Нана Гринштейн – драматург. Родилась в Баку. Училась в Московском институте инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии; после третьего курса поступила на режиссерский факультет ВГИКа, вскоре перевелась на сценарно-киноведческий факультет (сценарная мастерская Ю.Арабова и Т.Дубровиной). Автор сценариев фильмов «Питер FM» (2005, с Оксаной Бычковой; приз кинофестиваля «Окно в Европу»), «Плюс один» (2008, с Оксаной Бычковой). Активно сотрудничала с «Театром.doc».

В «Искусстве кино» опубликован сценарий Наны Гринштейн «Быть» (2009, № 7).

Когда редакция журнала попросила меня написать небольшой текст, представляющий мой сценарий «Машина любви», я растерялась. Однако эта возникшая необходимость очень скоро трансформировалась в сознании в вызов. Вызов, закономерно вырастающий из моей принадлежности к поколению, которое выбрало кино как способ существования (я не случайно не пишу «профессию») не в отчаянные и резвые 10-е, не в обнадеживающие нулевые, а в начале 90-х. В 1996 году я окончила ВГИК, мастерскую Юрия Николаевича Арабова (это был первый набор мастера), а поступила и вовсе в прежней еще стране, в 1991 году. С какими надеждами и планами я вышла из мастерской, каким я предполагала свое кинематографическое будущее? Да никакой конкретики не было, мы были вдохновлены абстракцией, призрачной мечтой, экономически и физически неосуществимой, а потому не требующей умения себя продвигать. И я этому не научилась, как, думаю, и многие мои коллеги-ровесники. При всем своем веселом пессимизме одного лишь подвоха — помимо крутого общественного разворота — мы не могли предположить: стремительного технологического прорыва (Интернет, доступность видео­съемки и монтажа, кнопка «опубликовать» в твоей личной власти), который дал все возможности «делателю», оставив за бортом «мечтателя».

Мы приспособились. У каждого свои этажи компромиссов и амбиций, и на каждом этаже ни в коем случае нельзя обнаружить свою принадлежность и к другому этажу тоже. Радикально изменившееся время сделало из нас, еще молодых людей, свидетелей другой эпохи, которой мы принадлежим не меньше, чем нынешней. И это делает нас старше, чем мы есть. Но чтобы оставаться в профессии, надо быть молодым. Или казаться молодым. И желательно самому себе казаться молодым тоже. Я себя чувствую немного спецагентом на грани разоблачения.

Какое все это имеет отношение к сценарию «Машина любви»? Пожалуй, никакого, кроме того, что этот сценарий находится на моем личном этаже, где я могу забыть о том, что я спецагент. На этаже, где нет компромиссов и амбиций.

Немного о сценарии. Он был написан в 2007 году. Я мало кому показывала его и собиралась снимать сама как режиссер. Этого так и не случилось, хотя не исключаю, что вернусь к этим планам. Все может быть.

Нана Гринштейн

Полулежащая на полу женщина (Марта) протягивает куда-то руки и надрывно кричит.

Марта. Не-е-е-ет! Не-е-ет!

Марта плачет и цепляется за мужчину, который холодными пальцами пытается от нее освободиться. Он хочет прорваться в прихожую, где стоит его большая сумка. Марта продолжает цепляться за него, рыдает. Обессилев, отпускает его, причитая.

Марта. Павлик, не уходи, ну, Павлик, ну миленький... Этого просто не может быть, понимаешь, не может быть, чтобы ты ушел от меня... Это сон, просто сон какой-то, я сейчас проснусь, скажи, что я сейчас проснусь!

Но Павлик молча и холодно надевает ботинки; он спешит.

Марта (подползая к Павлику). Павлик, ведь все же было хорошо, ты же любил, ты же любишь меня, почему, ­почему...

Павлик, не завязывая шнурки, идет к выходу с сумкой. Марта ползет за ним, цепляется за шнурки. Павлик отпирает дверь, выходит за порог, на лестничную площадку...

...Марта продолжает держаться за один из шнурков, но Павлик рывком ноги выдергивает у нее шнурок. Марта остается одна на пороге, она сидит на тряпке, о которую вытирают ноги. Павлик торопливо нажимает на кнопку лифта. Открывается дверь квартиры напротив, оттуда на порог выходит немолодая женщина в ситцевом застиранном халате, у нее в руке ведро с мусором, она замечает сцену, происходящую на площадке, и замирает. Павлик, бросив взгляд на женщину с мусором, решает не дожидаться лифта и бежит к лестнице. Рыдания Марты, сидящей на тряпке, заглушают его шаги. Она плачет, не в состоянии успокоиться. Шарит руками вокруг, как будто пытаясь нащупать хотя бы шнурок Павлика, но ухватиться ей не за что, только за грязные мохры тряпки. Потеребив мохры, она обхватывает руками себя, съеживается, как будто пытаясь вжаться в саму себя, уменьшиться, превратиться в маленькую пульсирующую точку. Шаги Павлика все еще слышны несколькими этажами ниже. Женщина с мусором так и стоит, замерев, она шокирована. Но Марта, лежащая на пороге своей квартиры, ее не замечает. Женщина с мусором тихо, чтобы остаться незамеченной, заходит со своим ведром обратно в свою квартиру. Тихонько запирает дверь. Марта, лежащая на тряпке, остается одна в полной тишине. Долго лежит, не двигаясь. Дверь в квартиру полуприкрыта, от сквозняка она негромко стучит по косяку.

Изнутри квартиры – дверь все так же стучит по косяку. В квартире беспорядок. Обстановка «холостяцкая» – в квартире явно не живут дети, не готовятся борщи. Денег тоже много не водится. Обои двадцатилетней давности с идиотским растительным орнаментом. Много книг. Старинный рояль застелен салфеткой и видно, что его крышку много лет не поднимали, на рояле – допотопный проигрыватель «Аккорд», рядом лежит стопка пластинок. Шторы слегка колышутся от сквозняка. Мигает и гаснет лампочка в пыльной люстре, полной мух.

Дверь по-прежнему тихо стучит по косяку. Из подъезда выбивается полоска света, в которой виднеется плечо и прядь волос лежащей на тряпке Марты. Она не двигается.

Марта дрожит. Ее глаза закрыты. Рука сжимает грязные нитки замохрившейся тряпки. Она дрожит все сильнее. Волосы шевелятся от сквозняка. Наконец, Марта тяжело открывает глаза, смотрит в никуда. Ей ничего не хочется видеть.

Темнота. Марта с ногами сидит на продавленном диване и курит, глядя на часы – большой электронный будильник с зелеными светящимися цифрами. На будильнике 01.35. Марта курит. 01.35 сменяется 01.36. Марта берет с дивана мобильный телефон, находит имя «Павлик», набирает номер. Длинные гудки. Она ждет, замерев. И вдруг резко дает отбой, не дождавшись ответа. Сигарета почти докурена. Не глядя, Марта нащупывает на диване почти полную пачку сигарет, прикуривает новую от предыдущей сигареты, гасит докуренную в пустой чистой пепельнице, затягивается новой. Снова смотрит на часы. 01.37. Цифра 7 сменяется цифрой 8. Марта снова тем же жестом берет мобильный телефон, находит имя «Павлик» и набирает номер. Длинные гудки.

Ночь. Марта сидит все так же на диване, рука дрожит, когда она подносит сигарету ко рту, чтобы затянуться. Лицо искажено. Она задыхается от рыданий. По лицу текут слезы, из красного носа – сопли. Она не вытирает их. Только изредка – рукавом. Снова судорожно затягивается. Другой рукой все это время она набирает смс: «Я не верю, что ты уш...» и стирает. «Как ты мог меня бро...» и стирает. «Павлик! Я не могу без те...» и стирает. «Я люблю тебя. Это не пройдет». Отправляет. Сообщение отправлено. Она затягивается, втягивает в себя сопли, вдруг сильно закашливается. Не может остановиться.

Утро. Окна занавешены, но сквозь щель в шторах видно, что начинает светать. Марта по-прежнему сидит на диване, курит. Смотрит на часы. 07.44. Марта затягивается. 07.45. Раздается звонок будильника. Марта, не моргнув, продолжает смотреть на будильник. Он звенит. Она затягивается. Сигарета укорачивается прямо на глазах – ярко разгоревшись от затяжки, табак моментально превращается в пепел и падает ей на одежду. Будильник звенит. Огонек сигареты почти дошел до фильтра. Марта, не глядя, нащупывает на диване пачку сигарет, шарит в ней – она пуста. Будильник звенит. Марта затягивается в последний раз, гасит докуренную до самого фильтра сигарету в полной окурков пепельнице и выключает будильник. 07.46. Марта закрывает глаза.

В ангаре кипит работа, множество людей в одинаковых робах что-то носят, привинчивают, приколачивают, куют, варят, пилят. Вокруг крутятся бетономешалки. Их десятки. Они работают в унисон, создавая однообразный ритмичный гул. Посреди всего этого в огромных лесах отливает металлом что-то большое и округлое. Только издали можно понять, что это. Огромный металлический младенец в позе эмбриона висит в воздухе между потолком и полом. Его начищают до блеска, полируют люди, стоящие на лесах. Он сияет. Глаза его закрыты.

Марта резко открывает глаза, она проснулась. На часах 07.47. Марта взглядывает на часы, она еще не вполне вернулась из сна в явь, но вот она вспоминает все – и громко, отчаянно, как подстреленный зверь, кричит.

Марта неподвижно стоит под душем. Сутулая, худая. Глаза закрыты. Она громко поет арию Царицы Ночи из оперы «Волшебная флейта». Голос у нее красивый, сильный, хоть и не профессиональный, и в нем столько отчаяния, что оперным певицам и не снилась такая глубина исполнения. На полотенце-сушителе висят два сморщенных мужских носка.

В халате, с мокрыми волосами Марта лежит, свернувшись калачиком, на том же диване. В комнате темно, только полоска света пробивается сквозь шторы, деля всю комнату пополам и перерезая лежащую Марту в талии. Марта не спит – смотрит в одну точку. Рядом – мобильный телефон и городской телефон, довольно старый, невзрачный, почти советского вида аппарат. Она смотрит на телефоны. Пристально смотрит. Вдруг они оба одновременно начинают звонить – громко, внезапно. Она вздрагивает, глаза открываются шире. Хватает мобильный, смотрит на дисплей – «Номер не определяется». Она некоторое время в замешательстве – какую трубку взять. Наконец, решается – и отвечает на звонок мобильного.

Марта (напряженно, но стараясь быть непринужденной). Алле? (Выдыхает, сдувается.) Васильпетрович... (Звонит городской.) Да-да, я помню, что обещала прийти в субботу... Но понимаете, я... Я отравилась. (Звонит городской.) Врача вызвала, конечно... В воскресенье? Не знаю. Ммм... Простите, Васильп... Да...

Городской телефон продолжает звонить. Марта напряжена, она нервничает, держит одной рукой мобильный у уха, другая рука уже лежит на трубке городского.

Марта. Да... А можно я... Да, конечно, завтра... (Звонит городской.) Васильпетрович, можно я перезвоню?.. Да-да, понимаете... Да, тошнит...

Марта, наконец, дает отбой на мобильном и одновременно хватает трубку городского. Но там уже короткие гудки. Не успела. Она обнимает трубку, из ее глаз брызжут слезы. Она плачет и слушает короткие гудки. Полоска света успела переместиться так, что теперь слепит ей глаза. Но она не обращает внимания.

Марта, шатаясь, выходит на кухню. Свет из окна слепит ей глаза. Она щурится, и, немного привыкнув к свету, оглядывает неубранный стол. На нем с одной стороны – чашка с недопитым чаем, с другой – стакан в подстаканнике. Марта подходит, осторожно и нежно берет стакан. Обнимает его пальцами, держит, изучая подушечками пальцев выпуклости на подстаканнике – мчащийся куда-то паровоз, дымок, облака. Смотрит на дно стакана. Он почти пуст. На дне чаинки. Марта медленно и осторожно ставит стакан. Смотрит на стол. Две тарелки. Вилка с присохшими к ней какими-то крошками. Надкушенный кусочек хлеба с той стороны, где стакан. Сигарета без фильтра, недокуренная, в пепельнице. Марта берет эту сигарету. Нежно расправляет ее. Ищет зажигалку. Не находит. Находит спички возле плиты. Прикуривает. Затягивается глубоко, задерживает дыхание, закрывает глаза.

Марта спит на диване. В неудобной позе, не раздевшись. Лицо ее тревожно. Но вдруг его освещает улыбка. Улыбка во сне, как у новорожденного ребенка. Непроизвольное сокращение мышц ее тридцатипятилетнего усталого лица.

Ангар пуст. Огромный полированный металлический младенец по-прежнему в позе эмбриона висит в воздухе. Он начищен до ясного белого металлического блеска. Он открывает глаза.

Титр:

Машина любви

Медленный отъезд от стола, за которым сидит Марта. Незнакомое место – полная противоположность неухоженному жилищу Марты. Уютная кухня с прекрасным дизайном. Красивые шторы нежно пропускают утренний свет. Все выдержано в пастельных тонах. Провансальский стиль. Марта сидит за столом и пьет кофе из маленькой красивой фарфоровой чашки. Никуда не торопится. Покой. Камера отъезжает, открывая все новые детали гармонично подобранного интерьера. Неожиданно кухня заканчивается, это выстроенный интерьер в магазине мебели. Марта продолжает пить кофе. Появляется менеджер. Подходит к притолоке, нажимает кнопку – и утренний свет за окном гаснет.

Огромное светлое помещение со стеклянными стенами вместо окон полностью застроено макетами комнат – детских, гостиных, кухонь. Высокий этаж, поэтому видны только верхушки облетающих деревьев. Город где-то внизу. Переступая через пуфики, обходя тумбочки, по торговому залу движется пожилой мужчина – генеральный директор (Васильпетрович). За ним спешат неухоженная, ко всему безразличная Марта и Наташа, женщина лет 35-ти, миловидная, с завивкой и оборкой на юбке. Васильпетрович, не оборачиваясь к женщинам, продолжает давно начатую речь.

Васильпетрович. Нежность! Уют! Покой! Детские голоса! Тепло домашнего очага! Семейные ценности! Вы понимаете, о чем я? На носу весна! Скоро к нам придут мо-ло-до-же-ны!!! Вы понимаете? А мы? Что мы им предложим? Унылый прошлогодний хайтек? Нам нужна новая концепция! Надо задуматься! Надо!

Генеральный выруливает к рабочему столу, за которым стеклянная стена, размашисто кладет широкую ладонь на ­чертеж.

Васильпетрович. Я жду ваших предложений!

Генеральный задорно смотрит на женщин. Наташа испуганно молчит, Марте все безразлично.

Наташа и Марта возятся с интерьером детской. Марта молча рассаживает на полочке мишек Тедди. Наташа пытается повесить картинку. Но гвоздь выпадает. Она забивает его еще раз. Вешает картинку, но та висит криво.

Наташа. Чего-то ты так неважно выглядишь, Мартусь. Почему не накрасилась?

Марта молча продолжает рассаживать мишек.

Наташа. И свитер этот на помойку надо выбросить давно.

Марта молчит.

Наташа. Мартусь! Ты чего там приуныла? С Павликом, что ли, поссорилась?

Марта начинает плакать, обнимает мишку и садится на детскую кроватку. Наташа прямо с молотком присаживается к Марте.

Наташа. Ну ты что, ты что... Успокойся, не плачь, а то глаза красные будут!

Наташа обнимает Марту, та кладет ей голову на плечо, рыдает. Обе не обращают внимания на то, что звенит какой-то звонок – это открылся магазин, заработали, зажужжали все кассы, включились все компьютеры у менеджеров зала. Наташа гладит Марту по голове, говорит, глядя в пространство, и явно не верит в то, что говорит.

Наташа. Ну, Мартусечка, ну, успокойся, все будет хорошо, помиритесь, он вернется, еще ноги будет тебе лизать... Оближет всю как миленький...

Марта. Не оближет... Понимаешь? Всё! Не об-ли-жет!!!.. Скажи, ну почему, почему так, что же это такое... Как же так может быть, чтобы вчера, вчера еще все было, а сегодня уже нет! Нет ничего! Вчера любил, а сегодня не любит!

Наташа вздыхает, продолжает гладить Марту по голове. Та рыдает в голос. Появляется невыспавшийся покупатель. Шокированно смотрит на обнявшихся Марту и Наташу с молотком в руке. Открывает рот, чтобы что-то сказать. Но Наташа, заметившая его, делает ему знаки глазами, чтобы помолчал. Марта, между тем, продолжает причитать.

Марта. Куда же она девается, эта любовь? Куда она девается? Ведь если она здесь, вот тут вот исчезает, то где-то она же должна же тогда появляться, правда?.. Ведь должен же быть какой-то закон сохранения этой самой любви?!..

Покупатель, слушающий слова Марты, постепенно меняется в лице. Такое ощущение, что он и сам давно задается тем же вопросом.

Марта идет по улице. Валит густой снег. Все постепенно покрывается мягким белым покровом, на памятнике Пушкину – снежная шапка, на одиноко стоящем под ним пареньком с розами в целлофане – тоже. На пожухлой газонной траве шевелятся припудренные снегом поли­этиленовые пакеты. Марта идет мимо, отворачивается. Подносит к лицу руку, рассматривает снежинки на рукаве пальто. Снежинки медленно тают. Невероятной красоты узоры на глазах исчезают, растворяются. Снежинок много, и все они разные. Марта достает из кармана пачку сигарет, зажигалку. Закуривает, но снежинки пару раз гасят только начинающую разгораться сигарету. Наконец, затягивается. Дойдя до метро, останавливается, чтобы докурить. Стоит, ссутулившись, глядя в снежную круговерть. Марта худа, трудно определить ее возраст. Ее лицо можно было бы назвать красивым, если бы не маска обреченности, сковавшая черты. Одета Марта почти по-мужски: она в брюках, коротком полупальто, на голове – вязаная шапка, можно сказать, вовсе без фасона. Из-под нее выбиваются волосы, не длинные, но и не короткие. Марта курит, смотрит на прохожих, на снег, на Пушкина и беззвучно плачет. Можно подумать, что она плачет от того, что видит. Докурив, Марта бросает в снег окурок, он моментально гаснет с легким пшиком. Марта добивает его каблуком, всхлипывает и спускается в метро.

Марта сидит, погруженная в невеселые мысли, и едва сдерживает слезы. И не замечает, что напротив нее сидит другая женщина – красивая, в дорогой шубе, но в таком же состоянии. Марта поднимает глаза вверх, чтобы слезы не вытекли, но из одного глаза предательски течет. У женщины напротив дрожит подбородок, нос краснеет. Марте уже приходится шмыгнуть носом. Следом шмыгает сидящая напротив женщина. Тут они замечают друг друга. Смотрят друг другу в глаза, полные слез. Слезы переполняют эти четыре глаза и текут по четырем щекам. Красные носы, судорожное дыхание. Женщины отводят друг от друга взгляды и продолжают молча плакать. Сидящие вокруг пассажиры с опаской смотрят на них. Особенно растерян сидящий рядом с женщиной напротив Марты молодой паренек. Он смотрит то на плачущую красавицу, то на сидящую напротив невзрачную Марту. Не выдержав зрелища, он, в конце концов, встает и уходит в другой конец вагона.

Пять утра, за окном темно. Марта спит на кровати в одежде. Рядом с кроватью на полу пепельница, полная окурков. В тишину комнаты въезжает нарастающий ритм музыки, голоса, шум мотора автомобиля. По потолку едут полосы света, ломая интерьер, как шоколадную плитку. Женщина смеется, мужчина ей что-то отвечает. От шума Марта внезапно просыпается и подскакивает на кровати. Мутным взором смотрит куда-то перед собой. Садится, постепенно просыпаясь. Смотрит на часы. Звуки с улицы затихают. Марта берет телефон и набирает номер. Ждет. Трубку, видимо, не берут. Но Марта ждет, закрыв глаза и как будто перестав дышать, ждет довольно долго. И вдруг резко открывает глаза – ей ответили. Глаза Марты все расширяются и расширяются оттого, что она слышит в трубке. Она открывает рот, хочет что-то сказать, но не может. И не успевает. Глаза гаснут. Марта убирает трубку от уха, смотрит на нее и обращается к ней.

Марта. Прости. Я только хотела сказать, что люблю тебя.

Марта идет по городу, еще совсем рано, светает. Народу – никого. Кошка идет по делам через дорогу, старательно обходя подмерзшие за ночь лужи. Марта ступает на тонкий ледок, он сразу трескается под ее ногой, трещинки разбегаются змейками во все стороны, в образовавшиеся щели протекает грязная водичка. Раздается колокольный звон. Марта оборачивается на него. Вдалеке видна церковь, она вся в лесах, но ворота открыты. В ворота входят люди, крестятся.

Марта входит в церковь, крестится, неловко кланяется. Отходит в сторонку, смотрит на алтарь, но подойти ближе не решается. Перед ней – головы женщин в косынках. Марта, спохватившись, вытаскивает из сумки свою бесформенную шапку, натягивает ее. Начинается служба. Хор поет очень красиво, и от его звучания у Марты наворачиваются слезы на глаза.

Марта покупает свечку. Покопавшись в кармане, находит и протягивает блестящую пятирублевую монетку, из тех, которые кажутся только что отчеканенными на фабрике Гознака. Старушка протягивает ей свечку.

Марта ставит свечу к иконе Божьей Матери. Свечка никак не ставится, все время падает. Марта несколько раз оплавляет ее снизу, чтобы все же заставить пусть кривовато, но стоять. Потом долго стоит, сосредоточенно глядя на лик Пресвятой Девы.

Марта (шепотом). Пожалуйста, избавь меня от нее. Не хочу больше. Устала. Не могу. Да и зачем она нужна, эта любовь.

Свеча Марты снова падает.

Марта выходит из церкви. За ее спиной продолжается пение, служба идет. Марта направляется к воротам. На ее пальто следы от воска.

Марта при помощи трафарета и розовой краски рисует на стенах интерьера сердечки. Одной рукой накладывает трафарет с вырезанным сердцем, другой рукой наносит краску. Еще одно сердечко. Еще одно.

Марта стоит на тротуаре у обочины дороги. Рядом стоят еще несколько людей. Все смотрят пристально в одну сторону. Всматриваются. Становятся на цыпочки. Вздыхают. Подходит еще один прохожий, тоже останавливается и так же пристально всматривается вдаль. У него на ботинки налип снег с грязью. Он топает, чтобы его стряхнуть. Но грязь не отходит. Тогда прохожий делает шаг в сторону, там валяется какая-то металлическая штука – труба с плоским жестяным прямоугольником, похожим на лопату. Но это не лопата, а знак автобусной остановки с расписанием. Прохожий обтирает подошвы ботинок о расписание автобуса. Судя по расписанию, автобус ходит раз в час. Вдруг все стоящие на обочине оживляются. Медленно подъезжает светящийся автобус, в нем есть что-то зловеще-новогоднее. Дверь со скрипом открывается, люди прокатывают проездные, заходят в пустой салон, рассаживаются. Марта – последняя. Она хочет купить билетик. Протягивает деньги водителю.

Водитель. Не надо. Билеты кончились.

Марта. А что же делать?

Водитель. Не знаю. Проходите так.

Марта. А если контроль?

Водитель. Ну тогда садитесь здесь.

И водитель откидывает вдруг внутри своей теплой кабины, без меры украшенной золотистой бахромой, маленькое сиденье.

Водитель. Будешь за кондуктора.

Марта и водитель синхронно подпрыгивают на сиденьях. Перед ними стелется зимняя дорога. Улицы пустынны, это какие-то безлюдные индустриальные места. Водитель игриво посматривает на Марту. Марте это неприятно, она делает вид, что не замечает. Остановка. Люди выходят. Никто не заходит. В салоне остается один спящий старичок. Водитель продолжает смущать Марту. Невзначай на повороте касается плечом ее плеча. Потом наглеет – кладет ей руку на колено. Марта убирает руку. Видит впереди одинокую остановку со стеклянным козырьком.

Марта. Остановите, моя!

Водитель только прибавляет скорости. Марта в ужасе, но старается не подавать виду.

Марта. Остановите! Остановите же!

Водитель вроде бы собирается проехать остановку, но вдруг в последний момент резко притормаживает. Старичок в салоне просыпается. Марта вскакивает, хлопает откидное сиденье. Марта неловко, торопливо, задевая ремнем сумки за ручку двери кабины, кидается к выходу. Водитель смеется.

Автобус скрывается вдали. Марта стоит на остановке одна. Безлюдная пустая улица. Идет снег, застревая в высокой траве, проросшей между трамвайными рельсами посреди улицы. Кажется, что трамваи здесь не ездили уже очень давно. Во мраке фабричные развалины десятых годов прошлого века кажутся замком Дракулы. Марта ежится и собирается перейти улицу. Ступает на проезжую часть. Спотыкаясь о колдобины, почти добирается до рельсов. Вдруг рельсы вздрагивают, осыпав часть снега с травинок. На одном из рельсов что-то глухо звякает, Марта присматривается и видит лежащую на рельсе монетку. Издалека, покачиваясь, неторопливо выезжает трамвай. Монетка блестит в свете его фар. Трамвай проезжает прямо перед лицом Марты, мельтеша ободранным рекламным плакатом на боковой панели. Он скользит бесшумно, как призрак или корабль, приминая траву. Когда он отъезжает, Марта бросает взгляд на рельсы. На блеснувшем рельсе все так же лежит блестящая пятирублевая монетка. Она цела, не раздавлена, не раскатана весом трамвая. Марта наклоняется и берет монетку – новенькую, переливающуюся, как будто только что с фабрики Гознака. Сжимает ее в ладони. Перешагивает рельс, ступая в сырую, заснеженную, примятую траву.

На весах – одна большая груша. За прилавком продавщица, у прилавка Марта. Обе ждут, когда на весах высветится окончательная цифра. Весы не спешат. Наконец появляется сумма: пятьдесят четыре рубля девяносто девять копеек. Марта протягивает пятьдесят рублей, больше у нее в кошельке ничего нет. Роется в кармане, ищет мелочь. Находит несколько копеечек и блестящую пятирублевую монету. Смотрит на нее, колеблется – отдавать, не отдавать? Продавщица ждет. Марта сует монетку обратно в карман.

Марта. Извините. У меня нет. Я не буду брать.

Марта идет в сторону выхода, продавщица убирает грушу с весов, смотрит ей вслед.

Марта входит в подъезд, ее тут же хватают под руки двое мужчин и куда-то тащат по грязной стоптанной лестнице. Она сопротивляется, но это бесполезно.

Мужчина. Вы не волнуйтесь, не волнуйтесь так... (Грозит пальцем в темноту, где угадывается фигура человека.) Смотри, Вовка, смотри!

В дворницкой тесно, в углу стоят разнокалиберные лопаты, мётлы, грабли и прочие принадлежности для уборки территории. Вокруг трехногого шаткого стола стоят трое мужчин. За столом сидит милиционер, перед ним – тетрадь в косую линейку, в которой у него записаны под номерами квартир фамилии жильцов с какими-то пометками: «спал», «не было дома», «вернется к утру», «проверить прописку!», «ответс. квартирос.?» и т.д. Входит мужчина.

Мужчина. Готово. Все входят, никто не выходит. Вовка дежурит. Могила!

Второй мужчина следом за первым вводит под руки Марту. Она пытается высвободиться. Ее подталкивают к столу.

Милиционер. Квартира.

Марта. А что случилось?

Милиционер. Квартиру назовите.

Марта. Семьдесят седьмая.

Милиционер. Прописка.

Марта. Здесь.

Милиционер. Паспорт.

Марта. Паспорт в квартире. А что случилось?

Милиционер. Девушка, у нас тут серьезное дело, а вы что случилось, что случилось. Имейте в виду, все, что вы скажете, может быть использовано, как говорится, против вас! Между прочим, погиб человек! И не просто человек, а... а... А вы, видите ли, паспорт забыли дома!

Как бы в подтверждение серьезности слов милиционера все присутствующие мужчины строго и скорбно смотрят на Марту и не моргают.

Марта. Хотите, принесу.

Милиционер. Нет уж. Сам зайду. В порядке опроса соседей потерпевшего.

Марта. А когда зайдете? Просто я собиралась ванну принять...

Милиционер заинтересованно смотрит на Марту.

Милиционер. А вы повремените с ванной. Когда смогу, тогда зайду.

На кухне все по-прежнему. Марта берет стакан в подстаканнике. Заглядывает внутрь. Чай высох. Чаинки прилипли ко дну. На столе остался круг – высохший след чая от подстаканника. Марта ставит стакан обратно на стол. Пододвигает подстаканник, чтобы он в точности стал на круг, где стоял прежде. Раздается звонок в дверь. Марта идет открывать, на пороге – милиционер, у него в одной руке тетрадка, в другой – ручка.

Милиционер (не входя в квартиру). Вы где были девятнадцатого ноября между двадцатью тридцатью и тридцатью... тьфу... короче, двенадцатью ночи?

Марта. Да вы заходите. Так дует.

Милиционер сидит в кресле, отхлебывает чай. Марта сидит в кресле напротив. Горит настольная лампа, поставленная на рояль, люстра по-прежнему безжизненна.

Милиционер. Верхнего соседа знаете?

Марта (приподнимая голову вверх). Этого?

Милиционер. Нет. Самого верхнего.

Марта. Нет.

Милиционер. Убили.

Марта. Ужас. Как это случилось?

Милиционер. Обыкновенно. По почкам сапогом. Короче, что вы делали девятнадцатого между тридцатью и тридцатью... еклмн, между... ну, вы поняли.

Марта. Не помню. Сейчас у нас какое?

Милиционер. Сейчас у нас... Блин. М-м-м-мм... Двадцать пятое.

Марта. Значит, девятнадцатое – это было... воскресенье?

Милиционер. Пятница. Ну да, пятница.

Марта. Ага, пятница. Ах, пятница... Да, это была пятница. (Вздыхает.) Ну, в общем, с работы я шла поздно, пока композицию составили, пока расцветку подобрали для дивана... Шла, настроение было хорошее... (Опять вздыхает.) Да! Я шла домой как раз в одиннадцать. От метро. Мимо гастронома...

Милиционер. Вот! Это очень хорошо. Значит, вы видели убийцу!

Марта. Да нет, что вы, я не видела его... Я никого не видела.

Милиционер (откусывает печенье, отхлебывает чай, придвигается поближе к Марте). Поймите, дело серьезное. Старика убили какие-то сопляки, но дело не в этом. Он на пенсию как вышел, бухать стал конкретно, гулял туда, гулял сюда... А между прочим, генерал КГБ. В своем деле – ас! Девятнадцатого в девятнадцать, блин, ну, ночью, короче, он шел со своей бывшей работы, нес в чемоданчике чертежи и макет одной секретной установки... По дороге пивка, то-се, ну, короче, по полной. Я так думаю, парни не в курсах были, что в чемоданчике. Они бабла хотели. Торчки сраные. Пардон. Отбили дедуле почки, забрали из карманов мелочь, даже на брюках карманы вывернули. Трупаком не побрезговали. Ну и чемоданчик, суки, спи... сперли. Конечно, убийство – это плохо. Но главное – чемоданчик. Вернуть его надо! Понимаете? Государственной важности дело... А я что, я человек подневольный... Расхлебывай тут это все один...

Марта смотрит на милиционера и вспоминает.

[Мультипликация в стиле аниме]

Нарисованная Марта идет по улице, проходит мимо нарисованного гастронома, в котором хотела купить грушу. Мимо Марты очень быстро проезжает парень на скейтборде, его бледное нарисованное лицо лишь на мгновение оказывается освещено светом фонаря и тут же исчезает в темноте. Марта смотрит не на него, а на лежащего вдалеке мужчину, рядом с которым стоят двое людей... Картинка резко обрывается.

Марта смотрит на милиционера.

Марта. А знаете, я ведь видела какого-то мужчину, он на тротуаре лежал. Вроде прилично одетый, я еще удивилась, неужели пьяный. А над ним стояли двое. Один молодой, другой старый. Про «скорую» что-то говорили...

Милиционер. Вот-вот-вот-вот!.. Это уже что-то, это зацепка! А как они выглядели?

Марта. Не помню. Молодой и... старый. Трезвые.

Милиционер записывает все это в своей тетрадке, так и пишет: «трезвые».

Милиционер. Вы не представляете, как вы помогли следствию. Мы, можно сказать, на пути к разгадке.

Марта. Вы думаете, это убийцы?

Милиционер. А почему нет? Трезвые. Это о многом говорит! Им как раз не хватало на бутылку, чтобы выпить!

Марта. Скажите, пожалуйста... А вот наш район, он это, очень криминогенный?

Милиционер. Очень. Просто, так сказать, насквозь. Один из самых криминогенных в городе. Да что там говорить. Вон в том доме (машет рукой в направлении окна), в девятиэтажке, вообще полтергейст. Не знаю, что делать прямо. Шкафы двигает. Зажигает все на хрен. Пацан. Три года. Бабушка плачет, звонит, я прихожу – а у них опять типа перестановка. Паренек стоит, зырит. Я только на ковер ступил, а он – бац! – тлеет. И дым, дым стелется... И стол письменный едет...

Марта. Куда?

Милиционер. Куда-куда. В угол. Медленно так...

Милиционер смотрит на Марту так таинственно, как только у него получается. Начинает мигать настольная лампа, вспыхивает ярко и перегорает.

Марта и милиционер в постели. Дышат, двигаются, но вдруг раздается телефонный звонок. Марта высвобождается, хотя милиционер недовольно урчит, бежит к телефону. Хватает трубку.

Марта. Алле! Алле! Не слышу ничего! Ничего не слышу! Алле... Павлик, это ты? Павлик... Павлик! Ты слышишь меня? Павлик!!!

Марта начинает плакать.

Марта (сквозь слезы). Я знаю, это ты... Кто же еще может позвонить мне в три часа ночи? Ну и что, что я не слышу тебя. Но ты ведь слышишь меня, правда? Павлик, только не клади трубку, хорошо? Не клади трубку! Прости меня... Прости, слышишь? Это я во всем виновата. Как всегда. Мне слишком много надо, я жадная, я сука, я хищница! Но я изменюсь, я обещаю, я стану другой, только ты возвращайся... Павлик... Ведь так не может быть, чтобы ты не любил меня больше, Павлик...

Милиционер сидит в постели и тревожно смотрит на Марту.

Милиционер. Алле! Я не понял? Это что?

Марта. Алле... Я не слышу тебя... Ты слышишь меня? Я не слышу тебя... Павлик... Павлик...

Марта плачет. В трубке раздаются короткие гудки. Она кладет трубку. Садится на пол, голая, жалкая. Из постели встает голый милиционер, идет к Марте. Поднимает ее. Марта отталкивает его.

Марта. Не хочу. Отстань.

Милиционер. А ты слова-то выбирай, дура. Я вообще при исполнении.

Марта сопротивляется.

Милиционер (неожиданно грубо). А ну пошла!

Милиционер тащит Марту за руку в постель, она больше не сопротивляется.

Марта идет по двору. На еще не опавшие и даже не до конца пожелтевшие листья падает крупный медленный снег. Двор пустой, почти никого нет. Мама тащит сонного мальчишку в детский сад. Старушка кутается в пуховый платок. Крупный мужчина выгуливает здоровенную собаку и отдает ей приказания на немецком языке, заглядывая в разговорник. Вороны клюют рябину. Марта с окаменевшим лицом проходит мимо окон типовой панельной пятиэтажки. И вдруг до нее доносится музыкальная фраза, исполненная на кларнете. Марта слегка замедляет ход. Кларнет играет что-то очень странное, какие-то обрывки музыкальных фраз, отдельные ноты, внезапные легато и стаккато. Марта вдруг улыбается. Звучание кларнета в ее сознании вдруг встраивается в звучание целого оркестра. Кларнет играет в нем свою партию, она и состоит из обрывков, отдельных нот, она – лишь часть целого, непрерывного, длящегося. Марта невольно ищет глазами окно, за которым кто-то репетирует свою партию на кларнете. Но все окна одинаково немыты и непроницаемы. Непонятно, откуда доносятся звуки. Может быть, из-за этих темных штор?

Из узкого просвета между шторами льется свет, он падает на партитуру. Перед пюпитром стоит кларнетист, он играет свою партию – отдельные ноты, фразы. Но он, как и Марта, слышит оркестр. Играя, он смотрит то на партитуру, то в окно и видит блуждающую взглядом по дому Марту. Она медленно идет мимо и вот скрывается за шторой. Больше ее не видно.

Марта ускоряет шаг. Всплески музыкальных фраз становятся все тише. Марта достает из кармана сигареты. На ходу закуривает, затягивается. Идет все быстрее и быстрее. Затягивается, выдыхает дым рваным облаком в холодный воздух. Кларнет почти совсем затихает. Марта затягивается – и снова играет оркестр. Из глаз Марты текут слезы, разбегаясь по щекам за уши от того, что ветер в лицо.

За кадром играет оркестр.

Марта открывает шторы в очередном интерьере жилой комнаты. Скошенная стена а-ля французская мансарда, кованая спинка кровати, картина с изображением фруктов. Марта отходит в сторону посмотреть на интерьер, наклоняет голову. Быстрым шагом подходит к картине, снимает ее, достает из-за кровати другую и вешает. На новой картине изображены целующиеся любовники. Марта обнимает сама себя, стараясь расположить руки, как у женщины на картине.

Марта выбирает постельное белье.

Марта взбивает подушку.

Марта колдует над столом. Делает натюрморт – подобие завтрака. Ставит две чашки. Сахарницу с щипчиками для сахара. Пластиковые круассаны на блюдечке. Посмотрев со стороны, кидается к столу, вырывает из блокнотика, торчащего из заднего кармана брюк, страничку и что-то пишет на ней. Ставит на уголок странички чашку. На страничке написано: «Я тебя люблю».

Запертая дверь кабинки.

Голос Марты. Ты извини, что я тебя потревожила. Я просто так. На минуточку. Как ты поживаешь?

Марта стоит над унитазом, держит в руке телефон. Говорит в пространство.

Марта. А давай как будто ничего такого не было. Мы же близкие люди, зачем нам друг друга терять. Будем дружить. Ну, пока.

Из соседней кабинки доносится звук сливаемой воды.

Голос Наташи. Какая же ты дура, Мартуся. Какая ты дура. Вот зачем ты ему звонишь?

Двери обеих кабинок отпираются, выходят Марта и Наташа.

Марта. Зря ты. Он был рад меня слышать.

Наташа. Ой-ой-ой. А ты вся и разомлела.

Марта улыбается, делая вид, что все действительно в порядке. Но улыбка превращается в гримасу, она начинает плакать. Наташа кидается к ней, как к ребенку, участливо, но без понимания, обнимает, прижимает к себе.

Наташа. Слушай, ты прости, что я бросаю тебя. Но потом у нас уже не получится никак. У Пети такой график ужасный. Едва выцарапали эту неделю. Завтра утром самолет – и через два часа мы в Египте. Мартусь, чесслово, у меня такие угрызения, что я тебя тут бросаю одну в трудную минуту. Ты ведь не обижаешься на меня? А? Не обижаешься?

Марта (сквозь слезы). Нет, что ты. Не обижаюсь.

Марта сидит на стульчике перед бухгалтером, та, шевеля губами, отсчитывает зарплату стольниками, складывая их возле ведомости. Видимо, это длится довольно долго, потому что кучка отсчитанных купюр уже большая.

Марта. Может, не надо... Там наверняка все правильно.

Бухгалтер, молча мотнув головой и сделав страшные глаза, продолжает с усилием. Ей трудно не сбиться. В этот момент, мигнув и затрещав, вырубается свет, и в комнате становится темно. Бухгалтер аж вздрагивает.

Марта. Ну я же говорю, зачем это. Давайте так.

Марта и Наташа вместе идут в сторону большого торгового центра. Наташа радостная.

Наташа. Ты бы в церковь, что ли, сходила, свечку поставила.

Марта. Уже.

Наташа. Ну все, прибежит теперь. Я, когда Петька в прошлый раз хвостом вильнул, пошла к Божьей Матери сразу. И такое, знаешь, на меня прям сошло, я прям почувствовала, что Она слышит меня... Так он на следующий день прискакал. Вот и твой Павлик, увидишь, прибежит.

Марта. Да я о другом просила. Чтобы разлюбить.

Наташа. Да ты что, это же грех. Нельзя просить у Бога избавления от любви. Надо самой как-то ее убивать.

Наташа и Марта входят в самооткрывающиеся стеклянные двери торгового центра. Двери закрываются за ними.

Наташа выбирает купальник. Растягивает трусы, прикидывая – влезет или нет.

Наташа. Мартусь, глянь, как тебе.

Марта. Ничего, красивый.

Наташа. Мне лучше сильно жопу не открывать, целлюлит тот еще.

Марта. А как ты думаешь, он вспоминает обо мне?

Наташа – в купальнике. Марта уныло смотрит в зеркало на полуголую Наташу и на одетую себя.

Наташа (со знанием дела). Слушай, ну нельзя же так зависеть от мужиков. Это ненормально. Сходи к психологу, что ли.

Марта. Думаешь?

Наташа. Моя сестрица, когда у нее со свекровью были проблемы, пошла к какому-то. В общем, ничего, наладилось все. Свекровь переехала.

Марта. А ты не узнаешь у нее его номер, а?

Наташа. Да не вопрос. Сейчас по дороге позвоню. Там какой-то типа псих­театр, что ли. Нет, вот в груди он мне мал, мал. Вот когда выдыхаю (выдыхает) – вроде ничего. А когда вдыхаю (вдыхает) – теснит.

Наташа через зеркало смотрит на унылую Марту. Марта смотрит куда-то в сторону, задумавшись и не слушая Наташу.

Наташа. Знаешь, что я тебе скажу? Тебе надо начать новую жизнь. Понимаешь? Выйти! Выйти из этого состояния! Наружу!

Произнося последние слова, Наташа делает движение руками, как будто плывет брассом, что очень соответствует ее одеянию.

Марта стоит в лифте. Тесно, потому что рядом – довольно крупный сосед со здоровенной собакой, она сидит у выхода и шумно дышит. Двери лифта открываются, надо выходить, но собака не двигается с места, так что и Марта, и сосед не могут выйти.

Сосед (по-немецки, заглядывая в разговорник). Встать! Встать! Выходи! Давай! Выходи!

Марта отпирает дверь, входит в квартиру, включает свет в коридоре. Он освещает не только коридор, но и половину комнаты. Неубранная постель вызывает у нее рвотный рефлекс, ее рвет прямо в коридоре. Свет, затрещав, гаснет, квартира теперь полностью погружена в темноту.

Марта сидит на лавочке возле подъезда. Ей холодно, она ежится. Курит. На специальной доске возле двери объявления шуршат своими лепестками. Марта встает, подходит к доске. Читает объявления. Курсы английского языка. Шейпинг, солярий, танцы, ча-ча-ча, румба и самба. Ресторану требуется квалифицированый повар. Агентство недвижимости проводит бесплатные консультации. От руки: сдаю свою квартиру в этом доме. Марта отрывает лепесток.

Громко тикают часы. Марта стоит у окна, оно выходит не на улицу, как у нее в квартире, а во двор. И этаж выше. У стола стоит молодой парень делового вида, он считает деньги, шевеля губами.

Парень. ...двадцать четыре, двадцать пять. Все в порядке. Если что, могу вывезти мебель.

Марта. Не надо.

Парень. Да можете сами все на свалку отнести. Мне дедово барахло не нужно.

Марта. Как это все-таки ужасно, что его вот так убили...

Парень. Пить надо было меньше.

Парень осматривается, собираясь уходить. Идет к шкафу, открывает его, достает высокие яловые сапоги, блестящие, столетней давности – но как новые. Кладет их в шуршащий полиэтиленовый пакет. Идет к выходу.

Парень. До свидания. Обживайтесь тут.

Марта. Да, счастливо.

Марта продолжает смотреть в окно. В доме напротив, за окном с темными шторами мелькает силуэт кларнетиста, стоящего перед пюпитром. Он играет, но музыки не слышно. Марта смотрит на него и впервые за долгое время улыбается. Тишину нарушает холодильник, он начинает громко тарахтеть.

Марта еле тащит по лестнице вверх кучу вещей: рюкзак, пара сумок, чемодан, кипа пластинок, а на ней сверху стоит стакан в подстаканнике, позвякивает при каждом шаге Марты.

Марта вприпрыжку бежит вниз по лестнице. Вдруг останавливается посередине пролета. Возвращается назад.

Марта спускается вниз по лестнице, неся половину тех вещей, которые отнесла только что наверх. В свободной руке несет стакан в подстаканнике.

Марта налегке поднимается наверх через ступеньку.

Марта вытирает везде пыль, аккуратно поднимая предметы и кладя их на их прежние места. Проходится тряпкой вдоль книг на книжной полке. Книги все старые, собрания сочинений.

Марта открывает верхний ящичек бюро, там пусто. Марта кладет туда свою тетрадку, какой-то блокнотик, папку с бумагами, коробку из-под сигар, из которой высовываются документы. Закрывает ящичек и дергает другой, побольше. Но он не открывается – заперт.

Вытирая пыль на подоконнике, Марта видит цветок в глиняном горшке. Листья его опустились, завяли, но он явно еще жив.

Марта поливает цветок.

Марта стоит с проигрывателем в руках. Ищет, куда бы его поставить. Не находит. Ставит на пол посреди комнаты. Перебирает пластинки, выбирает одну. Ставит. Начинает звучать музыка – оркестр, тот самый концерт, который репетировал кларнетист.

Посреди комнаты крутится пластинка. Играет музыка. Марта сидит на подоконнике, пьет чай, смотрит в окно. Кларнетиста не видно. Свет в квартире не горит, поэтому обстановка освещена очень контрастно. Вещи все из прошлого века. Кресла накрыты потертым плюшем. Торшер – привет из семидесятых, по тем временам шик-модерн. Высокий полированный шкаф на ножках, демонстрирующий годовые кольца давно погибшего дерева. В углу – кровать с железными спинками, на которых соблазнительно поблескивают обязательные шишечки. И центр тяжести комнаты – резное массивное бюро, на нем – классическая зеленая настольная лампа. В комнате полный порядок. Марта смотрит в окно. Достает из кармана сигареты, щелкает зажигалкой, затягивается, выдыхает дым носом и видит, что дым почему-то желтого цвета. Закашливается, смотрит на сигарету с омерзением. Открывает форточку, выбрасывает сигарету. В комнату врывается морозный воздух, изо рта у Марты идет белый пар. За окном начинает идти крупный снег, очень быстро маскируя уродство неухоженного двора.

Марта в наброшенном на плечи пальто выбегает из подъезда под снег. Задирает голову, смотрит на большие рваные хлопья, летящие ей в лицо. Пересекает двор, чтобы попасть на детскую площадку, под грибок. Оказавшись под грибком, Марта кладет пачку сигарет на скамеечку, на мгновение задерживается и снова убегает под усиливающийся снег.

Марта в своей квартире, которая, утратив мелкие детали – разбросанные вещи, косметику на трюмо, книги, проигрыватель и прочее барахло, – стала выглядеть чужой и пустой. Марта молча и не двигаясь сидит за столом. Ждет. Смотрит в одну точку. Тишина. Наконец раздается звонок в дверь. Марта идет к двери, открывает ее. На пороге стоит пара – молодой мужчина и уже заметно беременная женщина. Марта отступает назад, пропуская их в квартиру.

Марта. Здравствуйте, проходите.

Мужчина. Добрый день. Мы немного опоздали, извините.

Марта. Ничего. Можете обувь не снимать. (Добродушно.) Хотя как хотите, пол-то мыть вам, а не мне.

Мужчина и женщина улыбаются, снимают обувь, причем мужчина наклоняется и помогает женщине снять сапоги, привычным жестом придерживая их за голенище, а женщина для устойчивости упирается рукой в дверной косяк. Проходят в комнату.

Марта. Вот, комната. Она, собственно, одна. Там кухня. Немного течет кран. Да, к сожалению, лампочки везде перегорели. Замените? Шкафы я освободила, но в кладовке осталось всякое старье. Я потом заберу, если вы не против.

Мужчина. Мы не против.

Женщина. А где туалет?

Марта. Вот.

Женщина направляется в туалет походкой утки.

Мужчина. Вот наши паспорта. Можете переписать данные. Или, если хотите, давайте договор подпишем.

Марта. Не надо паспорта. И договор. Я вам верю.

Из туалета доносится слабый голос женщины.

Голос женщины. Митя! Митя!

Мужчина бросается к двери туалета.

Мужчина. Лиз, что-то не так? Открыть можешь?

Женщина. Да, вот, сейчас... Открыла. Просто нога затекла, не могу встать.

Мужчина скрывается за дверью туалета. Марта смотрит ему вслед, как в детстве смотрела вслед подружке на новеньком велосипеде, о котором сама она не смела и мечтать. Из туалета раздаются охи и какая-то негромкая возня. Сливается вода. Наконец, мужчина и женщина выходят из туалета, она опирается на его руку и прихрамывает. Марта смотрит на них с умилением и завистью.

Марта смотрит на себя в зеркало, она немного накрашена, в выгодных ракурсах она кажется красавицей. Делает разные выражения лица – радостное, наивное, счастливое, грустно-романтическое, вдруг широко и искренне улыбается, но взгляд становится снова усталым и безнадежным, улыбка гаснет. Марта одета, она собирается выходить. Наклоняется, чтобы зашнуровать ботинки, когда раздается звонок ее мобильного. Марта отвечает.

Марта. Да, мам, привет. Спасибо. И я тебя поздравляю. Как с чем – с моим днем рождения. А что, для тебя это не праздник?

Разговаривая с матерью, Марта продолжает делать разные выражения лица перед зеркалом.

Центр Москвы, по-прежнему идет снег. Марта идет по пустынной улице. Машин почти нет, на всех светофорах мигает желтый свет. Проезжая часть покрывается снегом. Пешеходов тоже маловато, поэтому следы Марты красиво отпечатываются на покрывающемся снегом асфальте. Марта идет медленно, без цели и смысла. Смотрит прямо перед собой и вдруг видит лежащую на асфальте орхидею. На нее падает снег. Марта нагибается, поднимает цветок. Стряхивает с него снежинки, дышит на него, чтобы согреть.

Марта сидит в полупустом кафе, на столике рядом с ней – орхидея. Марта пьет кофе, перед ней на тарелочке – большое красивое пирожное. Марта берет ложечку и, прицелившись, медленно отламывает от пирожного кусочек. Пирожное немедленно теряет свою красоту, от него отламывается розочка, оно, скривившись, падает на бок на тарелочку. Глядя на это, Марта вздыхает и кладет кусочек в рот. Вкусно.

Марта идет по улице, видит пустое, заснеженное летнее кафе во дворике дома. Почему-то его не разобрали на зиму, и теперь столики повалены или забросаны пожухлыми листьями, на сиденьях витых стульчиков – лужицы, беседки полны мусора. Марта проходит во двор. На столике в лужице замерзли осенние листья. На красный круглый абажур, висящий над столиком, падает снег. Марта присматривается и видит провод от абажура, он тянется куда-то в сторону ближайшего дома. А вот и выключатель. Марта щелкает выключателем, и вдруг в абажуре загорается лампочка. Марта садится на стульчик к столу под абажуром. Кладет на стол орхидею. Лицо Марты освещено красным светом, и на снегу тоже красные отблески. Постепенно темнеет. Марта откидывается на спинку стульчика и прикрывает глаза. Кажется, что она заснула. Вдруг провода, идущие к абажуру, начинают искрить, конструкция, удерживающая их, обрушивается, искры сыплются во все стороны, провод начинает гореть. Марта, забыв про орхидею, едва успевает выскочить из-под падающих проводов, выбежать из кафе. А там рушится все, и, если бы не снег, кафе уже пылало бы. Марта убегает.

Марта быстрым шагом идет к остановке с поваленным указателем, говорит по мобильному.

Марта. ...Да, на Фадеева. Проводка загорелась. Нет, я не там. Я мимо проходила. Выезжаете? Ну хорошо. До свидания.

Марта подходит к остановке, и как раз в этот момент подъезжает маршрутка. Марта едва успевает в нее сесть.

Маршрутка полна людей. Марта сидит у окна. Собирают деньги за проезд, он стоит 25 рублей. Марта, порывшись в кошельке, достает две десятки, а в кармане не находится никакой мелочи, кроме блестящей, будто только что с фабрики, пятирублевой монеты. Марта, мгновение поколебавшись, отдает ее вместе с десятками. И в ту же минуту начинает звонить ее мобильный. Марта судорожно ищет его в сумке, наконец, находит. На дисплее высвечивается: Павлик. У Марты перехватывает дыхание. Она отвечает на звонок.

Марта (стараясь быть непринужденной). Привет. Спасибо. Я так рада, что ты позвонил. Я? Ну, я... отмечаю. А ты... что ты делаешь? А-а. Ну, ладно. Спасибо, что позвонил. А знаешь, я ждала. Да, весь день ждала. Как же я могла не ждать. Нет, ну что ты, я тебя не упрекаю! Прости, прости, я не хотела... Павлик... Я не это имела в виду... Как что? Я имела в виду, что я... Я тебя люблю.

Люди в маршрутке постепенно оставляют свои разговоры и прислушиваются к словам Марты. Марта же совершенно забыла, где находится, она полностью погружена в разговор.

Марта. Я не могу без тебя! Слышишь? Я не могу без тебя жить! (Начинает плакать.) Я умираю каждый день, слышишь? Нет, уж ты выслушай меня, хоть раз выслушай! У меня, в конце концов, день рождения сегодня! Имею право! Я не понимаю, как же это, вчера любил, а сегодня уже все?! Это же все равно, что взять ребенка детдомовского, а потом назад его вернуть! Я жить не хочу, ты понимаешь?! Не хочу! Не хочу жить!!!

Шокированный тем, что слышит, водитель маршрутки резко останавливается.

Водитель. Эй, дорогая, слушай, давай я ему морду набью, только потом, после работы, а сейчас давай ехать будем нормально, да! Нервы не железные у людей, да!

Марта (в трубку). Ну все, все, я больше не плачу, все, все. Я вот уже смеюсь даже, вот. (Пытается смеяться.) У меня же праздник, гости. Прости, это так, эмоции, ну, ты же понимаешь, женщины, они такие. Я же просто обычная женщина, такая, как все. Все, все, давай забудем про это, хорошо? Ага. Подожди, я еще хотела сказать... (Но он явно не хочет слушать, и Марта сникает совсем.) Пока.

Опустив телефон, Марта оглядывает людей в маршрутке. Тишина. Маршрутка стоит. Люди смотрят на Марту, как на сумасшедшую. Водитель, вздохнув, заводит машину.

Водитель. Слушай, не люби его так сильно, да! Мужчину не надо так любить! А то он плохой становится, наглый. Взрослый женщина, а не понимаешь... С днем рождения тебя.

Марта и еще около десятка женщин сидят на стоящих кругом стульях. Смотрят на одну из женщин, сидящую приосанившись и со значением. Она явно ведущая этого сборища. Лет пятидесяти, вся в черном, с высокой прической, демоническим макияжем и массивными серебряными украшениями, она явно ловит кайф от власти, которую имеет над этими несчастными. За ее спиной, в дальнем углу комнаты, стоит еще одна женщина, похожая на мышь. Она шуршит купюрами, пересчитывает их и переворачивает, чтобы все лежали одной стороной. Закончив свое дело, она выходит из комнаты, кивнув ведущей.

Первая женщина. Меня зовут Лена, тридцать два года, меня бросил муж, ушел к другой, мне очень плохо, я чувствую, что я плохая, я недостойна того, чтобы меня любили, я поправилась после родов, я все время плачу (плачет, ее слова постепенно превращаются в поток причитаний), не могу работать, меня уволят, а у меня сын...

Ведущая (закрыв глаза, как медиум). Так, стоп, стоп. Я вижу, у вас проблемы с матерью.

Первая женщина. У меня нет ма­тери...

Ведущая. Вот! В этом и проблема.

Комната для занятий психодрамой.

Елена стоит и смотрит на то, как несколько других женщин разыгрывают какой-то странный спектакль. Марта тоже участвует в этом спектакле, на ее лице мрачное недоумение. Она лежит на полу, сложив руки на груди, как покойница. Над ней стоит другая женщина, на ее груди приколот лист бумаги с именем «ЕЛЕНА». На груди Марты тоже лист бумаги: «МАМА». «Елена» обращается к Марте.

«Елена». Мамочка, прости меня, я тебя люблю, но я больше не принадлежу ­тебе.

Марта не знает, что делать, скашивает глаза в сторону ведущей.

Ведущая (шепотом). Ну прости, прости же ее. Ты должна простить ее и отпустить. Ты же уже в ином мире. Отпусти свою дочь.

Марта (без выражения). Я прощаю и отпускаю тебя. Я уже умерла, можешь жить своей жизнью.

Ведущая. Прекрасно!

«Е л е н а» (Марте). Спасибо, мамочка! (Настоящей Елене.) Теперь я свободна, я чиста, я ни в чем не виновата! Я чувствую, как мне хорошо!

Елена. Ой, а и правда полегчало.

Ведущая. Это только начало, милая, надо быть готовой к долгой борьбе. Еще несколько сеансов – и ваша жизнь полностью переменится.

Марта слушает все это лежа, ей не по себе.

Марта (тихо). Простите, а можно мне встать? Пол холодный.

Теперь говорит Марта.

Марта. Меня зовут Марта, от меня ушел любимый человек, без объяснения, внезапно, ничто не предвещало...

Ведущая. Аборты. Сколько абортов?

Марта. Каких абортов?

Ведущая (с уверенностью). Вы делали аборты.

Марта. Я не делала абортов. Я никогда не была беременна.

Ведущая. Вот! В этом и проблема...

Марта, не дослушав ведущую, встает и идет к двери.

Марта выходит из лифта и идет к двери квартиры генерала. Снизу доносится какой-то шум, крик. Марта спускается на пролет ниже, чтобы посмотреть. Дело происходит возле двери ее квартиры. В дверь ломится милиционер. Он сильно пьян.

Милиционер. Марта! Открой, полиция! Я знаю, что ты здесь! Марта! Значится, так! Открой, сука! У меня ордер, бля! Марта... Ты пойми, ты такая... Я таких не встречал... Марта... Вот сука...

Марта на цыпочках поднимается наверх, тихонько открывает дверь ключом и скрывается в квартире генерала.

Марта стоит на автобусной остановке, вокруг много народу. Рядом стоит бабушка с внуком, темноглазым серьезным мальчиком трех лет. Мальчик изучающе смотрит на Марту, не замечая никого больше. У него слишком взрослый взгляд. Марта замечает это, улыбается мальчику. Но тот не отвечает на улыбку, продолжает на нее смотреть все серьезнее и серьезнее. Марта явно чувствует какой-то дискомфорт. Слышится какой-то тихий треск. Это у Марты загораются волосы. Кто-то из стоящих рядом людей замечает это, кричит Марте: «Женщина! Женщина!» Марту вдруг обжигает, она хватается руками за голову, начинает мотать ей из стороны в сторону, крича. Люди шарахаются в сторону от ее головы, постепенно превращающейся в факел. Мальчик продолжает смотреть. К остановке как раз подходит кларнетист, он видит эту сцену и бросается Марте на помощь. Кларнетист, оставив кларнет на асфальте, быстро набирает полные пригоршни снега и прижимает их к голове Марты. Голова постепенно гаснет. Марта стонет и плачет, ее волосы обгорели, но лицо цело, только в саже. Кларнетист прижимает Марту к себе, успокаивая. Подъезжает автобус, мальчик с бабушкой, как ни в чем ни бывало, садятся в него и уезжают. Кларнетист смотрит на обгорелые кончики волос, они так близко к его лицу. Смотрит на обожженные ресницы, с которых капают слезы. Марта высвобождается из его объятий.

Марта. Спасибо. Спасибо вам огромное.

Говоря это, Марта отстраняется на шаг, другой, и уже уходит в сторону дома, кларнетист так и не успевает ей ответить.

Марта придерживает плечом мобильный телефон, одновременно накрывая стол в большой красивой гостиной. Длинные гудки. Марта коротко подстрижена, челки почти нет, у нее выщипаны почти полностью брови, и ресницы до сих пор белесые после огня. Марта ставит тарелки, кладет рядом с ними приборы. Наклоняется, чтобы посмотреть – ровным ли рядом стоят тарелки, увидев одну выбивающуюся из строя, подходит, двигает ее на сантиметр вправо. Наконец, берут трубку. Марта резко выпрямляется.

Марта. Павлик?

Голос старика в трубке (удивленно). Д-да. А кто это?

Марта. Простите, это девятсот шестнадцать пятьсот три, двадцать два ноля?

Голос старика в трубке. Сейчас, сейчас, я посмотрю... Где-то написал сын, а я не помню, где...

Марта. Извините, а где Павлик?

Голос старика в трубке. Павлик – это я, только меня давно никто так не называл. Сын купил мне телефон вчера, а номер я свой не помню...

Марта. То есть этот номер у вас только со вчерашнего дня?

Голос старика в трубке. Да, девушка. Какой у вас приятный голос.

Марта. Спасибо. Извините.

Марта дает отбой. Растерянно смотрит на идеально расставленные тарелки, красиво лежащие с нужных сторон разнообразные вилки и ножи. Тяжело дыша, берет ближайший нож, на минуту задумывается. И с нажимом проводит ножом по тарелке, морщась от отвратительного до дрожи скрежета.

Марта поднимается пешком, через ступеньку, она уже тяжело дышит, но старается не сбиться со взятого темпа. Наконец на одной из площадок она останавливается. На площадке четыре двери, все обиты одинаковым дерматином. Но Марта знает, какая дверь ей нужна – та, на которой золотые цифры: 56. Марта подходит к двери, останавливается, замирает, стараясь унять дыхание. Несколько глубоких вдохов и выдохов – и она начинает дышать ровнее. Но продолжает стоять, не решаясь позвонить. Очень медленно поднимает руку и дотрагивается до кнопки звонка. Стоит так, прикасаясь к звонку, но не двигаясь, и даже не замечает, что за ее спиной открываются двери лифта и оттуда выходит молодая женщина с двумя маленькими мальчиками-близнецами в одинаковых куртках и шарфах. Женщина, оглянувшись на медитирующую Марту, за шарфы подтягивает мальчишек к своей двери, звякает ключами, втаскивает детей в квартиру и заходит сама, захлопывает дверь. Звук захлопываемой двери как будто будит Марту, она, встрепенувшись, нажимает на кнопку. Раздается довольно неприятный резкий звук с птичьими переливами. Марта вся сжимается, закрывает глаза. Но за дверью тишина. Марта приподнимается на цыпочки, чтобы заглянуть в глазок. Там полумрак, виден неосвещенный коридор. Освоившись в ситуации, Марта снова жмет на кнопку, потом, осмелев, нажимает в третий раз и вот уже трезвонит вовсю, оглушенная псевдоптичьими трелями. И не замечает шарканье ног за дверью и то, что глазок неожиданно темнеет – кто-то смотрит в него. Из-за двери раздается голос.

Голос Павлика. Слушай, лучше уходи.

Марта. Павлик, извини, я просто стала беспокоиться... Зачем ты сменил номер?

Голос Павлика. Уходи, я сказал.

Марта. Павлик... Открой, пожалуйста, нам надо поговорить.

Голос Павлика. Нам не надо.

Марта. Я только хотела сказать, что очень виновата перед тобой... Я не должна была...

Голос Павлика. Ничего, я на тебя не сержусь.

Марта (обнадеженно). Правда? Павлик... Ты такой хороший...

Голос Павлика (постепенно заводится). Слушай, уходи уже, а? Неужели надо тебя послать? Неужели нельзя вот просто так уйти и все? Надо, чтобы я обязательно повел себя, как свинья, чтобы ты потом была спокойна – он подлец, а я святая?! Надо, чтобы я послал тебя на х**? Тебе так будет лучше, да? Так не вопрос, я ведь добра тебе хочу! Иди, иди на х**, слышишь? Только оставь меня в покое...

Марта, плача, уже бежит вниз по лестнице.

За окнами темно. Марта, не двигаясь, лежит на полу в кухне, голова в духовке. Шипит газ, заполняя тишину. Вдруг раздается звонок мобильного Марты. Он мигает зеленым светом в кармане пальто, висящего на вешалке в прихожей. Марта лежит без движения. Телефон продолжает звонить. Это длится какое-то время, пока Марта вдруг резко не вытаскивает голову из духовки, ударившись головой и застонав. Потирая ушибленное место, она рывком бросается в прихожую, находит телефон в пальто, смотрит на дис­плей, видит незнакомый номер и отвечает на звонок. Глаза ее полны надежды, лицо перемазано сажей.

Марта. Алле? Алле, кто это?

Голос девочки в трубке. Мама! Мама, это же я!

Марта (в недоумении). Алле?

Голос девочки в трубке. Мама! Ты где?

Марта. Я... дома.

Голос девочки в трубке. Ты когда меня заберешь отсюда? Мама!

Марта. М-ммм... Девочка... Понимаешь, наверное, ты неправильно набрала номер...

Голос девочки в трубке. Что?

Марта. Ты только не волнуйся. Это ошибка. Ты, наверное, какую-нибудь цифру перепутала. Но твоя мама скоро придет.

Голос девочки в трубке. Мама? Где она? (Начинает плакать.)

Марта. Я не знаю. А ты где?

Голос девочки в трубке (плачет). Я в музыкальной школе. Уже все занятия кончились, охранник меня выгоняет! А вы кто?

Марта. Неважно! Ты не плачь, слышишь? Не плачь! Мама уже наверняка едет. А где твоя музыкальная школа?

Марта с испачканным лицом и в незастегнутом пальто бежит по улице в сторону метро. Она говорит по мобильному телефону.

Марта. Давай так. Сейчас мы попрощаемся, и я попытаюсь дозвониться до твоей мамы. А если не дозвонюсь, то поеду к тебе, хорошо?

Голос девочки. Хорошо.

Марта. Ну и замечательно. Все, не волнуйся, пока, скоро я тебе позвоню.

Марта на бегу дает отбой и начинает набирать номер.

Марта. Ой, извините.

Снова набирает.

Марта. Простите, вы не Ирочкина мама? Пардон.

Снова набирает.

Марта. Добрый вечер! Вы, случайно, не мама Ирочки? Понимаете, она в музыкальной школе... Как дома? Из института вернулась? Извините...

Марта добежала до спуска в метро, бежит по ступенькам вниз, сталкиваясь с людьми и продолжая прижимать к уху трубку.

Марта бежит по вестибюлю метро, вокруг полно народу, люди торопятся, налетают друг на друга. Марта, говоря по мобильному, пробивается к поездам.

Марта. Ирочка, я уже еду к тебе, скоро буду.

Голос девочки. А мама?

Марта. Маме я пока не дозвонилась. Но ты не волнуйся...

Голос девочки (в сторону). Мама!.. Ты где так долго была?

Марта слышит в трубке какой-то стук, видимо, девочка куда-то положила телефон, и становится плохо слышно. Марта останавливается на платформе. До Марты доносятся голоса девочки и ее мамы.

Голос мамы. Ирунь, ты чего плачешь, девочка моя? Ну куда же я могла деться, а? Ну как я могла за тобой не прийти? Девочка моя бедная, любимая. А с кем это ты разговаривала?..

Марта дает отбой. Перед Мартой открываются двери подъехавшего поезда, из него прямо на нее вываливается народ. Марту толкают, сбивают с ног, она хочет выбраться из стремительно несущегося человеческого потока, но не может, а люди не обращают на нее никакого внимания.

Марта делает новый интерьер – новогодний. Наряжает большую пушистую искусственную елку. Красиво оборачивает подарочной бумагой пустые коробки, раскладывает их под елкой. Щедро сыплет на пол и на большой стол с пластиковым угощением конфетти. Приклеивает на оконное стекло бумажные снежинки. Наконец, укрепляет вокруг окна гирлянду. Нажимает на кнопку, в помещении выключается свет. И зажигается переливающаяся и такая праздничная гирлянда, освещая лицо Марты то зеленым, то синим, то красным светом.

Марта сидит в углу вагона на трехместном сиденье. Рядом – неопределенного возраста люди с неопределенного пола лицами, все они спят, сжимая руками тесемки бесчисленных подарочных пакетов. На какой-то девушке вместо шарфа елочная мишура. В дальнем конце вагона спят две пьяные Снегурочки. Глаза Марты широко открыты и не мигают. Марта со своей короткой небрежной стрижкой очень похожа на мальчика не старше 17 лет, ее тонкая шея высовывается из воротника пальто так беспомощно и нежно. В ушах у Марты наушники, проводки уползают куда-то под пальто. Играет оркестр. Поезд замедляет ход, и темнота за окнами сменяется мельканием элементов декора станции. Поезд останавливается, двери открываются. Оркестр полностью заглушает диктора и шарканье ног выходящих и входящих пассажиров. Выходящих больше, вагон пустеет, рядом с Мартой освобождаются места, напротив тоже теперь пусто. В вагон вдруг входит, а точнее, въезжает брейк-дансом молодой человек. Модный с ног до головы, в ушах – наушники, он дотанцовывает до сиденья напротив Марты и замысловато садится. Танцует он мастерски, но слишком человеческое лицо лишает неживые движения робота убедительности. Лицо молодого человека все время улыбается. Глаза светятся как будто изнутри. Есть в этом лице что-то детское, и это очень контрастирует с его поведением и одеждой. Робот-дитя пристально смотрит на Марту, а она пристально смотрит на него. Мгновение затягивается и перестает быть мгновением. Марта не может сдержаться – губы как будто сами растягиваются в улыбке, отвечая широко улыбающемуся молодому человеку. Поулыбавшись, молодой человек посредством невероятных движений пересаживается к Марте. Достает из своего уха наушник и совершенно бесцеремонно выдергивает наушник из уха Марты, отчего ее голову немедленно наполняет грохот раскачивающегося вагона.

Молодой человек. Что слушаешь?

Марта. Брамса.

Молодой человек. Круто. Типа хаус?

Марта. Что?

Молодой человек вставляет в свое ухо наушник Марты, а в ее ухо – свой. Марта слушает ритмичную очень громкую электронную музыку. Молодой человек слушает Брамса. Они смотрят друг на друга.

Молодой человек (доставая наушник из уха). Круто. А ты прикольный. Тебе сколько лет?

Марта. Тридцать пять. И я женщина.

Молодой человек в шоке выполняет несколько брейк-движений. Смотрит на Марту, Марта – на него, оба сдерживают улыбку и, наконец, начинают хохотать. Вдруг в вагоне гаснет свет, и все погружается в ритмично мигающую пролетающими в тоннеле лампочками темноту.

В новогодней суетливой толпе Марта и Саша поднимаются из подземного перехода. Повсюду снег, холодно. Марта и Саша оживленно разговаривают, смеются.

Саша. Красивый снег, правда? А знаешь, я когда тебя увидел, прямо обалдел – такой красивый мальчик! Просто шоколадный. Прям я влюбился. А ты-то, ты... Тридцать пять, это ты круто гонишь, а чо не восемьдесят?

Марта. Я не гоню. Мне правда тридцать пять.

Саша. Да ну на фиг! Да ты меня разводишь!

Марта. Не развожу я!

Саша (останавливается, берет Марту за плечи и смотрит пристально ей в глаза). Малыш! Тебе – восемнадцать! Запомни это! Поняла?

Марта. Поняла.

Марта и Саша стоят на ступеньках перехода, их кое-как обходят люди, а они стоят и смотрят друг на друга.

Саша. Какая ты живая. Какая же ты... Удивительная. Я должен рассказать тебе всю свою жизнь. А ты мне расскажешь всю свою жизнь?

Марта (растроганно). Расскажу.

Саша (так же проникновенно, как раньше). У тебя горячая вода есть?

Марта (на волне). Есть.

Саша. Тогда пойдем к тебе. А то у меня горячую воду отключили.

Марта сидит на краешке ванны и смотрит на худую спину сидящего в воде Саши. Торчат лопатки, похожие на крылышки. Марта смотрит на них с нежностью.

Саша (не поворачивая головы). А может быть, я твой ангел-хранитель. А ты – мой. И мы защищаем друг друга, не зная даже того. Просто живем и защищаем – тем, что живем. А?

Марта. Да. Может быть.

Саша. У меня любовник есть, Артур. Он ревнует меня ко всем моим мальчикам, девочкам... Хочет, чтобы я был только его. А я так не могу. Я же не могу любить только одного человека, правда?

Марта. Почему не можешь?

Саша. А как можно одного любить? Остальные ведь тоже такие хорошие... Ну, может, не все. Но многие – очень хорошие.

Марта. Надо же. А я не могу любить многих.

Саша (убежденно). А ты попробуй! Люби всех! Это же так обалденно круто...

Голый Саша делает несколько брейк-движений прямо сидя в ванне, и это выглядит даже более впечатляюще, чем в метро.

Марта и Саша лежат на кровати. Они одеты. Лежат лицом друг к другу, близко-близко, глаза в глаза. Молчат, смотрят друг на друга.

Саша. Я как будто знаю тебя всю жизнь.

Марта. Я тоже. И ничего не страшно.

Саша. Да. А зачем бояться? Я когда из колонии сбежал, помнишь, тогда, я рассказывал, я сначала боялся ужасно. А потом, уже на трассе, перестал. Дождь начался, а я иду по обочине. Льет, блин, как из аццкой глотки. И тут менты. Когда меня схватили, я смеялся. Мне так хорошо было. Так хорошо!

Марта. Сколько тебе лет было?

Саша. Четырнадцать. Это пять лет назад было. Я тогда решил четко – не буду больше наркотиками торговать. Буду торговать телом. (Смеется.)

Марта. И что, стал торговать?

Саша. Ну да, и сейчас приторговываю. А что, товар ходовой.

Марта. И как тебе?

Саша. Нормально. Только надоело. Знаешь, чего я хочу больше всего на свете?

Марта. Чего?

Саша. Ребенка. Ребеночка! Маленького, хорошего такого, моего...

Марта. Я тоже хочу ребеночка...

Саша. Да ты что? Серьезно? А давай родим?

Марта. Ты с ума сошел?

Саша. Почему, вовсе нет. Это же не случайно вот такое происходит, мы с тобой встречаемся в метро и оказывается, что оба хотим ребенка!

Марта. Нет, я как-то не готова...

Саша (обиженно). А, я понял, ты хочешь, чтобы тебе этот твой Павлик ребеночка сделал... Ну, тогда извини.

Марта и Саша замолкают. Марта закрывает глаза.

Саша. А этот твой Павлик-шмавлик, он хотя бы красивый мужик?

Марта. Красивый.

Саша. Ну, и то хлеб. Люблю красивых мужиков.

Марта прижимается к Саше, он обнимает ее крепче. Медленно, постепенно они начинают гладить друг друга. Потом начинают целоваться. Саша вдруг отстраняется, смотрит на Марту.

Саша. Что это мы делаем? Ты же не хочешь ребенка?

Марта (смеется). Ребенка не хочу.

Саша. Ну, это вообще, как будто с сестрой спать. Охренеть, как возбуждает...

Они продолжают целоваться и ласкать друг друга все более страстно.

Полумрак, за окном светает. Марта просыпается от того, что Саша высвобождается из ее объятий. Он встает, начинает одеваться.

Марта. Ты куда?

Саша. Ухожу.

Марта. Не уходи. Останься со мной, пожалуйста.

Саша. Зачем?

Марта. Не знаю. Позавтракаем вместе.

Саша. Мне нельзя оставаться.

Помедлив, Саша ложится к Марте в постель, обнимает ее и сразу засыпает, как ребенок.

Марта и Саша сидят в постели и пьют кофе. У Саши вдруг звонит мобильный.

Саша. Алле, Дэн, а можно я сегодня отдохну? Ну Дэн, ну плиз... Нет, не вопрос, я знаю, что должен, но можно я отработаю завтра? Ну Дэн! Ну ты же меня знаешь! Ну и иди в жопу! Не хочешь в жопу? Тогда дуй в п***у!

Саша дает отбой. Смотрит на Марту. Марта немного испуганно смотрит на ­него.

Саша. Неприятности на работе.

Саша и Марта в постели, занимаются любовью. Вдруг – бешеный стук в дверь. Саша и Марта замирают. Дверь начинают выламывать. Саша вскакивает, начинает одеваться, Марта тоже.

Марта (кричит). Это кто? Кто это? Я сейчас в милицию позвоню!

Саша (шепотом). Дура, молчи...

Дверь с треском вылетает, в квартиру вваливаются двое мужиков – первый, толстый в бейсболке козырьком назад и в длинной футболке с надписью Hip-Hop, это Дэн, второй в костюме с галстуком красного цвета, сбившемся набок. Марта, увидев их, отползает в угол. Но мужчины ее не замечают, толстый сразу хватает Сашу за шкирку, тащит его по полу.

Саша. Дэн, ну извини, я не хотел... Дэн!

Толстый Дэн бьет Сашу округлым кулаком наотмашь в скулу. Костюм брезгливо ударяет Сашу носком ботинка.

Костюм. Гнида.

Саша. Сергей Иванович, я же почти все уже отдал, за что вы...

Дэн снова размахивается, чтобы ударить Сашу, Марта бросается между ними, смазанный удар приходится на нее, она падает, сбивая Сашу, оба падают на бюро, раздается треск и вываливается тот самый ящик, который был заперт. Дэн неожиданно ловко для своего веса хватает Сашу за глотку, поднимает его с пола и толкает к двери. Саша не сопротивляется, только в последний раз смотрит назад, на Марту. Улыбается, несмотря на то, что жирные пальцы Дэна сминают его подбородок. Подмигивает ей и что-то мычит.

Саша. Ребеночка береги...

Костюм выходит из квартиры, Дэн выводит Сашу, дверь остается открытой. Марта сидит на полу, держит руку на щеке, которая постепенно наливается цветом от удара. Марта смотрит перед собой и видит на полу блестящую, будто только что с фабрики Гознака, монетку. Марта дотягивается до нее, берет, прикладывает к пылающей щеке.

Милиционер сидит за столом, перед ним – парнишка лет шестнадцати, хилый, плохо одетый, с заостренными чертами лица. Это он, нарисованный, промелькнул мимо Марты в ее воспоминании о пятнице. Рядом с ним вертикально стоит потертый скейтборд. Парнишка всхлипывает.

Парнишка. Да не хотели мы его убивать, нам деньги были нужны, на дозняк... А потом какая-то фигня началась... Мы попытались вмазаться, да почему-то расхотелось вдруг... Ну вот, все говорят, типа если подсел, то всё, крантец, а я плотно сидел, год или полтора. Да ни фига, вот вдруг расхотелось и все. А потом... Почему-то пришел домой, маму увидел... (Начинает плакать.) И вдруг так захотел ее обнять...

Парнишка плачет навзрыд. Милиционер смотрит на него с некоторым недоумением.

Милиционер (неуверенно). Вот до чего наркотики доводят. Хорош реветь.

Парнишка берет себя в руки, успокаивается. Раздается телефонный звонок. Парнишка снова заливается слезами. Милиционер берет трубку.

Милиционер. Супонев на проводе. (Меняется в лице, в его рубленых чертах проступает что-то болезненно человеческое.) Сволочи. Я еду. Жди.

Милиционер встает и, забыв про парнишку, выходит из кабинета. Парнишка роняет голову на колени и плачет, плачет, не останавливаясь.

Марта сидит на полу перед бюро, перед ней гора бумаг. Милиционер Супонев чинит дверь, врезает в нее новый замок. Молчат. Марта рассматривает бумаги, старые фотографии с зубчатыми краями.

Марта. Я одного не могу понять. Как же они его нашли здесь. Откуда они знали, что он здесь.

Супонев не отвечает, нахмурившись, орудует стамеской. Марта смотрит на фотографию. На ней – статный мужчина лет тридцати пяти в офицерской форме, он обнимает за талию невысокую, хрупкую женщину в шляпке, выглядящую старше, но с озорным блеском в глазах. Женщина смотрит в объектив, прямо Марте в глаза. Мужчина смотрит на женщину. Марта присматривается к мужчине. К его красиво упакованному в шинель телу. К единственному голому участку его тела – кисти руки, напряженно и страстно лежащей на драповом изгибе пальто спутницы. К его начищенным ботинкам. К развязанному шнурку на одном из ботинок. Развязанному и змеящемуся по земле – и раздавленному подошвой полуботинка озорной дамы. Марта переворачивает фотографию. На обороте надпись: «Моменты счастья. Ты еще рядом. 1948». В этот момент Супонев для пробы захлопывает дверь, язычок замка защелкивается. Марта вздрагивает.

Супонев. Зашибись.

Супонев озирается, ищет что-то.

Супонев. А где ключи? Ё-моё...

Перед дверью Марты на полу лежит связка ключей. Дверь дрожит – это Супонев дергает ее изнутри, пытаясь открыть. Этажом ниже открывается лифт, из него выходит соседка (женщина с мусором). Прислушивается к шуму сверху. Идет к своей двери.

Голос Супонева. Эй, кто там из лифта вышел! Там ключи валяются, откройте дверь! Слышите?

Соседка с сомнением останавливается и делает пару шагов по лестнице вверх, потом поднимается на один пролет и видит ключи и трясущуюся дверь.

Голос Супонева. Это милиция! Откройте!!!

Соседка колеблется.

Марта и Супонев сидят на полу в прихожей. Супонев прислушивается к происходящему за дверью. Там тишина, ни шороха. Марта напротив Супонева, у нее на щеке – ссадина, короткие волосы торчком, в руках – фотография. Ссадина ей даже идет, как-то молодит.

Супонев. Марта... Я вот что думаю... Ты уж на меня не обижайся. Ну, на тот раз.

Марта. Я не обижаюсь.

Супонев. Нет, обижаешься. Так я что хотел сказать. Ты правильно мне позвонила, я ж всегда готов помочь тебе, ну и... Вообще, я, кстати, очень даже чувствительный человек.

Марта. А я совсем бесчувственная, знаешь.

Супонев. Зато красивая. И умная. (Молчит немного.) Я о такой всю жизнь мечтал... Марта. Давай я сразу главное скажу. Что-то со мной происходит. По утрам, по вечерам – все по-другому. Хочу вот, например, выпить, а почему-то не пьется. То есть пьется, но что-то не то. Думать стал, понимаешь? Наверное, это потому, что я тебя встретил. Это все так сложно. Но я скажу главное. Марта, я люблю тебя. Я прямо весь это...

Супонева прерывает шум за дверью – шаги, звяканье ключей, неразборчивые слова, похожие на мат вполголоса. Наконец, дверь отпирается. За дверью – парень, хозяин квартиры.

Парень. Мне соседи позвонили. Послушайте, мне неприятности не нужны. В следующий раз я милицию вызову.

Супонев молча, не вставая с пола, достает из кармана свое удостоверение и в раскрытом виде показывает парню. Тот осекается. В этот момент у Супонева звонит мобильный телефон.

Супонев. На проводе. Тьфу. Что? Как повесился?

Супонев оглядывается на Марту, ловит ее тревожный взгляд.

Супонев. Сволочей-то этих задержали? Ну молодцы...

Марта начинает плакать. Парень недоуменно наблюдает всю эту сцену.

Марта, Супонев и патологоанатом стоят над телом Саши. У Саши лицо синеватое, на шее след от веревки. Марта смотрит на его закрытые глаза.

Супонев. А родственники?

Патологоанатом. Не нашли, у него и документов-то только справка об утере паспорта.

Супонев. Может, ему помогли?

Марта, не слушая Супонева и патоголоанатома, всматривается в Сашино лицо. Он медленно открывает глаза и смотрит прямо на Марту. Марта этому совершенно не удивляется. Саша, не обращая внимания на говорящих, обращается к Марте.

Саша. Нет, это я сам. Как ментов увидел – не, решил, в тюрьму больше не пойду.

Супонев и патологоанатом не слышат Сашу, продолжают говорить.

Патологоанатом. А х*р его знает. Кстати, незадолго до смерти у него был секс.

Супонев (мрачно). Так я и думал.

Марта слушает Сашу.

Саша. Я, наверное, поторопился. Может, не надо было. Но что теперь уж поделаешь.

У Марты глаза начинают блестеть от слез.

Саша. Марта. Ты только не грусти. Я все равно живой. И ты живая. И мы будем жить.

Саша медленно закрывает глаза. Патологоанатом, не слышавший и не видевший, как Саша говорит, закрывает его лицо простыней.

Патологоанатом. Да, и самое главное. У него за ухом был вшит маячок. Такие птицам ученые зафигачивают перелетным. Чтобы отслеживать перемещения. Впервые такое вижу у человека...

Ночь. Идет снег. Марта стоит посреди двора и громко, красивым поставленным голосом поет оперную арию. Прямо на снегу сидит Супонев, слушает Марту, положив голову на колени. Супонев плачет.

Слышно пение Марты. На двуспальной кровати – одна подушка, которую обнимает спящий кларнетист. Он ворочается от громкого пения. Трет глаза. Встает. Подходит к окну, отодвигает шторы. Видит посреди двора поющую Марту. Вглядывается в нее все пристальней, постепенно просыпаясь. Марта продолжает петь.

У метро – елочный базар. Люди выбирают елки. Елки сторожат приплясывающие от холода кавказцы с поднятыми воротниками куцых курток. Жильцы Марты – муж и беременная жена – тоже выбирают елку, муж поднимает, ставит на снег, показывает елочку жене, она просит посмотреть вон ту, которая в углу. У жены уже большой живот. Заметив Марту, муж и жена вежливо ей кивают, здороваются, она тоже им улыбается и подходит к елкам, сваленным в кучу. Смотрит, но не трогает. Стволы елок тонкие, небрежно спиленные, на снегу – иголки и опилки. Марта, наконец, решается приподнять одну елочку. Елочка оказывается почти лысая и с одного бока примятая. Подходит ­продавец.

Продавец. Девушка, давай красивый выберу тебе! Этот не бери, плохой.

Марта. Почему плохой? Плохая, то есть... Я ее возьму.

Продавец. Зачем его берешь? Денег мало? Так я тебе скидка сделаю, бери хороший!

Марта. Мне этот нравится... эта. Ее ведь никто не возьмет, и вы ее на помойку выбросите. А мне ее жалко.

Продавец. Добрый ты, только не к тому, кому надо. К людям надо быть добрый, они живой, они страдает, плачет, а елка уже мертвый, ей не надо.

Марта кое-как тащит по двору две елки – лысую кривую и красивую, пушистую. Слышно, как играет кларнетист. Шторы его окна слегка колышутся.

Марта едва вылезает из лифта и вытаскивает елки. Несколько раз ее и елки прищемляют двери лифта. Наконец, она выходит на площадку перед своей квартирой, в которой больше не живет. Марта звонит в дверь соседке. Долгая тишина, шаркающие шаги, дверь отпирается, натягивается цепочка, соседка мрачно смотрит на Марту.

Марта. Здравствуйте. С наступающим. Я вот хочу вам елку подарить.

Соседка (после паузы). У меня пластмассовая есть.

Марта. Так это же настоящая, ароматная, она же лучше. Берите.

Соседка. Ну, спасибо.

Небольшая пауза. Соседка ждет, Марта тоже.

Марта. Цепочку придется снять.

Соседка колеблется. Но снимает цепочку. Марта протискивает в дверь елку – ту, которая красивая и пушистая. Елка заполняет всю тесную прихожую, оттеснив соседку в глубь квартиры. Марта остается снаружи, перед дверью, вталкивая торчащую макушку елки в квартиру.

Соседка (кричит через елку). Ой! Колючая! А зачем вы переехали наверх?

Марта. Так просто.

Соседка. Не хотите говорить – не говорите. С наступающим вас. Всех вам благ.

Елка окончательно всасывается в квартиру, дверь закрывается.

Отпирается дверь, и в квартиру протискивается Марта, она тащит лысую ­елку. Протискиваемая в дверной проем, ­елка теряет еще половину иголок. Она уже наполовину в прихожей, когда раздается звонок телефона. Марта бросает елку, торчащую из открытой двери, бежит к телефону, хватает трубку, но не успевает.

Марта. Алло! Алло! Ёлки-палки! (Кладет трубку.) Ну что такое, а? Ну что же такое?

Марта от досады и обиды плаксиво подвывает, смотрит на лежащую в дверном проеме елку.

Елка стоит у окна, частично увешанная старыми игрушками. Рядом – пыльная коробка из-под советской соковыжималки, в ней – пара сломанных шаров и конфетти, а еще – мятые обрывки старых пожелтевших газет, в которые были завернуты игрушки. Марта стоит на табуретке и копается на антресоли. Вытаскивает какую-то коробку, сдувает пыль, заглядывает внутрь. Спускается, открывает ее. В коробке – верхушка для елки в виде кремлевской звезды. Верхушка просто роскошная. Марта пытается надеть на макушку елки звезду, но веточка тонкая и сгибается под тяжестью украшения. Что Марта ни делает – ровно она не стоит. В конце концов Марта оставляет звезду как есть – слегка наклоненной вправо, как будто задремавшей.

Ночь. Марта сидит за столом одна, на столе – одна тарелка и одна салатница с салатом из моркови. Еще есть банка шпрот и бутылка вина. Играет музыка – тот самый концерт, который репетирует кларнетист. Марта открывает вино, наливает себе бокал, смотрит на часы. На них – 23.58. Марта смотрит на часы на стене – на них без пяти двенадцать. На часах в мобильном – 23.56. Марта берет телефон, набирает 100. После щелчка металлический женский голос говорит: «Московское время двадцать три часа пятьдесят семь минут тридцать четыре секунды». Марта кладет трубку. Смотрит в окно. Видит в окне кларнетиста его силуэт.

Раннее утро. На полу стоит настольная лампа, горит уютным зеленым светом. Марта сидит на паркете, перебирает бумаги, выпавшие из бюро. Среди них много фотографий, на всех – одна и та же женщина, которую Марта уже видела на фотографии с офицером. Женщина очень красивая и всегда модно одетая, во всяком случае, для пятидесятых-шестидесятых она выглядит просто роскошно. На всех фотографиях у нее есть только одна одинаковая вещь – камея, украшающая ее красивую шею. Среди вывалившихся бумаг много писем, они развернуты, к ним аккуратно пришпилены ржавыми скрепками конверты. Марта берет одно из писем, читает.

Голос Марты. Я только что вернулся домой, на губах еще вкус твоего тела. И сразу пишу тебе. Ты получишь это письмо через несколько дней, пусть оно будет тебе весточкой из этого счастливого прошедшего дня...

Голос генерала. ...Как я люблю тебя, как я счастлив с тобой, как я жду тебя каждую минуту...

Марта берет следующее письмо.

Голос генерала. ...Как бы то ни было, твоя семья для меня – святое, хотя бы потому, что это твой выбор, это ты так хочешь, тебе так хорошо. Раньше я ненавидел твоего мужа и даже хотел его убить... Сейчас я люблю его – как часть твоей жизни, как тот твой старый, но любимый шелковый шарфик, как твой продавленный стул в гримерке, который ты не променяешь ни на какой другой. Прости меня, я и сам, наверное, хотел бы быть частью твоего повседневного реквизита...

Марта читает открытку.

Голос генерала. Пишу тебе снова, теперь уже коротко. Я тревожусь о тебе. Тревожусь о нас. Милая, любимая моя, единственная, как я боюсь тебя потерять. Неужели это возможно?

Еще одно письмо, очень толстое.

Голос генерала. Ты вернула мне все мои письма, и я обнаружил, что ни в одном из них не смог передать и сотой доли той любви, которая живет во мне. Неужели теперь уже поздно... Я не хочу и не могу поверить в то, что мы больше не увидимся. Хотя нет. Я даже готов не видеть тебя больше. Но я не могу представить, что настал конец любви. Что ты не любишь меня больше...

Марта (шепчет). Милая, любимая моя, доводящая до дрожи, одним взглядом сжимающая столетия в одно мгновение, пронзающее, убивающее, лечащее и мое, мое, только мое... Не может быть, чтобы ты меня разлюбила. Как же это может быть? Любовь – она же такая большая, ее же так много, куда же она могла деться, где же она теперь, если уже не в тебе? Я не понимаю. Я не могу понять. Должна же она быть где-нибудь?..

Марта замолкает. Поднимает голову. Утренний свет заполнил комнату, и горящая настольная лампа кажется теперь такой одинокой. Марта снова опускает голову и читает еще несколько строк письма.

Марта. Я так хочу всю, всю ее, всю любовь, какая только есть на свете, передать тебе, как неразменную материю, вечную, нестареющую, всегда новорожденную... Я сделаю это. Я смогу.

Положив на пол письмо, Марта берет какой-то сложенный во много раз лист бумаги, разворачивает. Это оказывается миллиметровая бумага с каким-то чертежом. Это не единственный чертеж среди бумаг – вот еще и еще чертежи. А вот вычисления – множество листочков с цифрами, формулами, набросками, исправлениями. Марта привстает и заглядывает в глубину ящика бюро. Там что-то застряло. Марта засовывает туда руку по локоть и вскоре вытаскивает застрявший рулон ватмана. Разворачивает его. На ватмане – окончательный чертеж какого-то сложного устройства. Внизу справа – спецификация, в нее четкими буквами от руки вписано название прибора: МАШИНА ЛЮБВИ. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ОБРАЗЕЦ. Марта всматривается в чертеж, пытаясь что-то понять в нем. Но он невероятно сложен. Марта откладывает чертеж и смотрит на разбросанные по полу письма. Все они распечатаны и вынуты из конвертов. Но вдруг она замечает запечатанный конверт. Марта берет этот конверт, смотрит на свет. Ничего не видно. Тогда она аккуратно распечатывает его и достает листочек. Вверху крупно напечатано: ИНСТРУКЦИЯ ПО ПРИМЕНЕНИЮ УСТРОЙСТВА «МАШИНА ЛЮБВИ». Марта погружается в чтение.

Марта переворачивает инструкцию, на обороте написано от руки тем же почерком, которым написаны все письма: «Горячо там, где холодно». Включается холодильник.

Ранее утро. Марта перед тарахтящим холодильником. Это старенький ЗИЛ с характерной ручкой и округлыми углами. Марта слушает его тарахтение, закрывает глаза. Тарахтение прекращается, Марта открывает глаза и берется за ручку. В холодильнике почти пусто, Марта засовывает туда голову и осматривает стенки. В одной из стенок она замечает что-то вроде маленького люка, завинченного двумя винтиками.

Марта отвинчивает винты ножом, он соскальзывает, порезав ей руку.

Марта заклеенной лейкопластырем рукой залезает в открытый люк, что-то нащупывает там. В этот момент холодильник включается и начинает тарахтеть, Марта вздрагивает, ее глаза становятся влажными, рот приоткрывается, она закусывает губу и издает животный стон, ее тело изгибается, она валится на пол, пульсируя и извиваясь – она испытывает оргазм. Постепенно успокаиваясь, она слабеет, начинает улыбаться, ее лицо становится на двадцать лет моложе, глаза сияют счастьем.

1 января, утро, на улицах никого нет, снег усеян конфетти, повсюду обрывки воздушных шаров и осколки игрушек, потерянные шарфы и одинокие варежки, недолепленные снеговики и бутылки, окруженные пластиковыми стаканчиками. Снег полит вином и шампанским, местами черен – в местах запуска фейер­верков и петард. На голове безглазого снеговика горит бенгальский огонь – кто его зажег, непонятно. Следы людей и машин припорошены тонким слоем снега. Марта идет по проезжей части, кругом тишина, как будто все автомобили разом отменили. Марта идет и смеется. Лепит снежки и бросает перед собой, как будто бы видя цель, пинает сугробы, кружится сама с собой в танце. Из-за угла навстречу Марте выходит очень пьяная молодая женщина в дорогой шубе и размазанном макияже. У пьяной фатально серьезное выражение лица, которое в такой степени искренности можно встретить только у людей под парами. Марта и пьяная сближаются.

Пьяная (Марте, мрачно). С новым счастьем. Если это что-то меняет...

Марта в ответ улыбается и проходит мимо, по-детски проехавшись по заледенелому асфальту. Пьяная останавливается, перестает шататься, внезапно трезвеет и удивленно смотрит вслед Марте.

Весна. На деревьях еще нет листьев, но они уже отсвечивают зеленым, сквозь пожухлую траву на газонах пробивается новая, яркая, молодая. Таджики в оранжевых жилетах приводят в порядок двор, собирая в большие черные полиэтиленовые мешки мусор, пролежавший всю зиму под снегом. Светит солнце. По двору идет кларнетист. Навстречу ему идет Марта. Она кажется совсем молодой, ей очень идет ее короткая стрижка, светлый плащ, юбка выше колен. Она кажется девушкой из шестидесятых, из французского журнала, замусоленного тремя поколениями советских женщин. Кларнетист смотрит на нее восторженно, складывает губы как будто для того, чтобы выдуть какую-нибудь мелодию. Он явно хочет заговорить. Но голос не слушается его, и он говорит беззвучно, одними губами.

Кларнетист. Здравствуйте.

Марта (улыбаясь, но нисколько не замедляя шаг). Здравствуйте.

Они расходятся в разные стороны, и кларнетист, неловко поведя шеей в воротнике пальто, не решается обернуться.

Марта и Наташа – в старом интерьере с сердечками на стенах. Мебель сдвинута, повсюду беспорядок. Марта и Наташа обдирают обои.

Наташа. Когда у тебя в последний раз был секс?

Марта. Не так давно. Зимой.

Наташа. Ты смеешься? Это называется не так давно?

Марта. Ну, не три года назад же.

Наташа. И как ты справляешься?

Марта. В смысле?

Наташа. Ну, трудно без секса?

Марта. Трудно. Но терпимо.

Наташа. Понятно.

Они продолжают обдирать обои молча, срывая сердце за сердцем.

Васильпетрович сидит за своим столом, за его спиной за стеклянной стеной – город, высокое небо, летящие облака. Васильпетрович посматривает на Марту и Наташу, которые в другом конце торгового зала срывают обои в выгородке. Васильпетрович не замечает, как за его спиной над городом появляется птичья стая. Сотни птиц летят в сторону окна торгового зала. Они все ближе и ближе. И вдруг с ужасным треском птицы врезаются в стеклянную стену за спиной Васильпетровича. Васильпетрович подскакивает, Марта и Наташа в шоке смотрят на стаю, продолжающую атаковать окно и осыпающуюся на землю трупиками свиристелей.

Марта идет по супермаркету с тележкой. В тележке – бутылка вина, крекеры, фрукты, пачка стирального порошка. Пол в супермаркете грязный, потому что на улице мокро, и посетители приносят грязь на ботинках. Уборщики не справляются. Марта сворачивает за стеллаж с печеньем, здесь уже недалеко до кассы. И вдруг она видит лежащую на полу старушку. Старушка очень бледная, глаза ее полузакрыты. Марта присаживается над ней на корточки.

Марта. Вам плохо?

Старушка молчит, по лицу ее пробегает то ли судорога, то ли улыбка. Она на глазах становится все бледнее и бледнее, как будто жизнь покидает ее.

Марта. У вас есть с собой лекарства? Может, вызвать скорую?

Старушка закрывает глаза. Марта берет ее за руку. Холодная, неподвижная, тонкая рука кажется мраморной, удлиненные ногти синеют. Марта садится на пол рядом со старушкой, а потом ложится, не обращая внимания на грязь. Ложится рядом, прижимая старушку к себе, крепко сжимая ее руку. Смотрит на ее лицо. Белое, безжизненное, покинутое душой лицо. Марта смотрит на все ее морщинки, на пергаментную тонкую кожу, на синеватый некрасивый нос, на веки без ресниц, на пожелтевшие волоски бровей. Марта нежно смотрит на ее лицо и медленно целует ее в щеку. Старушка не шевелится. Но веки ее вздрагивают. И лицо постепенно начинает приобретать розоватый оттенок. Наконец, веки чуть приподнимаются, она смотрит прямо в глаза Марте.

Старушка. Как давно меня никто не целовал. Как давно меня никто не целовал.

Марта целует старушку еще раз, и та оживает, слабо улыбается. На ее дряблой шее Марта замечает камею со знакомым профилем, под камеей пульсирует синяя жилка. Марта закрывает глаза. Обнявшись, Марта и старушка лежат на полу в супермаркете, пока их не находит здоровенный медбрат с чемоданчиком, вызванный администрацией магазина.

Марта идет по улице. На ее плаще – грязь. Широкий тротуар центральной улицы заполнен людьми, они идут в обе стороны, создавая пересекающиеся и сталкивающиеся потоки. Марту несет такой поток, иногда она сталкивается с кем-то из встречных, но ее несет дальше. Она полностью подчинена потоку, она не сопротивляется, у нее нет цели, она просто идет. Вдруг в море людей появляется шныряющий туда-сюда катерок – оборванная цветастая девочка-цыганка с привязанным к спине младенцем. Девочка протягивает руку то одному человеку, то другому, но все отворачиваются от нее. У выбритого гражданина она, не получив подаяния, на ходу успевает вытащить мобильный из кармана, у гламурной девушки из модной сумочки вытаскивает бумажник. Добравшись до Марты, она протягивает руку, преграждая Марте дорогу. Марта, в отличие от других пешеходов, останавливается. Смотрит девочке прямо в глаза. Они смотрят в глаза друг другу немного дольше, чем мог бы длиться случайный взгляд. Марта роется в кармане плаща, достает монетку. Блестящую, переливающуюся, как будто только что с конвейера фабрики Гознака. Не глядя на монетку, Марта кладет ее в протянутую руку девочки. Та, наконец, перестав смотреть Марте в глаза, опускает взгляд и смотрит на монетку в своей грязной ладони. Монетка сияет. Марта берет ее ладонь и закрывает и сжимает ее в кулак. Девочка, изменившись в лице, немедленно убегает, исчезает, растворяется в толпе, ее больше нигде не видно. В то же мгновенье у Марты звонит мобильный. Она смотрит на дисплей. Смотрит долго, колеблясь – отвечать на звонок или нет. Отвечает.

Марта. Алле, привет.

Голос Павлика. Привет, Марта. Как дела?

Марта. Хорошо.

Голос Павлика. Это хорошо.

Марта. Да.

Молчат.

Голос Павлика. А что ты делаешь?

Марта. Иду.

Голос Павлика. А. Понятно. Может, встретимся? Я как-то тут подумал, что, может быть, в общем... Понимаешь, я, ну, в общем...

Марта. Не понимаю.

Голос Павлика. Да все ты понимаешь! Все ты понимаешь... Марта, прости меня. Я хочу тебя видеть.

Марта. Зачем?

Голос Павлика. Я люблю тебя.

Марта. Нет. Ни к чему. Все кончилось, Павлик. Все кончилось у меня.

Марта дает отбой, смотрит на мобильный и говорит ему.

Марта. Все отдала.

Марта сует мобильный в карман. И не замечает, как чья-то маленькая грязная рука его немедленно вытаскивает из кармана. Марта разворачивается и идет назад – против людского потока.

Голос Марты. ...Теперь, когда эта звезда остыла и безжизненно вертится во Вселенной, когда тепло и свет ее не долетают до меня больше, заливая веки изнутри слепящим светом и не давая уснуть ночью, когда утренний луч ее не обжигает меня полусонную и беззащитную, теперь, когда нет у меня больше звезды моей, что я могу сказать о ней теперь? Помню ли я еще ее лучи, ее молчание и улыбки? Помню ли я узоры, которые рисовали ее световые волны, обгоняя друг друга, захлебываясь, торопясь и угасая? Помню ли я имя ее, лицо ее, свет ее? Не помню я звезду мою, так же, как, проснувшись сегодня, не вспомнила своего имени и не узнала своего лица в потемневшем зеркале, потому что звезда эта – сердце мое, любовь моя, которой больше нет. Остывшее сердце – хуже, чем рана. Боль моя, не покидай меня. Зажгись, не отпускай, воскресни. Гори, гори, моя звезда...

Зажигаются фонари. Марта идет дальше.

Стемнело. Марта выходит на очень сильно освещенный участок улицы. На проезжей части стоит допотопный автобус, он тарахтит, у его открытых дверей в ярком свете стоят двое – мужчина в военной форме и женщина. Они крепко обнимают друг друга, женщина прячет лицо на груди у мужчины. Они прощаются. Автобус тарахтит все громче. Это снимается кино. Вокруг – киногруппа и случайные прохожие. Марта совсем близко, она, не замедляя шаг, идет мимо. Актриса поднимает глаза, полные слез, на актера. Они целуются. Женщины, стоящие у ограждений и наблюдающие за актерами, плачут. Марта, скользнув взглядом по актерам, идет дальше. Проталкивается сквозь толпу, уходит, не оборачиваясь. Поцелуй длится некоторое время, режиссер мрачно смотрит на целующихся актеров в монитор. До Марты доносится команда режиссера.

Режиссер. Стоп!!!

Марта идет, а за ее спиной, отпрянув друг от друга, актеры немедленно перестают целоваться.

Квартира Марты, утро. Новорожденный младенец открывает глаза, тяжелые опухшие веки приподнимаются, из-под них сурово глядят голубые водянистые глаза. Они осматривают преобразившийся интерьер комнаты Марты – здесь теперь уютно, на окнах симпатичные шторы, у стены – детская кроватка, над ней висит мобиль: маленькие серебристые, золотистые и розоватые котята, щенки и младенцы крутятся под нежную мелодию, похожую на ту, которую играл кларнетист, но только теперь исполняемую синтетическими электроколокольчиками. Новорожденного кладут в кроватку его мама и папа – жильцы Марты. Он смотрит на мобиль. Серебристый, как будто металлический младенец с открытыми глазами кажется ему таким большим. Металлический младенец висит в воздухе в позе эмбриона, мягко кружится вокруг своей оси. Играет музыка.

Лето. Жара. Трамвай едет по бульварному кольцу, задевая открытыми форточками ветки растущих близко к рельсам деревьев. Вдруг трамвай резко тормозит, треск, искры – закоротило питание. Продолжая фонтанировать искрами, трамвай останавливается.

Мы видим весь трамвай с задней площадки. Камера медленно едет от задней площадки трамвая к передней.

Голос водителя. Граждане, трамвай дальше не пойдет, просьба освободить вагон...

Двери трамвая открываются, многочисленные пассажиры начинают медленно продвигаться к дверям, выходят. Камера едет. Трамвай пустеет, как кинозал по окончании сеанса. Чем меньше людей, тем слышнее женский смех. Он все ближе и ближе. Камера едет по уже почти пустому трамваю, приближаясь к затылку сидящей на переднем сиденье женщины. Она смеется, оборачивается на камеру. Это Марта. На фоне лета в окне трамвая и сыплющихся электрических искр она продолжает заливисто, счастливо хохотать. Кто бы мог подумать, что у нее такой заразительный смех.