На премьере «Ученика» Кирилла Серебренникова в конкурсе сочинского фестиваля я была, что называется, «на новенького». Одноименного спектакля в постановке того же автора в «Гоголь-центре» не видела, рецензий, натурально, не читала. Привходящие обстоятельства сделали из меня идеального зрителя: я смотрела идеологический фильм как триллер, пристально вглядываясь в отрока Вениамина, в его непроницаемо жесткое лицо, вслушиваясь в его проповеди, отсылающие то к Ветхому, то к Новому Завету.

Никакой отсебятины: на экране всякий раз возникали ссылки на Библию. Повторялся эффект «Догвиля»: мальчик, безотцовщина, вовсе не «счастливый сын», каким Вениамин представлен в Ветхом Завете, при доброй, замотанной маме (­замечательная Юлия Ауг), показался мне нравственным гением, посланным в этот мир, дабы отпадение человечества от Бога, от Христа кололо глаза, зияло, подобно незаживающей ране на коллективном теле.

Риторика оглушала, да только бы оглушала – тянула за собой гибельные тренды постсоветского социума, играючи отринувшего тоталитарную идеологию коммунистического толка, каковая была для большинства символом веры (по умолчанию), не зная, не ведая, что идеологический вакуум для русской ментальности – облом. Страна погрузилась в пучину аномии. В пустоте первотворения кто только не пытался стать властителем дум. Больше других преуспела РПЦ, взяв на себя роль подручного властей. Только ленивый не повесил на шею распятие, при этом не дав себе труда вызубрить хотя бы «Отче наш...». Мода на православие захлестнула безбожный мир, как мода на попсу.

А мальчик Вениамин, плохой ученик, плохой сын, анфан террибль, принявший позу аутсайдера, бросает вызов фарисеям, возвышаясь над презренной суетой мирян бескорыстной и преданной любовью к Христу, педантично исповедуя Его заповеди.

Когда прошел шок от первой встречи с героем фильма, во мне включился-таки критик, и он шепнул мне: этот парень, набитый цитатами из Писания, хочешь не хочешь, а призывает к ответу каждого – и тебя, и все погрязшее во грехе общество. Тебя выдернули из твоей ниши и погрузили в реальность, где со всех сторон наезжают скрижали Моисеевы.

По ходу фильма скоро становится ясно: Вениамин – фигура условная, провокативная, сгущенная до художественного образа метафора, открытым текстом, будто перстом, указующая на безнравственность и безбашенность нашего бытования. Школьный сюжет в который раз оказывается материалом, на котором можно разыграть совсем не детские страсти универсального масштаба. Недаром пьеса немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга ставится по всему миру.

Червь сомнения в искренности Вениамина еще не точит меня. Я верю ему, хотя его жестокость коробит: зачем так с матерью? Параллельно ищу оправдания. Ну да, «враги человеку ближние его». Эта максима цитируется в фильме. Иисус с учениками уж точно не были добренькими, а парень, не расстающийся с Библией, делает жизнь с них, с апостолов. Не с олигархов, заметьте, не с преуспевающих бизнесменов, но с тех, кто призывал не о теле заботиться, а о духе. Я ищу и не нахожу в нем сомнения, рефлексии, момента слабости, наконец. Сам Иисус из Назарета, преданный учениками и обреченный на гибель, молился в Гефсиманском саду, просил Отца небесного, чтобы чаша сия миновала его. Нет, Вениамин – жесть.

Этот ученик – головная боль для учителей и потеха для одноклас­сников. Снова вызвали мать: ваш сын не посещает уроки плавания, мы не можем его аттестовать и прочее. Мать в истерике. Она устала от приводов в школу, она ломит на трех работах, почему же учителя не выполняют свою работу?

А Вениамин – он тут же – выступает с очередной проповедью. Обличает учителей, да и одноклассников, за аморалку. Бьет наотмашь цитатами из Писания. Девчонки на уроках плавания все, как одна, в бикини, все наружу, провоцируют парней, а учителя – хоть бы что. Для убедительности проповедник прыгает в бассейн в джинсах и майке, девочки визжат от восторга. Короче, Вениамин взрывает школьную рутину, а учителя смотрят на его фокусы сквозь пальцы. Ну прикалывается парень. Пубертат, и с этим нельзя не считаться, мы же люди грамотные, продвинутые. Почему-то никому из продвинутых не приходит в голову очевидность: или парень всех троллит, или не совсем здоров. Маниакальность его очевидна. Не посоветовать ли маме проконсультировать сына у психолога, а то и у психиатра?

На этом месте я буксую. Не похожа такая толерантность на нашу школу.

Режиссер, он же автор сценария, адаптировал пьесу к нашим реалиям. И не мог не припомнить немалый корпус школьной повес­ти, при совке эффективно работавшую как иносказание о взрослой жизни. Вспомним то же «Чучело» Ролана Быкова, культовый фильм Элема Климова «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Радикально обновила жанр Валерия Гай Германика, опираясь на свой школьный опыт. В ее мире учитель никогда не герой, субординация, когда-то железная, отсутствует, дети запанибрата с преподами, что хотят, то и делают. Ну а как быть, если «Географ глобус пропил»? В «Ученике» – новые подробности школьных нравов. Директриса Людмила Ивановна (филигранная работа Светланы Брагарник) старается быть в духе времени, подлизывается к ученикам, опирается на училок советского закала и не вникает в приколы Вениамина. Больше всего боится скандалов, комиссий сверху, а там, глядишь, и увольнения на пенсию. Нет, пусть все идет, как идет, но бикини однозначно надо запретить: закрытые спортивные купальники – вот что нам надо.

Вениамин в своем оголтелом максимализме не знает укороту. То, что у парня все симптомы психического расстройства, но к медикам никто не обращается, – вовсе не толерантность, а пофигизм, да и лень вникать в проблемы подростковой психологии. Тем более в школе есть штатный специалист – душевед – отец Всеволод (Николай Рощин), батюшка в годах, с большим опытом конформизма, если не сказать, приспособленчества. Именно к нему идет со своей бедой мать Вениамина. Батюшка утешает, благословляет, твердит о таланте ее мальчика. А как же: школьник шпарит наизусть Писание, в отличие от святого отца. Тот, может, что и знал когда-то, да забыл. Вениамин на дух не принимает эксперта по Закону Божьему. Он высокомерен в разговоре с батюшкой, рубит сплеча. А смиренный человек в рясе не раздражается в ответ, все спускает на тормозах и не пытается выйти с парнем на серьезный разговор.

«Ученик»

Так бы и проповедовал Вениамин до самого выпуска, если бы однажды не обнаружил оппонента. И серьезного. Учительница биологии Елена Львовна (Виктория Исакова) после очередного перформанса Вениамина на ее уроке с головой погрузилась в изучение Нового Завета (до этого момента он, видимо, был ей ни к чему).

Поводом для Вениамина снять штаны перед классом послужил урок на тему сексуальной гигиены. В качестве наглядного пособия использовалась ядреная морковь – муляж мужского достоинства. На него надо было натягивать презервативы. Вся эта процедура выполнялась с шутками-прибаутками, а когда Вениамин со спущенными штанами вышел к доске и стал обличать биологичку в безнравственности, класс просто лег от смеха. На шум в классе вошла Людмила Ивановна с эскортом. Она была в шоке от мизансцены, открывшейся ее целомудренному взору. Не парень, бесстыдно выставивший на обозрение свой стыд, а Елена Львовна, молодая и свободная, вызвала ее начальственный гнев. Еще бы. Людмила Ивановна училась в те приснопамятные годы, когда «секса у нас не было». А ее младшая коллега позволяет себе имитировать пенис с помощью морковок, да и на пляже появляется со своим бойфрендом и нормально себя чувствует среди школьников, взявших моду купаться нагишом.

Режиссер живописует школьные нравы и школьный быт, до поры фиксируя зрительское внимание на событиях внешних, пряча, уводя на второй план самую суть – отчего Вениамина догнала эта «высокая болезнь», во имя какой цели двинулся он в крестовый поход в одиночку и без оружия.

Уведенные до поры за кулисы истинные движители Вениаминовой зацикленности на Писании медленно, по каплям, вводятся в действие, чтобы в полном масштабе нарисоваться в обратной проекции. К тому моменту, как плохой мальчик опознал своего оппонента, Елену Львовну, и устрашился его, он был уже в ранге Учителя, ибо имел ученика.

В ученики к нему пошел Гриша-хромоножка – самый жалкий в классе малый, над которым принято было издеваться жесточайше. А тот имел уловку: непротивление злу насилием. Откуда бедолаге знать, что он наследует философскую доктрину, когда покорно терпит все измывательства на потеху здоровенным лбам? Одноклассники бросают его в мусорку на колесах и с воплями брачных маралов гоняют ее по школьному двору. Вениамин помогает ему выбраться из глубокого ящика с отбросами и протягивает руку. Гриша буквально прилепляется к нему, как хорошая жена к мужу. Сломленный и униженный, он ищет защиты. Их отношения открывают в моем (пока еще!) герое неприятные мне черты: авторитарность плюс комплекс неполноценности, отчего его неодолимо тянет к тем, кто слабее и кого он может подавить на раз. В сценах, снятых в интерьере Вениаминовой квартиры, я впервые усомнилась в нравственном гении моего героя. Дистанцию между собой и Гришей, которого он возвысил до себя, новоявленный мессия может держать только грубостью. Он избивает инвалида, чтобы напрочь стереть возникающий абрис дружеских, доверительных отношений, зная при этом, что Гриша не может дать сдачи, ибо немощен, да и не посмеет.

Художественная ткань образа, созданного Александром Горчилиным, так трепетна, что от Гришиной забитости и жалкости плакать хочется. Что за звери эти люди, да и люди ли они?

В общении с Гришей парадоксальным образом открывается скрытое в Вениамине: его слабость. Он – психопатическая личность – оседлал Писание и стал не от мира сего из-за непомерного честолюбия. Но едва забрезжила серьезная схватка, он киксанул и полезла из него гнусь: «Она нас ненавидит, потому что еврейка». Он мог проговорить такое, обращаясь к безответному Грише, тот все стерпит. Но Гриша – надо же! – изумился. Позволил себе: «Просто у нее отчество такое».

Вот она, точка невозврата: Вениамин открылся и его чары рассыпались.

Алгоритм фильма выстроен по нисходящей. Высокая, даже патетическая нота, взятая в начале, долго, может быть, слишком долго держится благодаря ритору, чтобы резко оборваться при первом же серьезном отпоре, неожиданном для упоенного своей властью парня.

Дальше события будут развиваться стремительно. Вениамин обсуждает с Гришей, как бы извести эту еврейку. Гриша развивает сценарий ее гибели в ДТП. Просто отключить тормоза на ее мопеде, и все дела. Очень заманчиво, но Учитель не решается дать добро на мокруху. Он продолжает играть роль апостола. Дома он сколачивает распятие и тащит его на спине в школу. Via Dolorosa – это трамвай, потом городская улица. Никто не обращает внимания на парня, который тащит на горбине распятие. Ну тащит и тащит, кому какое дело. Равнодушие и апатия наших граждан зашкаливают, о чем довольно давно сообщили социологи, да без толку. Чреватый большими бедами диагноз не вышел за пределы научных кругов.

В школе никто не мешал Вениамину прибивать крест в физкультурном зале, где в свободное от тренировок время служил литургию отец Всеволод, используя в качестве амвона гимнастический снаряд – коня. Случившаяся тут Елена Львовна, увидев школьника на высокой стремянке, проявляет заботу о его безопасности. Охранники осеняют себя крестным знаменем – по инерции; забредшая в зал преподка из окружения директрисы делает замечание: криво прибил.

Мне-то уже все ясно про Вениамина. Это круто для пятнадцатилетнего мальца такое удумать, такую провокацию учинить. Объявить всех грешниками, обещать им геенну огненную, прежде всего своей матери за то, что развелась с его отцом, толкнув его на путь прелюбодеяния, – и стать самой популярной фигурой в школе. Первая красавица пытается его соблазнить, директриса не рубит фишку, не соображает, прости Господи, чем может обернуться для всех преступное непонимание, что такое экстремизм в православном прикиде. Да террорист, вот кто он, этот харизматик школьного масштаба. Вениамин уже убил Гришу, ударив большим камнем по голове, а преподы с подачи вызванного на педсовет возмутителя спокойствия повелись на глумливое выяснение национальной принадлежности Елены Львовны. Учуяв, что его подлость проканала, он хладнокровно продолжает уничтожать своего врага: «Она меня везде трогала», – заявляет он. То есть приставала. Домогалась. Биологичка теряет самоконтроль и залепляет пощечину лгуну.

«Ученик»

Плохой мальчик – отдадим ему должное – наделен недюжинной интуицией. Он печенкой чувствует, что наш человек подсознательно алкает власти над собой, желая подчиниться ей и лечь к ее ногам, изнемогая от сладострастия. Изгой Гриша, отвергнутый собственными родителями, мальчик для битья, демонстрирует модель подобного (девиантного) поведения вплоть до того, что недвусмысленно лас­тится к своему Учителю, но тот жестко пресекает его. Хотя режиссер не погружается в метафизические глубины русской ментальности, она непрошено всплывает, едва созревает сакраментальный вопрос: почему учительский коллектив вступается за мальчишку-манипулятора, подлеца и убийцу, и предает Елену Львовну – человека, имеющего смелость назвать вещи своими именами? «Вы не понимаете, что это тоталитарная диктатура?!» – срываясь на крик, бросает она коллегам. Ответом ей: «Вы позор школы, позор профессии. Собирайте вещи и убирайтесь!» Елена в стрессе вылетает из учительской, бежит вниз по лестнице, и вдруг от стены отделяется фигура Гриши с робкой полуулыбкой юродивого: «Уж простите, что я есть…» А его уже нет. Елена не знает об этом, но какая-то сила заставляет ее повернуть назад. Она врывается в зал и прибивает к полу свои кроссовки. Ее реплика «Я здесь на своем месте!» окликает знаменитое лютеровское «Я здесь стою и не могу иначе».

Жест эффектный для открытого финала. Да только он не поддержан фигурой героини: она благородна, интеллигентна (хотя спит с примитивным преподом физры, да и с кем спать-то в этом городишке?), но она слабее своего противника и не имеет никакой поддержки в профессиональном сообществе. Бойфренд – и тот ее предал. Петр Скворцов переигрывает Викторию Исакову. Не исключаю, что таков был режиссерский замысел. Интеллигенция всегда проигрывает толпе и оказывается по ту сторону массового выбора. Доблесть интеллигенции в том, чтобы идти против опоенного большинства. И будь что будет.

P.S. Я намеренно ухожу от политических аллюзий. Они, конечно же, прочитываются. Континуум фильма много шире школьного сюжета про юного психастеника, прикрывающего свои экспансионистские амбиции защитой библейских (вечных) ценностей. Терроризм, чума XXI века, как правило, выступает под знаменем религиозной доктрины. Затеять мировой пожар из-за того, что некто оскорбил твои религиозные чувства, – мы тоже подобное проходили совсем недавно. Да только память у нас короткая. Про крестовые походы в средние века мы смутно что-то припоминаем, про то, что было вчера, на днях, – уже забыли. Православные, примите «Ученика» как предупреждение!