«Круглый стол» Общественной коллегии по жалобам на прессу.

Журнал «Искусство кино» постоянно обращается к проблемам функционирования российских медиа в современном обществе. Это касается самых разных, но всегда актуальных вопросов: экспертизы создаваемого контента, описания различных технологий его изготовления, усвоения аудиториями. И конечно, разрешения тех конфликтных ситуаций, которые очень часто возникают в этой сфере. 29—30 августа 2016 года в Москве состоялось общее собрание членов Общественной коллегии по жалобам на прессу с участием представителей региональных организаций подобного рода.

Был проведен анализ проделанной за одиннадцать лет работы, подведены ее итоги и, как говорится в таких случаях, «намечены перспективы на будущее». В продолжение статьи ведущего эксперта в области медиа Карины Назаретян (см. выше) мы публикуем материалы «круглого стола» «Консилиум. Что можем делать лучше и как этого добиться?». В заседании приняли участие Николай Сванидзе, Виктор Лошак, Эдуард Сагалаев, Леонид Млечин, Даниил Дондурей, Алексей Симонов, Григорий Томчин, а также Павел Одинцов, руководитель управления по связям с общественностью и СМИ Верховного суда РФ; Татьяна Мерзлякова, уполномоченный по правам человека в Свердловской области. Модератор — член коллегии Анна Качкаева.

АННА КАЧКАЕВА. Мы постоянно обсуждаем то, как привлечь большее внимание к работе Общественной коллегии по жалобам на прессу – увеличить ли нашу «маленькую профессиональную парикмахерскую». Делать ли ее салоном, оставлять в неизменных рамках, не приглашая новых брадобреев, или все-таки найти способ заметно заявить о себе. Быть может, создать дополнительную сеть таких «парикмахерских», если говорить в этой системе метафорических координат. Правда, время от времени в наших дискуссиях появляются и другие, куда менее оптимистичные образы, связанные, к примеру, с «гильотиной», с «травой на газончике» или «системой крово­обращения». Мы все-таки хотим понять, поставив в каком-то смысле диагноз своей работе, что нам следует дальше делать: расширяться – в том числе и по функциям, – оставить все как есть или направить все силы на увеличение пиара нашей работы. И таким образом привлекать внимание разных сфер общества к тому, что такая этическая институция в нашей стране давно существует. Люди в различных медиа должны знать, что с коллегией можно иметь дело.

Мы выяснили, что многих смущает само название «Коллегия по жалобам», потому что в нынешней системе координат они воспринимают это словосочетание как некую негативную коннотацию: жалобы не на прессу, а на что-то другое. Может быть, надо подумать о том, как сменить название. И третья, очень важная вещь. Все эксперты убеждены в том, что необходима бо́льшая их включенность в реальный медиаконтекст – умение следить за актуальными темами, постоянно давать соответствующие комментарии в сетях и от имени коллегии интерпретировать ее решения. Даже если они не были с ними согласны.

Нужно ли нам публично расширяться и иметь другую коммуникационную стратегию, продумывать разного рода информационные поводы и привлекать внимание огромного количества членов сообщества к нормам медиаэтики. К факторам оздоровления сообщества в крайне недоверительной и очень кризисной ситуации в нынешней российской журналистике. Одновременно просвещать аудиторию, которая сейчас пребывает под прессом пропагандистского, развлекательно-коммерческого и нового коммуникационного давления.

Нам, безусловно, нужно восстанавливать, попытаться укреплять доверие к СМИ, формировать культуру честной журналистики. Все это звучит, я понимаю, в нынешних реалиях – особенно, когда на меня сейчас смотрят мои коллеги с телевидения, – довольно наивно и как минимум прекраснодушно.

Коллегия располагает талантами, мозгами, харизмой, у нас есть серьезные аналитические обзоры, позитивный опыт. В конце концов, за нашими плечами одиннадцать лет достаточно успешной работы. И есть общие представления относительно того, зачем все это нужно.

Есть, конечно, и слабые стороны. И главная из них – почти никто не верит в то, что этические и профессиональные разбирательства кому-нибудь нужны и чему-нибудь в нашей стране помогают. Может быть, наш медийный цех себя так неуверенно не ощущал, если бы само общество почувствовало необходимость в такой экспертизе? Признаемся, отсутствуют необходимые авторитет и доверие к работе коллегии у профессионального сообщества. Занятые в медиа люди не понимают, кто мы такие и кто нас уполномочил разбирать этические проблемы.

Многие не понимают, зачем вообще делать нечто подобное, поскольку это сплошная головная боль. Кроме того, есть негативное отношение к теме жалобы, потому что она часто рассматривается еще и как элементарный донос.

Вот те вопросы, с которых хотелось бы начать: готовы ли вы включать свой статус, имидж в эту работу, какие информповоды надо для этого создавать, как заинтересовать журналистов в том, чтобы сделать нас значимым фактором медиасообщества? Как пытаться с помощью коммуникации преодолевать эти слабые стороны. Заканчиваю свое вступление словами Салтыкова-Щедрина: «Просвещение внедрять с умеренностью, по возможности избегая кровопролития».

НИКОЛАЙ СВАНИДЗЕ. Насчет усиления нашего влияния. С этим абсолютно туго, причем настолько, что, честно говоря, у меня тут предложений нет. Потому что кому мы нужны? Особенно без кровопролития, народ, добрые люди как раз от медиа кровопролития ждут, а от нас – ничего. На нас бы начали обращать внимание, если бы наши решения приводили к каким-то административным результатам. А они по определению ни к каким последствиям привести не могут. Кто-то не приходит на наши заседания, потому что в гробу нас видали, другие могут прийти в минуту слабости, зайти на огонек, но это тоже ни к чему не приводит. Кто-то где-то опубликует сообщение о том, что наша коллегия с чем-то не согласна или что-то осуждает. Ну и идите нафиг со своей позицией, кому вы нужны? Эти люди работают в определенных, часто очень мощных, структурах, получают там известность, деньги, карьеру.

Это проблема, нерешаемая в нынешней системе координат. В принципе нерешаемая. Мы можем как угодно надувать щеки, говорить, что будем стараться, начнем увеличивать влияние, делиться нашими представлениями об этике. Если то, что я говорю, – цинизм, тогда я циник.

АННА КАЧКАЕВА. Ты предлагаешь нам разойтись?

НИКОЛАЙ СВАНИДЗЕ. Расходиться я вовсе не предлагаю. У меня суицидальных мыслей нет.

АННА КАЧКАЕВА. Я не про суицид. Дело в том, что недавно выяснилось – я просто не знала этого, – что американцы, например, закрыли все свои шесть подобных национальных общественных советов и сказали: всё – теперь только идите в суд. Вопрос: если наша коллегия не закрывается и мы всех не отправляем в суд, то тогда давайте думать, что нам все-таки следует дальше делать.

НИКОЛАЙ СВАНИДЗЕ. Мы не в Америке, хочу вам напомнить. Я повторяю: расходиться, разбегаться нам не нужно. Харизма, которая была упомянута вами во вступительном слове, у нас действительно присутствует в индивидуальном порядке, а вот институциональной харизмы нет. Я думаю, что должны делать то, что мы должны, я бы даже сказал, призваны делать: сохранять лицо, этически поступать так, как считаем нужным поступать.

ВИКТОР ЛОШАК. Я вспомнил один старый анекдот – диалог верблюжонка с матерью. «Мама, зачем нам копыта?» – «Чтобы идти по пять тысяч километров». – «Зачем нам горб?» – «Чтобы в пути сохранять воду». – «Зачем нам шерсть?» – «Чтобы противостоять жаркому, палящему солнцу Сахары». – «Ясно, мам, но я не понимаю, зачем нам это все нужно в зоопарке».

Что на самом деле представляет интерес в медийном пространстве? У нас очень много занятных коллизий в тех вопросах, которые мы рассматриваем. Но если мы их хотим медийно презентировать, вытаскивая сенсацию, заметный заголовок, то для начала нам нужно другое распространение. Если мы можем договориться, то следует заключить какой-то общественный договор с мощным информационным ресурсом, более или менее вменяемым. Можно такой найти. Рассматривая очередной, всегда острый, вопрос, сразу представлять себе, насколько и кого он заинтересует. Например, мне показался фантастическим сюжет с «наемниками Госдепа». В связи с этим есть что пообсуждать. Подобных сюжетов много.

ЭДУАРД САГАЛАЕВ. Я с большим уважением отношусь к тому, что Общественная коллегия по жалобам делает. К сожалению, не так часто участвую в заседаниях. Несмотря на весь цинизм, на неудовлетворительные результаты, на то, что к нам не прислушиваются, и, более того, некоторые руководители крупных компаний, особенно телевизионных, относятся к нам даже с некоторым презрением, считаю, что мы делаем очень правильное дело. И они, кстати, тоже это знают!

В этой идее работает некий негласный, скрытый, внутренний порядок, который существует, по большому счету, в нашем цеху. Он о том, что не очень хорошо вмешиваться в дела друг друга. Это тот главный принцип, который нарушила газета «Известия», когда стала публиковать доносы. Хотите разбираться? Действуйте сами.

ЛЕОНИД МЛЕЧИН. Вполне достаточно и по нынешним временам просто счастье, что уважаемая общественная структура, разбирающая конфликты с прессой, существует в таком составе, а не в том, в котором она будет жить после проявленного к ней интереса. Надо радоваться тому, что она просто есть и в состоянии выносить справедливые, ра­зумные и профессиональные решения. Надо постараться ее сохранить в таком составе. Я не могу себе представить ни одного средства массовой информации, которое может печатать по существу судебные приговоры нашей коллегии. Замечательный репортер мог бы это дело превращать в отличный, захватывающий очерк, который бы все читали. Но я даже не знаю, существует ли сейчас этот жанр – после Ольги Чайковской. Есть ли молодые люди, способные это делать.

ПАВЕЛ ОДИНЦОВ. Совершенно справедливо то, о чем здесь говорили. Наверное, общее место и самая главная проблема сегодня – это тема доверия. К любым институтам, ко всем формам власти – общественной, государственной. Собственно, с чего начинает формироваться доверие? С внятной аксиологии, с понятий, которые отстаиваются тем или иным сообществом.

Самые большие проблемы – это внутриинституциональная мизантропия, неспособность делиться своей собственной проблематикой, иметь внятную коммуникационную политику. С одной стороны, коллегия – это мощнейший орган, который имеет гигантский внутренний потенциал: творческий, интеллектуальный, личностный, репутационный. Но все это ни во что не конвертируется. Не потому, что люди не способны это делать, а потому, что отсутствуют соответствующие инструменты. Совершенно справедливо говорят коллеги о том, что часть телеканалов просто по определению не возьмет такую проблематику для публичной повестки. Часть по ряду корпоративных соображений тоже не будет нашу позицию так или иначе освещать.

Вместе с тем, учитывая репутацию людей, которые здесь работают, возможности тех, кто так или иначе причастен к массмедиа, можно было бы эту работу выстроить очень качественно. В числе почти пятисот определений пиара одно звучит так: «управление репутацией». В современном мире, в условиях постмодернизма, тотального цинизма, различных имитаций достигнуть этого, извините, просто нереально.

Никто сегодня не будет утруждать себя чтением полутора-двух полос достаточно сложного, проблематичного текста, когда человек получает информацию в Сети в виде гигантского объема информационного мусора. Совершенно очевидно, что нам нужен апгрейд, нужна какая-то модернизация технологических подходов к позиционированию экспертного анализа подобной работы. Необходимы журналисты, которые могут писать новым, современным языком, быстро, оперативно, а самое главное, вычленять ту проблематику, которая является общественно полезной.

По-моему, Юнг говорил, что чувство вины – основа власти. Я понял, что в нынешних условиях либо наличие властных функций капитализирует явление, либо действительно какая-то гениальность того или иного человека или явления позволяет ему стать общественно значимым, влиять на реальные процессы. В этих условиях, мне кажется, у нас должны быть какие-то властные функции, если мы даем общественную и экспертную оценку какому-то явлению. Например, вы коснулись серой зоны СМИ в Интернете. Это же на самом деле явление весьма фундаментальное сегодня. Потому что общественная репутация органов государственной власти сегодня во многом формируется через ресурсы массмедиа. При этом их профессиональная деятельность носит анонимный характер. Кроме того, нет никаких этических стандартов в общественном осознании этой важнейшей деятельности, не накоплены методологии работы с такого рода явлениями. А ведь все это дискредитирует не только органы государственной власти, но и массмедиа как производство представлений о происходящем.

К сожалению, члены Общественной коллегии, мэтры журналистики, люди, которых все в стране знают, не всегда являются фронтменами сегодняшних новостей. Они ведь уникальные фигуры, интеллектуалы, которые могут предлагать какой-то свой собственный продукт. Нам нужно капитализировать их суждения, сделать их публичным достоянием и, главное, активно продвигать с помощью эффективного управления и менеджмента. Нужно, чтобы каждое заседание, каждое разбираемое на нем явление в СМИ становилось содержательной акцией и общественным достоянием.

АННА КАЧКАЕВА. Не случайно я спрашивала, как вы для себя формулируете, что такое этика, свобода, для чего вам это нужно.

ДАНИИЛ ДОНДУРЕЙ. Мне кажется, мы все участвуем в недооценке той сферы, которой занимаемся. Потому что остаемся в рамках: а) журналистики, б) прессы в целом, в) цехового сознания. Не учитываем огромное количество потенциальных участников этого гигантского производства, на мой взгляд, важнейшего в современном мире. Из-за того, что наша страна концептуально не продвигается в понимании, в изучении, в знании механизмов этой деятельности и этих проблем, повсеместно используем понятие «пропагандисты». Это такое удобное, ясное старое либеральное определение, появившееся в позднее советское время. Оно используется для того, чтобы всех мировоззренческих оппонентов собрать в одну группу, оценить, постараться хотя бы через этот термин сделать вид, что понимаем, как работают изготовители официальных доктрин. Главное их достижение – медиа не изучаются. Заказов на такие исследования нет. В общественном пространстве какая-либо аналитика не появляется. Я как публикатор телевизионной аналитики не могу найти экспертов для разбора контента и технологий работы с ним.

Между тем это гигантская работа, невероятно эффективная, ее последствия очевидны. С февраля 2014-го до конца года отношение к Украине как к вражеской стране увеличилось в 14 раз, а к США за четыре года – в 10 раз. Этот результат был спроектирован, а производство такого отношения поставлено на конвейер. А мы тут внутри профессии морализируем: ценности журналистики! Они все умерли, все творческие объединения страны. И с Союзом журналистов это тоже произойдет. Художники всех видов и журналисты никогда не анализируют свои аудитории. Им неинтересно, кто эти люди – те, кто их слушает, читает, смотрит. Вы можете себе представить, что одно из крупнейших производств современного мира – телевидение – не имеет ни одной концептуальной публикации о своей экономике и связанных с ней содержательных процессах. В публичном пространстве ничего на эти темы нет.

Телеканалы недавно стали скрывать и от своих сотрудников результаты, фиксируемые «доли». Что это такое, о чем это говорит? Как теленачальники дурачат и власть, и себя, и аудиторию? Очень важно осознавать: культура требует, чтобы участники профессиональных коммуникаций в этом не очень (!) разбирались. Это же серьезнейшие процессы: главное производство взглядов миллионов людей на происходящее. Десятки тысяч экспертов занимаются у нас в стране анализом экономики. А изучением медиа – может быть, только секретные службы.

Даже название нашей структуры кажется пришедшим из прошлого: «Коллегия по жалобам на прессу». Какая пресса и даже «средства массовой информации»? Это мощнейшие медиапроизводства. Форматирование сознания, культурные программы, матрицы. Это очень эффективная работа. А штабов ее не видно. Ни альтернативных, ни, самое главное, даже официальных структур, которые бы демонстрировали нечто проектное со стороны власти. Нет этого. Мне кажется, что в этой многомерной деятельности, связанной с производством представлений миллионов людей о происходящем, есть деньги, есть заказчики, топ-менеджеры, производители и аудитории. Там есть новые профессиональные когорты. Они не различают, что хорошо, что плохо.

Два года назад главным словом было «селфи», как вы знаете, абсолютный лидер русского языка 2014 года. Воспроизводилось больше, чем слово «Путин». Я думаю, что в ближайшие несколько лет самым популярным станет словосочетание из навигатора – «маршрут построен». Оно будет касаться выбора пути во всех его смыслах. Кто и как проектирует эти пути, каковы тут действия всех видов медиа? Это колоссальная и очень многомерная работа, включающая законодательные, моральные, профессиональные и иные аспекты. Мы должны пересмотреть функции, возможности того, что мы можем. Это у нас маленький даже не штаб, а штабик, какое-то отделение, сектор, который бы мог работу по производству сознания нации хотя бы начать. Как-то ее пиарить.

Чем занимается Голливуд? Наполовину – пропагандой. Один доллар из каждых трех тратит на продвижение своей продукции. Это колоссальная работа, без нее сегодня вообще никуда. Мы в этом году разобрали восемнадцать проблем, а их многие тысячи. Это некоторые интеллектуальные рефлексии по поводу того, чем занимаются медиа, каковы последствия их деятельности, какие сдвиги происходят в этой сфере. Как этот «маршрут построен» проникает в сознание 146 миллионов человек? Что мы можем сделать? Искать заказчиков на анализ, партнеров, деньги, вступать в какие-то специализированные организации. В международные нельзя, сразу станем агентами. То, что было десять лет назад, тем более тридцать, сегодня не работает. И все очень хитро устроено. Не так удобно: «давайте помиримся с пропагандистами» и «защитим настоящую журналистику». В новой реальности я призываю выйти за пределы цехового гетто.

ТАТЬЯНА МЕРЗЛЯКОВА. Я вчера как раз встречалась с одним специалистом по новым медиа, мы обсуждали, что давать в курсе «Управление медиапроектами». Он мне рассказывал, как работают экономические механизмы; у меня, среди моих доцентов, таких специалистов нет. Он говорил, что сейчас все на аутсорсинге, что личность совершенно ушла, становится не интересна. Я, конечно, все это вижу. Мораль ушла, вытеснена, рациональность тоже. Думаю о том, как сохранить это конкретное. В том числе ощущение этих самых простых этических норм, которые сегодня неэффективны и не могут тягаться со многими системными вещами.

А потом обыкновенный человек становится частью массы. Да, он манипулируем мощно такими же механизмами формирования массы, которые включены в эту матрицу с другой стороны. Но факт остается фактом – человек смотрит конкретными глазами. И мы не можем это отмести. Потому что не можем этот мощнейший производственный дискурс разбивать возгласами: «А король-то голый!» Но выйти из этого дискурса все-таки должны, для того чтобы как-то его оценивать. И эта ситуация нашего ортодоксального, упертого традиционалистского взгляда немного нас в этом удерживает. Позиции все равно остаются. Моральный выбор тоже. Мы все равно выходим на этические нормы, какими бы неэффективными они ни казались. Но каким образом это включать в производственную мощь – это другой вопрос.

АЛЕКСЕЙ СИМОНОВ. Господин Дондурей, смотрю я на тебя с восторгом и упоением. Такое ощущение, что ты просто персонаж советского анекдота про человека, который пришел в неправильную парикмахерскую. Когда он жалуется, что его плохо постригли, ему говорят: «Вам что, не нравится система? Почему ж вы тогда начинаете с нашей парикмахерской?» Так вот ты пришел в небольшую парикмахерскую, что ты всю систему критикуешь?

Мы – Коллегия по жалобам на прессу – маленькая организация, которая хочет выжить. И хороший состав ее на самом деле определяется только тем, что она малюсенькая и пока не имеет сколько-нибудь серьезного влияния. Вопрос усиления влияния этой организации, с моей точки зрения, чрезвычайно важный. Но это совсем не вопрос расширения круга ее деятельности. Давайте сейчас создадим мощную структуру, наймем экспертов, которые оценят этот самый контент телевидения. Я с восторгом прочитал твою статью в «Ведомостях» и с не меньшим интересом выслушал тебя сегодня. Но ты абсолютно не сочетаешь масштаб своего мышления с условиями своего же существования. Я хочу, чтобы мы поговорили о том, как сделать более значимым, то, чем мы занимаемся. Я точно знаю, что, к сожалению, пока мы можем быть только участниками эволюционного процесса. Этим составом в нынешнем виде организации участвовать в революции не получится, а ты не только о ней говоришь, но еще и о революции в мышлении.

ГРИГОРИЙ ТОМЧИН. Я хочу сказать, что эффективной оказывается не система, не организованный штаб, не кучка интеллектуалов, которые сначала пишут стратегию, а потом ее воплощают в жизнь. Результативен неорганизованный хаос, который попадает на самые низменные и потому самые простые и доступные недра человеческого мышления. Этот хаос не только уже запущен системой, но на сегодняшний день именно он ее и ведет.

Сейчас не в экономике проблема, а в идеологии, которая будет удерживать нашу экономику как раз в таком виде, в каком она сегодня находится. Любое, даже самое понятное действие в сторону какой-то нормальной организации экономики рассматривается с точки зрения того, даст оно немножко свободы экономическому агенту или нет. Если хоть немножко свободы есть, это не принимается на нижнем уровне, а не в каком-то главном штабе.

Что нам делать теперь? В 1998 году было такое очень результативное общественное собрание, созданное после кризиса. Называлось оно «Клуб 20-15». Он нормально просуществовал месяцев восемь-девять, родил впоследствии программу Грефа – занимался сценариями будущего. Один из сценариев был «Трава на асфальте». Вот на сегодняшний день мы травинка на асфальте и должны ею оставаться. Делать все, чтобы она прорвалась, хотя бы ее сохранить. Другого пути, масштабного, пока нет. Одна, вторая, пятая, десятая травинка – другого пути нет.

ЮРИЙ КАЗАКОВ. Вот вы сказали про траву на асфальте. А можно ли считать то, что сейчас делает в Москве Собянин, как раз «травой на асфальте»?

ГРИГОРИЙ ТОМЧИН. Собянин кладет «бетон на траве».