Эта статья анализирует результаты групповых дискуссий (фокус-групп) со зрителями, которые регулярно смотрят отечественное телевидение. Исследование проводилось весной 2015 года. Было проведено девять фокус-групп в трех городах, по три в Москве, Ярославле, Иркутске. В исследовании участвовали мужчины и женщины 18—65 лет. Кира Богословская – руководитель отдела качественных исследований социологической службы телеканала «Россия».

Моя любимая метафора общественного сознания – океан Солярис: он огромен, в нем вдруг могут возникать загадочные феномены, есть волны неожиданных изменений и вызванная ими пена, которую мы часто видим в СМИ. Но в общественном сознании есть и глубина, которая имеет другую природу и иные законы. Что же происходит в связи с ситуацией на Украине?

Доверие населения к сообщениям телевидения, как известно, достигло сегодня невиданного прежде уровня. Даже протестная часть аудитории склонна соотносить свою картину мира с тем, что показывают в новостях. Цифра «86 процентов» стала нарицательным наименованием. В чем дело? Что стоит за таким масштабным единодушием? Ставшие штампами в последний год повсеместные высказывания о «великой державе» – это все-таки «надстройка» над массовым глубинным восприятием, достойная того, чтобы быть проанализированной.

Строго говоря, никакого полного единодушия у населения нет. Разброс мнений большой, но на определенной глубине в нем действительно просматриваются общие тенденции. В жанре понимающей социологии, исходящей из убеждения в том, что поведение людей осмысленно, попытаемся реконструировать взгляды на украинские события так называемого «обобщенного зрителя»[1]: «Вообще-то мы не верим информации ТВ, но в отношении Украины и нашего давнего врага Америки – мы этому верим. Почему? Потому что – чему еще верить? Мы знаем, какую чушь несут украинские каналы, знаем, что Америка и Европа против нас. Главное, доверие ТВ в отношении украинских событий возвращает нас к многим позитивным вещам, которые нам нужны как воздух. Эта вера дает нам единство между собой, которого мы не ощущали с советских времен. Она поднимает наш дух в сплочении против трудностей, дает ощущение мощной державы, которая в случае чего защитит каждого»[2].

Ощущение незащищенности опрошенным в фокус-группах зрителям было свойственно давно: оно накапливалось с 90-х годов, в связи с состоянием медицины-науки-образования, в связи с негарантированностью работы и коррупцией. Желание защищенности чисто психологически проецируется на стремление жить в мощной державе: «Россия – для всего мира… живя в России, я понимаю, что я защищен со всех сторон, – Путин, наша армия, наше политическое положение, я считаю, что Россия – не просто крепкая… а конкретно – защищенность полностью от всего и вся… это же не какая-то Эфиопия»2.

«Это также дает ощущение устойчивости, которое нам очень нужно, – ибо до сих пор было непонятно, куда мы идем, куда идет страна. Собственно, это до сих пор непонятно, но в ситуации общего врага важно сначала сплотиться, а потом, возможно, что-то произойдет». «Еще очень важно, что мы не идем в сторону «ихнего» капитализма, который развалил наше единство и привел к обрушению СССР, тотальному воровству, закрытию заводов и к тому, что Россия сегодня ничего не производит. Хорошо, что мы больше не пойдем в ту сторону. Мы от такого капитализма ничего не получили, наоборот, потеряли. Не может в России все зависеть от денег».

«Время покажет» (Первый канал)

Ощущение, что страна идет куда-то не туда; что «мы потерпели от капитализма» тем сильнее проявлено, чем слабее описывается на уровне рациональных рассуждений: это не конкретная мысль, это скорее общее ощущение.

«Мы уважаем Президента РФ – В.В.Путина: он вытащил страну из развала 90-х и дал ей устойчивость и силу, а теперь еще вернул нам Крым. Это заставляет вспомнить, что Россию до сих пор никто не побеждал в военном отношении. Это обстоятельство позволяет воспринимать себя как сильных и гордых, вне зависимости от того – и даже в особенности потому, – что во многих других отношениях понимаем, что страна в кризисе. Понимаем, что ее нужно поднимать, и готовы это делать. Но для мобилизации нам нужна гордость за то, что мы русские, уникальные. Нас никто не поставил на колени».

Логика таких рассуждений зрителей – скорее, даже не рассуждений, а чувствований – бесспорна с точки зрения формирования мотивации. Чтобы найти в себе силы для внутренней активизации и изменения – даже умозрительного – ситуации в стране, людям нужно ощущать ее, страны, силу и мощь. Тем более что с желанием-ожиданием этой силы отлично сопрягается основное качество страны, как его воспринимает большинство жителей: ее безграничность. И зрители не отдадут, не расстанутся с переживанием именно этой силы: оно лежит в основе их национального самоощущения.

«Почему интересы всей страны становятся нашими личными интересами – это как раз очевидно: они – «общие», всегда были «нашими», мы всегда чувствовали себя одним целым со страной. Есть хорошие учителя: наши отцы и матери, деды и бабушки, которые тоже так чувствовали и тоже были ее частью. И только время «воровского капитализма», когда каждый был сам за себя, нас разобщило. Сейчас все возвращается на круги своя, и это хорошо, нам нужно объединиться».

Желание «быть», «чувствовать себя вместе» – и друг с другом, и со страной – переживается зрителями как предельная ценность. Они с нос­тальгией вспоминают времена, когда «все были вместе», замечая, что сейчас «родственники не встречаются, разобщены».

Именно интуитивная важность этой совместности приводит зрителей ко многим рациональным оценкам конкретных событий, а не наоборот. Важность совместности проявляется, когда речь заходит о ситуации на Украине.

«Мы очень переживаем за них, за детей Донбасса, возмущены действиями украинского правительства, ведущего войну со своим народом; некоторые из нас считают, что мы имеем дело с возрождением фашизма. Да, мы знаем, что на Украине присутствуют, как минимум, русские военные специалисты, которые консультируют ополченцев, и наши добровольцы-ополченцы. Но Российской армии там нет».

«На территории России война не идет и на нее никто не напал. Почему мы при этом считаем, что страна в опасности и вынуждена обороняться? Потому что на нее напали идеологически – Америка и те украинцы, которых «перевербовали». И даже не сейчас, а 20 лет назад, когда разрушили Советский Союз. А Украина – «это наши». Наши люди и наши территории. Для многих из нас (которым за 40) это даже не братский, а единый с нами народ».

«Открытая студия» (Петербург – 5 канал)

Телевизионная пропаганда наслоилась на народное ощущение: «на нас напали уже давно» чуждой идеологией, а «мы» никак не защищены. Здесь бессильны рациональные доводы: если люди на глубинном уровне чувствуют, что происходившее двадцать лет было неправильно, убедить их в обратном невозможно. Зато им легко доказать что угодно, используя именно это ощущение. Оно глубже, чем «желание возврата в СССР», о котором часто пишут, – так работает коллективистский тип русской культуры.

Интересно, что в среде зрителей не удалось посеять ощущение разделенности с Украиной. Большинство аудитории не вовлечено в телевизионные дебаты, хотя смотрит их регулярно, тем более не участвует в интернет-баталиях. Их воззрения не претерпевают такого сильного изменения, как кажется при взгляде на телеэкран или на содержание интернет-дискуссий. Сегодняшнее восприятие многими зрителями событий на Украине очень напоминает то, что выявлялось в наших исследованиях зрительского отношения к Украине лет семь-восемь назад. Тогда большинство жителей России готовы были признавать, что Украина – отдельная страна, исходя из… ощущения родства с украинцами. Это отношение выглядело парадоксально: «Как вы относитесь к тому, что Украина – другая страна?» – «Хорошо относимся». – «Почему, в связи с чем?» – «Ну, они же наши».

Чувство «они же наши» настолько фундаментально, лежит глубже истории разделения стран в последние десятилетия, что никакие рациональные знания, никакие «границы между странами», известные большинству населения из телевизора или из пересечений с жителями Украины, ничего не могут с ним сделать. Это не эмоция – это общая идентичность. Разнообразные эмоции возникают как раз в ответ на ее нарушение. И именно их вызывает и с успехом использует телевизионная пропаганда.

Не будем интерпретировать зафиксированное фокус-группами ви`дение. Посмотрим на смысловые конструкты, которые, на наш взгляд, лежат в его основе, и попытаемся выделить глубинные установки и ценности, традиционные для описания русского национального характера. Это важно, поскольку на них в конечном счете базируется успех формирования доверия людей к официальному телевизионному взгляду на украинские события.

– «Вообще-то мы не верим информации ТВ, но в отношении Украины и нашего давнего врага Америки – этому верим, потому что – а чему еще верить, украинские и американские каналы несут чушь».

– «Вера тому, о чем говорят, дает нам ощущение мощной державы, которая в случае чего защитит и нас – рядовых людей; это сейчас необходимо, потому что до сих пор нас никто не защищал».

– «Куда идет наша страна, до сих пор непонятно, но в ситуации общего врага важно сначала сплотиться».

КУЛЬТУРНЫЕ АРХЕТИПЫ

В основе перечисленных представлений лежит непосредственно переживаемый культурный архетип.

Цельность страны: «Россию никогда никто не завоевывал, она ни перед кем не стояла на коленях». Ощущение цельности у зрителей присутствует на разных уровнях – это не только и не столько ощущение страны как единого целого, во многом оставшееся с советских времен, но и переживание истории отечества как неразрывной целостности: и настоящего времени, и времени СССР, и времени досоветского периода: испокон веков она была Россией и никогда ни перед кем не преклонялась.

У многих зрителей ощущение этой цельности присутствует на уровне переживания себя и событий действительности, не требующих рефлексивного осмысления. Смысловой деконструкции этой цельнос­ти за последние десятилетия не произошло – точнее, та «деконструкция СССР», которая все же происходила, не принесла зрителям ничего принципиально важного и нового, что могло бы быть сопоставимо с «великими свершениями предков». Это родители и деды зрителей «вытащили страну на себе», выполнили план ГОЭЛРО, построили БАМ, создали и развили советскую науку, промышленность, медицину и образование. Речь сейчас не о качестве и цене этих достижений, а об общем ощущении того, что тогда «великие свершения» были, а сейчас все новое незначительно и мелко: оно исчерпывается квартирами, машинами и айфонами, не дающими ощущения подлинных достижений большого масштаба.

Анализируя ответы респондентов, можно выделить следующие конструкты понимания происходящего:

– «Мы – те, кому за 40, – считаем украинцев своими братьями. До конца не понимаем, что это за геополитика, которая нас развела, почему война».

– «Чиновников, которые притесняют простой народ, не любим. Сомневаемся и в телеканалах, которые говорят неправду про внутреннюю ситуацию в стране: нужно говорить честно, ситуация в стране не очень хорошая, мы это видим. Но есть эти чиновники – а есть президент, который отстаивает наши общие интересы как страны и представляет державу. Мы уважаем Президента РФ – В.В.Путина: он вытащил страну из развала 90-х и дал ей устойчивость и силу, а теперь еще вернул нам Крым. Есть еще некоторые чиновники (политики), которые тоже стоят на страже державы: Сергей Шойгу, который поднял армию; Сергей Лавров, который представляет наши цели за рубежом».

– «Россию никто еще не поставил на колени в военном отношении. И это обстоятельство позволяет нам воспринимать себя как сильных и гордых, вне зависимости от того – и даже в особенности потому, что во многих других отношениях мы понимаем, что страна в ауте».

За всем этим стоит еще один непосредственно переживаемый народом России культурный архетип: масштабность страны. В основе образа, глубинного психологического восприятия России как государства у большинства зрителей лежит ощущение ее величины, необозримости. Восприятие отечества как чего-то безграничного с трудом сопрягается с темой границ между странами и всем, что с этими границами связано.

– «Мы понимаем, что страну нужно поднимать, и мы готовы это делать, и для этого нам нужно ощущение силы и мощи».

– «Общие интересы страны», всегда были «нашими» – мы всегда чувствовали себя едиными со страной, и у нас есть хорошие учителя: наши отцы и матери, бабушки и деды».

«Право голоса» (ТВЦ)

Преемственность поколений. Поворот от Европы, который совершил официальный курс страны в последнее время, во многом сменил для большинства людей содержательные основания того, с чем происходит сравнение себя и своего уровня жизни. В оценке зрителями того, «хорошо или плохо мы живем», дело скорее не в абсолютном уровне жизни, а в самом направлении сравнения. Раньше для них ориентиром во многом были «страны Запада», и это сравнение не приносило людям ничего хорошего для самоощущения: уровень жизни был несопоставим, что рождало чувства второсортности, досады и зависти. Сейчас же для зрителей пространством сравнения во многом стал уровень жизни поколений предков, родителей и дедов. Это дает гораздо больше бодрости и уверенности в себе: в соизмерении с прошлыми поколениями уровень жизни возрос: «мы никогда так хорошо не жили, как сейчас».

В целом же «поворот» от Европы во многом вернул зрителям значимость достижений отцов и дедов, которые построили электростанции, создали советский автопром, сконструировали фотоаппараты, станки и другие промышленные чудеса советского прошлого. Еще вчера – в поле общественных сопоставлений с Европой и Америкой – эти достижения были неконкурентоспособным «наследием совка». Сегодня же они приобрели символическую значимость для будущего развития страны, а главное, обеспечили преемственность поколений, очень важную для большинства.

Готовность к испытаниям. Родную страну зрители любят не только за хорошее и ценное, но и за тяжелую судьбу и испытания, выпадающие на ее долю. То важное, за чем – в качестве примера – они обращаются к старшим поколениям, – это стойкое перенесение трудностей. Историческая память о предках, отстроивших страну в тяжелейших условиях, говорит зрителям: созидание всегда сопряжено с трудностями: «Все люди советского времени... 35-го года рождения и старше, они все крепкие такие, работают и работают, душу вкладывают, жизнь прожили – поучить могут».

Понятно, что сегодня это скорее декларирование, чем выражение какого-то реального намерения. Однако исторический опыт показывает, что в русском характере действительно есть умение мобилизоваться, не щадить себя ради общего дела: «Широта… ни в одной армии нет понятия героизма. Подвиг. В американской армии солдат не должен рисковать своей жизнью. У нас во время войны, и сейчас, сколько подвигов люди совершают – это в какой-то степени бесшабашность, безбашенность».

Зрители – это зеркало, в котором отражается то, что видно за окном и в телевизоре, но только в том случае, если эта картина мира отвечает их глубинным установкам и ценностям.

«Я ХОЧУ БЫТЬ» – ПРОБЛЕМА ДОВЕРИЯ

Доверие зрителей телевизионным сообщениям – это их стремление вернуться:

– от разобщенности последних лет, когда каждый сам за себя, к единству, к ценностям доброты и взаимопомощи, которые они относят к основным качествам русского характера; единство, чувство коллектива, чувство локтя очень дорого зрителям;

– от индивидуального успеха, позволяющего при определенных усилиях заработать на машину-квартиру-дачу, но мало чего дающего душе, к тому «общему», что, на их взгляд, продолжает дело отцов и дедов;

– от чувства «второсортности» России к ее первостепенности, к приумножению ее богатств; оно основано на глубинном ощущении русской географической масштабности и необозримости.

Нужно заметить, что контуры «общего дела», обеспечивающего преемственность поколений, абсолютно непонятны зрителям: в их сознании оно среди прочего связано с самыми общими надеждами на возрождение отечественного производства.

«Политика» (Первый канал)

Но стоит отметить и еще одно следствие: в силу того что в стратегии развития страны – помимо войны, «которую Россия не ведет», – в месте, где всегда присутствовало общее объединяющее дело, сегодня имеется большая лакуна, – подъем патриотизма может оказаться ограничен по времени.

Бросается в глаза резкая трансформация, происходящая при переходе от восприятия зрителями внутренней ситуации в стране к их восприятию ситуации внешней. Люди по-прежнему не доверяют тем сообщениям телевидения, в которых говорится о положении дел в России, ибо они видят все это своими глазами, и ни о каком «подъеме» или «изменении» здесь речь не идет. «Пенсии мелочные, обманывают открытым текстом… Путин говорит, что зарплата 30 тысяч, пенсии – 15 тысяч, а у нас в основном пенсии 8–10 тысяч, зарплата – 15… и все это сочиняется с высокой трибуны». «Политика у нас международная вроде идет правильная, а внутренняя – она с самого начала антинародная, потому что ничто не делалось для народа... сначала они говорили – вы хотели капитализм? Получили его – и теперь живите как хотите».

Но вот когда речь заходит о ситуации на Украине, происходит резкий разворот. О нем иногда принято говорить: «как будто включили излучатели». Глубинные ощущения и чаяния зрителей вдруг принимают форму телевизионных новостей.

Двадцать последних лет и в плане развития страны, и в плане человеческого развития не приносили зрителям, по их мнению, ничего хорошего, кроме айфонов, компьютеров и автомобилей: ни новых идеалов, ни новых жизненных задач. В эти годы произошло лишь разрушение «старых» профессиональных сфер деятельности, воровство и торгашество в своей организации, на ближайшем рынке, а также в жизни огромной страны. Людям претит приоритет менеджеров, бухгалтеров и финансистов над врачами, учителями и инженерами, как и отсутствие внятных целей, понимания того, куда Россия движется и что нужно делать, чтобы быть достойным человеком.

Огромным достижением последнего десятилетия (не берем Москву) был выход на уровень зарплат 15–30 тысяч, позволяющий людям не задумываться о предметах насущной необходимости – еде и одежде, – но приводящий, по большому счету, в тупик иного рода. Называется он «структурная нищета», когда «у человека деньги есть купить еды, носки, ботинки и даже съездить на дачу, но никогда не будет денег на то, чтобы купить квартиру хорошую, выучить детей достойно, это жизнь от еды до еды в провинции, и, несмотря на это, человек должен оставаться человеком, не превращаться в скота, не думать только о еде. Человек превращается в животное, этому очень трудно противостоять день изо дня».

За этой драмой воззрений угадывается нравственное чувство людей, которые надеются на развитие страны и хотят почувствовать свою значимость как достойных людей. Взгляды зрителей на происходящее говорят: «я хочу жить в сильной стране», «я хочу быть достойным» и даже просто: «я хочу быть».

Это предельное и в основе своей очень значимое чувство принадлежности к стране (не «патриотизм» в современной формулировке), к сожалению, также трансформировалось, приняв форму, которую ему предложило телевизионное форматирование. Чувство принадлежнос­ти к единому целому является тотальным для многих зрителей. У него есть исторические корни: «земля» в России всегда была важнее, чем люди. Иногда кажется, что отношение к событиям, внушенное СМИ, заняло место религиозного чувства, мутировавшего за годы отсутствия религиозности и продолжающего до сих пор мутировать «благодаря» политике поиска «духовных скреп».

Наши исследования на протяжении последних десяти-пятнадцати лет показывали огромный запрос населения на национальные идеалы, целостную идеологию и патриотизм. Известно, что каждый видит свой мир и смотрит свое кино. Достаточно было показать зрителям любой нейтральный сюжет – они были готовы видеть в нем патриотизм. Но за эти годы никаких внятных национальных идеалов предложено не было. И вот теперь мы имеем то, что имеем: способом формирования патриотизма в основном оказалась только война.

Как всегда бывает в жизни, решение проблемы находится не вне, а внутри нее: глубинные установки и ценности, наличие которых определило успех телевизионной версии происходящего, сами по себе скорее нейтральны: это просто национальные особенности, на которых, как и повсюду в мире, основано поведение людей.

Успех телевизионного воздействия на большинство населения объясняется тем, что зрители испытывают чувство незащищенности и у них есть ощущение, что на них «напали» чуждой идеологией. Отсюда следует желание скрыться в «мощной державе» – здесь корни их доверия к значимости проблематики войны.

Чтобы построить желаемое будущее, нужно трансформировать прошлое – а для этого нужно его принять. Только после принятия опыта предыдущих поколений его можно трансформировать, деконструировав в нем ограничивающие его содержание мифы.

Войны прекращает понимание. Отказавшись от установки, что «земля» в России важнее, чем люди, придя к пониманию важности и ценности человеческой жизни, общество осознает, что именно люди – носители тех или иных воззрений. Сами конструкты – только конструкты: нужно двигаться к реальному действию по улучшению жизни.

Даже само разделение населения на 14 и 86 процентов – условное и использовано здесь исключительно в целях прояснения «общеизвестных» позиций. За безликими процентами, по результатам наших исследований, скрывается целый спектр воззрений. Потребность в масштабности, цельности, преемственности поколений, готовность к испытаниям – сегодня это набор предуготовленностей, которые можно задействовать если не на уровне общенациональных проектов, то хотя бы частных инициатив. Можно использовать для сосредоточенности не на войне, а на имеющихся и возможных достижениях России в науке, образовании, медицине, культуре, бизнесе… Как сказал Мартин Лютер Кинг, люди, которые хотят мира, должны быть, по меньшей мере, так же хорошо организованы, как те, кто хочет войны.

[1] Вследствие того что телевизор смотрят большинство жителей России, а тема фокус-группы – отношение к событиям на Украине, возник вопрос обозначения идентичности респондентов, с которыми проводились дискуссии. Кто они: «обычные люди», «представители народа России» или «определенных групп населения»? Возможны и другие определения. И все же удобнее называть их постоянными зрителями федеральных каналов.

[2] Курсивом в тексте выделены прямые цитаты респондентов. Стилистика и орфография везде сохранены.