Дамочка (подливая масло в огонь). И с Исааком!

Алекс. Вот именно!.. Именно с Исааком! И не позволю озвучивать всякие библейские притчи с националистическим душком!

Кушак. Вы ничего не поняли, Лёха.

Дамочка. У них на «Электрокабеле» всегда так. Чувство юмора, как у жирафа. Длинношеее.

Алекс (душевно). Молчи, старая выхухоль!

Кушак. Молодой человек… Вам требуется освежиться… Вы не находите?

Алекс. Не нахожу. Я сам себя потерял, чего я могу найти?

Зилов (просительно). Освежись, Лёха! Освежись!.. (Кушаку.) Сейчас я его освежу!..

Он насильно поднял Алекса из-за стола и потащил к туалету, который был один на всех, то есть для обоих полов. Дернул ручку, но туалет оказался запертым.

Алекс. Да я на улице отолью, не беспокойся.

Зилов. На улице нельзя, Лёха. Органы не спят. Знаешь, как я называю вытрезвитель? «Праздник, который всегда с тобой»…

В это время дверь туалета распахнулась, и из него вышла женщина с заплаканными глазами под линзами очков. Наотмашь ударила Зилова по голове, и он от неожиданности присел…

Галина. Я видела, как вы обтирались с этой прости господи в красном платье, пока меня не было в зале. Про таких, как вы, Пушкин сказал: «К чему стадам дары свободы?..» (Алексу.) Это – не человек. Это – terraincognita. Для него слезы ребенка не существует! Шесть лет я за ним замужем, а он так и остался для меня загадкой! (Зилову.) Вам не нужен ни Достоевский, ни Толстой!

Зилов. Зачем мне читать Достоевского, если передо мною Великий Инквизитор в юбке?

Галина. Я – ваша совесть.

Зилов. Будьте своей совестью, а не моей. (Алексу.) Она подсматривала из туалета. Как это тебе?

Алекс. Фиолетово.

Зилов. Ты зря с ним откровенничаешь, Галя. Он с «Электрокабеля» и ничего не понимает.

Алекс. Я – битый электротоком.

Галя. Почему ты надел грязную рубашку? Я же тебе на неделю все перестирала?

Зилов. Можешь вообще ничего не стирать. Только не пили, ладно?

Галя. Я сейчас все переиграю... Ты меня запомнишь, Зилов! (Она прошла к столу и взяла в руки бокал. Обращаясь ко всем.) Я хочу сказать вам… Это была шутка. Нам не нужна новая квартира. (Кушаку.) Спасибо вам за хлопоты… Но то, что вы выбили у государства с таким трудом, нам не понадобится. Уже завтра мы будем менять вашу двухкомнатную на две однушки в спальных районах.

Зилов. Тогда и я хочу сказать.

Алекс (удерживая его за руку). Не надо, товарищ Зилов!

Зилов. Отцепись!.. (Cсилой отрывая от себя Пролежнева.) Мне почти сорок лет. Ватерлоо не выиграл. Теорию относительности не создал. «Божественную комедию» не написал. Внедрял научно-технический прогресс на благо социализма, но самому социализму от этого ни горячо ни холодно…

Алекс. Или ты внедришь, или в тебя внедрят. Это закон жизни.

Зилов (игнорируя его реплику). Меня все ненавидят. Ненавидит моя любимая жена, ненавидит моя нежная невеста. Ненавидят отдельные граждане, профильные организации и отраслевые министерства…

Алекс (обращаясь к Галине). Так у него при жене еще и невеста есть?

Галя. И не одна.

Зилов (продолжая свою мысль). …а за что? За то, что я хочу быть свободным и счастливым? За то, что люблю многих и только так могу делать добро? Это не грех мой, а беда!..

Алекс. Беда для остальных.

Зилов. Вот вы, товарищ Кушак… Генерал от штатской жизни, перед которым я должен кланяться и снимать шляпу… А я не люблю генералов. Когда я служил в ракетных частях, у нас был пес по кличке Мышкин. Мухи не обидит. Святая душа русской дворняги билась в его рыжей несчастной груди…

Алекс (размышляя). Мышкин… Что-то знакомое. По телеку недавно было…

Зилов. Так вот, к нам приехал генерал из Министерства обороны с инспекцией. И наш Мышкин его облаял. Первого и последнего человека в своей собачей жизни. И генерал приказал нам: отравить!..

Алекс. Жестоко, но справедливо!..

Зилов. Приказ был выполнен. Армия есть армия.

Алекс. Бедный Мышкин!..

Зилов. Да не Мышкин, а генерал. Отравился за обедом. Когда попробовал солдатских щей. И летал, как ракета…

Кушак. В вашем анекдоте есть политическая составляющая.

Зилов. Плевать мне на составляющую! Я жить хочу не составляющей, а самой сердцевиной! Не отдавая никому отчета. Не лицемеря, не кланяясь в ножки всякого рода холуям с партийным билетом. Жизни мне дайте! Искренней жизни! Жить хочу!

Официант Дима (бармену). Они сейчас подерутся. Врубай музло!..

Бармен нажал на клавиши магнитофона «Комета-206». Из динамиков обрушилась, как ком, советская песня «Не плачь, девчонка, пройдут дожди…».

В зал вошли четверо хмурых людей. У троих были повязаны красные тряпочки с надписью «Дружинник». Четвертым был лейтенант милиции в форме.

Лейтенант (бармену). Это у вас валютчики гуляют?

Бармен. У нас.

Лейтенан т (собравшимся, стараясь перекричать музыку). Всем оставаться на своих местах!..

Алекс (оценивая ситуацию, Зилову). Можешь вывести меня отсюда?

Зилов. Легко.

Он потянул Пролежнева в коридор с туалетной комнатой.

Пройдя коридор насквозь, они оказались на кухне. Там озабоченная женщина в белом фартуке наливала в графин портвейн, разбавляя его водой.

Зилов толкнул дверь служебного входа, и они оба оказались на улице.

У фонарного столба, прикованный к нему железной цепью, стоял мотоцикл «Урал».

Алекс. С ума сойти!.. Твой байк?

Зилов. Это не байк. Это советское транспортное средство.

Нагнувшись, он освободил мотоцикл от цепей.

Алекс. Я поведу. Ты же пьян в стельку. (Влез в седло и нажал на стартер. Мотор не завелся.) Стартер – барахло.

Зилов. Не стартер, а аккумулятор…

…машина завелась с десятого раза. С оглушительным ревом они отъ­ехали от «Незабудки» и скрылись в темноте.

…в ушах стоял рев мотоцикла. Алекс, открыв глаза, сел на кровати.

Точнее, на матрасе, который лежал на полу. В висках стучала кровь. Сказывались последствия травмы и бурно проведенного вчерашнего вечера.

Зилов спал одетым на диване. На окошке стоял цветок с засохшим алоэ. В открытую форточку неслось воркование голубей.

Пролежнев посмотрел вверх. Потолок был в живописных зелено-бурых разводах. Квартира давно требовала ремонта.

В дверь позвонили. Хозяин пробудился и, вздрогнув, сел на кровати.

Позвонили еще раз… Зилов пошел открывать. Алекс посмотрел оценивающе из окна во двор. Пятый этаж… Высоковато будет прыгать от милиции… Впрочем, если дотянуться до пожарной лестницы, то уйти не составит труда.

В комнату вплыл большой венок. Его внес мальчик лет двенадцати с пио­нерским галстуком на груди.

Зилов (мальчику). Кто тебя послал?

Мальчик. Вы ведь товарищ Зилов?

Зилов. Ну?..

Мальчик. Читайте сами.

Он разгладил на венке черную траурную ленту. На ней было выдавлено строгим потертым золотом: «Виктору Александровичу Зилову от безутешных друзей. Спи спокойно, дорогой товарищ!»

Мальчик. Все сходится. Вы и этот венок существуете в диалектическом единстве.

Зилов. Тогда почему ты не смеешься? Ведь это очень смешно – живого человека зарывают в землю!..

Мальчик. А чего смеяться? Мне нужно уроки учить.

Он как-то странно топтался на месте, будто хотел в уборную.

Зилов. Тогда уходи.

Мальчик. Варенье хотя бы у вас есть?

Зилов. Ты отличник?

Мальчик. Почти.

Зилов. Значит, здоровый член общества. Не стыдно тебе есть варенье, как маленькому?

Мальчик. А что вы можете предложить взамен?

Зилов. Крепкий отцовский ремень.

Мальчик. Это не наши методы. Только убеждение и сила коллектива. Перевоспитание здоровым трудом.

Зилов. Такого не встречал. Зато видел, как здоровый труд делает человека инвалидом.

Алекс. Этот мальчик из Северной Кореи. Отпусти его.

Мальчик (Алексу). А с вами у нас будет разговор особый…

Зилов открыл холодильник, вытащил оттуда трехлитровую банку засахаренной черной смородины и вручил пионеру.

Мальчик, открыв крышку, облизал ее языком и, озираясь, ушел.

Зилов. Дело плохо, Лёха.

Алекс. Думаешь, настучит?

Зилов. Я не про то. Этот венок может означать, что меня уволили за вчерашний дебош.

Алекс. Езжай на работу, спроси.

Зилов (с отчаянием). Как я спрошу, если сегодня воскресенье?

Алекс. Не ной. Ты не знаешь, что такое настоящая боль… Только я знаю.

Зилов. Это ты о похмелье? Огуречного рассола у меня нет. Зато есть пирамидон с анальгином.

Алекс. Я тебе покажу такое, чего пирамидон не берет. Здесь помогают лишь грибы и соборная молитва.

Зилов. Только переоденься. А то выглядишь, как американский шпион...

Улица Русаковская. Стал накрапывать мелкий дождик. Прозвенел трамвай, в котором сидели несколько пенсионеров. Зилов держал над головой целлофановый пакет. Пролежнев не закрывался ничем. Новый друг одел его в синтетический костюм с мелкой полоской, и Алекс перестал выделяться из городской толпы.

Алекс. Здесь!..

Они стояли возле дома, предназначенного под снос. Возле него Алекс убивался и рыдал накануне. Окна первого этажа были забиты досками. Из других, повыше, торчали электрические провода и осколки битого стекла.

Зилов, занятый мыслями о траурном венке, хмуро взглянул на выцветшую рекламу «Уходя, гасите свет!».

Алекс. Я тут живу.

Зилов. Сочувствую. В нем, наверное, еще остались клопы…

Алекс. Ты меня не понял. Я здесь живу, но в другом доме. На последнем двадцать первом этаже, из которого видна вся Москва. Не веришь?

Зилов. Верую, ибо абсурдно.

Алекс. И я вот думаю… Я сильно ударился башкой, когда прыгал на байке. То ли умер и попал на тот свет… к вам. То ли… прорвал толщу времени и угодил прямиком в социализм.

Зилов. Есть ли разница?

Алекс. Разницы нет. У вас какой сейчас год по вашему антивремени?

Зилов. 1972-й.

Алекс. Я еще не родился.

Зилов. Тебе повезло. У нас довольно скучно. Но утонуть нельзя. Как в соленом море. Волны сами держат тебя на плаву.

Алекс. Сила коллектива?

Зилов. Вроде того… А у вас?

Алекс. У нас наоборот. Довольно весело. Но без спасательного круга в воду не входи.

Зилов. Опять сила коллектива?

Алекс. Бабло – наш спасательный круг.

Зилов. Не понял.

Алекс. Деньги. Ты что, не знаешь такого слова?

Зилов. Деньги – знаю… А бабло… Это, скорее, бабы…

Алекс. Два мира, две морали?

Зилов. С миром всё в порядке. Войны давно не было.

Алекс. Я принесу вам истинный мир. Пойдем!

Он потянул Зилова за рукав от дома, и они вышли из тихого переулка на простор людной улицы.

Дождик сделался реже и мельче. Под козырьком станции метро «Сокольники» стояла женщина с лотком, накрытым полиэтиленовой пленкой. Под пленкой лежали муляжи мороженого.

Алекс. Сколько стоит эскимо?

Продавщица. Одиннадцать копеек.

Алекс (шепотом Зилову). Ты видел такую идиотку? (Женщине громко.) Дайте одно на пробу.

Продавщица вручила Пролежневу серебряную торпеду на палочке.

Алекс (Зилову). Оплати расходы…

Развернул эскимо, понюхал его с сомнением и надкусил…

Зилов. …и что?

Алекс (нехотя). Молоко настоящее, цельное. И шоколад… Это до какой же жизни нужно дойти, чтобы делать мороженое из цельного молока?.. Покупай десяток.

Зилов. Зачем?

Алекс. Объясню потом.

Зилов пожал плечами, протянул продавщице смятый рубль плюс десять копеек мелочью.

Та полезла в недра своего лотка и начала доставать оттуда мороженые снаряды. Завернула их в грубую бумагу, протянула сверток Зилову.

Зилов. Ну и?..

Алекс. Берем из твоего холодильника лед. Пакуем в него эскимо и везем на мотоцикле в ближайшее Подмосковье.

Зилов. Смысл?

Алекс. Продаем по рублю штука. Чистая прибыль – больше, чем от нефти. Минус расходы на бензин.

Зилов. Не купят. В Подмосковье свое мороженое.

Алекс. Но не из цельного же молока?

Зилов. Из цельного. ГОСТ на всех один.

Алекс. А где дефицит?

Зилов. Дефицит у нас на другое…

Алекс не расслышал последней фразы. Он пристроился в небольшую очередь к ларьку с туманным названием: «Воды».

Продавщица в ларьке (нервно). Только две в одни руки!..

Алекс (Зилову). Возьми на пробу!..

Зилов протянул в ларек смятый рубль, получил сдачу и две зеленые бутылки пива с желтой наклейкой «Жигулевское».

Алекс взял одну, приложил к бордюру железной пробкой и сбил ее, рванув бутылку на себя. На асфальт брызнула бодрая пена.

Зилов. …ну и?

Алекс (пробуя пиво из горлышка). Договорись и купи у нее ящик.

Зилов. Расчет правильный. В Подмосковье пива нет.

Алекс. Наконец-то!..

Зилов. Но есть статья в Уголовном кодексе. Одна. И на мороженое, и на пиво. На любую перепродажу.

Алекс. Ты скучный тип.

Зилов. Зато есть другие, веселые… Они разбавляют пиво обыкновенной водой.

Алекс. Зато его делают из хмеля. Вот что странно.

Зилов. А у тебя… Из чего делают пиво… На твоем свете?

Пролежнев неопределенно хмыкнул.

Алекс. У нас, в смысле миросозерцания, хмель есть. Но в смысле растения…

Он развел руками…

Они сидели за забором на стройке, которая по случаю выходного дня была пуста. Ели растаявшее мороженое, поддевая его железными пивными крышками.

Зилов (допивая пиво из бутылки). Пиво так себе… Я люблю рыбинское, «Волжское»… Но оно редко бывает.

Алекс. А знаешь, что Рыбинск скоро переименуют в Андропов?

Зилов. По какому случаю?

Алекс. По случаю кончины крупного руководителя, но не надо о грустном. Ты, может, до этого и не доживешь. С твоими-то проблемами…

Зилов. И хорошо. Ездить в Андропов как-то странно… (Он поставил пустую бутылку у черной бочки.) На сегодня наши отношения закончены. Развлекайся один. У меня дела сердца.

Алекс. Ночной клуб здесь далеко?

Зилов. Есть дневной. На транспорте можешь ездить спокойно. Троллейбус – три копейки. Автобус – пять.

Алекс. У меня даже этого нет.

Зилов. И не надо. Набери в карман мелкой гальки и бросай в кассу вместо денег. В транспорте самообслуживание. Билет отрываешь сам.

Алекс (злорадно). И вам все это не нравится!

Зилов. Я же сказал – скука смертная…

Алекс. Дураки вы, дураки! На вас даже слов жалко.

Зилов. Вот тебе дубликат ключа от квартиры. Рано меня не жди. У меня дела.

Алекс. Разводишься?

Зилов. Женюсь.

В троллейбусе по случаю воскресенья ехало всего человек десять. Кассы самообслуживания стояли впереди и в хвосте салона. Пролежнев сел в хвост. Суеверно оглянувшись, он бросил в кассу несколько скрепок, которые нашел в кармане костюма. Оторвал билет. Чувство безнаказанности и абсолютной свободы вскружило голову. Он оторвал еще билетов пять… Потом – десять. В его руках оказалась длинная бумажная лента с отпечатанными на ней билетами. Алекс повязал ее на шею вместо галстука и блаженно откинулся на спинку сиденья.

Ему казалось, что он спит.

…В большом пруду вокруг фонтана «Золотой колос» на ВДНХ кружились десяток лодок. Зилов сидел на веслах, глядя на молоденькую девушку, которая расположилась на корме.

Зилов. Утка – птица деликатная. Шума не любит. Спит в камышах, уткнув голову в хвост. Первая зорька – самая тихая и морозная. Изо рта идет парок… Ты слился с камышами и водой. И когда первый солнечный луч позволяет увидеть другой берег, ты как бы ненароком делаешь неосторожное движение… Птица взлетает, и ты бьешь ее с нескольких метров. Трех пропустишь, а одну срежешь. И она упадет в воду, словно спелая груша…

Невеста. И как же вы достаете ее из воды?

Зилов. Достаю не я. Достает собака. Идет на запах свежей крови и ловит утку прямо зубами: а-амм!..

Невеста. У вас какая собака?

Зилов. Никакой.

Невеста. А как же утки?

Зилов. А я их не достаю. Я же не из-за голода стреляю, а по вдохновению. Подстрелю пяток, и как-то спокойнее на душе… День прожит не зря.

Невеста. А я бы не смогла убить птицу.

Зилов. Я вас научу. Это не убийство, это охота.

Невеста. В чем разница?

Зилов. Убийство чаще всего случайно. А охота – это непреодолимое желание. Но не крови, нет… Общения. Пока готовишься, пока едешь на электричке или машине… Пока лодку надуваешь, столько друг другу расскажешь… Про самое сокровенное. Это – как Новый год.

Невеста. Приготовление лучше праздника?

Зилов. Точно!..

Невеста (двусмысленно). Будет у вас утка. Больничная…

Пролежнев сидел один во втором ряду и скучал. Всего в зале Дома культуры отдыхало десятка три пенсионеров. Концерт был бесплатным. На освещенной сцене стоял хор припудренных дам последней свежести.

Впереди них находился солист во фраке с мужественным голосом радиодиктора.

Солист (поет). «Хотят ли русские войны? Спросите вы у тишины…»

Алекс оглянулся, пытаясь понять, какое действие на людей оказывает песня. Но пенсионеры были непроницаемы.

Хор. «…и им ответят их сыны, хотят ли русские, хотят ли русские, хотят ли русские войны?..»

Алекс (старушке, сидевшей позади него). Так хотят ли русские войны?.. Я что-то не понял.

Старушка. Вы мне мешаете, молодой человек!

Алекс. Я просто хочу разобраться. Хотят ли?..

Старушка. Нет, не хотят.

Алекс. А где это сказано в песне? В ней только вопрос.

Старушка. Я сейчас милицию позову!..

Алекс. Не надо. Просто эстрада у вас… На трезвую голову и не раз­берешь!

Песня окончилась. Пенсионеры захлопали. На сцену вышел ведущий.

Ведущий (объявляя). «Издалека долго течет река Волга».

Ушел за занавес, и Алекс услышал, как скрипят его начищенные туфли.

Хор (поет).

Издалека долго

Течет река Волга…

Течет река Волга,

Конца и края нет…

Алекс (вставая). Ну, это надолго!.. (Начал пробираться к выходу, наступая на ноги пенсионеров и объясняя.) Яузу я бы дослушал… И Оку тоже. Но Волгу не переждешь. Слишком много воды!.. (Добрался до выхода и крикнул хору, сложив ладони трубой.) Даешь цеппелинов! Или битлов!..

Хор сбился, кто-то пустил петуха… И Пролежнев удовлетворенно вышел на улицу.

Зилов по-прежнему сидел на веслах. Он подустал, рубашка на груди расстегнулась, и на лбу выступили капельки пота.

Зилов. Утка не гусь. Гусь приучен к неволе и от этого вздорен. Утка же – птица свободная, не злая. У нее даже есть любовь и верность. А у гусей только похоть. Но вы, по-моему, заскучали...

Невеста. Я не заскучала. Так что там про любовь уток?

Зилов. Про любовь… Я сам не видел. Но это мне рассказал Димка-официант. Он, как говорится, имел этих уток и по-русски, и по-пекински… Так вот, ухаживали два селезня за одной уткой. А Димка мой возьми ее и подстрели!.. Селезни улетели. А на будущий год… вы не поверите! Прилетели в то же самое место искать свою глупую утку… Всё думали, она возвратится по весне и будет их ждать… Так-то!

Невеста. А в людях верность есть?

Зилов. В людях нет. Есть только во мне… (Тихо.) Я – как утка… Всегда возвращаюсь на пепелище, чтобы искать погибшую жизнь...

Задумался, ушел в себя… Раздался звук падения тела в воду. В Зилова полетели холодные брызги и вывели его из задумчивости.

Корма была пуста. В воде плыла его невеста, довольно ловко гребя руками. Зилов бросил ей спасательный круг.

Невеста (плывя к берегу). Фашист!.. Убивать честных селезней для своей потехи!

Зилов. А кто сказал, что я убивал? Убить и стрелять – не одно и то же… Вы думаете, легко попасть в утку?!. Это же не слон!..

Круг качался на легких волнах. Зилов, загребая веслами, погнался за своей невестой, которая плыла профессионально и быстро.

На лодочной станции завыла сирена…

Веранда и эстрада парка «Сокольники». На радиоле вертелась виниловая пластинка на 33 оборота. Из динамиков звучал голос Эдиты Пьехи:

На тебе сошелся клином белый свет,

На тебе сошелся клином белый свет,

На тебе сошелся клином белый свет,

Но пропал за поворотом санный след…

Песня была медленной, нудной. Повторяющийся рефрен про белый свет нагонял смертную тоску. Пары на танцплощадке, опять же преклонного возраста, кружились, как тополиный пух на ветру. Пролежневу было нехорошо.

Он подошел к радиоле и взглянул на проигрыватель.

Алекс. А другие скорости есть?

Возле радиолы сидел на колченогом стуле электрик в кепке и дремал.

Электрик (пробуждаясь). 78 оборотов...

Алекс нашел ручку и переключил механизм. Пластинка заиграла в два раза быстрее. Пенсионеры застыли на месте, а Пролежнев, наоборот, разошелся. Под дикий ритм и голос Буратино, что неслись из радиолы, он задрыгался, замахал руками и станцевал на площадке нечто среднее между брейк-дансом и рок-н-роллом.

Когда он опустился на пол и закрутился вокруг своей оси на руках, раздался свисток народной дружины.

Пролежнев перелез через деревянный забор и исчез в зарослях общественного парка.

Алекс открыл замок и попал в большой коридор бывшей коммунальной квартиры. Отсюда, кроме Зилова, уехали все жители. Только детский велосипед без переднего колеса, прислоненный к стене, говорил о прежней жизни.

Пролежнев вошел в комнату Зилова. Шторы на окнах были задернуты, электрический свет не горел. С кровати, стоявшей в углу, раздавалось какое-то кряхтение.

Алекс. Это ты, Зилов?

Зилов (нехотя). Сам, что ли, не видишь?

Алекс. Не вижу, а слышу. Морально разлагаешься?

Зилов. Это моя невеста.

Алекс. Надеюсь, она совершеннолетняя.

Зилов. Ты бы шел отсюда, Лёха. Девушка упала с лодки, и я ее согреваю.

Алекс. Об этом и речь. Сначала наступает морально-нравственное падение, а потом – гибель государственной системы.

Голос невесты. Он что, лектор?

Зилов. Он – Лёха. Стиляга и валютчик.

Алекс. Я просто взываю к покаянию. Как член трудового коллектива… (Вышел в коридор, чтобы им не мешать. В это время в дверь позвонили. С опаской, через дверь). Кто здесь?..

Галя (из-за двери). Жена!

Пролежнев, вздохнув, отпер замок.

Галя. Вас ищут!

Алекс. За что?

Галя. За валюту. С нас всех сняли показания. Пойдем как свидетели на вашем открытом процессе.

Алекс. Ни черта. Лет через пятнадцать нас легализуют… (Задумчиво.) Но как протянуть эти пятнадцать лет?

Галя поставила на пол тяжелую сумку, из которой торчали куриные лапы.

Галя. А где муж?

Алекс. Муж женится.

Галя. Невеста одна или их двое?

Алекс (уклончиво). Вы сами здесь разбирайтесь. Я в чужие дела не лезу.

Галя (открывая дверь в комнату Зилова). Вы что-нибудь ели сегодня?

В комнате возникла пауза, сравнимая с затишьем перед большой грозой.

Зилов. Ты можешь закрыть дверь с другой стороны?

Галя. Значит, не ели…

Она прикрыла дверь, взяла сумку и пошла на кухню. Зажгла газ, вытащила из целлофанового пакета отечественную курицу и начала опаливать ее на огне.

Алекс (с ужасом). Откуда вы такие взялись?

Галя (держа в руках дымящуюся курицу). Вы про кого?

Алекс. Про вас, женщина… Откуда?

Галя. Я из семьи потомственных учителей.

Алекс. Не продолжайте. (С трудом вспоминая.) «Есть женщины в русских селеньях… Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет…» Пушкин.

Галя. Почти. Некрасов.

Алекс. Какая разница? Неужели вас не душит ревность? Я бы его убил!

Галя. Вчера бы убила, а сегодня… Перегорело. Один пепел остался. (Она налила в кастрюлю воды, поставила ее на огонь и начала резать лук.) Переживаешь, когда еще ничего не решено. А когда все разрешилось… к чему переживать? Мы должны быть выше своих природных инстинктов.

Алекс. Поздняк метаться… Так у нас говорят. У валютчиков.

Галя. Мы должны оставаться людьми. Всегда и везде. Этому учат нас классики.

Она положила разделанную тушку курицы в воду.

Алекс. В ваших домах мыши есть?

Галя. Встречаются.

Алекс. Значит, есть и мышьяк. Положите в этот суп мышьяка… Зилов все сожрет, он голодный...

Галя. Я живу сейчас у отца в Хронках… И даже он мышьяка не держит, а ставит обычные мышеловки.

Алекс (помрачнев). Деревня Хронки… Роковое для меня место.

Из комнаты вышел Зилов в махровом халате. Увидев жену на кухне, заскрипел зубами…

Зилов. Опять она!..

Галя. Обед сготовлю и уйду.

Зилов (Пролежневу). Ты видал когда-нибудь низких женщин?

Алекс. Только их и видал.

Зилов. А я никогда. Мой тебе совет: никогда не женись на высоких. В моральном смысле. Они все – учителя литературы и русского языка.

Алекс. У нас их почти извели.

Зилов. А здесь только они… (Жене с тоскою.) Суп-то готов?

Галя. Еще нет…

Зилов. Налей что есть…

Галина зачерпнула в кипящей воде половником и налила в тарелку раствор воды с луком.

Голос невесты. Зилов… Вы где?

Зилов (раздраженно). Обедаю.

Голос невесты. Уткой?

Зилов. Курицей.

Голос невесты. А мне можно?

Зилов (жене). Ей можно?

Галина, не ответив, поставила на стол вторую тарелку и налила в нее куриного бульона.

Из комнаты вышла невеста, как и Зилов, в махровом халате.

Невеста (протягивая жене руку). Меня зовут Тая.

Алекс (потеряв терпение). Ну ты, девочка, совсем оборзела! Выйти к столу с немытыми руками!..

Невеста. Я же не руками буду есть, а ложкой.

Алекс. Система разлагается на корню… (Зилову.) Где же твоя хваленая сила коллектива?!

Зилов (мрачно). В заднице.

Галя. Ну я, пожалуй, пойду… Молоко и масло я купила. Сыр купите сами… Счастливо оставаться!..

Она поставила в холодильник продукты, бережно сложила целлофановый мешок и спрятала в карман платья. Пошла к дверям, и Алекс был вынужден ее проводить.

У дверей Галина замешкалась. Пролежнев заметил, как трясутся ее худые плечи…

Алекс. Не плачьте… Из-за всяких уродов… По нему скучает Освенцим!

Галя. Да я не из-за этого… Я…

Она силилась что-то сказать Пролежневу. Так часто бывает – интимное открываешь совершенно постороннему человеку. А ближнего бережешь от этого, боясь, что он не поймет…

Алекс зашел в комнату Зилова, зажег свет и нашел то, что относилось к его невесте, – мокрое платье, нижнее белье… Вынес все это на кухню и комом бросил к ногам девушки…

Алекс. Одевайся и проваливай!

Невеста (не понимая, Зилову). Он что, расстроился из-за соседки?

Алекс. Это не соседка, девушка! Это его законная супруга.

Невеста стукнула ложкой о стол.

Невеста (Зилову). А вы мне что говорили?

Зилов. То, что есть на самом деле… Когда жена перестает быть женой, она становится соседкой…

Невеста. Идиот!

Она схватила одежду с пола и побежала одеваться в прихожую. Через минуту они услышали стук каблучков по лестнице…

Алекс. Она на втором месяце…

Зилов (меланхолично). Которая из двух?

Они сидели на крыше дома, словно мечтатели. Как в детстве сидят – запрокинув голову в небо. А там лишь вечность, которая в ответ на любые вопросы молчит. Зилов пускал в небо дым от сигареты.

Алекс. Чем травишься?

Зилов. «Опал». Болгария.

Алекс. Название символическое. Дай, что ли…

Зилов вручил ему сигарету из мятой пачки, и они задымили оба.

Алекс (рассматривая звезды). Большая Медведица, Весы, Стрелец… Всё, как у нас. А жизнь под звездами другая… Странно.

Зилов. У вас бабы тоже делят мужиков?

Алекс. У нас проще. Все спят со всеми и не парятся.

Зилов. А где местком, партком?

Алекс. Вместо них плюрализм интимной жизни.

Зилов. Ты бы не ругался… Я ведь при тебе не матерюсь.

Алекс. Это – стон отчаяния.

Зилов. Бабы хоть рожают? При плюрализме?..

Алекс. Как когда… Мою, например, не заставишь.

Зилов. А ты еще чем-то недоволен!

Алекс. Я недоволен лишь тем, что у вас не ходит валюта. И в магазинах, кроме мороженого и хлеба, шаром покати…

Зилов. Езжай в Елисеевский. Там выбор больше…

Алекс. Мне нужно, чтобы было в шаговой доступности…

Зилов. Погоня за дефицитом – это вроде развлечения. Многие любят. А чем развлекаются у вас?

Алекс. Охота на бизонов в Северной Африке… Тебе бы подошло.

Зилов. Я Африку знаю только по географической карте.

Алекс. У нашей фирмы в Намибии есть собственный вертолет. Мы его называем «Клим Ворошилов». Едешь в саванну и с вертолета стреляешь из винтовки с оптическим прицелом. Глупые быки разбегаются кто куда… Шуму много. Удовольствие среднее. Но кровь играет, словно выпил стакан водки…

В это время в колодце двора послышался шум мотора. Алекс глянул сверху и увидел милицейский «уазик».

Машина остановилась. Из нее вышел милиционер и начал спрашивать что-то у мальчишки, показывая на дом, в котором жил Зилов.

Алекс. Это за мной!

Зилов. А я не открою.

Алекс. Взломают дверь.

Зилов. Ни черта. На это требуется ордер.

Алекс. Мне нужно мотать отсюда!

Зилов. Давай. Страна большая.

Алекс. И везде одно и то же…

Зилов. Ну да. Согласно ГОСТу.

Алекс. Мне это не в кайф!

Зилов. Тогда умирай во второй раз.

Алекс с интересом посмотрел на своего нового знакомого. «Уазик» во дворе хлопнул дверью и уехал.

Алекс. Ты кто по профессии?

Зилов (пожимая плечами). Говорят, инженер-технолог...

Алекс. А у нас бы был креативный менеджер!

…при свете настольной лампы Зилов писал объяснительную записку.

Зилов. Напомни адрес, по которому проживаешь.

Алекс. Улица Русаковская. Дом 31. Квартира 240.

Зилов. Это я жене пишу. Она с ума сойдет, когда я пропаду. А так хоть будет знать, где меня искать…

Алекс подошел к Зилову и заглянул в глаза.

Алекс. Ты чего это удумал, умник? Я против коллективного самоубийства.

Зилов, не ответив, дописал записку до конца…

Мотоцикл «Урал» стоял на склоне речушки. Алекс сидел за рулем, нажимая на газ, но не трогаясь с места.

Алекс (показывая на берег). Вот здесь лежал мой «Харлей»… Небось стащили и разобрали на винтики… Свой-то байк не жалко?

Зилов молчал. В деревне кричали петухи. Из прибрежных кустов вспорхнула от шума мотора какая-то птица.

Пролежнев полез в карман кожаной куртки и вынул оттуда стодолларовую купюру.

Алекс (суя Зилову деньги). Купишь на это новый мотоцикл. Или два…

Зилов. Я еду с тобой.

Алекс. Даже и не думай. Одно дело покалечить самого себя. А другое – еще и друга обломать!

Но инженер не слушал. Он обхватил руками торс Алекса и впечатался всем телом в заднее сиденье «Урала».

Зилов. Трогай!

Алекс. Ты можешь многое потерять.

Зилов. …жену, которую не люблю, и невесту, которую презираю? Дурака-начальника и зарплату в 120 рублей? Это ты называешь многим?

Алекс. Паспорт хотя бы при тебе? Чтобы опознать тело?

Зилов похлопал себя по карману пиджака.

Алекс. Ладно, я тебя предупредил!

Он снял машину с тормоза и, сжав зубы, понесся навстречу собственной судьбе…

Через несколько секунд крутящиеся колеса в воздухе нарушили мирное течение подмосковной жизни…

«Урал» тяжело врезался в противоположный берег.

Алекс перелетел через руль. Увидал, приземлившись, что Зилов лежит на мелководье и громко стонет.

Двигатель мотоцикла заглох. Пролежнев вытащил из кармана айфон Apple. Связи по-прежнему не было.

Алексw(убито). Ни хрена… Голый Вася.

Зилов. Кажется, у меня сломана рука…

Алекс. А зачем она тебе? Чтобы баб щупать?

Зилов. Чтобы дать тебе в морду!

Алекс. Вот-вот… А я ведь тебя предупреждал!..

Он равнодушно наблюдал, как его друг, весь мокрый и несчастный, пытается выбраться на берег. Зилов был похож на гигантского рака. Пролежнев поднял мотоцикл и, поставив его на колеса, попробовал зажигание. Мотор неожиданно завелся.

Алекс. Советское – значит, отличное! (Он сделал ручкой Зилову.) Bye, bye, инженер-технолог!.. Схороните меня в элеваторе!

Взгромоздился за руль, отвел машину от берега. Включил полный газ.

Зилов увидел, как над его головой пролетела железная рама с сидящим на ней человеком… Перелетела, хлопнулась об берег… Наступила зловещая тишина.

Зилов. Неужели еще жив?!

Алекс трясущимися руками снова вытащил свой Appleи поглядел на экран.

Алекс. Не сложилось, не сбылось!..

Зилов. Потому что ездить не умеешь! (Подошел, хромая, к «Уралу»… Нажал на педаль стартера. И мотоцикл завелся… Опять!) Неубиваемое чудовище… Теперь я поведу!

Алекс. Меня-то прихвати!

На карачках, весь измазанный в глине, он добрался до заднего сиденья и обхватил руками торс Зилова.

Зилов. Парад-алле! Туш!

«Урал» предсмертно взревел. Дернулся, полетел, как тяжелый шмель, с одного берега на другой…

Удар. Сырая земля. И тьма, тьма…

Шторы в гостиной были задернуты. Солнечный свет здесь считался чужим. У видеопроектора сидела голая девица с крашенными зеленкой волосами. В носу виднелось небольшое колечко. На стену с кирпичами, отделанными золотом, проецировались слайды – худая негритянка в бикини, прикованная железной цепью к стене. Она же прикованная цепью к полу. Потом черные груди крупным планом с сидящим на них скорпионом… Раздался скрежет замка. Девица, накинув на себя овечью шкуру, лениво вышла в коридор.

В квартиру проникли два бомжа. Мокрые, извалявшиеся в глине, они были похожи на мертвецов, которых только что выкопали из земли.

Маша. Какого хрена?

Алекс. Восставшие из ада приветствуют тебя, woman!

Маша. А это что за dude?

Она имела в виду гостя.

Алекс. Этот чувак – товарищ Зилов.

Зилов (протягивая руку). Виктор.

Маша (снисходительно). Маша Грин.

Алекс (объясняя). Маша значит Маня. Настоящая фамилия – Минуткина. Но она не звучит. Вот Грин – другое дело.

Маша. Отвали! А что значит его фамилия?

Она задавала вопрос Алексу, не видя гостя в упор.

Зилов (объясняя). Завод имени Лихачева.

Маша. Вот и вали на свой завод!

Алекс. Мы помоемся, и он отвалит.

Маша (Зилову). Ты что, голубой?

Зилов. Я – инженер.

Маша. Это одно и то же.

Зилов. Я – обычный советский гражданин. Пол – мужской.

Маша. Вот именно. Ненавижу мужиков!

Алекс. А со мною живет!

Маша. Ты не мужик. Ты менеджер.

Алекс. А ты – зеленая трава. Знаешь, что с ней бывает? Придет корова и все сожрет!

Маша. Shit! Да пошли вы оба!

Алекс дернул за рукав Зилова, увлекая его в ванную.

Зилов (Алексу). А чего она голая?

Алекс. У нас так принято. Она же Маша Грин… Неужели не ясно?

Пролежнев раздвинул портьеры, и у Зилова перехватило дыхание. Вся Москва лежала как на ладони. Высотки скребли небо, желтая дымка делала солнце неярким, на улице стояли в пробках потоки машин.

Алекс (с гордостью, показывая город с высоты). Вот это – Москва-Сити… А этот зеленый островок – твои Сокольники. Дальше – ВДНХ…

Зилов. Обалдеть!.. Сколько же у тебя комнат?

Алекс (с гордостью). Четыре. И два санузла.

Маша. Ты можешь закрыть окна? Мне ни черта не видно.

Она имела в виду проекцию слайдов на стене.

Алекс (глядя на негритянку). Ничего себе… Кто заказал?

Маша. Elle. Для фронт-ковера.

Алекс. Моя жена – топовый фотограф. Elle… Это такой журнал.

Зилов. А «Огонек» у вас остался?

Алекс. А черт его знает!

Маша. Мужики… Хорош базлать! Вы мне мешаете работать!

Алекс. Всё. Уходим!.. У нас есть одежда для него?

Маша. Старый купальник.

Алекс. Только закрытый…

Он утянул гостя на кухню.

Ее просторы показались Зилову необъятными.

Зилов. Это сколько же квадратов? Всего?

Алекс. Точно не помню… Сто пятьдесят, что ли…

Он открыл холодильник. В морозильнике было ледяное безмолвие, на полках – нераспечатанный тюбик майонеза и початая баночка томатного соуса…

Зилов. И теперь у всех такие квартиры?

Алекс. Лишь у богатых.

Зилов. Значит, у тебя.

Алекс. Ты не врубился, дядя. Эта квартира не моя. Мы ее снимаем с Марусей за две с половиной тысячи баксов.

Зилов. А почему холодильник пустой?

Алекс. Потому что у нас принято хавать в кафе… (Порывшись на полках, нашел английский чай в пакетиках. С искусственным энтузиазмом.) Кипяток с чаем – живем, не скучаем!

Зилов. Что-то я не пойму… Сплю я, что ли?

Он сидел на табуретке в тесном женском халате, который не мог запахнуть. Даже волосатая грудь под халатом выглядела жалко.

Алекс. А я ведь тебя предупреждал… Тот свет – не этот! Куда хочешь пойти? Кино, выставки, ночные клубы?

Зилов. В магазин хочу. В продовольственный.

Алекс. Тут недалеко есть супермаркет. Только не покупай всякой дряни. (Из металлической коробки из-под чая он вытащил пятитысячную купюру.) Это – твои суточные. Одежду даст тебе Машка. А я на работу… Если меня еще не выгнали… До вечера! Чао! Bye, bye!..

Зилов вышел на улицу в коротких джинсовых шортах и в майке с надписью «Большой Лебовский». Поглядел на свой «Урал», что был прикован цепью к железной ограде у дома.

Ворота были закрыты. Зилов не увидел кнопки замка, с помощью которой открывалась калитка. Поэтому сделал по-простому – перемахнул ограду в два движения и оказался на улице.

…на него никто не обращал внимания. Все горожане спешили по своим делам и смотрели не вперед, а под ноги.

На тротуарах были припаркованы дорогие иномарки. Зилов поравнялся с «БМВ» модели X6, обошел ее вокруг, любуясь диковинной формой. Провел пальцем по корпусу, стряхивая невидимые пылинки.

Сработала сигнализация. Из ресторана напротив выбежал хозяин в дорогом костюме. Зилов, делая вид, что он здесь ни при чем, пошел дальше быстрым шагом.

…его внимание привлек магазин «Интимный мир». Несмотря на день, вывеска его горела и переливалась электрическим светом. Витрины не было.

В дверь никто не входил.

Пересилив себя, Зилов ушел, так и не рискнув зайти под электрические своды.

…в супермаркете он почувствовал тоску ребенка, который отбился от родителей. От обилия ярких упаковок болели глаза. Какой-то скуластый работник восточного вида ставил на полки пакеты с кофе.

Зилов (еле слышно). А где здесь колбаса?

Работник. Какая нужна?

Зилов. Вареная…

Работник неопределенно махнул рукой вдаль. Зилов пошел в указанном направлении и уперся в открытый холодильник.

Он присел на корточки, хватаясь за грудь, потому что защемило сердце. Колбасы было сортов тридцать или сорок…

Мимо ходили озабоченные люди, не замечая человека, сидевшего на корточках. У всех было слишком много дел.

В дверь позвонили. Алекс отпер, и в прихожую вкатилась тележка из супермаркета.

Позади нее стоял счастливый Зилов. Тележка доверху была набита целлофановыми пакетами с колбасой разных сортов и названий.

Зилов. От нашего стола вашему…

Алекс. Почему так много?

Зилов. Про запас.

Алекс. А тележку зачем увел?

Зилов. Я думал, так надо… Меня никто не останавливал.

Алекс. Я забыл тебе сказать… Мы не едим колбасу.

Зилов. Шутишь!

Алекс. Есть колбасу – дурной вкус…

Зилов (мстительно). Поместить бы тебя в социализм!.. Ты бы не так запел!

Алекс. Да я не про то… Ешь сам. Только не обжирайся…

По Русаковской улице неслась машина «скорой помощи», мигая предупредительными огнями, крякая и гудя.

Водители неохотно уступали ей место не оттого, что были жестокосерд­ны, а просто деваться было некуда: вечерний трафик, тесно, смрадно и возможности маневра почти исключены…

Светя тревожной надписью «Реанимация», «скорая помощь» въехала во двор высотного дома.

Тело Зилова санитары положили на носилки. Врач приставила к лицу кислородную маску.

Врач. Карточка медицинского страхования у него есть?

Алекс. Только паспорт… Он не из Москвы. То есть из Москвы, но не отсюда…

Врач. Страховку привезете в больницу. (Санитарам.) Взяли и понесли.

Алекс. Есть ли надежда?

Врач. Похоже на сильное отравление… Пульс слабый. Сделаем все возможное.

Алекс (вкладывая в ее карман денежную купюру). Вы уж постарайтесь!

...яркий солнечный свет заливал больничный коридор. На длинной скамейке с синтетическим покрытием сидели Зилов и Алекс.

Зилов. …из какого мяса ее делают?

Он был бледен, скулы покрывала щетина.

Алекс. Не из какого. Добавки, усилители вкуса и прочая приблуда.

Зилов (обреченно). Вы не выживете...

Алекс. Клопа танками не раздавишь. И потом, у нас есть безопасная колбаса. Только стоит она в два раза дороже.

Зилов. Безопасная колбаса… Это как безопасный секс? Так у вас говорят?

Алекс. Именно. Без удовольствия, но и без последствий. Никогда не бери дешевый товар. Как Владимир Ильич писал? Лучше меньше, да лучше.

Зилов. Спасибо.

Алекс. За что?

Зилов. За то, что навсегда отучил меня от колбасы... (После паузы.) А на Ленина посмотреть можно?

Алекс (не понимая). Чего?

Зилов (страстно). На Ильича? В мавзолее? Я что-то по нему сильно заскучал!

Алекс (решительно). Только без меня.

Они возвращались после больницы к себе, на Русаковскую улицу. Проходя мимо магазина «Интимный мир», Зилов сбавил шаг.

Зилов. У меня просьба… Мне нужно побывать здесь…

Алекс. Ну и побывай.

Зилов. Одному мне совестно.

Алекс. Там ничего интересного нет. Одна резина и чулки.

Зилов. Тем более!

Алекс (напоминая). Я уже взрослый.

Зилов. А я?

Алекс. Знаешь, мне нужно спешить на службу...

Зилов (решившись). Я быстро!

Взобрался на крыльцо, открыл тяжелую дверь и скрылся в магазине.

Алекс закурил.

Через минуту «Интимный мир» затрясло. Из магазинчика послышались какой-то грохот и звук принципиальной борьбы.

На крыльцо выскочил Зилов. Майка на нем была порвана, из разбитого носа капала кровь.

Зилов. Подонок… Чем он торгует?!

Алекс. Ты чего наделал, отморозок?

Зилов. Да врезал как следует! Туда же могут дети прийти!

Алекс. Сейчас ментура подкатит! Сматываемся!

И они побежали со всех ног по улице.

Зилов. Нет… Ну ты видел?! Резиновых баб выставил, извращенец… И хочет, чтобы я их трахал!

Он был вне себя.

Алекс (дипломатично). А ты не находишь, что это было бы гуманнее… По отношению к окружающим?

Зилов (ошарашенно). Чего?

Алекс. А того… Резина твоей подлости не чувствует. Не то что живой человек.

Зилов (с угрозой). Я сейчас все разнесу!

Алекс. А я тебя депортирую! Обратно в твой розовый социализм!

Он втолкнул Зилова в комнату и, прикрыв дверь, запер ее на ключ.

Зилов. Открой, сволочь!

И дорогая дубовая дверь сотряслась от тяжелых ударов ногами.

Маша. Может, дать ему еще колбасы? Чтобы успокоился.

Алекс (размышляя). Интересно, можно ли поместить чувака в дурдом насильно?

Маша пожала плечами.

Маша. Если он у нас задержится, то помещать нужно будет тебя. Вместе со мной.

Специалист по тату открыл кожаный саквояж, вытащил оттуда металлические инструменты, похожие на орудия пыток. Разложил их на белоснежной простыне. Маша лежала перед ним, прикрытая легким одеялом. Голым был только ее круглый зад.

Алекс. …а Сталина изобразить можете?

Специалист. Я не работаю в стиле соц-арта. У меня только ар нуво…

Он был похож на престарелого мушкетера. Длинные седые волосы опускались на плечи, усы и бородка клинышком выдавали в нем истинного француза.

Специалист. Мой учитель из Калифорнии делал пирсинг самой Бритни Спирс. Она попросила сделать красную звезду.

Алекс. На каком месте?

Специалист. Этого я открыть не могу… Что это у вас стучат? Ремонт?

Он имел в виду шум из соседней комнаты, в которой был заперт Зилов.

Алекс. Репетиция «Палаты № 6». Инсценировка по мотивам Чехова.

Специалист по тату промокнул тампон специальным раствором и начал смазывать ягодицы Машки.

Алекс вышел в коридор и тихо приблизился к закрытой комнате.

Алекс. Товарищ Зилов… Вам нужна татуировка «серп и молот»?

Зилов (из-за двери). Я домой хочу.

Алекс. Тебе осталось самое интересное. Сделаем, и убирайся на все четыре стороны!

Зилов. У меня вопрос… Ты на выборах голосуешь?

Алекс. Редко.

Зилов. А я всегда.

Алекс. У немого спрашивают: «Ты почему молчишь?» А он отвечает: «Голос отдал…» Это по поводу выборов.

Зилов. Ты – антигосударственное лицо.

Алекс. А ты – бытовой разложенец. Мы похожи.

Он возвратился в гостиную. Задумчиво поглядел на то, как работает татуи­ровщик-мушкетер. Его инструмент выводил на ягодице Маши Минуткиной графическое изображение священного звука Оум.

Алекс. Как же вас угораздило вляпаться в такое дерьмо?

Специалист. В смысле?

Алекс. Ну… Одна задница, другая, третья… Ведь для этого нужно иметь железные нервы.

Специалист. Я художник. Для меня все это – кусок холста. А как вляпались вы?

Алекс. В смысле?

Специалист. Я использую вашу жену, а вы мне за это платите большие деньги.

Алекс. За удовольствие нужно платить. Я не вас имею в виду, а ее…

Он говорил про жену.

Маша. Я тебе, Пролежнев, не жена и плачу сама.

Алекс. Феминизм живет и побеждает!

Мушкетер кивнул. Промокнул тампоном выведенный знак и полюбовался им, придирчиво сощурив глаз.

Алекс лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок. Маша ерзала, переворачиваясь то на один, то на другой бок.

Алекс. Ты когда угомонишься?

Маша. Кажется, у меня аллергия.

Алекс. Татуировщик попался лютый.

Маша. Это не от него. Это от священного знака Оум. Похоже, мы с ним несовместимы…

Алекс. Как-то глупо все…

Маша. Приведи с улицы еще десяток бомжей. Будет еще глупее.

Алекс. Зилов не бомж. Я бы все тебе рассказал, если б ты спросила…

Маша. И не подумаю. У тебя своя жизнь, у меня – своя.

Алекс. Класс! На работе сразу заметили мое отсутствие. Но ты даже ягодицей не повела!

Маша. Я целые дни бегаю по журналам, продавая фотки. А ночью валюсь с ног… Ты что, не знаешь жизни фрилансера? У меня язык уже не ворочается!

Алекс. Кстати… Для кого ты сделала тату? Явно не для меня...

Маша Грин ничего не ответила.

Алекс (пытая). Кто он? Мужчина или девчонка?

Маша. Getback!

Алекс. Знаешь… Роди мне кого-нибудь!.. И можешь молчать всю оставшуюся жизнь.

Маша дернулась и, вытеснив Пролежнева с кровати, сбросила его на пол.

Алекс. Ihaveenough! С меня хватит!..

Сгреб подушку в охапку и пошел в комнату к Зилову. Отпер дверь… Зилов храпел ничком на диване.

Пролежнев, натыкаясь на мебель, лег на пол, на синтетический ковер и укрылся пледом.

Зилов. …выгнала?

Алекс. Сам ушел. Хочу тебе сказать… Я беру отпуск за свой счет, и мы мотаем в саванны. Как только сделаем тебе загранпаспорт… Ты когда-нибудь выезжал из страны?

Зилов. Естественно.

Алекс. И куда?

Зилов. В Болгарию…

Паспортистка (изучая лежащий перед ней документ). Паспорт старого образца… Просрочен. Вы почему до сих пор его не поменяли?

Зилов в ужасе посмотрел на Алекса.

Алекс. Он был в геологической партии за Полярным кругом. Знаете, как живут народы Севера? Из чума в чум переезжают и ничего не понимают. (Зилову.) Ты что искал на Севере?

Зилов. Смысл жизни.

Алекс. А доказать можешь?

Зилов. Могу. Смысл жизни – в труде.

Паспортистка. Но прописка-то московская!

Алекс. А что… нужно обязательно терять прописку из-за того, что живешь в чуме? (Зилову.) Не холодно было?

Зилов. Я спал с собаками.

Алекс. У американцев это называется threedog’snight– трехсобачья ночь. 18+…

Паспортистка. Придется платить штраф.

Алекс. Хоть два!

Аэропорт Шереметьево-2. У рамки с металлоискателем собрался озабоченный люд. Все спешили к самолетам, времени не хватало, поэтому любая задержка воспринималась трагически.

Работник внутренней службы. Следующий!

Под рамку вошел Зилов. Вид у него был растерянный, как у ребенка. Обернулся. Алекс, стоявший позади, показал ему большой палец, подбад­ривая… Раздался звонок, похожий на будильник.

Работник внутренней службы (устало). Удалить из кармана все металлические предметы...

Зилов нашел в кармане брюк металлический рубль и положил на столик. Снова встал под рамку. На этот раз тревожный сигнал напомнил о школьной перемене.

Работник внутренней службы начал его обыскивать.

Работник внутренней службы. Крест носите?

Зилов. В душе.

Работник внутренней службы. Душа не звенит.

Зилов. А пустозвоны звенят!

Работник внутренней службы. Подождите здесь. До выяс­нения.

Алекс (напоминая). Мы на самолет опаздываем!

Зилов. Брось меня и спасай отряд. Я не выживу.

Алекс. Раненых не бросают. Тем более в голову…

Он выложил на столик мобильный и два комплекта ключей – от дома и от машины. С легким сердцем вошел под планку… На этот раз звонок напомнил о втором пришествии.

Работник внутренней службы. Крест носите?

Алекс. По конституции разрешено.

Работник внутренней службы. Снимите.

Алекс. А я уже снял. Мне вылет важнее, чем конституция.

Возвратился к металлоискателю. Результат был тот же, как в часовой мастерской пополудни, когда одновременно бьют все исправные часы.

Работник внутренней службы (очереди). Здесь закрыто! Технический перерыв!

Из очереди раздались проклятия и нервные всхлипы. Люди начали рассредоточиваться и искать другие лазейки.

Работник внутренней службы (женщине в форме). Или металлоискатель гикнулся… Или эти двое – андроиды…

Он испытующе посмотрел на задержанных.

Алекс. Второе более вероятно…

За чисто вымытыми стеклами гудели реактивные моторы.

Зилов. Я забыл тебе сказать… Мне запрещено летать. Цыганка предсказала мне гибель в авиационной катастрофе.

Алекс. А мне предсказали, что я утону.

Зилов. Значит, ты спасешься при авиакатастрофе.

Алекс. А если самолет сядет на воду?

Им дали посадочные талоны, и они вошли в длинную кишку, ведущую на борт самолета.

Алекс пытался заснуть. Зилов сидел напряженный, вцепившись ему в запястье. За иллюминаторами была непроглядная ночь.

Зилов. По-моему, мы падаем!

Алекс (сквозь дрему). Это «Боинг» так летает… Сверху вниз.

Зилов. Мы не пролетим мимо Африки?

Алекс (сквозь дрему). Невозможно. Африку всегда легко узнать.

Зилов. Как?

Алекс. На рассвете. Если при восходе солнца лица остаются черными, значит, ты в Африке…

Кругом было много черных лиц. Солнце вставало из-за горизонта, но лица людей оставались черными. Это были зеваки. Они внимательно смотрели на то, как в вертолет Ми-6 садились трое – двое белых и один черный, который нес за белыми их поклажу: кожаные кофры с продовольствием и винтовками. Винт вертолета бешенно вращался, машина тряслась от предвкушения полета.

Зилов замешкался, рассматривая зевак.

Зилов (восхищенно). Здесь женщины!

Алекс. Не советую. Африка – международный центр СПИДа.

Он потянул Зилова за рукав и почти насильно втолкнул его в вертолет.

Трап был убран, и красная надпись «Клим Ворошилов» на борту чудовища воспарила над головами аборигенов.

Машина ушла в желтое небо. Люди проводили ее с земли внимательно напряженными взглядами.

Зилов. Ну и где бизоны?

Он сидел пристегнутым у открытого люка, горячий ветер бил в лицо и трепал волосы. Внизу была жидкая растительность и почва, лишенная влаги.

Алекс (у проводника по-английски). Где бизоны?

Проводник что-то ответил на непонятном языке.

Пилот (по-русски). Он не говорит по-английски.

Зилов. Зря мы сели в этот вертолет.

Алекс (теряя терпение). Мы же на бизонов охотимся, а не на баб!.. (Пилоту.) Спроси у него, где бизоны.

Пилот задал вопрос на языке ошивамбо, и проводник ему ответил.

Пилот. Он говорит, что бизонов здесь отродясь не было. Были африканские буйволы.

Алекс. Да мне все равно. Любая корова для меня бизон.

Пилот. Но и буйволов давно нет. Всех перестреляли.

Зилов (с интересом). А утки здесь есть?

Алекс (в сердцах). Только газетные.

Черный проводник, тревожно прислушиваясь к русской речи, опять что-то сказал на родном языке.

Пилот (по-русски). Он говорит, что ничего нет. Всех перебили белые туристы.

Алекс (печально). Это и называется – черный расизм. Сами все сожрали, а на нас сваливают!

Вертолет летел над безжизненной пустыней.

Зилов. Я жрать хочу!

Алекс (услужливо). Может быть, колбаски? Из здешнего супермаркета?

Зилов. Кто сказал, что при социализме дефицит? Это здесь, в Африке, дефицит! Даже уток нет!

Алекс. Успокойся! (Он открыл картонный ящик и вытащил оттуда бутылку пива «Вымпел».) Пиво легкое, отличное. Наша последняя разработка. Налетай.

Он сорвал крышку и протянул бутылку пилоту.

Пилот. Мне нельзя. Я за баранкой.

Проводник потянулся за пивом, но Пролежнев ударил его по рукам.

Алекс. Пока дичи не будет, ничего не получишь, расист!

На это проводник показал на что-то пальцем. Алекс поглядел вниз. Под ними было стадо антилоп.

Предчувствуя возможную смерть, животные разбегались кто куда…

Алекс (истошно Зилову). Мочи!

Зилов. Помешался? Стрелять в оленей?

Алекс. Идиот! Это всего лишь ходячее барбекю! (Пилоту.) Ниже, ниже!.. (Схватился за винтовку и сделал пару прицельных выстрелов. На третий Зилов толкнул его и сбил явное попадание в цель.) Я тебя сейчас пристрелю!

Зилов. Нельзя охотиться через оптический прицел!

Алекс. А на баб охотиться можно? Через оптический прицел?! (Пилоту.) Ниже, я тебе говорю!

Зилов. Я так развлекаться отказываюсь!

Он отстегнулся, бросил винтовку на пол и хотел пройти в глубь вертолета. В это время пилот завалил машину на правый бок, пытаясь снизиться, и Зилов выпал в открытый люк.

Алекс. Шандец! Человек за бортом!

Пилот. Без него легче!

Алекс. Ты что, охренел? Это мой друг из братской страны социализма!

Пилот. Из Вьетнама, что ли?

Животные к тому времени разбежались. Вертолет, сделав полукруг, тяжело сел, а точнее, шмякнулся на желтоватый грунт. С борта посыпались нераспечатанные бутылки пива «Вымпел». Вместе с ними из машины выкатился и Алекс.

Алекс (истошно). Зилов!.. Зилов!

Тишина была ему ответом. Солнце заваливалось за горизонт, холодало.

Алекс (с отчаянием). Зилов, черт тебя дери!

Где-то завыли шакалы.

Алекс (почти плача). Вернись, я все прощу!

В это время черный проводник сказал что-то пилоту.

Пилот (переводя). Он говорит, что теперь охота пойдет… Зилов был вольтом.

Алекс. Под напряжением, что ли?!

Пилот. Пристанищем злого духа. Потому животные и пугались. (Поясняя.) Вольт… Это культ вуду. Или вроде того…

Алекс. Переведи ему… Как только они извели белый расизм, так в Африке настал бардак. Ни бизонов, ни уток… Одни вольты.

Пилот. Чего переводить? Он понимает по-русски. Только дурака валяет…

Алекс (удивленно). Как это?

Проводник (улыбаясь, по-русски). Хорошо сказал… Хорошо!

Зубы его были огромными, белыми.

…Лучи двух карманных фонариков осветили ложе любви, а точнее, циновку на земляном полу. На ней возлежала роскошная негритянка двухметрового роста. Рядом с ней притулился маленький Зилов, уткнувшись носом в ее плечо. Оба спали со счастливыми детскими улыбками.

Алекс удовлетворенно кивнул проводнику. Растолкал спящего друга и бросил ему штаны.

Невеста проснулась и возбужденно заговорила о чем-то, жестикулируя.

Алекс. Он женат, девушка!

Зилов. Я вернусь… Я обязательно вернусь! Жди меня!

Алекс. Уходим!

Он насильно вытолкнул Зилова из хижины и защелкнул на его запястьях наручники. На всякий случай.

Залаяли собаки. Народ пробудился и вышел на улицу.

Оставленная негритянка плакала. При свете факелов крестьяне видели, как один белый человек тащит другого белого человека к открытому джипу.

Зилов (садясь в машину). А счастье было так близко!..

Алекс. Близок локоток, да не укусишь!

Шофер включил зажигание, и джип на дикой скорости, прыгая, как антилопа, помчался по пыльной дороге.

Алекс. Ты молодец… Хоть и упал с вертолета, но честь страны не уронил.

Зилов (страстно). Я хочу от нее детей!

Алекс. Маленьких черных Зиловых? (Самому себе.) Охота определенно удалась!

В магазине duty-freeАлекс взвесил на руке леопардовую шкуру и вопросительно посмотрел на друга. Тот утвердительно кивнул.

Алекс (продавцу). Пакуй.

Зилов. Только у нее глаза стеклянные. Могут не поверить.

Алекс. Скажу, что остекленели от горя. Леопарду ведь тоже жить хочется… правда?

Зилов. …а ведь ты не знаешь, как я люблю свою Гальку!

Алекс сидел в кресле с черной повязкой на глазах и пытался заснуть.

Зилов (с любовью). Половиночка… Лялечка моя!

Алекс (вяло). А чего же тогда спишь с кем попало?

Зилов. Неразделенная любовь требует выхода. Она же не верит в мои чувства, вот я и изменяю.

Алекс. Может, не надо изменять? Тогда бы жена и поверила… Ты не находишь?

Зилов пожал плечами и глубоко задумался.

Под крылом «Боинга» проплывали яркие огни мировых городов…

Они ввалились в московские апартаменты пыльные, загорелые и абсолютно счастливые. Бросили к ногам Маши, которая вышла в прихожую, леопардовую шкуру.

Алекс. Тебе. Рискуя жизнью… Саванна шутить не любит.

Машка с сомнением пощупала ворс, провела по нему пальцами…

Маша. Синтетика. Дерьмо.

Алекс. У леопардов так модно. В этом сезоне.

Маша (загадочно). А у меня на кухне небольшой surprise…

Алекс. Полиция?

Маша. Хуже.

Алекс. Значит, сантехник!

Маша Грин не пояснила свою мысль. Зеленые глаза ее горели безумным торжеством. Она даже подтолкнула Зилова коленкою под зад, указывая ему направление движения.

Зилов вошел на кухню…

Зилов. Кранты!

За столом сидела… Галя! Его верная жена. Подруга жизни. Половиночка, лялечка и т.д.

Зилов с ужасом поглядел на Машу. Потом на Галю, потом – на Алекса.

Зилов. Ты чего… Откуда?!

Галя (строго). Садитесь, Зилов!

Она пододвинула ему стул, и неверный муж сел на него, как на скамейку подсудимых.

Галя. Вы почему так себя ведете?!

Тон ее был решительным и даже агрессивным. В домашнем ситцевом платьице она выглядела уютно. По-домашнему пила чай из блюдца, закусывая дешевыми сушками. Ее красноватые пятки выпирали из тапочек, большой палец прорвал материю на носке, и было видно, что пальцы без педикюра.

Галя. Почему вы не несете им великую русскую культуру?

Она имела в виду хозяев квартиры.

Зилов (опомнившись). Потому что надорвался. Устал нести.

Галя. Они из районной библиотеки выбрасывают Лескова! Великого писателя, мастера языка! Я проходила мимо и подобрала… Вот!

Она кивнула на стоящую в углу кухни стопку пыльных книг, перевязанных шпагатом.

Маша. Я же вам говорила, женщина… Им негде хранить Маринину и Донцову. Вот они и избавились от Лескова!

Галя. Не знаю я вашей Марининой!

Маша. И я не знаю. Но Маринину читают, а Лескова нет!

Галя. Я самосожжение совершу, если у вас не читают Лескова! (Зилову.) Ты будешь со мною в этот смертный час, Виктор?

Зилов. Буду. Спичку зажгу и поднесу…

Алекс. Я сейчас тронусь! Откуда она взялась?! (Он был близок к помешательству. Вытянул из кухни жену в коридор. Шепотом.) Столоверчение? Вызывание мертвых?

Маша. Ни хрена. Позвонила в дверь, я и открыла.

Алекс. С Лесковым?!

Маша. Ну да. Стоит, как сирота. В руках книги. Вид потерянный, жалкий…

Алекс. Ее нужно гнать отсюда поганой метлой! (Взяв себя в руки, решительно возвратился на кухню.) Вам здесь нельзя, товарищ учительница! Уходите, откуда пришли!..

Зилов (начиная оправляться от шока). Не смей так разговаривать с моей женой!

Галя. Я уйду, но только с ним!

Она показала на супруга пальцем.

Маша. И с Лесковым.

Галя (соглашаясь). И с этим… (Она потрогала руками свой округлившийся живот.) Уходим квартетом. Пора в социализм, Витя! Пора!

Алекс и Маша не спали. Они лежали на полу на поддельной леопардовой шкуре. Маша курила, стряхивая пепел в раскрытую пасть африканской кошки.

Алекс (пораженный какой-то мыслью). Блин! Shit! (Он сел на шкуре, уставившись в темноту.) Деревня Хронки!.. На реке Малая Хронка... Три метра в ширину.

Маша. Ты про Африку?

Алекс. Я про загробную жизнь. Ударяешься головой о берег и попадаешь с того света на этот. Или наоборот.

Маша. А как она наш адрес нашла?

Алекс. В самом деле, как?

Он не смог ответить на этот вопрос.

Маша. А я сделала wentoutиз Elle… Точнее, мне сделали.

Алекс (с тревогой). И что теперь?

Маша. Теперь я буду писать книжки для детей. За это, говорят, платят…

Алекс. Напиши лучше, как Маня Минуткина превратилась в Машу Грин.

Маша. Не поймут.

Алекс. Зато это будет правда… (После паузы.) Знаешь, в чем наша ошибка?

Маша промолчала.

Алекс. В том, что за любой мусор мы требуем больших денег.

Маша. А если не требовать, то все мы превратимся в Галю Зилову.

Она затушила окурок о грудь Алекса.

Муж поднялся с синтетической шкуры и пошел на кухню.

На кухне сидел Зилов в черных трусах и майке. Он пил чай.

Алекс. Опять ты в этом совковом прикиде… Позор.

Зилов. В чем бы ни был, а все равно дурак.

Алекс (с подозрением). Это ты про меня?

Зилов. Про всех нас. Галька зовет назад. Она на четвертом месяце.

Алекс. Уматывай.

Зилов. Мне как-то не по себе…

Алекс. Но ты же хотел! Тебе все здесь претит.

Зилов. Хотел, когда ты не пускал. А сейчас… мне жалко все это терять.

Алекс (издеваясь). Секс-шопы, химическую колбасу…

Зилов. Если ее съесть немного, то ничего не заметишь.

На кухню вошла Галя. В ночнушке, близоруко щурясь, потому что не надела очки… Она была уютна и симпатична.

Галя. Опять ссоритесь, мальчики?

Зилов. Не ссоримся. Просто мы несчастны.

Галя (взглянув на голого Алекса, который прикрыл причинное место салфеткой). Что это вы во всем белом?

Алекс. Прозрачная пижама. Из Китая.

Галя. Красиво живете... (Подумав.) Но все-таки у нас лучше.

Алекс. Не думаю. Один дефицит и Лесков.

Галя. Зато душевнее…

Алекс. Но он-то несчастлив!

И показал пальцем на Зилова.

Галя. А вы?

Алекс (смиряясь). И я.

Галя. Просто вы оба никого не любите. И ни к чему не привязаны. Поэтому для вас что тот свет, что этот… Всё развалите. А потом будете плакать про то, что потеряли…

Алекс (решив не спорить). Кино заканчивается. Вам нужно собираться домой!

При нежных сумерках, когда ночь нехотя уступает место радостному дню, из московского двора выехал «Фольксваген Туарег» с прикрепленным к нему прицепом. На прицепе покоился советский мотоцикл «Урал».

В салоне внедорожника сидели четверо – Алекс, Маша, Зилов и его законная жена Галя.

Алекс, зевая, вывел машину на широкий проспект и поехал в сторону области с явным превышением скорости.

Час был ранний, машин было немного, и их никто не останавливал.

Миновав мост, «Фольксваген Туарег» встал на берегу мелкой мутной речонки.

Алекс вместе с Зиловым стащили с прицепа мотоцикл.

Зилов начал терзать педаль ногой, пытаясь завести «Урал», но байк не подавал признаков жизни.

Речка по-утреннему дымилась, хоть и была маленькой.

Галя (держа в руках тома Лескова, Маше). Вы зря с нами не хотите. У нас хорошо.

Маша. А что я буду делать… у вас?

Галя. Будете швеей в ателье или на швейной фабрике. А то медсестрой в больнице, если окончите фельдшерские курсы.

Маша (уходя от ответа). Швея… Медсестра… Нужно подумать.

В это время «Урал» захрипел, завыл, как раненый зверь. Из глушителя вырвался адский пламень с дымом.

Алекс. Держи… На память. Вещь у вас бесполезная, но здесь престижная…

Он отдал Зилову айфон Apple.

Зилов. А как же ты?

Алекс. У меня таких три…

Галя (уважительно). Красивая коробочка… Это мыльница такая?

Алекс. Она без мыла.

Галя. А нам даже нечего дарить… (Она порылась в платье и вытащила оттуда маленький бумажный сверток величиной с детский кулачок.) Не поминайте лихом… Прощайте!

Алекс. Царствие вам Небесное!

Зилов. И вам того же!

Вместе с Галей он сел на мотоцикл. Отъехал от берега, разогнал машину и помчался к речушке на дикой скорости. Галя держалась за его спину, пригнув голову.

Колеса мотоцикла оторвались от земли… Пролетев примерно до половины Малой Хронки, байк исчез в утреннем тумане.

Алекс некоторое время ждал продолжения, но ничего не услышал – ни падения тел в воду, ни стона и ругани людей.

Маша. Отмучились?

Пролежнев пожал плечами. Развернул бумажный сверточек. В нем лежала одинокая конфета «Мишка на Севере» московской фабрики «Красный Октябрь». Алекс распаковал ее, положил в рот и начал сосредоточенно жевать.

Маша. Ну и?..

Алекс (нехотя). Шоколад настоящий… Зачем такое расточительство? Я бы не клал.

Он посмотрел на бумажку, в которую была завернута конфета. Узнал почерк Зилова…

Это была записка жене, которую оставил Виктор перед своим отъездом из социализма: «Ищи меня по адресу: улица Русаковская, дом 31, кв. 240».

ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ. КОТТЕДЖ НА НОВОЙ РИГЕ

Дизайнер. …пол дубовый, тростниковый?

Маша. Нет.

Дизайнер. Пробковый?

Маша (с ужасом). Чего?!

Дизайнер. Пробковое дерево. У нас растет лишь в Московском ботаническом саду…

Маша. Там и срубили?

Дизайнер (сухо). Импорт.

Маша. Ее! Давайте пробку.

Алекс (решительно). Она шутит! Есть у вас ламинат?

Дизайнер (поскучнев). Это слишком просто…

Алекс. Его и давайте… Под вишню. С подогревом.

В гостиной были пока лишь потолок и стены. Дверной проем без самой двери вел на улицу. Там был теплый свет лета, бабочка капустница беззаботно кружилась в солнечных лучах.

Внезапно с подоконника раздалась мелодия из фильма «Москва слезам не верит» в исполнении Никитиных: «Александра, Александра, этот город наш с тобою…»

Это звонил айфон Пролежнева.

Алекс нажал на кнопку…

И чуть не свалился в обморок. Перед ним на экране было лицо Зилова!

Зилов (в айфоне). Лёха, Лёха?!

Алекс. Нечистый, изыди!

Зилов. Лёха! Лёха!

Алекс. Я!.. Это я! Витя… ты где?!

Зилов. У себя. В прошлом. Где ж мне еще быть?

Алекс. А как ты догадался? Как освоил аппарат?

Зилов (с гордостью). Я все же инженер-технолог… А твой номер был вбит в память.

Алекс. Ну как там у вас?! Рассказывай!

Он увидел, как к Зилову подошла Галя и обняла мужа за плечи.

Галя. Теперь у нас все замечательно!..

Зилов. Галька родила… Мальчишка. Назвали Лёхой. В честь тебя.

Алекс. Только не отправляйте Лёху на «Электрокабель»!

Галя. Он будет ученый-гуманитарий.

Алекс. Это еще хуже.

Маша (с подозрением). Вы к нам не собираетесь?

Она стояла за спиной Пролежнева в ожидании самого худшего.

Зилов. Пока нет времени. У нас теперь очень интересно.

Галя (воркуя). У нас теперь ускорение, демократизация и гласность.

Алекс (ошарашенно). Чего?!

Зилов (поясняя). Человеческий фактор. «Прожектор перестройки»… Слыхал про такую передачу?

Алекс. Вы тронулись! Какой, к черту, человеческий фактор?! Какой прожектор?!

Зилов. Ты что… Против демократизации?

Алекс (решительно). Против! Вы не выживете.

Зилов. У нас выбирают делегатов на Съезд Советов. Я…

Здесь изображение вздохнуло, исказилось, как в кривом зеркале… И захлопнулось навсегда.

Алекс (со стоном). У них аккумулятор издох! (Он потыкал кнопки своего айфона, но аппарат не отреагировал и связь с Зиловыми потерял… Кажется, навсегда.) Ребятам крышка!

Маша. И черт с ними!

Алекс. Ты чего?! Это мои лучшие друзья!.. Они же как дети… Чего они будут делать в новой жизни? (Он начал суетиться, дергаться… Энергия, питаемая худшими подозрениями, распирала Пролежнева изнутри.) Их обманут! Разведут, как лохов… Их надо предупредить!

Маша. О чем?

Алекс. О том, чтоб не совались… И притушили бы этот прожектор… пока он не притушил их!

Спотыкаясь и чиркая кроссовками о бетон, выбежал на улицу.

Дизайнер (недовольно). Так что насчет пола?.. Ламинат или пробка?

Маша (размышляя). А гроб у вас есть? Пробковый?

Дизайнер. Сделаем. Но зачем?

Маша. Я, кажется, сегодня стану вдовой…

Автоматическая дверь гаража поползла вверх открываясь. Из гаража на дикой скорости выскочил новенький «Харлей Дэвидсон». За рулем сидел Алекс.

Мотоцикл встал дыбом, как бешеный конь. Свалился с заднего колеса на переднее. Алекс вжался в сиденье, пригнув голову к рулю. Помчался, как торнадо, по коттеджному поселку и выкатил на шоссе…

…врубил музыку. Из одной колонки несся Led Zeppelin, из другой пела Надежда Бабкина.

Словно всадник из Апокалипсиса, Пролежнев мчался вперед, и легковые машины рассыпались перед ними, подобно бильярдным шарам…

Впереди был мост. Рядом с ним виднелась знакомая табличка «р. Малая Хронка».

Алекс не стал репетировать свой переход из одного пространства в другое, потому что очень спешил. Тем более что в новом мотоцикле он был вполне уверен.

Дал полный газ.

Скакнул с одного берега на другой…

Байк до берега не дотянул. Только чиркнул колесом о глину и провалился вниз.

Никакого перехода в иной мир Пролежнев не почувствовал.

А услышал другое – как хрустнули шейные позвонки… Не чужие, собственные.

Это ощущение было новым. Но, к сожалению, не нашлось времени, чтобы его осмыслить и посмаковать...

У берега Малой Хронки стояли полицейский «уазик» и машина «скорой помощи». Толпа зевак у предупредительной ленты глазела на то, что происходит внизу.

Двое санитаров положили на носилки тело без головы. Укрыли его кожаной курткой с надписью «Deadtoride. Ridetodead».

Голову погибшего пристроили сбоку и накрыли рукавом куртки.

Инспектор ГИБДД (безнадежно). Ну что за народ? Ни чужой жизни не жалко, ни собственной!

Врач-реаниматор. А мотоцикл-то хороший!

Инспектор ГИБДД. Бьются только на хороших. На советском бы остался цел…

Врач хотел что-то возразить, но промолчал.

Тело Алекса запихнули в машину «скорой помощи». Медбрат случайно взглянул на лицо покойного, которое существовало отдельно от тела.

Оно улыбалось.