«Зоология», вторая полнометражная картина молодого Ивана И. Твердовского, отчасти прояснила природу его авторского взгляда на мир. Да, он провокатор и манипулятор, последователь фон Триера, беспощадный к своим героям и трепетным чувствам зрителя. Да, он работает просчитанно грубо, без полутонов. Жмет на больные точки и бьет молотком по коленке. Но провокация здесь – диагностический метод.

Способ вытащить из коллективного подсознания все те привычно деструктивные импульсы, что заставляют социальный организм загибаться медленно и печально. И сейчас, когда болезнь наша готова вступить уже в терминальную стадию, значимость подобной диагностики не вызывает сомнений.

В предыдущей картине Твердовского «Класс коррекции» провоцирующим событием было появление прекрасной во всех отношениях барышни – юной, свежей, хорошенькой, сексапильной, раскрепощенной и притом абсолютно беззащитной и физически беспомощной в кругу замордованных жизнью педагогов и исходно неполноценных детей. Понятно, что они делают все, чтобы смешать ее с грязью и лишить будущего. Инстинктивно. Повинуясь своим подсознательным представлениям «о мировой гармонии». Просто потому что: а пусть не выпендривается, «потому что нельзя быть на свете красивой такой». Барышня, правда, после всех экзекуций встает с инвалидной коляски и начинает ходить. Характерный финал: мы не видим ее шагающие ноги в кроссовках. И не видим лица. Психология, рефлексия, что происходит в ее душе – не важно.

Если вспомнить «Чучело» Ролана Быкова, явно послужившее одним из первоисточников картины, там лицо маленькой Кристины Орбакайте, ее наивное сияние, слезы, истерики, ее стойкость, ее милосердие, ее портрет в финале – залог незыблемости нравственных основ жизни. Там еще царство гуманизма, вера в свет, побеждающий тьму; выбор: «быть или не быть». У Твердовского не про это. У него кино вообще не «пражизнь». Оно про болезнь, патологию, которую нужно трезвым взглядом увидеть со стороны, диагностировать, осознать... И как бы отделить от себя, попробовать вычесть из общей суммы интенций души. Тогда есть шанс, что оставшееся окажется более жизнеспособным.

«Зоология» устроена несколько сложнее.

Если говорить о названии, то помимо общепринятого: «наука о животных» его можно прочесть и как «наука о жизни», точнее, о выживании, принципы которого – общие для людей и животных. Иначе говоря, Твердовский здесь занят диагностикой социума, озабоченного исключительно проблемами выживания.

Выживание – дело ответственное и потому практически целиком отданное на откуп инстинктам. Или ты следуешь программам, отработанным за миллионы лет эволюции, или ты – труп. Для животных это нормально, и потому животные в фильме прекрасны, гармоничны и естественны в своих заботах о пропитании/размножении/доминировании. Люди же придуманы Богом иначе. И им помимо выживания положено еще и развитие, инструмент, психический орган которого – свободное, неповторимое, уникальное «я». Эта уникальность подарена каждому от рождения, но что с ней делать, когда жестко и без вариантов приходится выживать?

Проблема!

В картине Твердовского грубой, наглядной метафорой «особенности» и «уникальности» служит отросший у главной героини нежданно-негаданно хвост. Вот жила себе тетенька почти что до пенсии – в амплуа «хорошей девочки», курила тихомолком от мамы, работала в зоопарке, где ее все гнобили и вытирали об нее ноги... Некрасивая, безответная, состарившаяся без мужского внимания и любви... И вдруг на тебе: выросло нечто пониже спины – голое и розовое, как у крысы, могучее и своевольное, как у быка. И что с этим делать?

Актриса Наталья Павленкова (похожая, кстати, на постаревшую Бьёрк из «Танцующей в темноте») еще в «Классе коррекции» в роли мамы главной героини продемонстрировала уникальное сочетание забитости, неистраченной сексуальности и готовности на любое актерское унижение – в смысле актерский подвиг. Ей Твердовский и доверил прожить на экране душераздирающую драму женщины с хвостом по имени Наташа.

Действие происходит в небольшом городке, в провинции у моря. Тут есть неплохой зоопарк, церковь, переделанная из гастронома, поликлиника, набережная, горы, где сохранилось с советских времен загадочное сооружение – что-то вроде гигантской вогнутой каменной линзы. Все вполне эстетично. Картинка устойчивая, европейски гладкая, соразмерная. На экране осень (зима, весна?) – не сезон. Сырой, сероватый сумрак, на фоне которого сонно перемещаются несчастливые люди, обычно почему-то раскормленные бабцы неопределенного возраста, прекрасные настолько, что заставляют заподозрить режиссера в мизогинии. Чувствуется, что людям этим как-то неопределенно хреново и озабочены они в основном попытками излечения страждущей души и тела.

С телесными хворями они идут в поликлинику, где вялая, махнувшая на все рукой медицина гоняет их по безысходному кругу ненужных анализов, очередей, скандалов и тупой безнадеги. Хирург в упор не видит Наташиного хвоста на рентгеновском снимке. Терапевт выписывает Наташиной маме, доставленной по «скорой» с сердечным приступом, направление на рентген вместо электрокардиограммы. Ему плевать. Главное – выпихнуть пациента из кабинета.

Поскольку на медицину надежды мало, люди несут свое глухое страдание целителям душ. Батюшки, колдуны, ведущие психологических тренингов и просто заводные лабухи в ресторане, соревнуясь в этом деле с его величеством Телевизором, скармливают несчастным тонны самых причудливых и невероятных иллюзий. Рациональное скукоживается, иррациональное цветет пышным цветом. Но все эти «специа­листы» привычно работают с массой, «по площадям». Персональные проблемы «особенного» человека – Наташи – им либо по барабану, либо повергают их в ступор.

Если говорить о сюжете, то в фильме две линии, тесно переплетенные, но изолированные до поры до времени друг от друга, как электрические провода. Обе имеют отношение к подсознанию, но энергия по ним течет разной окраски и разного напряжения. Первая линия демонстрирует контакты Наташи с внешним миром и являет собой типичный набор социальных страшилок: вот узнают, что ты урод, не такая, как все, станут избегать, бояться, показывать пальцами; с работы выгонят и больше никуда не возьмут; родная мать отвернется, жить с тобой не захочет и в результате умрешь на помойке. Эта самая пресловутая «смерть на помойке», неизменно всплывающая у российского человека в конце любого ряда последовательных ответов на вопрос: «Чего ты боишься?»[1], иронически воплощена в сцене похорон безвременно почившего кота Барсика, которого героиня под тренькающий за кадром траурный марш в обувной коробке с примотанными скотчем гвоздичками торжественно и скорбно отправляет в шахту мусоропровода.

В общем, событийный ряд социального плана мог бы повергнуть и зрителя, и героиню в депрессию, но этого не происходит, потому что по параллельному проводу течет совершенно иной – эйфорически-оптимистический ток. Его питает вековая мечта о прекрасном принце, который встретится нежданно-негаданно на пути, полюбит тебя такую, как есть, вытащит из анабиоза, раскроет, раскрепостит, превратит из урода в красавицу, станет носить на руках и подарит ослепительное, небывалое счастье. Соответственно и событийный ряд строится тут по известным лекалам дамских романов. Доктор-рентгенолог по имени Петя (Дмитрий Грошев) – молодой, симпатичный, добрый и чуткий – как-то сразу проникается к пациентке с хвостом, ну а дальше все идет как по писаному: пикник на берегу моря, упоительное катание в каменной линзе на железных тазах, домашние эротические игры в кошку и в доктора, возбуждающе прерванные приходом мамы... Преображение в парикмахерской, обновление гардероба, свидание в ресторане, где расцветшая героиня танцует под «дискотеку 80-х», раскрепостившись настолько, что хвост вываливается у нее из-под платья. Посетители в панике спасаются бегством, а ей все нипочем. Она счастлива!

«Зоология»

На сеансе групповой психотерапии, где Наташа с Петей, хихикая, распивают «под партой» спиртные напитки, оба они – два реально живых человека в сообществе замороченных зомби. И там Наташа с полным правом может встать и сказать: «В моих руках вся вселенная!» Их выставляют за дверь. Но им пофиг! Они упоенно целуются прямо на набережной... Однако же нет. Героиня у нас «не такая». Она не может вот так вот сразу. Она сомневается. Идет к гадалке, чтобы удостовериться: это – судьба. Гадалка льет воск в стакан и зрит там «покровителя в белых одеждах». Ясно: судьба. И после этого Наташа сама уже тащит Петю на свидание в ночной зоопарк, и там, в клетке, оборудованной, но еще не заселенной, они наконец предаются утехам плотской любви.

Собственно, на этом сказка кончается, потому что с любовью выходит страшнейший облом. Выясняется, что Петю в гораздо большей степени привлекает Наташин хвост, который он упоенно сосет и лижет, а не ее пробудившаяся, истомленная ожиданием в целую жизнь вагина. Наташа оскорблена. Оскорблено всеобщее, архетипически женское в ней. Все не так, как надо! Он извращенец! Он ее просто использовал! Лавина разочарования обрушивается в подсознании, и героиня отвергает единственного на земле человека, которого действительно привлекает, а не отталкивает ее «особенность». Режиссер, собственно, и задумал всю эту гротескную, физиологическую бодягу с хвостом, чтобы обнаружить не только внешний, но и внутренний конфликт между уникальностью, данной героине на уровне «медицинского факта», и ее собственной психикой, так и остающейся до конца в плену коллективного бессознательного.

Дальше оба сюжетных «провода» скручиваются в один. Мечты и надежды рухнули, счастье погасло. Наташа никому не нужна. Она возвращается домой, где сумасшедшая мама (Ирина Чипиженко) изрисовывает квартиру крестиками по совету батюшки, чтобы защититься от «хвостоноски». Когда Наташа демонстрирует маме, что «хвостонос­ка» – это и есть она, ее дочь, мама сей факт игнорирует: «Поди прочь! Ты пьяна». В общем, ничего героине больше не остается, как, разгромив в порыве гнева и отчаяния рентгеновский кабинет и прогулявшись по улице, где от нее шарахаются все без исключения встречные-поперечные, устроить аутодафе своему хвосту. Она пристраивает нож между планок на спинке венского стула, просовывает хвост, садится – cut. В смысле фильм на этом кончается, идут титры.

Что будет дальше – страшно, но нетрудно вообразить. Либо мучительная и быстрая смерть от болевого шока и кровопотери. Либо, если вдруг спасут, смерть мучительная и медленная: паралич, пролежни, гниение заживо... Итог, однако ж, один: траурный марш, гвозди`чки, фальшиво скорбные лица, медленно закрывающаяся шторка в крематории. Жизнь, целиком истраченная на выживание, отказавшаяся от уникальности, от развития, заканчивается унизительно бессмысленной смертью. Но в условиях, когда «особенность» человека дружно изничтожают как социум, так и он сам, шансов на развитие практически не остается.

Вот такой вот диагноз.

«Зоология»
Автор сценария, режиссер Иван И. Твердовский
Оператор Александр Микеладзе
Художники Любовь Иванова, Василий Распопов
В ролях: Наталья Павленкова, Дмитрий Грошев, Ирина Чипиженко, Маша Токарева, Александр Горчилин, Нина Свиридова, Владимир Сергеев, Валентина Попова, Людмила Шестакова, Юлия Пимкина и другие
Кинокомпания «Новые люди» при поддержке Министерства культуры РФ
Россия – Германия – Франция
2016

[1] В когнитивной психотерапии есть процедура под названием «стрела, летящая вниз». Человеку, жалующемуся на страх, предлагают последовательно отвечать на вопрос: «И что страшного произойдет, если...». «Что страшного произойдет, если я не сдам экзамен?» – «Меня выпрут из института. Я не смогу устроиться на нормальную работу...» и т.д. В конце же почти всегда почему-то оказывается: «Умру на помойке».