О «Таинственной страсти», прошедшей в ноябре по Первому каналу, очень много писали и говорили. Это и ожидаемо, и неожиданно. Неожиданно, потому что в круг многообразных отзывов о сериале (хотя зачем я вру: мнения были однозначны и, увы, справедливы) включился почти весь пул интеллектуальных изданий плюс именитые колумнисты, которые обычно не снисходят до сериальной поденщины. Последняя формулировка не означает, что у Первого канала не бывает кинематографических удач. Бывают, и тут есть что вспомнить, в диапазоне от «Школы» до недавнего «Метода», но это явно не тот случай. Загадки, впрочем, в этом интересе нет: очевидно, что внимание привлекли тема и имена.

Тема – не вполне разгаданный по сей день феномен «эстрадной поэзии» (или, с учетом масштабов, правильнее будет – «стадионной поэзии») и феноменальная же популярность нескольких молодых поэтов, которые были для миллионов людей примерно тем же, чем для остального мира The Beatles. Обычно в эту компанию, определяемую строчкой из Вознесенского – «Нас мало, нас, может быть, четверо», – записывают помимо самого Андрея Вознесенского Беллу Ахмадулину и Евгения Евтушенко. В роли четвертого в разных источниках варьируются Роберт Рождественский и Булат Окуджава. В «Таинственной страсти» в эту компанию вписан и Владимир Высоцкий, который обычно воспринимается в «пантеоне» отдельно от них. К компании примыкали и несколько столь же популярных, молодых, ярких прозаиков, прежде всего Василий Аксенов, роман которого и стал основой одноименного сериала.

Если мы начали с «неожиданно», то ожидаемым бурное обсуждение «Таинственной страсти» стало потому, что это, во-первых, штатная пиар-работа Первого канала (объявлять каждый сериал шедевром и разгонять пулом сопутствующих ток-шоу и статей), а во-вторых, традиционная ставка на кухонные сплетни. В отличие от канала «Россия», который чаще эксплуатирует сюжет «мелодрамы вообще», Первый любит адресно работать с рефлексами повидавших жизнь зрителей. Проще говоря, красочно и с размахом реанимирует слухи, популярные на советских кухнях лет тридцать–сорок назад, когда нынешний телезритель, будучи молодым человеком, хотя бы отдаленно «слышал звон». Уже весь портфель обывательских разговорчиков того времени вычерпан: и Галина Брежнева с цыганами и бриллиантами, и Елисеевский гастроном с расстрелянным директором, и бог знает что еще.

Как в этот портфель попала поэзия – понятно: дело в тех самых стадионах, но и не только в них; кстати, поэты не впервые становятся главными героями сериалов Первого. Константин Симонов десять лет назад тоже не столько стихами заинтересовал, сколько романом и браком с Валентиной Серовой (сериал «Звезда эпохи»). Кстати, это был едва ли не единственный случай, когда наследники героев, которыми привычно смело распорядилось «главное телевидение страны», не смолчали или не ограничились ворчанием в интервью, а едва не засудили канал, – пришлось даже героев переименовывать и фрагменты переозвучивать. Дело понятное – не на тех нарвались: то были не ослабленные отпрыски партийных лидеров, а влиятельные дети Симонова (Фонд защиты гласности). Между прочим, формально герои «Таинственной страсти» тоже наделены псевдонимами, но от этой особенности романа-первоосновы авторы сериала практически отошли.

«Во-первых» и «во-вторых» для телеканала смыкаются в единое направление главного удара: не важно, какой контент (кто пьет, кто с кем спит), – здесь методика та же, что и в ток-шоу Малахова: «больше ада!». И в этом смысле многочисленные ругательные колонки и уничижительная критика в серьезных изданиях – тоже лыко в строку, галочка в ведомости пиар-службы Первого. И не важно, какие тонкие материи там попутно зашибет бревном. Возмущение того же Евгения Евтушенко в этой околосериальной матрице ничего не значит, кроме как «лес рубят – щепки летят». Восьмидесятичетырехлетний поэт заявил, что будет судиться с телеканалом, если не добьется исключения ряда эпизодов из сериала и извинений. В этих эпизодах он якобы уговаривает Беллу Ахмадулину подписать письмо против Пастернака. «Это страшное оскорбление! Самое страшное!» – убеждает Евтушенко, но вряд ли это понимают за пределами той – уже узкой – прослойки, которой не надо объяснять, каким краеугольным камнем для целого поколения в литературе была история с кампанией против Пастернака (и участием или неучастием в этой кампании). В этом смысле мы видим сильнейшее расхождение между материалом сериала (качество оставим в стороне) и той вселенной, в которую Первый канал привычно помещает свой продукт.

Это повторное вхождение «эстрадной поэзии» 60-х в плотные слои всенародного внимания – достаточно жестокий эксперимент. Заставляющий, кстати, задуматься – а надо ли было? Надо ли было разгонять поэзию, материю тонкую, до популярности рок-идолов и мог ли кто представить, что память не столько читателей, сколько обывателей – «слышал звон» (переполненные «Лужники», развод Ахмадулиной с Евтушенко etc.) – создаст такой запрос, когда бриллианты Галины Брежневой будут пофиг?

На этот пласт поэзии по-другому смотрит теперь не только «обыватель» – зритель Первого канала. Он-то рад смещению фокуса на ранее запретное. Я догадываюсь, кстати, почему из богатого мемуарного плас­та, посвященного тому поэтическому феномену – от «Шестидесятника» Евтушенко до «Промелька Беллы» Бориса Мессерера, – был выбран именно аксеновский роман. «Таинственная страсть» – произведение со сложной судьбой, назовем это так. Писатель взялся за него, получив заказ от издательства, тесно связанного с семьей Роберта Рождественского. Результат семью не устроил, Аксенов в свою очередь отказался переписывать главы с Рождественским, но не смог забрать права у издательства. После болезни и смерти автора роман был выпущен, как обнаружил (и заявил в прессе) писатель Анатолий Гладилин, в отцензурированном виде. После этого была напечатана «авторская редакция»... История, сама по себе достойная ток-шоу Малахова; естественно, благополучные и благообразные (и не лишенные «лакировки действительности» – да, это правда) мемуары других участников событий просто бледнели рядом со «Страстью». Достаточно сказать, что название (которое без контекста выглядит очень стерто) Аксенов взял из стихотворения Беллы Ахмадулиной: «К предательству таинственная страсть, друзья мои, туманит ваши очи». Как считается, эти строки посвящены причинам распада легендарной компании, по крайней мере, Василий Аксенов нередко цитировал их в таком контексте.

На этот пласт поэзии по-другому смотрит теперь и культурная элита. Отношение к «описываемым событиям» сформировалось здесь сложное: может быть, поэтому почти никто не рванул активно протес­товать против некоторых особенностей сериала. В 90-е всю «эстрадную» компанию (которая никакой компанией к тому времени уже не была) начали активно скидывать с корабля современности. По сути, им предъявили счет за неподцензурную поэзию 60–70-х, которая лишь в годы перестройки начала отвоевывать позиции. Вознесенскому-Евтушенко-Ахмадулиной попеняли, что они только «занимали микрофон» (и читательские умы), предлагая как бы суррогат и косвенно как бы участвуя в подавлении настоящего искусства. Заговорили все и сразу. Старшее поколение – ровесники «звезд» – тот же Бродский – про­декларировали полное отрицание (Евтушенко «не поэт», а Вознесенский «еще хуже»), выступив своего рода законодателями. Младшее поколение упражнялось в сарказме, потому что бывшая «эстрадная поэзия», утяжеленная госпремиями 70-х, воспринималась ими равной официозному искусству, от которого надо оттолкнуться, чтобы стартовать («Летка-енка ты мой Евтушенко! Лонжюмо ты мое, Лонжюмо! Уберите же Ленина с денег, и слонят уберите с трюмо!» – Тимур Кибиров).

По сути, маятник качнулся в обратную сторону. Сначала была необычная (а в чем-то и противопоказанная) для поэзии популярность, потом – грубое разжалование. И это было жестоко и несправедливо.

«Таинственная страсть»

В нулевые годы бывшие члены звездной компании утвердились как своего рода фигуры отсутствия. Они участвовали в светских формах литературной жизни, но достаточно почитать серьезные статьи о поэ­зии в журналах десятилетней давности, чтобы убедиться, что популярные прежде фамилии не могут быть там названы ни в каком контексте. Иногда казалось, что они сами этого не замечают или стараются не замечать. Вообще, дурную шутку с ними сыграло обилие артефактов: они так много получили в 60-е, что не могли это переварить. Этот контраст очень заметен в «Лирике», прекрасном фильме Петра Шепотинника. Вознесенский, который пытается говорить о поэзии (насколько позволяет отсутствующий голос), и Зоя Богуславская, которая говорит в совершенно другом контексте – в ворохе имен, от Пикассо до Кеннеди. И Евтушенко – с телеэкрана или со сцены – захлебывается в именах-легендах. Но что действительно делать, если все это правда – ­миллион парадоксальных событий и встреч?! Они завалили горизонт и как бы способствовали тому, что бывших королей стадиона выключили из контекста – так и оставили обсуждать эти артефакты...

В последнее время их появляется много – интервью Евтушенко: это особенно заметно на фоне того, что в 90-е и нулевые он почти отсутствовал в публичном пространстве. Истеблишмент от культуры неохотно реабилитировал его, отдавая должное жизненной силе. Евтушенко физически победил прохладное отношение к своей поэзии и фигуре, более того – ее отрицание. Даже после ампутации ноги (!) он продолжает почти маниакально ездить по городам и весям с выступлениями и концертами, летать через океан, где-то находить, черт возьми, все эти костюмы безумных фасонов и расцветок. Кажется, он победил саму смерть (поэтому есть слабая надежда, что он победит и Первый канал, заставив не только отредактировать один сериал в частности, но и изменить отношение к подобным материям; кому, как не ему – непобедимому и неубиваемому, – это по силам). Он действительно последний из них, и единственный, кто может выступить их адвокатом; это ему выпала честь сказать про уже ушедших собратьев, что их раскол 70-х годов не имеет глобального значения и не пересиливает братство 60-х.

Почти все они ушли недавно, и это важная деталь. Почти все они встретили старость в хорошей творческой форме. Вознесенский умер в 2010-м: несмотря на тяжелую болезнь, настигшую его в старости, он до последнего публиковал достойные поэтические подборки, а его выступление в упомянутой «Лирике» было без преувеличения великим. Василий Аксенов лишился сознания (как оказалось, навсегда) в момент, когда управлял машиной на Таганской площади в Москве. Это был 2008 год, ему было семьдесят пять лет. Беллы Ахмадулиной не стало в 2010-м. Можно спорить о качестве их стихов, но несомненно, что эта группа, игравшая роль «молодых гениев» для русской литературы середины ХХ века, опровергла деструктивную традицию «молодых гениев». Эта традиция была (и в общем остается) густо замешана на теме ранней смерти и разрушительных стихий.

Эти красивые молодые люди, которые, кстати, внешне были интереснее, чем их сегодняшние экранные воплощения, прожили долгую счастливую жизнь, не теряя активности, не были подвержены саморазрушению и ушли в гармонии. Именно последний период их жизни, их XXI век, мог бы быть интересным материалом. Глупо пенять, что этого не увидел Первый канал, ударившись в «Таинственной страсти» в стандартный набор оттепельных конфликтов и артефактов; печальнее, что этот смысл не увидела, не заметила наша культура. Портреты «стадионных поэтов» действительно стоило бы вернуть в пантеон, но сериал тут, конечно, совсем ни при чем.