Судя по аннотации, «Глубина два» Огнена Главонича – документальное исследование (если не сказать расследование) одной из неприятных страниц военного конфликта на территории бывшей Югославии. В апреле 2001 года в пригороде Белграда рыбаки заметили плывущий по Дунаю кузов грузовика-рефрижератора. Такие используют для перевозки мяса со скотобойни. Обратились в полицию, вызвали ныряльщиков, одолжили подъемный кран. Под водой обнаружилась пустая кабина от «Мерседеса».

Мы слышим звук работы подъемного крана, но в кадре в это время не архивная съемка, не реконструкция, а череда пейзажей. Бежит по своим делам река. Туман покрывает верхушки холмов у берегов. Кое-где мелькают оранжевые каски и жилеты рабочих. Есть даже крупный план следов тягача, собирающих дож­девую влагу во вмятинах из-под протекторов шин. Но рабочие – современные. Заботы их – из наших дней. Мирные заботы. Единственным свидетельством прошлых драм служит текст: мы слышим мягкий закадровый голос очевидца. Потом другого. И еще одного. Чей-то голос изменен на компьютере в целях защиты свидетеля, но в основном эти голоса звучат буднично и поразительно спокойно. Речь почти лишена эмоций. Повествование течет от одного свидетельства к другому. Герои не сбиваются с ритма, не путают слова. Будто читают заранее написанный текст. Если прислушаться, может даже показаться, что раздается звук переворачиваемых листов бумаги. Ни одного лица свидетеля мы так и не увидим, как не увидим ни одного документального свидетельства.

«Глубина два»

Детали случившегося в тот апрельский день были тщательно скрыты, фотографировать и снимать на видео тела и грузовик запретили. Местные власти попробовали все спихнуть на Белград, Белград – на местные власти. Дело дошло до министров и генералов. В какой-то момент полиции даже выдали дюжину гробов. Но что с ними делать, а главное, куда девать остальные трупы, которых обнаружилось гораздо больше, никто не сказал. Власти поступили так, как повел себя один из первых свидетелей: увидев выпирающую из щели в кузове пару ног и руку, инстинктивно постарался запихнуть их обратно. Сделать вид, будто ничего и не было.

От пейзажей Главонич переходит к кадрам повседневной жизни современной Сербии. В них нет надрыва, но нет и благолепия. Летающий по ветру мусор, потускневшая краска, трещины в стенах, крупные статичные планы облезлой штукатурки, напоминающие абстрактную живопись. Закадровый рассказ продолжается, обнаруживая новые подробности. Погибшие люди в грузовике – косовские албанцы, жертвы режима Слободана Милошевича. За действиями Милошевича последовали натовские бомбардировки Белграда. За ними – очередной всплеск ненависти сербов к Америке.

«Глубина два»

«Глубина два» и правда по форме напоминает работу Герхарда Рихтера «Биркенау». Выдающийся немецкий художник взял за основу четыре размытые фотографии, сделанные узником концентрационного лагеря в 1944 году, и «размыл» их окончательно, до неузнаваемости. Превратив реальное свидетельство в образ, набор штрихов и эмоций. Но если Рихтер сознательно разрушал документальную форму свидетельства, считая, что любая попытка прямо отобразить масштаб той катастрофы выглядит «жалко», то Главонич, используя тот же прием, подходит к нему с другой стороны. У него не было и тех четырех расплывшихся фотографий. Зато достаточно обширный корпус устных свидетельств и чутье, благодаря которому он избежал соблазна пойти по проторенному пути. С «говорящими головами» и прочими штампами.

Начав с наблюдения за течением реки, Главонич заканчивает макросъемкой процесса превращения воды в лед. Метафора понятна: если вода – это время, она течет и все изменяет, то лед – то, что призвано остановить мгновение. Зафиксировать еще одну катастрофу, из которых и состоит история человечества. Тут на ум приходят уже не сцены из современной живописи, а застывшие тела жителей Помпеи. Мужчины, женщины, дети и старики – в момент извержения Везувия они стали жертвами стихии. Кто-то из них не успел, а кто-то отказался покидать свои жилища и был заживо погребен под лавой. Но сегодня эти тела выглядят не как занесенные вулканическим пеплом мумии, а как живые скульптуры. Можно разглядеть не только мимику, но и детали одежды, вплоть до ремешков сандалий на ногах. Получается, трагически расставшись с жизнью тогда, они через принятое страдание обрели новую жизнь в прямом смысле в вечности.

Разница между извержением Везувия и событиями в Югославии очевидна. В первом случае преступление совершила природа, и она же бережно сохранила память о нем. Во втором случае действовал человек. И понадобился художник, чтобы память об этом не ушла на глубину.