Есть такой анекдот – из редких, переживших СССР и сохранивших актуальность по сей день. Российский актер под Новый год получает предложение сняться у Спилберга, но вынужден отказаться: «У меня елки!» Универсальный юмор для нашей страны, на все времена. И совершенно непереводимый. Таково и российское кино.

Десять с лишним лет поднимаясь с колен, оно пришло к оптимальному рецепту: альманаху «Ёлки», с которым (как и с обращением одного и того же президента) мы встречаем каждый Новый год. На рубеже 2016–2017-го – «Ёлки-5». Дешево и сердито, безвкусно и нарядно, почти как в телевизоре. Те же лица, та же немудрящая романтика, знакомые наизусть скрепы. Публика ходит и нахваливает, бизнес-модель работает бесперебойно. Сегодня альманах «Ёлки», над которым трудится актерский и режиссерский цвет отечественного зрительского кинематографа, являет его своеобразную квинтэссенцию. Не случайно эта история, стоящая могильным крестом над былыми амбициями нашего массового кино, придумана и отчасти снята его основоположником – создателем «Дозоров» Тимуром Бекмамбетовым.

Год «Ёлок-5» был для него особенным. В этом году он закончил и выпустил на мировые экраны многолетний проект, самый нахальный, дорогой и сложный из когда-либо доверенных режиссеру из РФ: новую экранизацию сакральной американской классики – «Бен-Гура». Фильм был встречен разгромными рецензиями и провалился в прокате, закончив на долгий срок (­будем надеяться, не навсегда) до тех пор плодотворный роман Бекмамбетова с Голливудом. Пришлось вернуться к «Ёлкам» – посконным, патриотическим, родным. Между прочим, не­утомимый фантазер Бекмамбетов когда-то собирался сделать международную версию альманаха, но так замысла и не осуществил, ссылаясь на слишком уж разные традиции и даже даты новогоднего праздника в разных странах. «Ёлки-5», с одной стороны, обладают планетарным размахом – обрамляющая новелла снималась в космосе с участием настоящих космонавтов. А с другой – космос этот сугубо российский, а в его центре конфеты «Коровка», о которых мечтает такой милый и родной человек в скафандре.

Эта своеобразная версия русского космизма вряд ли расстраивает главного отечественного кинопатриота – министра культуры Владимира Мединского. Он наверняка обрадовался, когда президент объявил 2016-й Годом российского кино, будто надеясь этим, как заклинанием, прогнать сглаз: ведь в 2015-м ни один русский фильм не попал в десятку самых кассовых. Поговаривали о введении квот, пока обошлось. Совпало так (именно совпало: каждый подобный фильм в производстве занимает несколько лет), что в 2016-м на экраны выходили отечественные блокбастеры один за другим. Общие сборы по итогам года оказались повыше, хотя ни один фильм не переплюнул непобедимый «Сталинград». В своей бесконечной битве с иностранным кинематографом Минкульт, конечно, не победил, но хотя бы одержал временную ничью.

Авторское кино в этих обстоятельствах будто спряталось, ушло на дно. За весь год в прокате возникло лишь два по-настоящему ярких фильма: снятый без господдержки сатирический «Ученик» Кирилла Серебренникова и ерническая «Зоология» Ивана Твердовского. Они же были самыми обсуждаемыми – и осуждаемыми, – в том числе со стороны профессиональной элиты, которая сочла их художественное качество недостаточно высоким (с ней не согласились мировые фестивали, на которых оба фильма имели заметный успех). В любом случае это редчайший год: только два артхаусных хита и с десяток блокбастеров, как минимум два из которых сняты выходцами с фестивалей – Алексеем Мизгиревым и Николаем Хомерики. Кто они – капитулянты, дезертиры? Или пионеры крестового похода авторского кинематографа в народ? Об этом уже ожесточенно спорят.

«Ледокол», режиссер Николай Хомерики

Но открыл «год блокбастеров» другой автор – создатель нашумевшей «Легенды № 17» Николай Лебедев. Его «Экипаж» стал вторым в истории российским фильмом по кассовым сборам после «Сталинграда». В этом ловком и цельном образчике «Голливуда по-русски» сошлись ностальгия по советскому культовому прокатному хиту и зрительская жажда аттракциона с харизматичными героями в центре. Безусловно, одним из ключевых факторов успеха стал Данила Козловский в главной роли – строптивого пилота, который нарушает инструкции, но спасает людей (здесь воплощена извечная русская мечта о лидере, который действует не по правилам, но по правде, а в ней, как известно со времен Балабанова, и сила). Козловский – последняя надежда утопающего зрителя в безгеройной эпохе, наставшей после трагически ранней гибели Сергея Бодрова-младшего: ни «лишний человек» Константин Хабенский, ни настолько многоликий, что кажется безликим, Сергей Безруков на эти роли не подошли. За короткий срок с участием того же Козловского выходят и ромком «Статус: свободен», и наглый «Хардкор», и монументальный «Викинг», а на горизонте брезжит «Матильда».

«Экипаж», режиссер Николай Лебедев

Однако Козловский – лицо «Экипажа», его фасад; разумеется, перед нами прежде всего фильм Лебедева, кропотливого мастера зрелищного кино, вечно молодого и улыбчивого, обожателя Хичкока и Спилберга. Лебедев, конечно, эскапист, он – за все хорошее, а плохое выносит за скобки, в придуманную страну (там его герои и спасают терпящих бедствие). Недаром именно Лебедев как президент жюри «Кинотавра» отказался награждать главным призом радикальных «Ученика» и «Зоологию», выбрав вместо них компромиссный и симпатичный подростковый фильм «Хороший мальчик» Оксаны Карас. Как и следовало ожидать, этот приз не перевел картину в статус чемпионов кассовых сборов – публика отреагировала на ее обобщенно-позитивный пафос еще более анемично, чем на резкие высказывания Серебренникова и Твердовского.

Интереснее здесь задуматься не о сознании Лебедева, а о коллективном подсознании, сделавшем в Год славы российского кино центральным жанром фильм-катастрофу. Похоже, ощущение беды в социуме и мире стало слишком всеобъемлющим, чтобы искусство, даже самое утилитарное и массовое, могло его проигнорировать. Не только «Экипаж», но и «Ледокол» Хомерики, а потом «Землетрясение» Андреасяна – фильмы о глобальных авариях. Причем если «Экипаж» лишь опосредованно отсылает к советскому наследию (персонаж Сергея Шакурова, отец главного героя, постоянно говорит о крушении былого величия и плачевном состоянии страны), то и «Землетрясение», и «Ледокол» говорят об одном периоде – второй половине предперестроечных и перестроечных 1980-х, – таким образом, рассказывая историю крушения и распада СССР. Драма, которую население продолжает переживать, наследство которой – трагические события на Украине и в России.

«Землетрясение», режиссер Сарик Андреасян

Сравнительно скромные коммерческие показатели фильмов Ан­дре­асяна и Хомерики объясняются их недостатками, ничем другим. В «Ледоколе» с почти невыносимым усилием деликатный и тонкий режиссер минималистичных авторских картин вгрызается в вечную мерзлоту коммерческих штампов, так и не сумев подчинить их себе, даже с помощью козырного актерского состава. В «Землетрясении» создатель грубых коммерческих комедий привычно небрежными мазками создает фреску народной трагедии, пренебрегая психологическим правдоподобием и стремясь лишь к одному: посильнее надавить на слезные железы человека в зале, окончательно превратив его в собаку Павлова. Отвлекшись от обсуждения талантов Хомерики и Андреасяна, можно констатировать отсутствие самого понятийного аппарата и метафорического ряда, позволяющего вызвать в зрителе одновременно историческую память и эмпатию, убедить его не только отдать деньги за билет, но полюбить и запомнить увиденных на экране персонажей, узнать в них себя. Режиссеры и продюсеры избегают любого «здесь и сейчас»; публика перестает понимать, зачем ходить на фильм, не имеющий к ее жизни вообще никакого отношения.

«Викинг», режиссер Андрей Кравчук

Во многом противоположный случай – самый новаторский российский блокбастер года (а возможно, и за всю новейшую историю отечественного кино) «Дуэлянт» Алексея Мизгирева. Он, напротив, не стремится льстить и угождать зрителю ни в чем: до такой степени, что вызывает угрюмой вызывающей позой ответное раздражение. Мизгирев отказывается от советского опыта начисто, через его голову обращаясь к XIX веку, и полностью, с нуля, изобретая эпоху заново, чтобы очистить ее от штампов навязших в зубах экранизаций классики. Система ценностей здесь тоже непривычная: вместо тепла и свойскости – ледяной холод одиночества и отчуждения утопающего в грязи Петербурга, «города умышленного»; вместо разговора о «правде» – убийственно жесткий кодекс чести, несоблюдение которого ведет к «корнелевской дилемме» и трагедии. Редкий пример бескомпромиссного блокбастера, «Дуэлянт» не сумел произвести революцию в индустрии: так и остался недопонятым романтическим фильмом-одиночкой, подобно сыгранному Петром Федоровым байроническому проклятому герою.

Пытаясь поймать «Дуэлянта» на анахронизмах и не преуспев (хотя авторы не пытались выдать фильм за исторический – это чистой воды фантазия, временами сюрреалистическая), многие его противники заняли обратную позицию в случае «28 панфиловцев» – картины дебютантов Андрея Шальопы и Кима Дружинина. Режиссеры начинали собирать деньги по краудфаундингу, а потом получили недостающее финансирование от поддержавшего патриотический проект Минкульта. Да, здесь все – миф, и не было никаких двадцати восьми панфиловцев, но посягни на этот миф, и станешь «конченой мразью» (дословная цитата из Мединского). Как раз этому фильму не хватило полета воображения. Будучи основанным на апокрифе, он больше напоминает историческую реконструкцию, сделанную старательными «ролевиками», а не художественное произведение. Сторонников патриотического воспитания это ничуть не смутило: снятый частично на народные деньги блокбастер, по меньшей мере, в прокате не провалился.

«Притяжение», режиссер Федор Бондарчук

Самое надежное прибежище отечественного блокбастера, его последний рубеж обороны – героическое прошлое. Чем дальше, тем безопаснее: если либералы еще могут ставить под вопрос подвиг панфиловцев, а патриоты сомневаться в корректности «чернушной» николаевской России «Дуэлянта» и все испытывают легкую неловкость по поводу воздвигнутого в Орле памятника Ивану Грозному (за всю предшествующую историю страны такое ни разу не случалось), то св. Владимир – фигура бесспорная. Хотя бы потому, что известно о нем крайне мало и сведения противоречивы. Воплощение сомнительного догмата о христианском фундаменте нашего государства и символ проприации Москвой истории Киевской Руси (которая теперь на русскоязычной страничке «Википедии» стала стыдливо именоваться Древнерусским государством), Владимир получил в 2016-м сразу два памятника – один у Кремля, больше похожий на моложавого Деда Мороза с крестом вместо елки, а второй в кинопрокате. Речь о самом амбициозном из блокбастеров года – «Викинге» Андрея Кравчука. С ним россияне и встречают Новый год. С ним и с бесконечными бекмамбетовскими «Ёлками».

2017-й, к счастью, уже не будет Годом кино. Может быть, отвлекшись от нескончаемого прошлого и отдохнув от привязчивого, как День сурка, вечного Нового года, отечественный кинематограф все-таки осмелится обратиться к настоящему? Посмотреть, что происходит «здесь и сейчас»?..

Первая большая премьера – «Притяжение», в котором Федор Бондарчук рассказал историю приземления НЛО в Чертанове. Только на инопланетян – вся надежда.